Живая вода

Beneath soft pillows and wool        Pristine hearts made of gold and jewel        A love pure so rich and full        I can see it in your eyes        All of the things        That I've lost I will find again        And everything I've done doesn't define what I am        All of the things        That are broken will still be fixed        Same old heart with the same old tricks        Hold me close and I'll hold back        Love lustful insomniac        Hearts yearn for an honest act of simple integrity        «Insomniac» — Memo Boy

              Сарафанное радио — страшная вещь. Романтическое настроение Канаде ей ещё аукнулось. Мей, находившаяся на пике своего личного женского счастья, решила, что у подруги детства были какие-то планы касательно личной жизни, несмотря на шляпу; возможно, Теруми не могла положить две крайности на одни и те же весы, поэтому и размышляла об этом вслух. Забуза и Райга оба молчали, но их и не спрашивали. Кисаме слушал свою невесту вполуха, поэтому никак её мысли не прокомментировал. Ширагику, вытащившая Канаде на обед, принесла с собой новые духи. И подарила их. Потом похлопала по плечу, загадочно улыбнулась и исчезла в шуншине, рассыпав за собой снежинки. Ао следующим днём наведался в кабинет с претензией. Он старался быть очень тактичным, но мысль была не очень мягкой, а именно — посмотри на себя, где ты, образ миленькой красивой девушки, где шляпа, и где романтическая перспектива. — А-а-а, — протянула Канаде, старательно маскируя своё неудовольствие. — Так это нарочно. Видишь ли… Хм. Вот Мей у нас, — она показала жестами пышные формы, — роковая красавица, да? Она к этому генетически предрасположена. Мей может одеваться, краситься и стричься, не подчёркивая в себе это, но тогда она была бы в большей опасности от мужского пола. Понимаешь? В таком образе Мей — некий абсолют, с ней особо не потягаешься. И в этом вся соль. Недостойные её внимания мужчины к ней даже не приближаются, чтобы ненароком не ранить свою самооценку. То же самое с Ширагику. Она у нас… элегантная. С оттенком эфемерной убийственности. На неё тоже можно, засмотревшись, споткнуться и упасть грудью на нож. И к ней тоже недостойные не подходят, потому что чистая красота, правильно подчёркнутая, как голая правда, отталкивает. И со мной та же история… когда мои волосы собраны, я создаю образ… очаровательности, что ли? Но тоже возведённой в абсолют. Эдакая милая красота, на которую грех посягать. Поэтому похотливые негодяи ко мне не приближаются. — А с распущенными волосами ты сама фатальность, — фыркнул Ао, скрестив руки на груди. Он вдруг задумался. — Впрочем, справедливости ради, в тебе и с пучком проскальзывает. — Да ну не-е-ет. — Да ну да-а-а, — передразнил её Ао. — Только, скорее, в общении. Хиханьки, хаханьки, а потом экзистенциальный кризис. Или несколько. Но, — он поднял ладонь вверх, — я уже привык. И раз уж пошли такие откровения, давай тогда отвечай на мои вопросы. Они животрепещущие. Во-первых, то, что вы с Ширагику и Мей относитесь к разным стандартам женской красоты, влияет как-то особенно благоприятно на ваши отношения? На мужчин, которые вам нравятся? И во-вторых, вот у нас есть маленькая Суирен, в каком возрасте можно будет понять, к какому типажу она относится? И выудил из ниоткуда блокнот с ручкой. Кризис был переведён в другой — внимание Ао сосредоточилось на самой младшей дочери. Канаде всё равно осталась недовольна разговором с ним. И с Мей. — Какого чёрта ей понадобилось вообще это как-то комментировать? — возмущалась вслух Канаде, меряя шагами волшебное пространство своего колодца. Влажные коридоры ответили перезвоном капели; Окабе ещё не решила, убирать её или оставить. — Неужели надо было всё испортить? Да, у тебя лично всё хорошо, ну вот и прекрасно! Не надо лезть к другим в жизнь, если не звали! А я не звала! Она с раздражением пнула воздух за неимением какого-нибудь булыжника. — Если я распущу волосы, то буду красавицей не хуже неё и Ширагику! Но я этого не делаю, потому что могу себе позволить скрытность! Мне не нравится, когда на меня постоянно таращатся сомнительные мужчины! И… и, в конце концов, Раса меня видит такой, какая я есть, и с пучком! Не надо ко мне лезть со своими переживаниями! Всё у меня хорошо! — пинок. — Всё у меня за-ме-ча-тель-но! На Мей нельзя было обижаться, потому что та мыслила простыми категориями и ничего дурного не имела в виду своим беспокойством и любопытством, но обидеться очень хотелось. Каждая красавица выживает со своей внешностью, как может — раз. Окабе не была виновата ни в своей генетике, ни в даровании фуиндзюцу. Канаде никогда не мечтала о посте Мизукаге и от шляпы пыталась отнекиваться — два. Ответственную работу ей навязали. Любовь приходит к тем, кто к ней готов — три. И приходит тогда, когда нужно, и не часом ранее. Канаде и в голову не могло прийти, что в чём-то роскошная красавица Мей, у которой всё-таки были свои амбиции, могла по-женски завидовать, подсознательно. Ведь если у Канаде, помимо безопасности от мужских взглядов и шляпы, была и любовь, то что тогда это говорило о самой Теруми? Но если бы Канаде и знала, что ей подсознательно завидовали, то рассмеялась бы, запрокинув голову, потому что она не находила в себе ни одного повода провоцировать это горькое чувство. Но это объяснило бы, почему Мей и Канаде отдалились друг от друга; точнее, почему не вернулись к состоянию не-разлей-вода в оппозиционном лагере. Окабе со вздохом опустилась на холодный камень. Прижала колени к груди, как маленькая девочка, и уронила на них голову. Хотелось спасительных объятий Расы. Зарыться носом ему куда-нибудь в чёрный шёлк рубашки, подышать ароматом кофе, сигарет и сандала. Найти в тёмных глазах понимание, и тепло, и что-то ещё, от чего на душе неизменно становилось легко и спокойно. Пошутить что-нибудь, не подумав, чтобы он смеялся, запрокинув голову, а потом поцеловать его улыбку, спрятанную в уголках губ. Нежно зарыться ладонью в мягкие волосы цвета чуть перележавших на солнце спелых нектаринов, наслаждаясь тем, как Раса расслабляется, прикрыв глаза, подставляя голову под ласку, словно большая опасная дикая кошка. А потом взять его за ладонь, и… И воспоминания о руках, обнимающих её крепко и нежно, не прижимая к себе, но приглашая прижаться, от которых спина медленно выгибалась, подавая грудь вперёд, словно парус на попутном ветре, и когда взгляд находил взгляд, падал из-под ресниц на губы, и… Она похлопала себя по щекам, мотая головой. Хотелось поскорее увидеться с ним. Даже не для поцелуев и всего остального — Канаде не замечала за собой беспокойного либидо, хотя с Расой ей нравилось, и об этом с ним и только с ним так сладко мечталось, но… куда больше хотелось слышать его голос рядом, чтобы хорошо знакомая золотая аура переливалась на сенсорном радаре, чтобы и смех, и улыбки, и не нужно было объяснять простые вещи о самой себе, и чтобы ему тоже не нужно было ничего никому объяснять, чтобы они шли рядом куда-нибудь, и их руки случайно соприкасались, чтобы сидя за одним столом они постоянно, не без веселья, находили ноги друг друга, чтобы завтракали вместе… чтобы засыпали на одной кровати и на ней же поутру просыпались, сонные, взъерошенные, в полуобъятьях. Раса в постели был олицетворением безапелляционной проникновенной нежности. В жизни тоже, но Канаде узнала это про него именно через древний танец между мужчиной и женщиной. Раса брал на себя ведущую роль с естественностью мастера; его движения были властны, но не деспотичны, а слова, которые он шептал в кожу Канаде, в её губы, на слух ложились сладко и свежо, в них не было никакой приторности. Он воспевал её в акте, преклоняясь перед чужой наготой тела, сердца и души, боготворя разделяемую с ним взаимность любви с осознанием грешника о чудесном даре, что ему протянула жизнь. Вспоминая одинокое и тяжёлое прошлое, он безустанно воздавал свои хвалы. Сильный и нежный, он доказывал Канаде, что любит её и может любить ещё лучше. Ему нравилось окружить свою женщину всеми ласками, которые ей сами нравятся, а потом возвести их в абсолют. Зачем доводить любимую до одного оргазма, если можно до двух? Лучше до трёх. Между третьим и четвёртым совершенно разомлевшая Канаде уже велела заплетающимся языком, с авторитетом Каге, ставить точку с запятой до следующего раза. Сам он от ласк отмахивался жестом человека, который не понимал, что его тоже можно глубоко и искренне любить. Не надо, шёпотом, что ты делаешь, дыханием по коже, перестань, отвлечь поцелуем. Как можно было объяснить ему, что Канаде воспела бы его, если бы только умела, если бы ей только дали голос? О, его нектариновые волосы, о, тёмные глаза с искорками тайн звездочётов, золотые переливы ауры, гордая спина, неистовая вера в чудо на последнем издыхании, борьба за право на счастье против незримых гигантов… Уверенная и тихая, как ход времени, походка, ловкие руки, знававшие и труд, и кровь, и слёзы, и тяжесть изысканной кисти… Ускользающая улыбка-полумираж. Единственный, кто понял её, кто спрятал в сердце звёздные секреты, кто доверился по-настоящему — и кому доверилась она. Канаде вспоминала его каждый день во время разлуки и черпала из мыслей силу, а не горе, потому что на другом краю земли жил-был Раса и строил свои корабли, чтобы они шли в чужой порт под яркими парусами, словно в какой-то сказке, не потому что просила, не потому что умоляла, не потому что обещания сухих бумаг и влажных чернил… Связанные Силой души не разомкнуть, и любовь между ними не погасить, не заглушить ни временем, ни расстоянием, ни смертью. Так сказал Бен в том самом сне, по-отцовски поцеловав свою альтер-эго в лоб. Она тоже не могла сказать, что её когда-либо по-настоящему любили. В детстве и отрочестве, по крайней мере. Людям тогда было не до объятий и ласковых слов. Первой любовью, которую она в те годы увидела, были чувства между Ао и Ширагику. И они, конечно, распространялись на них с Мей, но… Ни защиты, ни стабильности, ни радости. Ни доверия, ни тепла. Хотя, пожалуй, это было не совсем так, — говорила она себе. Всё это было. Просто… в недостаточном количестве. Она не прочувствовала. Так что Раса не был в их тандеме единственным, кто не знал, что делать с чужим естеством, ставшим родным, что так искренне, сильно и надёжно любит, когда кажется, что любить не за что. А ведь по-настоящему любят… просто так. — Позвать его, что ли, в гости, — подумала вслух Канаде, всё ещё сидя на холодном полу. — Всё-таки одних только писем мне не хватает… И вроде всего полтора месяца не виделись, но… Придумаю какой-нибудь повод… День рождения, например. Точно. Канаде его никогда не праздновала, поэтому периодически забывала, что он вообще был. В документах её день рождения значился как дата, в которую Амеюри свою приёмную дочь и нашла — первое октября. Довольная своим планом, она сразу же приступила к письму.

***

День рождения диктатора, как оказалось, это событие. Если именины афишировались, разумеется. Хотя до даты оставался месяц с небольшим, Раса прислал срочный ответ тем же вечером, и в его письме было что-то вроде: «я приеду, я обязательно приеду, но корабли ещё не готовы, мне надо будет ответственных отпиздить, и каменщики со стеклодувами не до конца стеклись куда следует для отправки к вам, их тоже найду и отпизжу, но ты не волнуйся» — с элементом паники. Когда Канаде легла спать (первым законченным помещением её пещеры стала именно спальня по очевидным причинам) на сенсорном радаре опять мелькнул призывной хорёк, его, видимо, отправили вдогонку за вторым. Общая мысль ещё одного письма Расы была следующая: «о боги, что тебе дарить, ну что тебе подарить, ты мне скажи, я сделаю, потому что из готового и хоть как-то тянущего на подарок иностранному лидеру и местному герою есть только центнер треклятых арбузов! И благовония! И текила! Но это же совершенно несерьёзно, звездокрылая!» — Раса очевидно успел связать свои нервы в гордиев узел. Канаде, умилившись, отправила ему лавандовую настойку авторства Ширагику и уснула, чувствуя себя любимой. Наутро, за завтраком в кабинете, она вскользь заявила Джузо, вернувшемуся в телохранители, что через месяц можно было ждать иностранную делегацию. Владелец Кубикирибочо чуть кружку с горячим кофе не выронил. — Это … к нам кто-то едет? — его брови комично полезли на лоб. — Добровольно? На переговоры? — Технически, на праздник, — отозвалась Канаде, вытирая руки влажным полотенцем после поедания онигири. — На какой праздник? — Джузо вытаращился, как филин. — Ну, на мой день рождения, — Канаде с удовольствием хлюпнула из своей кружки крепкий зелёный чай. — Казекаге приедет. Приплывёт, точнее. Надо будет, кстати, спросить, сколько с ним ждать человек, а то, говорит, может с собой обещанных каменщиков и стеклодувов привезти, — она коварно хихикнула, — как только закончит вселять в некоторых тунеядцев государственный ужас. — Кто приедет? — Джузо, — Канаде смерила его обеспокоенным взглядом, — тебе надо сходить к врачу… кажется, у тебя проблемы со слухом. — У меня проблемы со слухом?! Ты… ты! — он залпом осушил свой кофе, громко опустил кружку и унёсся. Канаде, пожав плечами, продолжила пить свой чай. Пока Джузо отсутствовал, она ещё раз подумала о такой концепции, как празднование дня рождения. В результате черкнула и отправила чайкой письмо Йоко — давно не виделись, а повод для встречи отличный. Написала об этом и Расе, сказав, что тот и своего даймё мог взять с собой, поскольку она знала, как тяжело людям с титулами и высокими рангами найти собутыльников. Ответный хорёк прибежал очень быстро, и вид он имел крайне запыхавшийся. В письме было написано, что, в таком случае, Раса своего даймё с собой возьмёт, но тогда и трое детей клана Сабаку приедут, потому что дипломатия это надолго, и им будет скучно, да и стеклодувам действует на нервы Яшамару, их родной дядя, так что можно совместить. Поэтому, когда Джузо, по-прежнему с круглыми глазами, ввалился в кабинет обратно, с Ао и Кисаме за спиной, и она «между прочим» сказала, что пригласила ещё и двух даймё, и что Казекаге прибудет с семьёй, мужчины, покачавшись на ногах, начали дружно оседать на пол. У Канаде заворочались подозрения, что организация дня рождения была делом муторным и с подоплёками. Откуда же ей было знать, если она раньше никогда не праздновала! К операции «день рождения дорогой Мизукаге» были подключены абсолютно все, даже садовники. Срочно строился первый престижный отель, и джакузи с печатями в нём организовывала лично Канаде, как и безопасность через фуиндзюцу. Деньги, к счастью, имелись. Город срочно облагораживали. Торговцы срочно организовывали внеплановую ярмарку с развлечениями. Райгу вернули обратно из морской командировки и обязали что-нибудь сообразить с музыкой. На Забузу повесили конкурс, он и Канаде, к счастью, открестились от «вечера поэзии», вместо него придумав соревнование по шуткам и анекдотам. Работницы салонов красоты и парикмахерских, под руководством Мей, упорно тренировались на всех желающих и нежелающих, чтобы местное население приняло «товарный вид». Женщины шили себе праздничные наряды. Дети раздавали, за небольшую зарплату, листовки с техникой безопасности у воды, в воде, на пляже, на суше и с фейерверками. Весь алкоголь страны Воды стекался в Кири. Утаката на волне общего энтузиазма открыл ещё две точки своих киосков с чаем-соком и шариками тапиоки. Исобу гнал больше рыбы в сети и на удочки. Йоко прислала отряд аристократов, готовых организовать необходимый пиетет к прибытию иностранного даймё — в искусстве манер были вышколены абсолютно все, причём в основном через сарафанное радио, и оно даже не дало сбоя, настолько никто не хотел саботировать первый (и, возможно, последний) шанс проявить гостеприимство. Канаде клялась себе, что больше никогда не будет праздновать свой день рождения, но спала каждый день, как убитая, без снов и без задних ног. И всё-таки, когда в назначенный день прибыла делегация Йоко, и они с Канаде обнялись, и чужой свет, так хорошо знакомый, тепло отозвался в душе, когда они после абсолютно дружеского неформального обеда, на котором были только вдвоем, вышли на крышу, и увидели оттуда целый караван торговых кораблей страны Ветра нового образца с разноцветными парусами, они обменялись улыбками и прекрасно друг друга поняли. Казалось, не ветер гнал массивные морские кареты к незнакомому берегу, а солнечный свет. И народ, красивый, радостный, побежал встречать своих гостей в порт, потому что такого, как выяснилось, и старожилы не помнили, чтобы гости, да к ним, да в туман, да под громкую радостную музыку, с подарками… — Когда мне видится что-то подобное, — тихо проговорила Йоко, улыбаясь, — я в которой раз возвращаюсь к мысли, что всё на этом свете не зря… стоит только быть смелым. — Или глупым, — хмыкнула Канаде, скрестив руки на груди. — Если бы я знала, сколько мороки с этими днями рождения… — Ты бы всё равно хоть один, но отпраздновала бы, — закатила глаза даймё страны Воды. — Я тебя знаю. — Да, — не стала отрицать Канаде. Кири на сенсорном радаре блестела такой радостью, что глаза сами собой наливались влагой. Она помнила совершенно другой город, казавшийся ей теперь старым ночным кошмаром. Йоко неожиданно взяла её за руку. — Я горжусь тобой, — сказала тихо, но очень искренне. — Ты всё делаешь правильно. — И я — тобой, — просияла в ответ Канаде. — Мне кажется, — её взгляд устремился в горизонт, — мы… действительно неплохо справляемся.

***

Раса, как и обещал, привёз с собой и детей, и даймё, и каменщиков, и стеклодувов, и центнер арбузов (на самом деле, намного больше), и полный трюм текилы, и чёрт знает сколько благовоний, а ещё прекрасный ковёр для кабинета, и, уже неофициально, несколько комплектов шёлкового постельного белья. И торт. Со свечками. Для транспорта которого Акасуна но Чиё вместе с двумя подразделениями гильдии кукловодов специально разрабатывала печати много бессонных ночей, когда узнала, что «бедная воспитанная девочка» никогда раньше не праздновала день рождения.