Леди Каллиг, Дарт Нокс

Вы спросите меня: "Но чем же все закончилось?", возмущенные тем, что моя история оставляет вас, и леди Каллиг, и Тенеба Кела, Дарта Танатона, на перепутье — и я понимаю ваше недовольство. Но о том, что было дальше, вы знаете и без меня, без скромного рассказчика и свидетеля этой вражды, взаимных любви и ненависти. Леди Каллиг искала все новые и новые духи мертвых владык, которые могла бы привязать к своей душе, чтобы с их помощью создать совершенную защиту от атак Танатона, уверенная в том, что неустанные тренировки помешают ему снова нарушить то хрупкое равновесие, в которое ситские призраки вошли с бурлящей в ней Силой, но она просчиталась. Заключив в себе без малого четырех владык, она обнаружила, что они уничтожают ее изнутри, раздирают ее тело и сознание, словно бешеные ту’каты, каждый — в надежде захватить его окончательно. Долгое время она путешествовала по Галактике в поисках лекарства, которые приводили ее то на республиканскую планету-тюрьму Белсавис, где она обнаружила древнюю машину, построенную еще во времена Бесконечной Империи Раката, то на загадочный и таинственный Восс, где, собирая информацию о ритуалах, способных помочь ей снова обрести полный контроль над своим сознанием и над поселившимися в нем владыками, она вступила в орден Сновидцев. Именно на Воссе она смогла обуздать призраков Силы в себе и обрести над ними полный контроль, машина Раката же сделала ее тело сильнее, чем когда-либо, излечив ее и укрепив. Таким образом Каллиг оказалась полностью готова к каггату, который Танатон ей объявил. Кроме врожденного таланта притягивать Призраков Силы, Дарт Нокс обладала так же способностью оставлять неизгладимый след в душах своих последователей, и культ на Нар-Шадда, почитавший ее, как великого воина и великого целителя, тем временем под ее руководством разрастался, захватывая монополии на производство оружейных чипов и экспорт редких и запрещенных имплантатов. Леди Каллиг была безжалостна к своим врагам и щедра и великодушна к союзникам: она защищала тех, кого считала своими людьми, до последней капли крови, но и за предательство платила сполна, так, что те, кто видел, что случалось с осмелившимся разочаровать ее, зарекались от подобных мыслей. Была ли прекрасная тогрута Ашара Заврос ее любовницей — это мне неизвестно, но две женщины были очень близки. Впрочем, ходят и другие слухи — о том, что леди Каллиг предпочитала общество Андроникуса Ревела; а все потому, что он был единственным мужчиной, который никогда не лез ей в душу и, уважая крутой и гордый норов леди ситов, готов был довольствоваться ее обществом и ее телом. Другие говорят, что Каллиг все-таки осталась верна своей вероломной наставнице, Дарт Заш... Но как же так может быть, спросите вы, если Дарт Заш, с помощью ситхского ритуала пытавшаяся переселиться в тело Каллиг, застряла в разуме дашада, а Каллиг, как и обещала, после победы над Танатоном изгнала ее из тела Кхем Вала так же, как остальных владык — из своего? И что же мне вам на это ответить, милые мои? Я, Дарт Заш, леди Заш, и есть ваш рассказчик. И вот уже которое тысячелетие я, благодаря моей милой Каллиг, меняю тела, начав со славной девочки Ашары и заканчивая славным ситхом, в теле которого я нахожусь сейчас, когда надиктовываю эти последние строки на персональный голокрон. Каллиг всегда была умна, но слишком тяжеловесна, слишком близко все принимала к сердцу: ах, любовь, ах, страсть, ах, умру, ах, убью!... Впрочем, они с этим нудным старым дураком Танатоном стоили друг друга. Она ведь распорядилась закатить ему грандиозные похороны, и мне выпала честь присутствовать на них — в качестве ее желтокожей джедайской якобы ученицы, хотела почтить память своего "лучшего врага". Иногда мне кажется, что Каллиг и правда любила Тенеб Кела, хотя — не знаю, даже мне всегда было сложно понять, что она там на самом деле чувствует и думает. Но — что же поделать — одно я могу сказать точно: с таким настроем ты вечно жить не будешь. Очень долгая, или даже вечная жизнь требует взвешенности эмоций, холодного ума, иронии или даже самоиронии, помогающих трезво и здраво смотреть на вещи, и не попадаться в ловушку собственных страстей. А теперь, прошу меня простить, кажется, назревает что-то, что я должна видеть собственными глазами: в академии появился новый ученик, бывший имперский солдат. Кажется, его зовут Бейн, и меня почему-то не оставляет такое чувство, что мы еще услышим это имя — мы все его еще услышим.