On this beautiful morning Oh there's a light in your eyes And I don't know why sometimes It makes me want to run and hide But I'm getting a little older Getting a little bolder Getting a little wiser Getting a little brighter You never know unless you let yourself see You never know unless you open up your eyes You never know until ya do «You Never Know» — Heartless Bastards
Иностранцы оказались в лучшем смысле ошарашены гостеприимством народа Кири, а сам народ с трудом, но с энтузиазмом переваривал мысль, что много кто приплыл к ним с дружескими намерениями. Были съедены почти все арбузы, которые привёз Раса. Местные ночь напролёт пили текилу, иностранцы же облюбовали местный ром. В астрономических количествах была поглощена самая разная рыба, приготовленная по самым разным рецептам. Оба даймё, не опасаясь после выпитого запачкать рукава дорогих нарядов, поедали изысканных моллюсков, брызжа соком во все стороны и смеясь над своей неаккуратностью — даймё страны Ветра был всего на пару лет младше Йоко, и у него раньше никогда не было возможности вкусить не напыщенную жизнь. Духовая музыка гремела до самого рассвета: одни исполнители охотно и бесплатно сменяли других — Канаде упустила тот факт, что добрая половина населения Кири начала ходить на занятия по осваиванию «инструментов революции». Может, не все новички играли хорошо, но зато с душой и энтузиазмом. Они воспринимали барабаны и трубы как национальные музыкальные инструменты. Фейерверки тоже гремели почти до самого утра на радость детям. На рассвете все взрослые коллективно пошатались на заплетающихся ногах купаться в океан, чтобы хоть как-то отвадить неизбежное похмелье и попытаться перевести его в состояние лёгкого сушняка. Вода была спасительно холодной и прозрачной, поэтому аристократов, пивших больше всех для генерации высокопарных тостов в сторону Мизукаге, пришлось потом оттуда вылавливать. Утро после бурного праздника было туманным, сонным и ленивым; Канаде проснулась абсолютно счастливой, в объятиях любимого мужчины, в пещере, на новых шёлковых простынях. Позавтракали тортом от бабушки Чиё, он был очень вкусным и абсолютно не ядовитым. Оба Каге проснулись, по иронии, раньше всех или практически раньше всех: некоторые шиноби пили меньше, чем остальные, чтобы нести свою воинскую повинность в целях организации порядка. Дети Расы ночевали дома у Ширагику и Ао; они почти мгновенно сформировали весёлую компанию с Суйгецу, малышкой Суирен и более старшими Кимимаро и Хаку. Яшамару уложили в одну комнату с племянниками, чтобы ему было спокойно. Канаде всех заверила, что Казекаге будет спать в безопасности, и своё обещание сдержала — никто по-прежнему про колодец ничего не знал. Как следует проснувшись и проведя немного времени на новых простынях, они решили предпринять вылазку наружу, чтобы спокойно погулять. Канаде собрала им немного еды для пикника, подготовила воду и термос с кофе и, взяв под локоть Расу, вывела его на прогулку. На самом деле, она не знала, что ему показывать. Город всё ещё отстраивался, и хотя улицы имели весёлый и свежий вид, похвастаться какими-то достопримечательностями не представлялось возможным. Они прогулялись по туманной набережной, потом залезли на одну из гор, чтобы посмотреть на Кири с высоты птичьего полёта. — Такой густой туман, что почти ничего не видно сверху, — удивился Раса, когда они уселись. — Ещё и пасмурно… Вот такая у вас обычно погода? — Почти, — пожала плечами Канаде. — Раньше так было постоянно, сейчас когда как, — она разлила на двоих кофе. — Туман раньше иначе стелился, впрочем. Ощущения в нём были другие. — Это какие? — Не знаю, как описать… Опасные, что ли. Сейчас туман намного дружелюбнее, спокойнее. Говорят, какой лидер, такой и туман. Это я не льщу себе, если что, но как-то иначе аргументировать его изменения у меня тоже не получается. — Если бы я не шёл по нему с тобой, мне было бы немного некомфортно, — признался Раса. — Не из-за страха, но из-за… какого-то… подвешенного состояния? Общего чувства растерянности? Или потому что местность не знаю, легко заблудиться. — Неважно, знаешь ты местность или не знаешь, — покачала головой Канаде, отпив из своей чашки. — Дело в другом. — В чём? — В ком. В тебе самом, — и объяснила в ответ на недоумевающий вид Расы. — Туман на самом деле не сбивает с толку, как думают другие, он просто… оставляет тебя наедине с самим собой. Если ты хорошо знаешь свой характер, свои ценности, то бояться тебе нечего. — Очень многие больше всего на свете боятся собственного общества, — заметил Раса, — потому и вешаются на других в судорожной попытке спастись от одиночества. Как такие здесь живут? С туманом? — Никак. Ты думаешь, откуда в Кири с самого начала бесклановые джонины? Естественный отбор жесток в своей справедливости. Слабые духом здесь в любом случае не выживают. Раньше они просто… заканчивали свой путь раньше необходимого. Сейчас, если это торговцы и ремесленники, у них есть возможность переехать на какой-нибудь другой остров страны Воды. Но те, кто пережил режим Ягуры и предыдущего даймё, себя уже не боятся, так что… Можно сказать, последняя большая волна естественного отбора своё дело сделала. — Ты удивительно равнодушно об этом говоришь, — задумчиво прокомментировал Раса, отпивая свой кофе. — С другой стороны, мой народ тоже спокойно относится к смерти, потому что климат такой. Но опасность пустыни… очевиднее, что ли. — Ты ведь не моряк, чтобы знать очевидную опасность тумана на воде, — вяло улыбнулась Канаде. — Тоже верно. — А вообще, если вдруг захочешь пройти интересный экзистенциальный опыт, у нас для этого есть пещера. — Та самая? — повеселел Раса. — Из которой шпионов Ивы вылавливали? Хочешь, чтобы меня так же накрыло? — Да ну не-е-е, там всё не так плохо. Мы же выход ещё… накурили немного. Всяким. Хотя надобности не было, на самом деле. Их там совсем расплющило. — Ты не представляешь, как мы ржали, когда читали газету. Башня от хохота ходуном ходила. Кстати, что со шпионами-то? — Да ничего, — Канаде пожала плечами, — придумали для них иммиграционный процесс с реабилитацией. Они больше не хотят быть ниндзя, а домой их не зовут. Да и Цучикаге прибьёт, наверное. Здесь осели, за ними следят, им помогают. Один ходит к психологу, а другой к психотерапевту. Всё отлично у них. А пещера не такая уж и страшная, на самом деле. У нас теперь в АНБУ и в дивизию оининов только через неё попасть можно. Вся нынешняя элита через неё нормально прошла. По приколу. Сказали, необычный опыт, светлая ностальгия. — Светлая ностальгия? Боюсь спросить, насколько раньше всё было плохо. — Бойся, — обнадеживающе похлопала его по плечу Канаде. — Пещера и одной пятой не отражает. Для нас это так, погулять в ней, помедитировать, подумать о жизни. — А клад? — приподнял бровь Раса. — Выдумала, или правда что-то есть? — На самом деле, что-то есть, — призналась она. — Но не в типичном понимании слова «клад». Надо побродить там, чтобы понять и оценить. Поверь, кто нашёл, тот был рад. А ты найдёшь, если сам придёшь к выходу. В общем, если захочешь вдруг, я тебя свожу. И если что-то пойдёт не так, выужу оттуда. Раса смерил её задумчивым взглядом, но пустых обещаний давать не стал. Когда время перевалило за десять, они снялись с якоря и начали неторопливо спускаться вниз. И как-то так само получилось, что маршрут лёг рядом с пятачком земли, на котором раньше стоял дом Амеюри Ринго. И Канаде решила зайти. Работа не позволяла прийти раньше, как в старые времена, посидеть, подумать о жизни, смерти и людях, а благовония у неё всегда имелись с собой. Даром, что Раса, ко всему прочему, привёз с собой солидное количество. Он отнёсся абсолютно нормально к тому, что его привели смотреть на надгробия. Тем более, что деревья на маленьком кладбище красиво разрослись. Канаде показала Расе могилы Ринго, Кушимару и Иширо. Ей показалось немного странным, что надгробия выглядели удивительно чистыми. Как будто кто-то специально приходил ухаживать за ними. — А здесь лежит одна девочка, — произнесла Канаде в сторону последнего камня, опускаясь под кроной красной камелии, — которую мне не удалось спасти… Столько лет прошло, а её смерть до сих пор горчит. — Почему? — с понимаем спросил Раса, присаживаясь рядом. На периферии сенсорного радара мелькнуло чьё-то присутствие. «Телохранитель какой-нибудь, наверное», — равнодушно подумала Канаде. Их слова вряд ли были бы ему интересны, да и аура находилась на почтительном расстоянии. Мало кто мог развешивать уши так, чтобы с подобной дистанции что-то расслышать. — Она, — Канаде вздохнула, — была… потерянной душой, боровшейся против жестоких реалий нашего детства в военное время. Я могла её спасти. Я хотела её спасти. И почти спасла… если бы, — лицо Окабе омрачилось, — её не убили со спины. Она была из Конохи. Хотела перебежать в Кири, даже сотрудничала с кем-то вроде как… А потом в неё запечатали биджу. И она решила пойти с ним домой и выпустить его. Я её долго переубеждала… говорила, идём со мной… я разделю с тобой все мои радости и даже, если найду, счастье… И когда она уже почти согласилась словесно, в душе приняв решение попробовать пожить ещё… её убили. А могли бы пощадить. Канаде неторопливо закурила, погружённая в свои мысли, и Раса присоединился. — Понимаешь, — медленно и задумчиво проговорила она, — Ринго умирала давно, поэтому её смерть не стала жестоким сюрпризом. Кушимару… в какой-то момент стало незачем жить, так что он ушёл сознательно, в бою, самим собой. Иширо был стар. Думаю, он даже был бы благодарен в какой-то степени погибнуть, поскольку на фронт его не пускали. А Рин… ей бы жить да жить. Раса, осторожно переложив сигарету в другую руку, притянул Канаде к себе. Она положила голову ему на плечо, потерянная в печальных воспоминаниях. — Ты была очень добрым ребёнком, — тихо и понимающе произнёс Раса, глядя куда-то вдаль. Затянулся сигаретой, выдохнул. — Одна из многих вещей, которая восхищает меня в тебе, это то, что ты смогла вырасти в доброго взрослого. Далеко не каждый на такое способен… А ещё, — затяжка, долгий выдох, — я понял, что доброта требует храбрости. — Ты о чём? Он тихо усмехнулся, покачав головой. Испепелив бычок щелчком пальцев, прижал к себе Канаде поудобнее, почти сажая её к себе на колени; она, ткнувшись носом к нему в шею, прикрыла глаза на долгом вздохе. Избавившись от своей недокуренной сигареты, обвила его руками и обмякла в тёплых объятиях. Родная комбинация запахов, родная аура. — Когда мы маленькие, — тихо заговорил он, — всё в мире кажется большим. Длинноногие взрослые, высокие деревья и здания… Сами мы крохотные… может, поэтому, все мы в детстве состоим из чувств. Если любить, то искренне и без остатка. Если плакать, то навзрыд. Если бояться, то до мурашек и ночных кошмаров. Абсолютная прозрачная искренность… Во многих взрослых нет ни отблеска, ни эха от неё ни в словах, ни в действиях. А ведь дети, когда храбрые, то очень храбрые. Когда щедрые, то очень щедрые. К стыду моему должен признаться, что я обо всём этом вспомнил, только познакомившись с тобой… что когда-то я мечтал о мире, делая упражнения до полуобморока, что мечтал стать Казекаге, как и любой ребёнок в Академии… И ведь оно во мне проснулось, откликнулось даже после первой нашей встречи, оно никуда не исчезло… Но понадобилось встретить храбрую душу с глазами, одновременно детскими и почему-то старческими, чтобы вспомнить. Чтобы рискнуть. — Старики похожи на детей, — также тихо ответила Канаде. — Некоторые. Но… честно говоря, моя инфантильность скорее просто связана с потерянным детством. Оно ведь пришлось на разгар войны. Какие там чудеса… Не знаю, как у вас, а у нас, — она немного отстранилась, уставившись вперёд невидящим взглядом, — всё было в тумане… густом, гиблом, влажном. Идёшь в Академию сквозь него и не знаешь наверняка, вернёшься ли домой. Всякого тогда можно было в нём встретить. И всякий тогда был опасен. Бывало, выйдешь из него, а там деревья кронами качают над повесившимся от отчаяния и безысходности человеком. Смотришь на эти босые ноги… и в голове туман, и в глазах. Апатия. Защитный механизм. А знаешь, сколько у нас до экзамена детей погибло в классе? Кто-то, как сейчас помню, клюнул на ядовитый сад в Академии, чтобы семью прокормить — на следующий день пустые парты… и никакого сочувствия. Ещё, помню, одну девочку изнасиловали и убили, то ли по дороге в библиотеку, то ли когда она шла обратно… Мне повезло, — тяжело вздохнула Канаде, зажигая сигарету. — И хотя невинные души моих одноклассников ушли в Силу… я не могу забыть ни обстоятельств их жизни, ни обстоятельств смерти. Там не было большой любви в маленьких телах, Раса. Только страх, а ещё безразличие к смерти. Я выжила, чтобы в мои годы этого не повторилось. По крайней мере здесь, в Кири. — Моя сестра повесилась, — доверился ей в ответ Раса. И тоже закурил. — Она была самой старшей, и я её почти не помню. Акари рано выдали замуж, потому что не унаследовала кеккей-генкай. Как следствие, она рано стала матерью… ей едва исполнилось семнадцать. Некоторые женщины после родов впадают в тяжёлую тоску или формально сходят с ума… Сына она не ненавидела. Но, видимо, жить ей было невыносимо. — Мне очень жаль, — сочувствующе произнесла Канаде. — Это было давно, — голосом давно примирившегося человека произнёс Раса. — И я её почти не помню. Вторым по старшинству ребёнком в семье был мой брат Маса. Кеккей-генкай унаследовал. Погиб, не дожив до четырнадцати, на миссии. Его команде просто не повезло наткнуться на сильных и злых нукенинов. Конечно, отец потом нашёл их и выпотрошил. Атари… ещё одна моя сестра… ей тоже очень не повезло. Она унаследовала два кеккей-генкая, магнетизм и жар, второй, как ни странно, по бабушке. Её, конечно, стали воспитывать как куноичи… Но народ тогда в Суне был ещё тёмный, особенно выходцы из кочевников… Так что её обесчестили свои. И убили. Это, конечно, вскрылось. Раньше за изнасилование казнили не преступника, а того, кто ему был дорог больше всего… так что отец зарезал мать этого подонка, а тот потом добровольно принял яд. Мой единственный младший брат, Икебукуро, родился с тремя кеккей-генкаями, унаследовав наш магнетизм, жар по бабушке и стекло по матери. Ему пророчили выдающееся будущее… Скончался от кори, едва исполнилось шесть лет. — И ты остался единственным? — Последним, — Раса пожал плечами. Хотя он выглядел безразличным, в его ауре блестела старая тоска. — Таковы были реалии моего детства. И всё равно, несмотря на обилие смерти вокруг… мечты были. И любовь к миру была. Я, — он тяжело вздохнул, — всё равно не смог бы никого из них спасти. Они ушли, мне было суждено остаться. — А родители? — Тоже умерли. Давно. Мама не пережила роды моего младшего брата, он вышел из неё ногами вперёд… потеряла слишком много крови. Отец не вернулся с задания вскоре после того, как я получил жилет чунина. Не смотри на меня так, — он печально улыбнулся, — мне приятно твоё сочувствие, но я давно смирился с их смертями. Если бы от меня действительно что-то зависело, я бы бесконечно себя корил. Но тогда действительно ничего нельзя было поделать. Такими были времена в Суне. Какое-то время молчали. — Я сделала всё возможное, чтобы спасти Рин, — вдруг заговорила Канаде. — Наверное, до сих пор больно и горько, потому что… несмотря на все усилия, несмотря на её искреннее желание попробовать ещё раз… вмешался какой-то злой рок. Не знаю, как иначе можно объяснить её смерть. Гибель Рин можно было бы избежать, мы почти смогли… Если бы не череда обстоятельств, позволивших убийце подойти к нам. Я верю, что всё в жизни не случайно, поэтому… мои книги, моё правление — это, в том числе, дань уважения к девочке, с которой так жестоко обошлась судьба. Я не хочу, чтобы дети Кири доходили до её отчаяния. — То, что ты сказала, и делает тебя идеальной кандидатурой для Каге. Но что по поводу твоего отчаяния? — В детстве? — Канаде растерянно на него моргнула. — Ну да. — А я никогда не отчаивалась. — Никогда? — удивился Раса. Канаде, расплываясь в медленной улыбке, покачала головой. — Никогда. Даже в самые тёмные времена. После долгой ночи всегда наступает рассвет, Раса, тебе ли не знать. Ты и сам, когда мы познакомились, ещё не отчаялся… Когда находишься под толщей тёмной воды, и кончается воздух в лёгких, надо только и сделать, что разлепить глаза, несмотря на солёную воду, и поднять голову вверх. Там свет. На него и плыть.***
Когда народ немного проснулся и осознал своё существование, Канаде и Раса уже обедали. Точнее, перекусывали и утоляли жажду в одном из киосков Утакаты. Едва они закончили, из ниоткуда возник Ао с кагалом детей, буксируя сонного Яшамару, который явно много лет не пил. Пока Канаде заказывала бодрым и выспавшимся надеждам человечества фирменные коктейли с шариками тапиоки (пришлось использовать максимум организаторских способностей, потому что голосов было много, вся вчерашняя детская компания), Ао и Раса оба пропали. — А где? — вытаращилась Канаде на Яшамару. Тот ответил ей самым страдальческим взглядом. — Ради всего святого, потише, — простонал на выдохе. И обмяк на столе. Вокруг него крутились дети, не обращая на несчастного дядю никакого внимания. У них были дела поважнее — попробовать друг у дружки коктейли, а потом решить, чей вкуснее. — Яшамару-сан, где ваш Каге? — поставила руки в боки Канаде, стараясь подавить чувство паники. Когда у сенсея имелись претензии, он подходил к их высказыванию очень серьёзно. Так и началось революционное движение джонинов Кири, между прочим. — Уже не здесь, — пробубнил в стол Яшамару. — Благодарю покорнейше, это я не проморгала, — приподняла бровь Канаде. — Жизнь, вообще в принципе, — это движение. Вопрос: где Раса сейчас? Яшамару что-то невнятно пробормотал. Канаде, сжалившись, купила ему освежающий коктейль. Только после того, как джонин из Суны опустошил треть, он наконец-то ответил: — На рыбалке. — Что?! — На рыбалке. С Ао-саном. Он сказал, что это занятие для настоящих мужчин, которые, — Яшамару зевнул, — умеют пить. Я когда-то умел… но если шесть лет ни-ни, тяжело… Ох. И тяжко. — Из Расы рыбак что из меня секс-символ! — вытаращилась Канаде. — Сенсей же его утопит нахрен! — Ну то есть нормально всё будет, видите? — и вдруг завис, задумавшись. — Сенсей? Сенсей… А-а-а, так Ао-сан ваш сенсей? Хм-м. Понимаю… понимаю… — Что понимаете? — А можно на «ты»? — Яшамару смерил её ещё одним многострадальческим взглядом. — Можно, да? Спасибо, — он тяжело вздохнул. — Понимаю, почему он позвал, и понимаю, почему Раса сразу согласился. Канаде многозначительно посмотрела на Яшамару, медленно моргая. — Это мужское, — отмахнулся тот. — Ао-сан просто что-то про вас с Расой заметил. Тут ведь, если сенсей, надо по понятиям обсудить. Прийти к взаимоуважению. — Ты лучше скажи, — она нетерпеливо потопала ногой, — они с удочками или с гарпунами? — И с тем, и с другим. Канаде, одними губами, чтобы дети ничего не услышали, очень грязно выругалась. И ведь как грамотно сенсей всё спланировал: Яшамару был не в состоянии следить за детьми, Ширагику отсутствовала, значит, Канаде не могла отлучиться. Она тяжело вздохнула. Ладно. — Кто-нибудь хочет купаться? — спросила кагал. Ей вразнобой все ответили, что да. Кимимаро засветился от счастья, узнав, что Мизукаге собралась провести с ними какое-то время. В конце концов, ей порадовать детей ничего не стоило. А Яшамару следовало окунуть в холодную воду. От похмелья. И Исобу можно было попросить, чтобы он не позволил Расе трагически утонуть при загадочных обстоятельствах.***
Казекаге вернули на сушу ближе к вечеру. Яшамару к тому моменту уже окончательно пришёл в себя, а ещё к компании с детьми присоединилась Ширагику, успевшая отдохнуть от шума. Раса выглядел изрядно прополосканным, а ещё, как ни странно, немного загоревшим. И бодрым. И пока он восхищённо рассказывал обступившим его детям, как подрался со стаей акул, к Канаде подошёл Ао. Он на неё долго молча смотрел. Потом неловко похлопал по плечу, сказав: — Ну ты там, это самое… не сильно издевайся над мальчиком. И исчез вместе с мешками солидного улова, оставив Канаде поднимать упавшую челюсть.