«Возвращение домой — забавная
штука: знакомые картины,
звуки, запахи...
единственное, что изменилось —
ты сам»
Бенджамин Баттон
От всей этой показушной двуличности тянуло блевать, однако Чуя продолжал сжимать кулаки, заставляя себя терпеть. Дорога до Омэ заняла около часа езды и всё это время Накахара пребывал в каком-то странном не то трепете, не то предчувствие, влекшим его камнем на самое дно. Наверное, именно такое чувство должно возникать, когда возвращаешься туда, где провёл свои юные годы, о которых и в страшном сне вспоминать не захочешь. Речи не было ни о какой улыбке, что по правилам должна была наползти сама собой, стоило пейзажу за стеклом смениться, а Футю раствориться за спиной. Воспоминания мелькали перед глазами. Уносились прочь, оставляя после себя хвосты грязной недосказанности. Ещё детьми с Альбатросом бегали у станции, в сторону храма Байган, чтобы полюбоваться бамбуковой рощей и пощекотать себе нервишки на громадном кладбище, уходящем кривой линией прямо на вершину крутого холма, наплевав на любые предостережения монахов-мико, проживающих в самом храме. У реки Тама, точнее в самой затаённой его части, куда дойти не так-то просто даже на своих двух, забредали с Эдвардом в поисках совершенствующейся богемы, таща с собой по два, а то и больше, пакета разной еды — не оставлять же их голодными, верно? До самого рассвета зависали в ближайшем от дома комбини за игрой в ханафуда и горячей запаренной лапшой, предвещая будущие нагоняи и запреты, которые, конечно же, вновь будут нарушены. Но это лишь одна сторона проржавевшей медали. И теперь, вглядываясь в туманную даль, не верилось, что когда-то так было, а эти воспоминания — не плоды разбушевавшейся фантазии. Встреча с семьёй неприятно игралась с нервами, коих за последние месяцы убавилось в достаточном количестве. Накахара не обладал даром предвидения, но осознавал, что ничего хорошего из знакомства Ацуши с домашними выйти не сможет. Не те люди с не теми характерами. Пока ехал, успел подумать обо всём. Вернее накрутиться, как волос на расческу, только усугубляя и так помрачневшее положение. Ацуши уснул сразу же после того, как они покинули то место, что называли домом. Чуя не был уверен было ли всё дело в том, что спал ребёнок последние дни довольно беспокойно, заставляя старшего переживать и самому то и дело просыпаться от любого шороха, или в том, что новые таблетки могли повысить сонливость, а заодно и уровень тревоги. Но так или иначе, лучше он поспит сейчас, чем вырубится прямо во время ужина за столом, создавая новую причину для скандала. — Скоро приедем, приятель, — Накахара на светофоре сунул руку на заднее сидение, потрепав по макушке притихшего Мачико, умостившего моську на маленьких коленках. Пёс радостно дёрнул хвостом, сипло гавкнув, словно подтверждая, что всё прекрасно понял и готов ещё подождать. У Чуи были тормоза. А потом они куда-то пропали. Безвозвратно скрылись за поворотом, мол, посмотрим, как ты без нас вылезешь из этого дерьма. Вспыльчивость Накахары горела адским пламенем, сжигая неверных, подвернувшихся под испепеляющие языки пламени. И если в детстве, будучи сорванцом из дома для брошенных и обездоленных, это было каким-никаким преимуществом — трогать ненормальных никто не станет, ещё бешенством заразит; то во взрослом возрасте приходилось как-то справляться, молча отвешивая себе тысячи подзатыльников за вовремя не унятые эмоции. Менталитет Японии отличался от того, к чему привык Чуя, большую часть своей жизни проживший в ослепительной Франции. Здесь борются за статус в обществе. Обращают внимание и порицают любые отличия. Нельзя пить и есть в метро, нельзя слушать музыку на улице, нельзя громко разговаривать. Япония — это одно большое «Нельзя», в которое ты проваливаешься, ещё не сделав и шага из самолёта. Япония — это вечное ощущение себя ребёнком в громадном магазине с игрушками, цепляющими и манящими. Накахара провёл в приёмной семье около шести лет, когда непредсказуемая жизнь забросила его обратно в страну восходящего солнца. Депрессия отца подкосила тогда всех, и Артур не знал, что делать. Чуя прекрасно видел, как он мечется. Как старается угодить обоим и одновременно не увянуть самому. Отголоски решающей ночи глухо долбили по ушным раковинам. Мальчик слышал панику. Слышал стук капель о кафель в ванной и редкие всхлипы. Голоса врачей, а после хлопок двери, который оставил после себя ничего. Эфемерный металлический запах пронизывал лёгкие, отравлял стены. На восстановление должно было уйти некоторое время и правильным решением было взять паузу. Чуя не противился, а знакомство с Альбатросом и его братом смогло скрасить время в ожидании поездки домой. Если бы не… Ну и хер с этим, справимся, думалось спустя двадцать минут в пути. «Сдохнем», — уверенно парировал мозг, усевшись за чёртов, ничем не помогающий самоанализ. Неожиданный приход Дазая в аудиторию подбавил дров в огонь (как будто ему проблем не хватало). Самобичевание решило отыграться за несколько минут отдыха. Зачем лёг в постель к Дазаю? Да, эмоции, чтоб им подавиться, сыграли. Тогда они накрыли так сильно, что башню сорвало без возможности вернуть её на своё законное место. Чуя не слышал собственных мыслей, а потому решил сыграть в русскую рулетку, выбрав то, что должно было сработать с такими, как Осаму. «Дашь, что хочет — отвяжется», — звучало просто, но на деле оказалось мутной схемой, работающей, с кем угодно, но только не с этим ублюдком. И пока мозг, подпиливая отросшие ноготки, лишь с расслабленным видом косился на эту картину, комментируя: «Да, треш», Чуя всю свою агрессию прятал за «Переспим и разбежимся, делов-то… А… Вот как… Пошёл я нахуй с такими идеями, понятно». Сам не думал, что понравится. Но, сука такая, понравилось. Точных объяснения тому, на кой хер он открыл рот, чтобы спросить у Дазая о том, что осталось далеко в прошлом — не было. Может, его просто заебал факт того, что все вечно лезут не в свои дела, а недосказанность тяжёлым грузом висела на шее? Недавний приезд Альбатроса и его неожиданное заявление поддели слабо зажившую рану. — Не приближайся к Дазаю, — заявил он, смотря в упор. У Накахары от такого взгляда невольно сжалось всё внутри от непонятной злости. И раздражения. Пожалуй, эти эмоции стали его постоянными спутниками в последние дни. — Не слишком резко? — вскинул бровь в ответ, всем видом показывая, что желания продолжать разговор нет. Тем более на такую тему, как «Дазай Осаму и мой совет тебе». — Это не совет, Чуя, — Альбатрос словно копался в чужой голове, — считай это братским предостережением. Я знаю его лучше, чем кто-либо, — звучало настолько самоуверенно, что захотелось влезть и прервать: «Нет, ничерта не знаешь». — Знаю, что он из себя представляет, — неправда. — И, когда он из себя это представляет. — С чего ты взял, что мы… — начал было Чуя, но его резко оборвали: — Вы работаете в одном месте, а он помнит. Этого достаточно, чтобы разжечь интерес и сложить два плюс два. Ложь всегда воспринималась хуже вероломства, и эта блядская черта досталась ему от отца, пусть земля ему будет пухом. Хреновое наследство, если честно, потому что наверняка именно из-за него и случился весь этот цирк с клоунами в главной роли. Чуя ценил честность и старался отвечать ею же, если собеседник не был конченым мудаком и заслуживал того. Был ли Осаму мудаком в представлении Накахары? Наполовину. Мужчина тяжело вздохнул. За столько лет дом совершенно не изменился. На вид скромный коттедж с витыми решетками на окнах стоял между приземистым забором из красного кирпича и рощей деревьев, уходящих на холм. Стены с калиткой были увиты зеленовато-белой вьющейся гортензией, а сами окна напоминали вход в пещеру, где непременно должен был жить дракон. Такое ощущение будто Чуя никогда и не уезжал. Даже сейчас, сидя за столом в кругу семьи, он до сих пор чувствовал себя маленьким ребёнком. Ничего не смыслящем в этой жизни ребёнком. — И ты не собираешься возвращаться в Лион? — Эдвард Фицджеральд, сидящий во главе чуть опустевшего после ужина стола, безынтересно крутил бокал вина меж пальцев, не удостоив внука и каплей своего внимания. Как и прежде. — Насколько я осведомлён, у тебя появились здесь работа и, — его лицо приняло странное выражение, а губы изогнулись в отвращении, — кое-какие маленькие трудности в лице... — Отец, — отрывисто прервал Поль, глянув в сторону старшего с не свойственной ему мольбой в голосе. Чёртов цирк. Накахара только силой заставлял держать себя в руках, что наверняка не смогло укрыться от посторонних глаз. Ну и плевать. Дети давно покинули застолье, отправившись развлекаться на второй этаж — не перед кем устраивать концерты. Просторная гостиная была заставлена огромным количеством дорогой мебели, плодя страх что-то случайно уронить или испачкать — хозяева дома за это точно руки оторвут. Громадная исписанная ваза, привезённая прямиком из Египта, стояла у двери, напротив — камин карамельного цвета, расположивший на себе маленькие статуэтки и среднего размера фоторамку. Стопы ласкал серый шёлковый ковёр, а практически рядом с аркой, выходящей на кухню, расположился круглый стол, попадающий под свет софитов натяжного потолка. Светлые обои с золотым рисунком, маленький столик около дивана обитого парчой. На стекле несколько книг и журналов на непонятном языке — Чуя не успел прочитать. Ну и, само собой, большая плазменная панель. Безвкусно. — Я всего лишь задал вопрос, — небрежно обронил мужчина, обращая весь свой тяжёлый, недовольный взгляд на отпрыска, что так не вовремя встрял в разговор, будто всем видом пытался задушить его порыв помочь, — разве это проблема, mon fils? Чуя понимал, что дедушка не рад этому знакомству и их приезду, пусть он и был запланирован. Видел, как бы хорошо истинные чувства не скрывались за улыбкой. Для японца ребёнок из детского дома — опухоль, которую привыкли вырезать на месте. Наверное, для человека, большую часть жизни прожившего в Японии, этот омерзительный предрассудок стал родным. Накахара скривился. — Нет, никаких проблем, — повёл плечами он, до идеального безразлично вернувшись к кружке с кофе. От реакции Фицджеральда старшего улыбка норовила появиться сама по себе. — В ближайшее время не планирую да и не хочу возвращаться. У меня здесь есть ещё незаконченные дела. — Дела, — ехидно повторили в ответ, — а кто продолжает управлять твоим салоном, если ты здесь и, как выражаешься, в ближайшее время не планируешь возвращаться? Альбатрос, вернее, Скотти, сидящий по правую руку, густо побледнел, стремительно задевая ногой чужую. Но для Чуи такие предостережения до фонаря. Делай, что хочешь — всё равно сделает, как пожелает. — Мой администратор прекрасно со всем справляется в моё отсутствие, если что-то случается — звонит мне, — оптимистично выдал Накахара, незаметно ущипнув сидящего рядом в ответ. — Не так сложно, как кажется на первый взгляд. Спасибо, что поинтересовался. От приторности Чую самого чуть не вывернуло, но он быстро нацепил самую мерзкую из своих улыбок на лицо, пытаясь выжить из себя максимум неуважения. Мужчина никогда не понимал, что с ним не так. Его знакомство с Эдвардом Фицджеральдом началось с чашки пролитого кофе на дорогой тёмно-зелёный костюм. Мальчик мало, что мог понять из тех заморских слов, что с грубым тоном вырывались за закрытой дверью детской. И если тогда Артур находил в себе силы успокоить и уверить, что всё нормально, то сейчас сидел с опустошенным видом, в руках перебирая тёплый плед — он снова продолжал мёрзнуть, невзирая на плюс двадцать за окном. Казалось, витал в каком-то своём мире. — Давайте не будем портить такой чудесный вечер разговорами про работу. И так редко видимся, — Скотт примирительно хлопнул по плечу брата, надеясь хотя бы так разрядить атмосферу, что чёрной тучей сгустилась над столом. Но ожидаемой реакции не последовало, вместо неё глава семьи цокнул: — Никто и не портит, мы просто беседуем. Ce jeune homme en prend trop. — Vous vous trompez. — Отец обучил тебя языку, но так и не дал манер, — недовольство мигом сменилось грубым оскалом, — как же ты тогда собираешься воспитывать ребёнка? Чуя сжал кружку так, что та едва не пошла трещиной. Ещё по дороге сюда Накахара был уверен, что кто-нибудь да спросит что-то такое. Но стоило оказаться в ситуации, как весь тот боевой запал, что был в машине, мигом испарился. Чуя переживал. Не понимал, делает ли всё правильно, потому что, чёрт возьми, опыта не было. Он просыпался, готовил завтрак, отвозил в сад, забирал, готовил ужин и укладывал спать. Между этим ещё и заботился о ментальном здоровье ребёнка, что было пропущено через мясорубку. Он правда старался делать всё, что было в его силах. Но часто не мог уснуть ночью, потому что не существует такого курса молодого родителя, чтобы на сто процентов быть уверенным в своих действиях. Страх сделать что-то не так поглотил с головой, и лишь смех мальчика говорил, что всё правильно. Накахара вздрогнул. — Чуя, — позвала Коё, глядя по-родительски серьёзно, — мы боимся, что ты совершаешь ошибку. Что? — Ошибку? — язык не слушался. — Тебе будет тяжело справиться одному. У тебя нет опыта, большая загруженность на работе да и вообще… — Вы только что назвали ребёнка ошибкой. В голове не укладывалось. Чуя, что был для Анэ-сан практически сыном, не узнавал женщину. Она много месяцев заменяла ему родителей. Была опорой и поддержкой. Его собственным солнцем в те дни, когда дедушка был уж слишком строг и придирчив. Но сегодня все воспоминания утекают сквозь пальцы. Её тонкие брови нахмурены, а губы мелко подрагивают в нерешительности. Накахара уверен — сейчас она держит своего мужа за руку, чтобы не разрыдаться. — Нет, я… — растерянно забормотала та, — я бы никогда… — Чуя, — внимание на себе перевёл Фрэнсис, — ты сам понимаешь, что мы очень переживаем. Мы прекрасно знаем, как порой трудно даётся воспитание детей. — Слишком трудно… — Да, у нас нет никакого желания тебя оскорбить, но — он сделал паузу, тяжело вздохнув, — ты не вывезешь воспитывать ребёнка в одного, Чуя. Было ли больно слышать эти слова? Очень. Накахара не мог выдавить из себя ни слова. Он отчётливо видел довольное выражение лица дедушки, беспокойство на лицах родителей и горько осознавал, что теряется. Перед глазами плыло от того, насколько сильно задевали за живое слова, что и так не раз прокручивалось, словно шестерёнки, в голове. Слышать их было тяжелее. — С чего вы это взяли? — голос хриплый, но на это абсолютно плевать. — И вы так считаете? Артур не поднял глаз, ему тоже было больно. Наверное, даже больше, чем Чуе. — Мы не хотим тебя обидеть этим... — шёпот Альбатроса над самым ухом застал врасплох. От него он такой подставы точно не ожидал. — О, именно это вы сейчас и делаете, — шипит Накахара, резко вставая из-за стола. Поль вздрагивает — плохое предчувствие овладевает телом, не позволяя сдвинуться с места. — Спасибо за гостеприимство, был рад с вами повидаться. Со всеми, без исключения. Это почти безумие. — Soleil..? — Не надо, пап. Всё в порядке, я не маленький и всё понимаю. Не стоило вообще сегодня приезжать. Не провожайте, где выход знаю. И да, — он плотоядно усмехнулся, не думал, что вообще может так, глядя точно на своего дедушку, с лица которого резко сошла победная улыбка, — не волнуйтесь, хуже, чем есть, — пальцы ловко подворачивают рукава рубашки, кто-то за столом громко охает, но Чуя даже не смотрит — их ошарашенный взгляд на вдоль и поперёк расписанные руки намного красноречивее, — я никогда не стану. Дорога на второй этаж проходит, как в тумане в бесконечных попытках расправить рукава. Дверь в детскую скрипнула, он даже не смотрел на остальных. — Поехали домой, А-тян, — удалось выдавить из себя хоть какое-то подобие нормальной улыбки. Пришлось выдавить. — Вы уже уезжаете? — Люси, вслух читающая какую-то детскую книжку группке, состоящей из Ацуши, Мачико и полусонного Марка, резко прервалась, округлив глаза. — Но вы же только недавно приехали… — Да, придётся, прости. — Чуя, — резво отозвался окончательно проснувшийся Марк, — ты же обещал послушать игру на гитаре. Я всю неделю только к этому и готовился. Такой бенд замутил, закачаешься. — Простите, — он присел рядом, мягко потрепав детей по волосам, — нам правда пора. — Это всё из-за дедушки, да? В дверях стоял юноша в чёрной растянутой футболке какой-то малоизвестной рок-группы. Его, как смоль, волосы были собраны в аккуратную косу, пряди которой обрамляли мёртвенно-бледную кожу. На контрасте со светлой комнатой он выглядел, как большое чёрное пятно. — Говар, говори тише, — шикнул Марк, чуть не кинув в брата подушку, на которой всё это время валялся. — Тебя ж услышат и нам достанется. Я не хочу больше «Записи о деяниях» переписывать в сороковой раз за месяц, — он сморщился, только представив, что вместо отдыха на каникулах придётся потратить столько времени впустую на какую-то священную хрень. — Нет, нет, лучше заткнись. Говард закрыл дверь, его лицо сделалось сырее самой пасмурной погоды. Он так и остался стоять, не понимая, что должен сейчас сказать или сделать. Сегодня юноша планировал рассказать о тех книгах, что прочитал за время отсутствия дяди. Но всё пошло коту под хвост. — Я обещаю, что заберу вас к себе. — Ага, так они и отпустят. — Эй, — Чуя уверено хлопнул племянника по плечу, — если я говорю, что так будет, значит оно так будет. A tout prix. — A tout prix. Расставаться не хотелось. Накахара правда соскучился, но он не мог иначе. Дом давил своей обстановкой, что хотелось закрыть уши, дабы хоть как-то прекратить эту боль. Ацуши неловко замялся в дверях, когда они уже собирались уйти. Он бегал взглядом от одного к другому, пытаясь собраться с духом. Но Люси его опередила. Девушка нежно прижала мальчика к себе, шепнула что-то на ухо, из-за чего малыш хихикнул, а после поцеловала в щёку. — Не забывай нас, хорошо? — попросила она, наконец выпрямляясь. — И ты тоже, я запомнила, что ты обещал, — Чуя фыркнул, но уверено кивнул. Никогда не забудет. Мачико запрыгнул в машину первым, обрадованный тем, что они опять куда-то едут. Точно странный пёс. Накахара застигнул ремень безопасности на груди мальчика, обернулся. На втором этаже под тёплым светом люстры, им махали руками три фигуры. Марк, Говард и Люси. На душе не могло не стать тепло. Всю дорогу до дома Чуя думал о том, что после запары с сессией в институте, он точно заберет детей к себе. Неделя, две — не важно. Он обещает, а значит так будет.***
Постель встречает холодом и, пожалуй, это единственное, что отрезвляет. Ацуши уснул около часа назад, но его слова до сих пор свежи в голове, будто они всё ещё продолжают вести беседу. — А почему мы уехали? Говард сказал, что это из-за дедушки, я ему не понравился, да? Я могу извиниться, правда-правда могу. Я, наверное, его обидел… Я могу доказать, что я хороший, что я просто ошибся. Чуя, ты не обижаешься, Чуя? Ты не злишься на меня? Прости, пожалуйста! — Боже, — Накахара горько вздыхает, перекатываясь на бок, прижимает колени к груди, дабы как-то согреться — холод облепляет руки и ноги, сковывает. Ком застревает в горле. Чуя до боли кусает нижнюю губу, надеясь, что этот день умрёт сегодня вместе с ним, сжимает пальцы на предплечьях, чувствуя подушечками неровные, давно забытые шрамы. Влага ползёт по щекам. Сдержать её не получается. Даже после сорока минут, что он провёл на улице, бегая от дома к светофору на перекрёстке. В темноте ночи слышится сдавленный всхлип. — Всё хорошо, Мачико, — ретривер ложится рядом, сам того не понимая, греет в тот момент, когда это так необходимо, — папа, просто устал… Просто устал. Он найдёт в себе силы. Продолжит делать то, что делал до этого много раз. Но всё это будет завтра.