Дьяволы плачут

Данте ощущает каждый угол своего агентства, утопающего в вечерних сумерках. Любой звук, будь то шум случайно проезжающей машины на улице, скрип стула, случайный вздох, или вращение лопастей вентилятора неизменно поглощаются густой вязкой тишиной. Тишина выползает из щелей в полу, стекает по лестнице, выбирается из-под продавленного дивана, и давит на виски. С тех пор как Вергилий поднял Темен-Ни-Гру прошло больше года. С тех пор как Данте успел поймать его за руку и почти силком вытащил из разрушающейся башни прошло больше года. С тех пор как он потерял его след прошло больше года. Данте это злит. Каждый раз, когда, как ему кажется, он оказывается близко к цели, он снова остается ни с чем. Они даже не успели поговорить нормально, он не услышал никакой благодарности за спасение, а Вергилий, драматически взмахнув полами плаща, уже пропал в неизвестность. Ублюдок. Но нельзя не отдать должное: если брат хочет, чтобы Данте его не нашел, тогда он умело путает следы. Данте успевает почти задремать на стуле в этой гнетущей тишине, когда как в дверь размеренно стучат. Это не робкий стук перепуганного человека, и не формальный — Моррисона. Полудемона захлестывает волной смутной тревоги, он убирает ноги со стола и торопится к двери, кого вообще нелегкая могла привести в такой час? — Данте. Данте медленно прислоняется к дверному косяку спиной, и в его голове взрываются сверхновые и отнимается язык. Первое желание, возникающее в его голове — захлопнуть дверь перед чужим (его) лицом, и пойти спать. Второе желание тоже закономерное — ударить старшего брата по физиономии, расквасить ему нос, выместить злость за его побег и долгое молчание, бесконечно долгую игру в салочки, где водил почему-то только он... Вергилий стоит на пороге, будто и не уходил, крепко прижимает к себе что-то в одеяле, саи Ямато бьют его по бедру. Линия его всегда безупречно развернутых плеч сейчас далеко не такая прямая, он немного сутулится, из прилизанной челки вывалились пряди, а сквозь застывшее выражение высокомерия — Данте видит — проглядывается неуверенность. Догадка бьет его под дых. Вергилий боится. Придурок, чуть не прыгнувший с Ад, когда ему было некуда отступать, а признавать проигрыш он не хотел. Пришел сюда, когда прижало. К брошенному брату своему пришел. Этого хватает, чтобы Данте, бегло окинув улицу взглядом, отступил вглубь своей конторы. Вергилий заходит за ним, и тишина испуганно шарахается по углам в стороны. — Что это, подарок в честь воссоединения семьи? Вергилий отрицательно мотает головой, и выражение неуверенности на его лице прочесть становится еще легче. Данте не успевает испугаться и задать еще сотню вопросов, когда брат осторожно отгибает край одеяла. Брови Данте поднимаются. Он ожидал увидеть все что угодно, но не маленькое лицо, обрамленное белыми волосиками. Будь это древний фолиант или щенок цербера, он бы удивился меньше. — Это... ребенок? — Ты всегда был чертовски наблюдателен, — устало и тихо огрызается Вергилий в ответ, и глаз не отводит от маленького пухлощекого личика и малыш сжимает во сне пухлые губки. Данте уже готов шутить о том, не украл ли его совсем свихнувшийся брат этого ребенка у какой-нибудь безутешной пары, и вдруг осознает: ребенок не человек. То есть, не до конца человек. — Вергилий, какого... — Это мой сын. Я нашел его в приюте в Фортуне, — самая длинная фраза, которую Данте слышал от брата за сегодняшний вечер. И он требовательно складывает руки на груди, ожидая продолжения. Вергилий вздыхает. — Послушай, Данте, это все далеко не так важно. — Ага, вообще нет, — полудемон кивает головой, и недоверчивая ухмылка кривит его губы. — Мой пропащий старший братец заделал ребенка с человеком, к которым сам же так брезгливо относится, и еще смеет заявлять, что это не важно, когда появляется с ним на моем пороге. Анекдот. Данте замолкает — каким-то неуловимым движением Вергилий разворачивается так, чтобы загородить ребенка собой. Сына от какой-то смертной женщины. Это даже не укладывается в голове. Данте просто не может представить никого, кто мог бы заинтересовать Вергилия настолько, чтобы затащить его в постель. Он даже не уверен, что его брат способен на любовь или трахаться с кем-то. От этого ему еще страннее видеть, как он немного покачивает заволновавшегося малыша на руках. Вергилий напряжен всем телом и прислушивается к шуму за дверями, словно ожидает погони. Тогда Данте решает — к черту все, это сын его брата. И он хочет помочь. Данте проводит рукой по волосам. Вергилий, читая в этом жесте непроизнесенные извинения, опускает напряженные плечи. Кратко переглянувшись, братья синхронно опускают взгляд на посапывающего мальчишку. — Теперь я дядя. Обалдеть... Слушай, Вергилий, нельзя звать его просто «ребенок». У него хоть есть имя? — Неро. — Типа как император? — Данте прыскает, после чего ловит на себе взгляд брата. На секунду даже ему кажется, что в глубине его глаз мелькает искра веселья. — Типа как император. — Ты будешь отстойным отцом.