Разорвано

Юй Цзыюань никогда ни строчки не посвящала в своих письмах Вэй Усянь. Не справлялась она о воспитаннице и в многочисленных письмах к родным детям и потому Вэй Ин смотрела на конверт в своей руке так, словно он сейчас обернется ядовитой змеей и непременно укусит. Послание застигло заклинательницу у ворот из Облачных Глубин и поглядывали стайки девушек вокруг так, словно обладали знанием какой-то тайны, еще неизвестной хулиганистой девчонке из Юнмэна, недавно окончившей очередные исправительные работы. Письмо жгло левый рукав, куда было убрано до времени. Сегодня, наконец, их отправляют на ночную охоту. Шицзе осталась в цзинши, пожелав удачи своей маленькой шимэй. Впереди зиждется надежда пересечься на охоте с Цзян Ваньинем, с которым не виделась заклинательница уже несколько недель кряду. За ее ненадлежащее поведение старейшина Лань Шу запретила в выходные выбираться Цайи, и в следующие она с любимым тоже пересечься не сможет, безмерно скучая по его обществу. В Гусу Лань не принято сплетничать, однако так вышло, что даже последняя собака знает о преступной связи воспитанницы семьи Цзян с прямым наследником именитого ордена, что тянет на скандал. На косые взгляды и упреки, обернутые бархат культурной речи, Вэй Ин не отвечала, она насмехалась и наслаждалась своей влюбленностью, даря себя без остатка избранному человеку. И все же, в предрассветных сумерках Вэй Усянь глотала слезы, немигающим взором уткнувшись в письмо от Пурпурной Паучихи, решившей первой сообщить зарвавшейся девчонке о том, что все кончено. Юй Цзыюань долго ломала голову, как избавиться от девчонки Вэй, намертво прилипшей к ее сыну. Не брало дочь слуги ничего. Ни лишения, ни наказания, не получалось даже подкупить. Пользуясь временем, пока дети получают образование в Гусу Лань, предприимчивая женщина выбрала избранницу для Цзян Ваньиня — Цинь Су, по заверениям лучшей подруги, как нельзя кстати подходила на эту роль. Благовоспитанная девица, обладающая мягким нравом и приятной внешностью, в списке невест поднебесной она девятая. И что, что старше на несколько лет? Скорее озаботится вопросом о продолжении рода и подарит ордену наследника. Дева Цинь, по мнению мадам Юй, подходит ее темпераментному сыну куда лучше, чем взбалмошная девица сгинувшей саньжэнь. И Цзян Фэнмянь не смог остановить помолвку. О ней он узнал постфактум, ведь жена, допущенная до управления ордена, в обход него отправила брачное предложение и швырнула мужу согласие от ордена Цинь, создав ситуацию, в которой Цзян Фэнмянь не сможет отказаться, не подставив Великий Орден. «…помолвка заключена… он тебе не пара… Цинь Су достойная будущая госпожа Цзян…» «…ты талантливая девочка. У Старейшины Юй Фэнсинь внук старше тебя на десяток лет. Сильный, волевой, темпераментный — истинный Юй, тебя ведь прельщают сложные характеры? Он умен и талантлив, как заклинатель, верен своему сердцу и выбору, и кажется, заинтересован тобой. Я напишу сестрам и узнаю подробнее, будет удачей сосватать тебя за такого благородного мужа…» «Он — наследник, ты — никто.» «Будь благодарна.» Взгляд Вэй Усянь скользил по стройным иероглифам, исполненными уверенной рукой госпожи Юй, цепляясь за отдельные высказывания ревнивой женщины. Подобный мезальянс не должен случиться и быть женой будущего старейшины уже многое значит, такую жизнь ей прочат. От обиды тошно и душно, разрывает изнутри боль и комом собираются где-то в глотке крики о несправедливости. Им следовало быть осторожнее и не дергать тигра за усы, она это понимает, но, черт возьми, сдерживать своих чувств Вэй Усянь никогда не умела. Как ей не лучиться улыбками при виде возлюбленного? Как не разливаться задорным хохотом в ответ на его хмурые попытки спрятать заботу за грубостью? Как быть равнодушной к держащим в тонусе подколкам? Пергамент изъяли из рук. Вэй Ин, не сумев подавить судорожный вздох, отупелый взгляд поднимает на человека, вставшего над ней. Тонкая бумага оказалась сжата в юношеской руке и скомкана, когда быстрым взглядом наследнику Цзян удается прочесть письмо от матери к его возлюбленной. Вслед за этим он опускается на уровень заклинательницы и тянет к себе. Шепчет что-то успокаивающе, говорит, что все образуется, обещает исправить положение в будущем, но просит смириться сейчас. Вэй Усянь цеплялась за его плечи. Комкала ученическую мантию Гусу Лань в руках, всхлипывая на каждый рваный вдох и судорожный выдох, сдавливающий спазмами где-то внутри. Никогда в жизни ей так больно не было, как сейчас и просьба возлюбленного покориться обстоятельствам только усугубляла положение. В своей натуре дева Вэй прямая и напористая, она видит цель и не приемлет препятствий и, если что-то ей необходимо, как воздух, то она это берет. Когда Вэй Усянь хочет любить, она любит здесь и сейчас. Открыто и без стеснений. Такую вольную натуру невозможно сдержать рамками и просьбы поступиться этим вызывают ожидаемое отторжение. Так неправильно. Она не хочет отдавать своего любимого в объятия чужой деве, не хочет наблюдать церемониальные ухаживания, не хочет видеть Цзян Чэна в алом, если под вуалью не будет она сама. — Откажись. Прошу. Откажись от помолвки, устрой скандал, создай обстоятельства! Сделай же что-нибудь! Я не смогу так, как ты просишь. Не хочу так! — Я не могу перечить им, пока не стану главой, а-Ин, пожалуйста. Руки у него горячие и сильные, сжимающие, как прежде, но дрожат. Или это дрожит она сама, глотая горечь обиды? Вэй Усянь, отрицательно мотая головой, отталкивает шиди. Обида причиняет боль, а боль вызывает ярость, покалывающую кончик языка, побуждающую сделать тоже больно в ответ, но она тонет во взгляде фиалковых глаз, прошитых таким же отчаянием. Целовать его теперь — преступно, но так сладко. Вэй Усянь сминает губы опешившего от напора юноши, валит под сень раскидистого дуба, нависая сверху. Поцелуи смазанные и нечеткие, ведь мягкие девичьи губы дрожат сквозь всхлипы, оседая на коже солью пролитых слез, безмолвно умоляя. Каждое прикосновение — обещание быть рядом, если решится пойти наперекор воле матери, каждый тихий стон — выражение чувств, которые невозможно облечь в слова. Никогда прежде в своем желании обладать друг другом они не заходили слишком далеко, всегда помня о том, что кое-что должно случиться по правилам. Однако в эти мгновения девушка не дала им встать между ними. Отчаяние толкнуло ее к тому, что их полноценный первый раз произошел на сырой земле, а не на красных шелках, как было в ее сладких грезах. Цзян Чэн старался не причинять слишком много боли, сцеловывал слезы, успокаивал мягким шепотом, гладил волосы и шею и снова осыпал поцелуями, медленно двигаясь и подталкивая к телесному удовольствию, которого Вэй Усянь не удалось достичь в полной мере, но она с замиранием запоминала каждый миг, каждый цунь возлюбленного в себе, интуитивно понимая, что больше случая не представится. Она не хотела оставить разлучнице ничего, в чем она стала бы у любимого первой. Когда же все закончилось, они привели друг друга в сносный вид. Раскрасневшиеся щеки и глаза, а так же потрепанный вид обоих не вызвал бы сомнений иного толка, разве что ленивые не судачили по углам о разыгравшейся трагедии в ордене Цзян. — Вы с ума сошли? Наследник Цзинь заозирался, удостоверяясь, что поблизости пока нет лишних глаз, которые видели бы слившихся в поцелуях возлюбленных. Их он застал случайно, отбившись от основной группы учеников. — Вэй Усянь, запахни ханьфу немедленно, — его взгляд запнулся на расцветающих следах страсти, покрывающих ключицы девы Вэй. — Цзян Ваньинь, отойди от нее! Такая распущенность недопустима. Не думаешь о своей репутации, так подумай, что будет с ней, если кто-нибудь узнает, что вы натворили! — Цзинь Цзысюань, — начал угрожающе Цзян Чэн, когда разум его прояснился. — Завались, придурок, — раздражение в воздухе можно прощупать руками. — Сдались вы мне, трепаться о вас. И так уши вянут слышать на каждом углу, какие вы несчастные. Тьфу-ты!

***

Жизнь рушится, крошится меж пальцами в пыль. Вэй Усянь день ото дня тратит всю себя на то, чтобы улыбаться как прежде, но перемена ясна всем, а стенки цзинши слишком тонкие, чтобы по ночам не было слышно ее скулежа, перемежающегося с воем. Цзян Яньли выплакала все глаза в попытке успокоить свою маленькую шимэй, пораженная жестокостью собственной матери и нерешительностью брата. Если бы она только могла, то ворвалась бы на мужскую половину ордена, чтобы в пух и прах разнести юношу за то, что не отстаивает за собой право любить и с замиранием ждет выходных, чтобы задать трепку пустоголовому. Но… Она не успевает. Все вздохнули с облегчением, когда в очередную ночь стенания стихли. В Облачные Глубины вернулась благодатная тишина, но на утро в женской половине Ордена среди приглашенных учениц недосчитались одной несносной девчонки из Юнмэна; а за барьером спустя несколько дней нашелся нефритовый жетон, уложенный в дупло дерева, а так же письмо, в котором девушка отреклась от клана, объявляя себя саньжэнь.