In a moment, everything can change Feel the wind on your shoulders For a minute, all the world can wait Let go of your yesterday Can you hear it calling Can you feel it in your soul Can you trust this longing And take control Fly Open up the part of you that wants to hide away You can shine Forget about the reasons why you can't in life And start to try Cause it's your time Time to fly «Fly» — Hilary Duff
За три года правления Четвёртого Мизукаге Деревня Скрытая в Тумане изменилась в худшую сторону. Этого не было поначалу заметно. Люди, как шиноби, так и гражданские, устали за восемь лет войны. Адреналин в какой-то момент закончился, и ночные кошмары начали отступать. Вот только после подписания мирных договоров, до начала новых поводов для будущего международного конфликта, должен был быть период «выдоха». Должно было настать время нежной любви, младенцев и детского смеха. Но его не было. Разумеется, подобный период никогда не организовывался из одних только альтруистичных побуждений. «Выдох», как палка о двух концах, как монета о двух сторонах, был и подарком, и предвестником туманного будущего. Каждая Деревня нуждалась в новых солдатах; с другой стороны, и ветеранам требовался отдых, качественный и настоящий, чтобы им никогда не пришла в голову идея предать отчизну. Но «выдоха» не было. Серые башни некогда белого города помрачнели, старая краска пошла морщинами-трещинами, стало больше утопленников, меньше частного бизнеса и ещё меньше детей на улицах — и плохо жилось абсолютно всем. Было бы логично, если бы Ягура, следуя своей пропаганде, обложил неподъёмными налогами только кланы, но и гражданские едва сводили концы с концами, и торговцы стремительно разрывали связь с Кири, потому что не получали никакой прибыли и несли только убытки, хотя и спрос на товар был, и сама страна Воды, не только Деревня, могла многое предложить. И даже бесфамильным и бесклановым жилось плохо, потому что работа никогда не заканчивалась, а выходными и зарплатами обделяли, как могли. Напрашивался вопрос: куда, в таком случае, уходили деньги? Ответ был неутешительным: они, как ни странно, оставались в казне, и их никак не использовали. Более того, из-за упадка торговли и из-за того, что клановым и многим прочим «особенным» продолжали медленно, но верно, перекрывать дыхательные пути касательно заработка, уровень бедности рос с по-настоящему страшной скоростью. Поговаривали, что Ягура сошёл с ума. Очень многие сторонники его власти перешли в новую оппозицию, недоверчивую и озлобленную; они не понимали Четвёртого Мизукаге, и их это раздражало, настораживало и очень злило; его обещания оказались ложью, и чувство предательства порождало в сердцах горечь. Были, впрочем, и те, кто поддерживал новую власть. Таких оказалось большинство. И это большинство состояло из тех, кто никогда не ставил под сомнение диктатуру Третьего, упиваясь национальной идеей «выживает только сильнейший», и из тех, кто настолько глубоко засел в апатии, что не видел ни нужды, ни смысла сопротивляться власти, кто сдался намного раньше, ещё в далёком детстве, и не чувствовал в себе права сопротивляться даже в мыслях — наследие предыдущего лидера, возведшего себя в неоспоримый абсолют. Происходящее в Кири не могло не затронуть Канаде. Она никогда не думала раньше о будущем; во время войны есть только ближайшее настоящее, и на передовой не имелось возможности планировать наперёд… Но когда отгремели последние битвы на Западном фронте, когда Намиказе Минато, добившись перемирия с Ивагакуре, вошёл в должность Четвёртого и начал переговоры с Кумо для дестабилизации конфликта между Огнём и Молнией, поставив, таким образом, точку в войне, и даже когда он погиб, спасая Коноху от гнева Кьюби, в Киригакуре ничего не изменилось к лучшему. Три года — это очень долгий срок для тех, кто привык жить одним днём. В свои шестнадцать лет Канаде держалась за постулаты, выученные в далёком детстве, с отчаянием утопающего и безумием голодающего. Чувство юмора, нужду которого она не так давно не понимала, было единственным защитным механизмом, оно заземляло и отгоняло страх, норовивший пустить глубокие корни в сердце. Смеясь над происходящим, над окружавшим и над собой, она противостояла текущему изо всех щелей мраку и не давала ему власти. Веселье, произросшее из ужаса, не давало ей замереть в нерешительности перед взглядом хищника, прячущегося в тумане. Она чувствовала его поступь, чувствовала его голод и безудержную жажду наживы. Жажду мести. О какой надежде могла идти речь, если будущее не сулило ни возможностей, ни перспектив? У Канаде был на это ответ, разве что у неё ещё не получалось сформировать его на языке. Петля на шее, тем не менее, затягивалась. Сомневаться было нельзя, как и бояться, как и плакать.***
— Тебе надо больше спать и меньше нервничать, — заметила Ширагику однажды вечером, незадолго до очередного конца и начала, когда они обе сидели в гостиной за журнальными столиком. Канаде, повернув голову, смерила скептическим взглядом сначала лицо женщины, а потом её живот. — Ширагику, — сказала вкрадчиво, — ты беременна. Как они с Ао-сенсеем только умудрились во время его коротких нелегальных возвращений в Деревню… — Ну да. — Тут, — Канаде махнула рукой, — вокруг происходит пиздец. — Ага. — Вот и вопрос: почему я переживаю, а ты — нет?! — Или умру, или не умру, — улыбнулась Ширагику. — Оно так всегда, Канаде-чан. — Нет. — Вся жизнь такова, — развела руками женщина. — Я сделаю всё от меня зависящее, и даже больше, а там посмотрим. — Нет, не посмотрим, — буркнула Канаде, возвращаясь к черновым чертежам своих печатей. — Как только настанет кульминация, мы сию же секунду убираемся отсюда нахуй восвояси, очень далеко и, возможно, надолго, — и задумчиво потёрла подбородок. — Так, провиант месяца на три на двоих есть… — Откуда? — уставилась на неё в искреннем удивлении Ширагику. — У тебя всё-таки был допуск к каким-то миссиям? Канаде её проигнорировала, не желая выдавать свои нелегальные подработки, продолжив: — Кунаи, сюрикены есть… Краска для волос есть… Поддельные паспорта есть… — Откуда ты последнее-то раздобыла? — Ширагику уронила челюсть. — Ещё… что ещё есть… деньги имеются, но немного, зато есть пятьсот шестнадцать грамм чистого золота… Две палатки с защитными печатями с войны, ещё две новые про запас… Спальных мешков пять штук… Фонарики… Мешок батареек… — Мне кажется, ты преувеличиваешь масштаб трагедии, — покачала головой Ширагику. — Отстань, — огрызнулась Канаде. И продолжила, — так, что ещё… Что ещё… Ах да, всякое разное для младенца, да… Лекарства. Антибиотики! Антибиотики же есть! Книги… запрещёнку упаковала. Нижнее бельё про запас, три одеяла и подушки… Базовая походная кухонная утварь… чайник! Чай, кофе, сахар, соль. Ага, — она тяжело вздохнула. — Осталось печати доделать некоторые и, в общем-то, всё, — она обернулась к Ширагику, неловко улыбаясь. — Извини, что нагрубила, но… но пока сенсея и Мей нет, вы — ты и ребёнок в твоей утробе — находитесь под моей ответственностью. Канаде устало потёрла лицо. — Сумасшедший дом, — проговорила она. — Цирк уродов и балаган. В крайнем случае, Джузо, Забуза и Райга скроют наши следы. Кисаме пообещал нас не искать, если ему дадут миссию… вообще он в АНБУ, но сейчас и их посылают за беглецами. Ох, — опрокинувшись на спину, она уставилась немигающим взглядом в потолок. Закурила, нервно щёлкнув пальцами. Дрянная привычка, дрянной табак, и времена такие же. — Если прижмёт, я тебя спрячу в очень надёжном месте… И сама знать не буду, где ты, чтобы не выпытали. Но ты не бойся… я за нас троих лучше сама побоюсь. — Канаде-чан, — очень мягко сказала Ширагику после паузы. — До этого ведь может не дойти. — Дойдёт, — отмахнулась Окабе. — Вопрос только в том, когда. Нельзя будет мешкать. — И как же ты планируешь сбежать? Я не настолько глупая, Канаде-чан, — тяжело вздохнула Ширагику. — Ягура контролирует наши воды намного лучше Третьего. У того был призыв, а у этого… весь океан в распоряжении из-за статуса джинчуурики. По волнам мы от него не сможем уйти. — У меня есть способ на уме, — ответила Канаде, устало прикрывая глаза. — Должно сработать. Я потренировалась, — в конце концов, именно через него и удалось заработать достаточно для побега. — Сложность в том, как сделать это незаметно, не привлекая лишнего внимания. Ты и ребёнок в твоей утробе… вы спасётесь. В худшем случае… впрочем, мы все знаем, что для нас «худший случай», не так ли? Я не рассчитываю на идеальный результат. Но должно получиться. — Ты же не думаешь, — медленно спросила Ширагику, — что безумие Ягуры распространится на беременных женщин и детей? — Мы в Кири, — сухо ответила Канаде. — Если наш господин Мизукаге поддался воле тумана, каждый сам за себя. Хорошо, что ты с самого начала беременности не выходишь на улицы… Если бы ты увидела или почувствовала возросший уровень жестокости в человеческих сердцах и в их глазах, тебе бы стало плохо, — тяжёлый вздох. — Я на днях очередного педофила зарезала. Ужасно… ужасно это всё, понимаешь? Люди совсем страх потеряли, нападают на слабых и беззащитных средь бела дня и почти не скрываясь, и их никто не наказывает. Хорошо, если принципиальный шиноби посильнее вмешался. Но это тоже… Бесполезно осаживать и осуждать, такие не хотят меняться. Можно только убить. — И это говоришь ты, — очень печально проговорила Ширагику. — Наш маленький добрый… ангел, наверное. — Толку от крыльев, если никто не хочет лететь, — с горечью ответила Канаде. — Я теперь намного лучше понимаю маму. Ей спасение было не нужно, потому что она уже умирала. Но сейчас… сейчас… Нет войны, она закончилась, но и жизни тоже нет. Есть только лимбо, и те, кому не принципиально, жить им или умирать. Я тайно отпеваю мёртвых, чьим близким не всё равно. Но и их с каждым разом всё меньше и меньше. — Неужели всё настолько плохо? — Ты четыре месяца не выходила из дома, и хвала небесам, — Канаде хотела сказать что-то ещё, но прикусила язык. Ширагику только вздохнула, опустив руку на живот. Ладонь у неё дрожала.***
Они встретились в назначенное время, осторожно запутав следы, хотя за окраинами в последнее время следили спустя рукава. Встретились, как обычно, рядом с могилами, которые сами выкопали, в сени выросшей красной камелии. На остатках деревянного забора резкой в своей белизне краской было написано: «Золотой песок шуршит. Белые чайки летят. Мизукаге — пидорас». И приписано снизу: «хокку, бля». Забуза сопротивлялся режиму так, как считал нужным, и так, чтобы его не заподозрили. Ученика Джузо ещё никто не рискнул обвинить в поэзии. «Как только до сих пор не закрасили», — в очередной раз подумала Канаде. Она на днях, на противоположной окраине, наткнулась на другой стих с похожим посылом: «Туманно сегодня тут. Нахуй все идут. Сакура не зацвела». И тоже с припиской: «хокку, бля». — Ну, это самое, короче, вот, — Райга, порывисто обняв Канаде, распечатал из ниоткуда здоровенное увесистое весло. — На. Типа, ну. На всякий случай. — Весло, — Канаде еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. — Райга, зачем? — Между прочим, — он назидательно потряс указательным пальцем перед её лицом, — мокрое весло по яйцам — это очень больно. И вообще, — понизил голос, — греби уже отсюда. — Подарок с намёком? — усмехнулась Канаде. Весло удивительно хорошо легло в ладонь. — Подарок с посылом, — важно кивнул Райга. — Чтобы послать себя саму и куда подальше, а не быть посланной, причём исключительно нахуй. — Себя нахуй или меня нахуй? — иронично вскинула бровь Канаде. — Завязывай с шуточками, — подавшись вперёд, он зашептал ей на ухо. — Кагуя начали двигаться. Приказ свыше оининам и АНБУ вырезать всех. — И детей? — почти одними губами спросила Канаде. — Да, да, — нетерпеливо зашептал Райга. — У них только один, которого в бой не возьмут. Значит, я его к тебе сюда притащу. Выкраду и притащу. Возьми с собой. Меня на Кагуя и пошлют, скорее всего. — А остальные кланы? — Не удивлюсь, если там тоже… в общем, могут использовать возможность. Не они, так оининам и АНБУ прикажут. Мне так чувствуется, — он нервно облизнул губы. — Фугуки мёртв, Кисаме уличил его в предательстве, но парень вернулся вместе с Самехадой. Он же в курсе, что Ширагику надо спасать. В общем, он, Джузо и Забуза уже в патрулях. Я вечером приступаю. Держи ухо востро, рандеву здесь. Может, им тоже кого удастся из детей вытащить. — Нас заметят, — выдохнула Канаде. — Мы привлечём внимание. — Это неважно! — громко прошептал Райга. В его глазах страх боролся с мужской решимостью, с отвагой благородства. — Это неважно. Заметят, мы отвлечём. Или я. — Тогда давай с нами, — запечатав весло, Канаде схватила его за плечи. — Тебе-то рано умирать. — А тебе ещё раньше, — огрызнулся Райга. И потом его взгляд смягчился. — Я обещал Ринго приглядывать за тобой. Она меня на том свете убьёт, если я не сдержу обещание. — Дурак, — Канаде порывисто обняла его, шмыгнув носом. — Придурок. Умирать он собрался… ни девушки, ни похоронного бюро. — Ты чего, плачешь, что ли? — опешил Райга. И неловко похлопал её по спине. — Не надо плакать, я сам за себя поплачу. Нашла из-за чего, дурында. Канаде ещё раз шмыгнула носом. — Да не прощаемся же! — он вылез из объятий и посмотрел на неё с укоризненной улыбкой старшего брата. Щёлкнул по носу. — Ты сама говорила, что смерти нет. И я видел, что смерти нет. Значит, ничего страшного, а? Он храбрился, чтобы обнадёжить, чтобы вызвать улыбку, а у самого в глазах — отчаяние, тоска, ужас… и храбрость, непоколебимая и искренняя. — Не умирай раньше срока, — выдавила из себя Канаде. — А то я тебя потом, там, найду и… и придушу. — Абсолютно взаимно, — серьёзно кивнул Райга. И добавил, — береги себя. И они разошлись, запутывая следы. Времени оставалось в обрез. Над их головами кричали чайки.***
Всё началось так быстро, что у Канаде не было времени, прямо как на войне, успеть осмыслить происходящее. На улице начали кричать, загремели дзюцу, и в густом тумане осели первые потерянные души. Запахло кровью, холодной сталью, отчаянием и болью во влажном пологе воздуха. Канаде не мешкала, она уже была готова. Судорожно похлопав себя по карманам, Окабе проверила свитки с печатями, накинула лазурную юкату с чайками и, опустив правую ладонь на рукоять катаны, схватила левой под локоть Ширагику, чьи глаза были наполнены мрачной решительностью, и они, выпорхнув из окна, побежали вверх по стене. Оказавшись на крыше, Канаде, прикусив палец до крови, сложила быстрыми отточенными движениями необходимые печати. — Техника призыва! В дымке появилась огромная белоснежная птица с гнутым клювом. Запрокинув голову, она загоготала, и десятки, если не сотни, чаек отозвались на её крик, взвиваясь в воздух. — Так вот как ты планировала сбежать, — шокированно пролепетала Ширагику, вытаращив глаза. — Всё это время… тебе не нужно было бояться воды, потому что у тебя есть воздух. Скажи… откуда? — Мама, — коротко ответила Канаде, игнорируя вновь защемившее сердце. Когда она поняла, что никогда не оставалась без присмотра и защиты, будучи в Академии, она рыдала в подушку несколько ночей подряд. — Садись, Ширагику! — Пошевеливайся, милочка! — поддакнула чайка. Оседлав птицу, они взмыли вверх, выше тумана, выше ночного мрака, выше дыма от техник стихии огня, выше запаха крови и чувства смерти. — Мина, на наше кладбище сначала! — скомандовала Канаде. — Возможно, мне придётся призвать кого-то ещё для транспорта! — Как прикажешь, милочка! — отозвалась чайка. — Если что, призывай Нану и Момо, они у нас тоже солидные! Описав несколько кругов над местом, где когда-то находился дом Ринго, Канаде заметила несколько знакомых чакр, стремительно и напролом приближавшихся к месту встречи. Окровавленный Райга с мальчиком подмышкой. Джузо с девочкой на руках. Забуза с двумя мальчиками на спине. Кисаме, прижимавший к груди кроху в голубой пелёнке. Едва Мина, спикировав, приземлилась, Канаде призвала ещё двух чаек. — Летим?! — крикнула она собравшимся. — Только я! — громко отозвался Кисаме. — Эти остаются! Спрыгнув на землю, Канаде бережно, но быстро приняла на руки мальчика из клана Кагуя, испуганного и заплаканного, и передала Ширагику. Потом ей же отдала спящую под гендзюцу девочку. К Кисаме, устроившемуся на Нане, она посадила двух аналогично спящих мальчиков. — Эй, — в голос Хошигаки закралась паника. — А ты?! — Мне нужна манёвренность, чтобы отвлечь внимание на себя, если что! — Канаде решительно запрыгнула на Момо. — Вы точно остаётесь?! — Точно! — отозвался Джузо, махнув рукой. — Здесь ещё есть, чем заняться! — Вы уверены?! — Да лети уже! — надломил голос Райга, пытаясь перекрыть стремительно возрастающую какофонию бойни, охватившую город. — Не думай о нас, ладно?! Хрен с ним, разберёмся! У Канаде в глазах встали в слёзах. — Лети, заебала! — громко поддакнул Забуза. — Спасай их, бля! Кисаме с вами на всякий случай! Сглотнув ком в горле, она только и смогла, что кивнуть, не доверяя ни лицу, ни голосу. — Летим! — скомандовала трём чайкам, отводя взгляд, чтобы не мешкать, чтобы не спрыгнуть и не кинуться обнимать тех, кто решил остаться. Кисаме и Ширагику охнули от неожиданности, прижав к себе детей, когда птицы взмыли ввысь. Канаде, верхом на Момо, летела первой. Когда они пролетали над центром, их заметили — их не могли не заметить. В воздух полетели кунаи, сюрикены и сенбоны АНБУ и оининов. Клановые тоже пытались их атаковать, растерявшись. Но десятки, если не сотни, прибрежных чаек налетели на шиноби, крича и гогоча, и острые клювы принялись вскрывать черепа тем, кто не захотел сводить взгляда с трёх светлых точек на полуночном облачном небе. Они едва вылетели за пределы острова, когда внизу, вдалеке на чёрной воде, мелькнула узнаваемая фигурка Ягуры — он поднимал что-то вроде цунами, чтобы не дать им уйти. — Ах ты ж девятикрылый восьмихуй! — выругалась Канаде, прикусив до крови губу. Не мешкая, она сорвала с пучков заколки и печати, распуская волосы, открывая свой второй секрет со времён войны. «Только бы сработало» — взмолилась Канаде. — «Только бы сработало!» — потому что больше ей крыть было нечем, потому что она из последних сил сдерживала страх, обращая его в решимость; потому что они не могли проиграть; потому что на кону стояли детские жизни. Во мраке облачной и туманной безлунной ночи, её чакра, нарочно перекинутая с чайки на чайку, озарила всех трёх птиц блаженным и сладким, хрупким, как сама надежда, светом. Они засияли, словно самое яркое созвездие, словно три клинка, озарённых лучом полной луны, перед лицом мрака и смерти. Ягура, оседлав стремительно растущую волну, приблизился к ним, и Канаде не почувствовала в его душе ничего, кроме пустоты. — Пропусти нас, ублюдок! — рявкнула она. — Или я отправлю тебя прямиком в забвение! Четвёртый Мизукаге ничего не ответил, сложив руки на груди. Его лицо, она уже могла разглядеть его, выглядело неестественным и кукольным. Сама искра жизни в его глазах отсутствовала. Тогда Канаде обнажила клинок, направляя в него свою светлую чакру, и катана засияла так ярко, будто в ней присутствовал кайбер-кристалл. Ни Кисаме, ни Ширагику не могли бы сразиться с ним в любом случае — тем не менее, вызов должен был быть брошен. И какой-то спазм прошёл по телу Ягуры. Волна под ним покачнулась, немного упала, потом снова поднялась, и опять упала, но ниже. Схватившись за голову, он взвыл, скрючившись в необъяснимой агонии. «Спасибо, Трёххвостый», — подумала Канаде. — «Спасибо». Но она поторопилась. Чайки беспрепятственно пролетели мимо него, но Ягура последовал за ними, поймав другую большую волну. Канаде, грязно выругавшись, приказала Мине и Нане унести подальше Ширагику, Кисаме и детей в то самое место, о котором она сама не знала. Развернув Момо, Канаде осталась парить, встав преградой между безумным Четвёртым и уносящимися вдаль беглецами, со светящейся катаной наперевес, с развевающимися волосами, во всём своём решительном джедайском великолепии, до сих пор чуждом этому миру. Она не могла по-настоящему противостоять Мизукаге. Не могла выиграть с ним дуэль, но ей и не нужна была победа. Канаде собиралась выполнить свой долг ловца человеческих душ, и наконец-то кого-то спасти, а не погубить. Смерть перед лицом подобного благородства казалась ей мелочной и незначительной. Ягура, поднявший было руку, чтобы начать вершить своё страшное правосудие, вдруг упал камнем назад со своей огромной волны, будто марионетка, которой внезапно обрезали ниточки, и Канаде почувствовала в Силе не только биджуу, старавшегося разгладить океан, чтобы не пострадали острова, но и злобу, нечеловеческую и страшную, от которой встают волосы дыбом. — Летим, Момо! — не своим голосом крикнула она. — Летим! Быстрее! И пока Канаде дрожащими руками собирала волосы в запасные заколки, пока вешала печати, не оборачиваясь, она не заметила, не увидела, стремительно удаляясь от Киригакуре, как Ягура, замерев на воде, смотрел невидящим, отсутствующим взглядом ей вслед. И как рядом с ним появился человек в маске с только одной прорезью для глаз.