Я видел многие отвратительные поступки, но никогда не думал, что станет с детьми Великой крови, если запереть их вместе и дать клинки. Чувствуя дыхание смерти на затылке, любой превратится в убийцу. В этом тоже состояло испытание — остаться рыцарем, а не переродиться в одичавшего зверя, словно больной вороньей хворью. Записи князя Тристана Ривалена, командующего королевскими рыцарями
В палатке Йоргена удушливо пахло травяными отварами и кровью. Запахи не перекрывали друг друга, а смешивались, превращаясь в нечто тошнотворное, ядреное и въедливое. Рона жмурилась, словно чувствуя, что тяжелый дух давит и на глаза. Черная ткань не пропускала свет, багрянец заката, зловеще заливший рощу, точно они уже утопали в крови, захлебываясь. Кровь была лучше гнили, лучше запаха разрытой земли, из которой высвободились мертвые кости. Эта магия, запретная, пугающая, заставляла вспоминать о том, о чем Рона совсем не хотела. Она похоронила эту горькую память надежно, чтобы никто ее не воскресил. Никогда. Ни один проклятый некромант. В этот раз Йорген сам заглянул к ней, попросил прийти, хотя Рону не тревожили никакие раны. Ей повезло на испытании; благодаря Скеррису, метавшемуся среди слаугов, как комета, как падающая звезда, смертоносные когти не навредили Роне, а с ушибами и ссадинами после беготни по лесу она могла справиться сама. Но Йорген был неумолим, его взгляд сделался пустым, Рона отражалась там, как в болоте. Глухой, безжалостный. Рона стискивала зубы, проходя в палатку и опуская за собой мягкий полог. Йорген не был ее другом — он был в первую очередь одним из Птицеголовых. — Мы очень заинтересованы в том, что случилось на испытании! — произнес Йорген, пронзая Рону взглядом. — Наши осведомители говорят, что в него могла вмешаться сама принцесса Блодвин. Ты ее видела? Его голос звучал непривычно тяжело, словно она была на допросе — Рона и не знала, что лекарь может так говорить. От Служителей ничего не укроется. Но она обещала хранить тайну принцессы. Рона много думала о том, что увидела. Некромантия была темным, мерзким искусством, однако даже Рона была вынуждена признать: заклинание Блодвин спасло их жизни, иначе они разделили бы судьбу Сидмона, Кейна и многих других разорванных на куски рыцарей… Каждый раз, когда Рона думала о некромантии, что-то противно скреблось и ныло в груди. Она снова видела мутные слепые глаза, спутанные лохмы волос, посеревшую кожу с отметинами ссадин и синяков. — Там много чего было… слауги, демоны, какая-то костяная тварь… — уклончиво сказала Рона. Она не знала, сколько сможет увиливать и тянуть время; она и сама пока не знала, стоит ли оправдывать принцессу. — Демоны? — переспросил Йорген. — А-а, да! — счастливо улыбнулась Рона, радуясь, что он ненадолго забыл о Блодвин и ее колдовстве. — Такой огромный выродок, похожий на сову! Разорвал Сидмона, ты наверняка видел… все лицо объедено, как будто дикий зверь. Это не ваших рук дело? Похоже на тех… на то, что рождается… ну, ты понял! — Она не без содрогания вспомнила обряд посвящения в Вороньи Матери. — Может быть, филин? — вкрадчиво спросил Йорген. — Ты уверена? — Возможно. Там было темно, а я не разбираюсь в птицах, — честно сказала Рона. Почему-то ей показалось, что она совершает ошибку, но Рона вспомнила свои ужас и отчаяние: что, если теперь Сидмон не сможет упокоиться, когда его тело осквернено? Прямо как… она. Рона стиснула зубы. Не хотелось думать о потревоженных душах. Но, несмотря на то, что всех погибших сжигали, Рона снова и снова видела, как демон наклоняется к телу рыцаря и щелкает клювом, отрывая от него кусок и гулко проглатывая. — Мы знаем, что Блодвин покинула дворец и вернулась только под утро, — сказал Йорген, словно размышлял вслух. — Просто кивни, Рона. Ты не рыцарь, ты не давала никаких клятв и ничем не обязана принцессе. А она ведет странную игру и связалась с силами, которых не понимает. Она просто запутавшаяся девушка, на которую свалилась корона… И, вполне вероятно, что похуже. Мы тоже хотим ей помочь! — пообещал Йорген. Блодвин вовсе не показалась Роне запутавшейся — напротив, ее уверенности хватило, чтобы они со Скеррисом сражались за нее против орды слаугов. Блодвин была уверена в своем колдовстве, и ее лицо выглядело таким искренне изумленным, когда слауги не покорились ему, опьяненные жаждой крови. И Блодвин так захлебывалась хохотом, когда смогла заклясть старые кости… Кости были чище некромантии, порабощающей мертвую плоть, но все же воспоминание неприятно ворочалось, затмевало прочие мысли. Рона должна была думать о себе. О дяде, которого могли доломать когти Птицеголовых, о деревне, которую выкосит воронья хворь — и никто о ней не вспомнит… Рона зажмурилась и кивнула. — Она была там, — негромко сказала она; почему-то Роне казалось, что она должна говорить тихо, чтобы ее предки, умиравшие во имя королев, во славу Эйриу, не слышали, как она предает. — Блодвин искала что-то в руинах Ушедших… Там много камней, таких белых. И у нее была магия, которая заставила слаугов отступить. Тогда мы со Скеррисом вырвались из окружения и увели ее. Когда она очнулась, то ушла. — Просто ушла? — недоверчиво переспросил Йорген. — Она ничего не говорила о защитном пологе? — Нет… Наверное, она смогла его заклясть. На лице лекаря отразилось легкое беспокойство; Рона прикусила губу. Блодвин — могущественная колдунья, которая смогла ненадолго вдохнуть в кости дух благородного дракона. Но стоило ли Служителям знать об этом?.. Это колдовство было недостойно принцессы, но она использовала его для спасения, и потому Рона не знала, что делать. — Это все, что я могу рассказать, — выдохнула Рона. Йорген похлопал ее по плечу и отослал прочь. Выходя, оглядываясь, словно собиралась что-то сказать, она увидела, как Йорген, склонившись над столом, торопливо скрипит пером. Кому и о чем он писал, у Роны не было сомнений. Закрывая глаза, она видела безжизненную маску Вороньей Матери — и женщину, извивающуюся на алтаре. Ее крики навсегда поселились у Роны в черепе. Это уж точно было хуже некромантии.***
— Ты не можешь спать здесь! — воскликнула Рона, когда нашла Скерриса в своей палатке. Он вертел в руках деревянную маленькую птичку, рассматривая милую поделку со всех сторон. Это было все, что осталось от Ивора, и Рона сразу же захотела приставить меч к горлу Скерриса, как только увидела, как он нагло лапает птичку. Он не имел на это права. И не имел права просто приходить к ней, будто они были друзьями. Рона и без того чувствовала, что обещание, данное после смерти Ивора, трещит по швам. Она не могла не привязываться к тому, кто сражался с ней бок о бок, кто закрывал ее собой, хотя и огрызался на ее неумение… Она не понимала, зачем Скеррис это делает. Рона все еще слышала презрительное «щенок», помнила, как обожгла костяшки о его лицо. Казалось, что Скеррис не притворяется, но… Щекочущее предчувствие не давало ей расслабиться. — Ты же знаешь, что рыцари спят вместе во время долгих походов, чтобы согреться? — издевательски оскалился Скеррис, приняв ее размышления за сомнения, не оставить ли его на ночь в своей палатке. — Твой дядя тебе не рассказывал? — Мерзость какая, — проворчала Рона, отняв у него птичку и бережно поставив на место. Она остановилась, прислонившись к столу, и с любопытством посмотрела на Скерриса: — Ты единственный из рыцарей, кто спрашивал у меня о дяде. И ты знаешь, что он калека. Почему? — Я изучал турниры прошлого, — он пожал плечами, вальяжно развалившись на постели. Рона прищурилась, как сердитая кошка, но Скеррис продолжил стягивать сапоги. — Я хотел выяснить, как побеждали участники до меня. Имя твоего дяди пытались стереть из прошлого Афала, а за этим обычно стоит какая-нибудь интересная история. Вот я и постарался разузнать. — Он проиграл поединок, — кивнула Рона. Гвинн не хотел рассказывать о своем проигрыше, и Рона его понимала, теперь — особенно, но догадаться было не так-то сложно. Как и о том, что ее мать поразила воронья хворь, как шепталась дворня — из-за тайных грехов. Как и о том, что ее отец бросился с крыши замка, в котором Рона прожила всю свою жизнь и хотела бы умереть, но теперь судьба распорядилась иначе. Дядя был всей ее семьей, и она не могла позволить Скеррису болтать о нем что вздумается. — Знаешь, с кем Гвинн дрался? — заговорщически понизив голос, спросил Скеррис. — С Тристаном. — С нашим сиром Тристаном? — переспросила Рона. Не поэтому ли Тристан так часто оглядывался на нее и приметил с самого первого дня, как Рона появилась в роще? Она-то думала, старший рыцарь что-то подозревает, но… Похоже, она была ему напоминанием о прошлом. — Боги… Но из-за чего? — А-а, из-за леди, из-за чего еще! — отмахнулся Скеррис. Очевидно, эта часть истории его мало волновала, в отличие от битвы и рассказов о героях. — Леди Исельт была помолвлена с Тристаном. Тот пригласил в гости сира Гвинна, который был его наставником… Но тот воспользовался наивностью его невесты, а потом бросил Исельт и уехал. Может, если бы он женился на ней, все бы обернулось иначе… Но Гвинн оставил Исельт опозоренной. Поговаривают, напоследок он сказал ей, что она не сравнится с его настоящей любовью, — и был таков. В Афале Тристан настиг его и вызвал на поединок. — Настоящая любовь? — рассмеялась Рона, никогда не слышавшая ничего подобного от дяди. — Какая глупость! — Ну, это очень удобная отговорка, если не хочешь жениться, — ухмыльнулся Скеррис. — Приходилось пользоваться? — Я более осторожен. Не хочу, чтобы мне сломали колено. Роне захотелось швырнуть в него чем-нибудь, но под рукой была только драгоценная птичка, и поэтому она только раздраженно зыркнула на него. Скеррис не собирался уходить, а она чувствовала бы себя глупо, за руку вытягивая его из постели. Лагерь медленно погружался в ночь. Пахло вездесущим яблоневым цветом, сладким, приторным, а еще — пряным вином, жареной олениной, которую доставили на ужин от королевских охотников, и душистыми маслами с розмарином, мелиссой и корнем ириса, ими Йорген пропитывал повязки. Рону клонило в сон. Ей хотелось сбежать с Турнира хотя бы ненадолго — в темноту за веками. — Ты не будешь спать со мной! Это против правил! — снова повторила Рона, накидывая ночную рубаху. — Разве можно рыцарю оставаться наедине с девушкой ночью? — Я остаюсь со своим… вынужденным союзником, сиром Аэроном, — нахально предложил Скеррис. — Ладно, просто я умираю от скуки в своей палатке! Они ждали следующего испытания; кто-то — в ужасе, считая отведенные дни, кто-то — изнывая от безделья. Рона смиренно вздохнула и подумала, что предпочла бы провести последний день не в одиночестве. Никогда не знаешь, когда тебя настигнет смерть, — этой истине Турнир научил их в числе первых. Она тоже сняла сапоги, размотала портянки. Покосилась на Скерриса, который лег на подушку, и задула свечу на столе. Сердце колотилось, когда она скользнула под бок к Скеррису. Возможно, он догадался, что Служители помогают Роне выиграть, и теперь Скеррис хочет раскрыть ее? А для этого ему нужно постоянно находиться рядом и присматривать за ней. За этим желанием могло не стоять ничего, кроме его собственного развлечения: Рона поняла, что Скеррис делает многие вещи, просто потому что хочет. — Я не собираюсь развлекать тебя, — отрезала Рона. — Даже не расскажешь одну из северных сказок на ночь? — А Брин и Филип читали вам сказки на ночь, милорд? — издевательски протянула Рона. Холодок прошел по спине — и ее немного захватила вина. Она помнила их как смеющихся прихлебал Скерриса, хотя рыцари наверняка были кем-то большим. А теперь остались лишь именами, вычеркнутыми после первого испытания. — Я рассказал про твоего дядю и Исельт! Будет нечестно, если ты не расскажешь что-нибудь в ответ, — настаивал Скеррис. Рона уже не чувствовала ничего, кроме усталости, и она просто желала, чтобы Скеррис оставил ее в покое. Сердито сопя, Рона возилась в постели, потому что не могла растянуться на кровати, как обычно, ведь половину занимал Скеррис — и касаться его Рона точно не собиралась. Тот держал руки при себе. Точнее, подложил под голову, потому что лишней подушки у Роны не было, а свою она отняла, и всматривался вверх, под купол шатра. — Если тебе нужен слуга, найди кого-нибудь другого, — проворчала Рона. Скеррис повернулся к ней и надменно хмыкнул. В темноте не было видно, но она бы поспорила, что Скеррис изящно изогнул бровь. — Ну, ты наверняка привык, чтобы тебя обхаживали. Чистили доспехи, точили меч… Каково тебе тут? — Я всегда сам занимаюсь своими вещами, — гордо заявил Скеррис. — Еще не хватало, чтобы какой-нибудь косолапый простолюдин плохо заточил мой меч, из-за чего меня могут нахер убить! Рона фыркнула. Она готова была спорить, что Скеррис никогда не разговаривал с простолюдинами, если дело не касалось приказов. — И я не позволяю никому смеяться над собой! — прошипел Скеррис, придвигаясь ближе. — Я не смеюсь, — серьезно сказала Рона, по-прежнему улыбаясь, — просто… наверное, мне было приятно узнать, что даже лучший рыцарь Афала может испытывать страх. Он промолчал. И все же Рона знала, что видела прошлой ночью мальчишку, который испугался не только слаугов, но и тонкой и бледной принцессы Блодвин… Рона замечала, как враждебно Скеррис смотрел на принцессу, поэтому не разговаривала с ним о ней, чтобы не разрушать этот волшебный сон, в котором сама судьба свела их с Блодвин. С Блодвин, которая оказалась колдуньей. — А ну не вертись! — вздрогнув, прикрикнула Рона, когда Скеррис самонадеянно закинул теплую руку ей на бок. — Кер, я серьезно! Иначе никакой сказки! Руку Скеррис быстро убрал и жалобно вздохнул. Рона торжествующе улыбалась, но потом, чуть погодя, сама подкатилась ему под бок, потому что ночь была прохладной, покрывало — одно на двоих — не спасало, а Нейдрвен, несмотря на свой змеиный герб, был горячим, как печь. Скеррис довольно промычал что-то, уткнувшись носом ей в плечо. — В древние времена, когда царствовали Ушедшие, бродил по северу волк Фенрир, — начала Рона, вспоминая, как дядя рассказывал ей эту сказку — вкрадчиво, словно он своими глазами видел чудовищного волка. — Фенрир был огромен и силен, и звери в лесу боялись его, а люди в деревне молились, чтобы он не нападал на них. Фенрир знал, что его при рождении связали судьбой, и сделал все возможное, чтобы избежать своей участи. Но когда боги пришли с волшебной цепью для него, он согласился не нападать — если они докажут, что у них нет злых намерений. У волка тоже была честь. Один из богов вложил руку в его пасть в качестве клятвы. И тогда остальные набросили цепь и связали ему лапы и горло. Фенрир понял, что его обманули, а цепь нельзя разорвать, и откусил руку. Тот бог пожертвовал честным именем и силой, чтобы пленить волка. Тогда Фенрир осознал, что судьба пришла за ним, и он решил отомстить. Он долго спал, набираясь сил, а потом разорвал свои цепи и пошел на охоту за богами. Он пожрал солнце и луну. Он рвал и грыз всех, кто встречался на его пути. Но никто не может противостоять судьбе: Фенрир был побежден, погублен богами, и все равно его легенда осталась жить в сердцах всех северян, которые всегда рассказывали своим детям о великом, но гневном волке Фенрире. Волке, который хотел умереть свободным. Когда Рона замолчала, чувствуя неясную горечь, Скеррис уже дремал, грея дыханием ее шею.***
Рона проснулась от какого-то шороха. Сначала она подумала, что это Скеррис вертится рядом — он заснул первым, и некоторое время Рона терпела то, как он поворачивается с боку на бок, пока усталость не взяла свое. Она не могла вспомнить, что ей снилось, но проснулась Рона, словно кто-то щелкнул пальцами над ухом. Она рассмотрела тень, мелькнувшую в темноте. Та занесла нож… Скеррис перелетел через нее, больно отдавив Роне ребра, и кинулся на ночного гостя, повалив его на землю. От удивления тот вскрикнул и выпустил нож, который Нейдрвен отшвырнул куда-то прочь, под стол, судя по железному стуку. Скеррис и убийца возились на полу. Рона кинулась к ним, ничего не различая в темноте, поэтому она побежала к свече, зачиркала кресалом… Когда тусклый свет озарил шатер, Рона увидела, что Скеррис сидит на бессознательном противнике, прижимая его к земле и клокоча рычанием, как один из слаугов. Ночной убийца уже не сопротивлялся тяжелым ударам кулаков. Костяшки были ссажены, лицо Скерриса исказила ярость. И он не собирался останавливаться. Глухой удар, еще и еще… — Хватит! — вскрикнула Рона. — Кер, ты меня слышишь? Полог палатки взметнулся, и внутрь ввалился испуганный Бедвир. — Рон, ты в порядке?! — Он замер. — Скеррис? Тот вздрогнул и выпустил парня, уже лишившегося чувств. Скеррис часто моргал, словно его только что разбудили и словно он не помнил своей звериной ярости. — Что происходит? — спросила Рона, медленно опуская свечу. — Это Луг. Он убил Винна, — озираясь, выдавил Бедвир, кивнул на юношу, валяющегося на земле. Из-за всей этой крови Рона едва могла различить его лицо. Сизо-красное, уже опухающее. — Мне не спалось, я… я увидел, как Луг зашел в палатку Винна… Сначала я решил, что это не мое дело, но… — Успокойся, — сказала Рона, подходя ближе. Она держала руки на виду, чтобы испуганный рыцарь не решил, что она ему угрожает. — Ты ни в чем не виноват. Он успел зарезать еще кого-нибудь? — Н-нет, я не уверен. Я сказал остальным, они побежали к Тристану… Снаружи послышались крики и громкий топот. Рона увидела приближающие огни и успокоенно кивнула. Когда старший рыцарь заглянул внутрь, Скеррис успел поставить на ноги и подтолкнуть к нему Луга, который едва мог соображать, кто он и где. Он что-то бормотал, пуская кровавые слюни. Если Скеррис оставил его придурком до конца дней, Роне не было его жаль. Тем более, что дни его не будут долгими. — Он напал на самого слабого из нас, — сказал Тарин из-за плеча Тристана. — На Винна, который еще не оправился после плетей. — Один трус убил другого! — расхохотался Гервин. — Он хотел меня убить! — взвыла Рона, присоединяясь к всеобщему хору голосов. — Во сне! Луг — предатель, которого на севере давно уже повесили бы на кровавом орле! Она запнулась, потому что увидела лицо Тристана и заглянула ему в глаза. Старший рыцарь молчал, рассматривая избитого, истерзанного Луга, взъерошенного Скерриса и пятна крови на земле. На мгновение Роне показалось, что Нейдрвена могут обвинить в развязывании драки — всем был известен его скверный характер. За спиной Тристана шелестнула тень — это был Служитель. Его капюшон повернулся к Лугу, и Тристан неохотно кивнул. Он отодвинулся, позволяя Служителю схватить рыцаря за плечо — тяжелая рука опустилась поверх красных разводов на рубахе. Бестолковый взгляд Луга метнулся к лицу Служителя, залитому тенью, и парень тихо, безнадежно заскулил. Все почему-то смолкли. В роще снова пахло кровью, и смерть бродила среди яблонь.***
Рона наблюдала за тем, как Луга тащат к центру рощи. Удары заставили его рассудок помутиться, но что-то он еще соображал — ужас пробудил его. Он увидел бледное лицо Тристана, который выглядел так, будто сам хотел оказаться на плахе, лица остальных рыцарей, сгрудившихся полукругом, словно они творили страшный ритуал во имя Вороньей Богини. Рона знала, о чем они все думают: этой ночью Луг мог убить любого из них, поскольку они привыкли, что роща безопасна. Рядом с Тристаном стоял Служитель в черном — палач с большим двуручным мечом. — Нет, нет! — мутно глядя вокруг, взмолился Луг. Еще двое Служителей волокли его к поленнице. Его грубо толкнули, роняя на колени, прижали щекой к шершавому срубу. — Мой отец!.. Дайте мне умереть в бою! — задыхался Луг. Его никто не слушал. Рона увидела, как Служители обмениваются едва заметными кивками. Ужаснее всего было их тяжелое молчание, нечеловеческое, чуждое. Она хотела отвернуться, но смотрела, как зачарованная, наблюдала за занесенным мечом. Зажженные факелы, кругом осветившие поляну, ярким огнем играли на клинке. Луг уже не умолял, а рыдал, как ребенок. Он был северянином, как и Рона. Боялся опозорить свой род — и все же отчаяние толкнуло его на убийство. А Служители не знали, что такое прощение. Меч тяжело опустился, и голова покатилась по земле. Рона слепо смотрела на бьющую кровь. Липкая, густая кровь, которая выливалась толчками на траву. Где-то там белела кость. Рона не могла оторваться; блеск крови казался ей самым настоящим, что есть в мире. Пламя отражалось в глазах, устремленных на еще подергивающееся тело Луга, словно он и после смерти пытался взывать к милости. Служитель небрежно ухватил его за курчавые волосы. Ночь приняла жертву. Рона брела к своему шатру, едва не натыкаясь на других рыцарей. Они все выглядели не лучше ее. Когда кто-то погибал на испытании, они знали, что предки встретят тех, кто боролся с честью, но быть казненным за преступление в священном месте… Рону пробрал озноб. Она никому не хотела такой судьбы, даже своему убийце, и кляла себя за слова, выкрикнутые перед Тристаном. Она слишком заигралась. Это сказал бы Аэрон, сын Гаэлора, а Роне хотелось забиться в угол и завыть, как гончая на ее гербе. Обернувшись, она увидела, что Скеррис следовал за ней неслышной тенью. Даже в такое время он оставался воином, а Рона… ее едва не зарезали в собственной палатке. Она помотала головой, повернулась, стараясь не подставлять Скеррису спину. Словно после увиденного он смог бы вонзить ей нож между лопаток. — Что тебе нужно? — проворчала она, поежившись. — Теперь мой долг тебе еще больше? — Ну, вообще-то да: я спас тебе жизнь, — напомнил Скеррис с таким самоуверенным выражением лица, как будто собирался стребовать долг в золоте. — Я проснулась, когда он вошел. Я бы его схватила! — Ну да, конечно. И говори тише, нас могут услышать. Рона тихо зарычала. Она юркнула в шатер, под защиту алой ткани, в неярком свете факелов казавшейся цвета крови от срубленной головы, и Скеррис как ни в чем не бывало зашел вслед за ней — Рона почему-то не смогла его выгнать, не захотела. Иначе она сошла бы с ума… Ее взгляд наткнулся на кровавое пятно на земле. Рона отвернулась. — Ты не думал, как подозрительно это выглядит со стороны? — все-таки сказала Рона. — Ты, проводящий ночь в моей палатке? А вдруг кто-нибудь догадается, что я женщина, если позволяю другим рыцарям оказаться в моей постели? — Подозрительно — это когда кто-то крадется между палаток ночью. Или когда кто-то не отдыхает, а внимательно наблюдает, — ядовито улыбнулся Скеррис, явно намекая на Бедвира. — Все знают, что я сплю со всеми подряд. Не обязательно с женщинами. Рона возмущенно посмотрела на него, но не нашлась с ответом. — Почему ты пришел ко мне? — тихо спросила она. Рона была уверена, что Скеррис не удостоит ее объяснениями. — Бывают… сложные ночи, — сказал Скеррис. Он поднял руку, и Рона увидела, что она мелко подрагивает — раньше она не замечала, думала, у него трясутся руки после драки с Лугом. — Не хочется оказываться одному, — сказал он, отвернувшись. — Обычно в такие ночи я спал у брата. Но… он далеко. И хорошо, что он этого не видит. — Ты мог бы просто сказать. Он не стал бы. Не признался в слабости, в том, что нуждается в помощи. У Скерриса было столько гордости, что хватило бы на десяток человек. — Ладно, до рассвета еще долго, — сказала Рона, вздохнув. Она легла в постель и натянула покрывало почти до носа; ее знобило. Рядом с ней оставалось еще достаточно места. — Можешь остаться. На случай, если кто-то решит меня добить. Скеррис неуверенно усмехнулся. Он лег рядом, в этот раз не ерзал, — а Рона не стала отталкивать, когда Скеррис обнял ее. Проваливаясь в сон, она заметила, что рука Скерриса перестала трястись.***
С утра Рона заметила Бедвира, который сидел в стороне от других и что-то выводил пером на пергаменте. Рядом на земле стояла плошка с чернилами, готовая расплескаться. Может быть, письмо? Им разрешалось отправлять письма? Рона растерянно рассматривала Бедвира, который так увлекся, что не замечал ее. Похоже, она переняла у Скерриса пугающее умение ходить бесшумно и внезапно появляться у людей за спиной. — Это стихи? — удивилась Рона. Бедвир от испуга чуть не подпрыгнул и торопливо заслонил пергамент ладонью, словно писал что-то крамольное. — Извини, — смутилась Рона, обойдя его. Она присела рядом, стараясь не коситься на пергамент, хотя ей было любопытно. — Да, я… люблю писать стихи. Только не смейся, — попросил Бедвир, жалобно вздохнув. — Да ладно тебе! Это же замечательно! — искренне сказала Рона. — Это же почти как колдовство! Когда ты складываешь нужные слова и зачаровываешь людей, чтобы они слушали тебя и восхищались… Бедвир посмотрел на нее, словно подозревал, что над ним издеваются, ждут, когда он даст слабину, а потом робко улыбнулся: — Спасибо… Дома мне говорили, что это бесполезное занятие для лорда. Что мне надо учиться сражаться. Ну, или хотя бы считать. Но я всегда хотел сочинять баллады. И здесь… — Он обвел рукой рощу, как бы намекая, что сказочное место с вечно цветущими яблонями — самое подходящее место, чтобы заняться стихосложением. — Ночью мне не спалось, я решил посидеть у костра и сочинить еще несколько куплетов. И тогда увидел Луга… — Выходит, твой талант спас мне жизнь! — рассмеялась Рона. — Видишь, а ты говорил! Бедвир по-прежнему смотрел на пергамент так, будто хотел, чтобы тот испарился у него из рук, но постепенно его плечи расслабились, и он кивнул. Может быть, Бедвир и был слабаком по сравнению с другими рыцарями, но у него было доброе и нежное сердце, а это, на взгляд Роны, гораздо ценнее, чем умение зарезать противника. Она хотела бы, чтобы у нее был такой друг. Но для защиты принцессы он явно не подходил. — Я никому не скажу про вас со Скеррисом, — пообещал вдруг Бедвир, виновато оглянувшись на палатку с рыжей гончей, возле которой невозмутимо сидел Скеррис Нейдрвен и водил оселком по мечу. Парень с гербом чайки, кажется, Джа́нет, остановился перекинуться с ним парой слов. — Тристан думает, что мы прибежали вдвоем и помогли схватить Луга, — шепнул Бедвир. Рона настороженно молчала. Союз со Скеррисом был выгоден, но она знала, насколько странно это выглядит со стороны: многие в лагере помнили, как они постоянно грызлись в первые дни. Кто-то мог увидеть в этом что-то подозрительное, и Рона не знала, чего ей не хочется больше: чтобы кто-то решил, будто Скеррис купил ее верность за золото или будто он греет ее постель. Или чтобы кто-то начал подозрительно к ней приглядываться… — Я понимаю, — тихо сказал Бедвир. — Я… у меня тоже был… человек, которым я дорожил. Несмотря ни на что. — Он… в порядке? — спросила Рона, сочувственно вздохнув. — Да, да, конечно. Просто я смотрю на мир трезво! — произнес Бедвир с горечью. — Я знаю, что вряд ли переживу этот Турнир… и вряд ли вернусь к нему. Но зато я могу уйти героем. Тем, кто сражался до конца. Рона впервые посмотрела на него так. Раньше она думала, что Бедвир выживает только благодаря тому, что прячется и старается избегать драки, но последнее испытание и выдумка Скерриса показали, что это не всегда путь труса — иногда нужно проявить немного разумности. Но Рона и не подозревала, как на Бедвира давили долг и честь. Будь он не лордом, а простым жителем Афала, Бедвир наверняка был бы счастливее: свободный, вольный сочинять стихи и зарабатывать этим на жизнь, влюбленный в своего друга, с которым ему не пришлось бы расставаться. О том, какая судьба ждет их всех, Рона знала. — Это баллада для него? Бедвир кивнул и улыбнулся — ласково, как-то по-особенному, что Рона даже испытала на мгновение жгучую зависть к этой любви. — Про тебя там тоже есть, — сказал Бедвир, как будто желая ее подбодрить. — Про то, как ты кинул копье в дракона. — В татцельвурма, — поправила Рона — Йорген множество раз повторял это, и она запомнила. — Легенды не всегда должны быть правдивы, — сказал Бедвир, покачал головой. — Однажды мальчишки будут рассказывать про нас истории. Мечтать о том, чтобы сразиться с драконом и стать верным стражем принцессы. Может быть, не так плохо, что мы подарим им мечты? Рона кивнула. Герои живут в легендах — так говорил ей дядя, вспоминая старые дни. Живут вечно.***
Рона успела перекусить хлебом с бужениной, побродить по лагерю… и заглянула к Йоргену. Лекарь трудился над чем-то, склонившись над пергаментом, но это не было донесение Вороньей Матери. Сбоку Рона увидела рисунок. Забавно, что сегодня Рона натыкалась на тех, кто что-то пишет, только едва ли Йорген трудился над балладой про героев и драконов. Она с содроганием вспомнила книги, хранившиеся в его подвале, и человеческие органы, нарисованные в них. Что ж, за последние дни Рона многое узнала о том, что у людей внутри. Йорген оторвался от пергамента и посмотрел на нее слегка тревожно. Ему не нравилось, когда Рона приходила слишком часто, ведь это было подозрительно, но иного способа обмениваться новостями они не придумали. Рона иногда смотрела на черную палатку и думала, что Йорген — единственный, кто знает все ее секреты. — Отражение, — сказал Йорген. — Я… что? — Просто запомни, — отмахнулся Йорген. — Потом пригодится. Это была какая-то подсказка. Рона нахмурилась. Может быть, им придется биться с духом, которого видно только в отражении, но невозможно различить невооруженным взглядом? Но где она найдет — разве что, в щите, сражаться с которым Рона совсем не умела, а потому ходила на испытания без него? Тогда кто-нибудь непременно заметит, что она изменила привычке и пошла с щитом… Рона знала, что любые расспросы о будущем испытании разозлят Йоргена еще сильнее, он будет шипеть и огрызаться, поэтому только уточнила: — Никаких вестей о принцессе? — Она в порядке, — коротко ответил Йорген и предостерегающе посмотрел на Рону. Она явно лезла не в свое дело. — И… — Он остановил ее, когда Рона собиралась выйти. — Скажи мне, если заметишь что-то необычное в роще. Снаружи Рона наткнулась на Скерриса, который поджидал ее, как верный пес. — Отражение, — послушно повторила ему Рона. Незачем было скрывать, что она получала подсказки от Йоргена; Скеррис умный и сам все поймет. Она надеялась, что Нейдрвен что-то разберет и в послании Служителей, но тот лишь пожал плечами. Скеррис выглядел бледным; он плохо спал ночью и все время ворочался — ждал нападения и готов был тотчас вскочить и отсечь врагу голову, но никто не явился. И теперь Скеррис казался потрепанным: темные круги под глазами, лохматые белые волосы, которые будто бы стали тусклее, не сияли больше белизной снега. — Ты?.. — Рона не могла сказать «в порядке» — они были всего лишь вынужденными союзниками, у них был договор. — Ты сможешь сражаться? — спросила она. — Я дрался и в худшем состоянии, — отрезал Скеррис. И он как-то выживал. — А не мог бы ты… показать мне, как драться? — робко попросила Рона. Ей пришлось смириться с тем, что она будет униженно умолять Скерриса. Лучший клинок Афала — ей такое и не снилось. Несмотря на несколько испытаний, она была лишь девчонкой с мечом, которую учил калека. Скеррис был прав во всем. Он смерил ее придирчивым взглядом. Нахмурившись, Рона приготовилась к новым оскорблениям, но Нейдрвен только покачал головой: — Может, все не так безнадежно. Если переживем новое испытание, покажу тебе, как правильно держать меч. — Новое испытание? — она пропустила все ядовитые слова мимо ушей. Оглянувшись по сторонам, Рона заметила, что не он один выглядит так, будто ночью сражался с демонами. Многие рыцари казались невыспавшимися. Нападение Луга поселило подозрения между ними, и этим утром они меньше разговаривали. Все понимали, какое наказание ждет убийц. Но только тех, кого поймают. Когда пришел Тристан со Служителями и объявил о новом испытании, никто не удивился. Странно было только, что они появились после обеда, в разгар дня — не лучшее время для драки, когда солнце печет в висок. Но, может, в этом и заключалась сложность? Рона видела издалека, как в центре поставили еще один шатер черного цвета. Гораздо меньше, чем лекарский. — Заходите по одному, — приказал Тристан, проходя в шатер. Его ничуть не волновало, как рыцари выстроятся. Рона со Скеррисом отступили чуть назад, чтобы понаблюдать. Первым пошел Паул, высокий и рослый воин, который едва не задел полог палатки лбом. Черная ткань глушила звуки, рыцари роптали и волновались. Недолго было тихо, а потом показался Служитель, который тащил тело Паула. Странно было наблюдать, как тонкий человек в черном волочет за собой рыцаря в кольчуге… Рона посмотрела на посеревшее лицо Паула, на котором отпечатались изумление и ужас. Он был мертв! Паула отнесли к телеге, которая стояла у входа в лагерь. Ночью такая же отвезла тела Винна и Луга. Рона облизнула пересохшие губы, пытаясь угадать, кто будет следующим… И тогда из строя отхлынувших рыцарей выступил Бедвир. Он по-прежнему казался самым слабым, совсем мальчишкой, если так посмотреть, но Рона уважительно кивнула ему, когда они пересеклись взглядами — в нем была отвага, несмотря ни на что. Черный шатер впустил его, и снова стало тихо. Рыцари, казалось, не дышали, только белые лепестки падали на землю чудным ковром. Заметали, как снег. Рона вздрогнула, когда полог шелохнулся… Но Бедвир вышел, как ни в чем не бывало, пожал плечами. Служитель, стоявший у входа, оттащил его к деревьям, подальше от жаждущих подробностей рыцарей, прежде чем испуганный юноша сумел что-то сказать. Еще несколько человек вышли из шатра, и Рона стала пробираться вперед. Чему быть, того не миновать, так ведь? Она не сомневалась, что даже она одолела бы Бедвира в бою, помнила его тонкие паучьи пальцы, сжимающие меч. Прямо перед ней вышел Тарин, взглянул на Рону. Ей показалось это хорошим знаком — куда сложнее было бы пройти на испытание, если бы перед ней кого-то выволокли к зловещей телеге. Рона зашла, ожидая увидеть что угодно: какого-нибудь ужасающего зверя, истекающего пеной из пасти от бешенства, змею, которая вопьется ей в шею, слауга или оживленного мертвеца, — а может, Воронью Матерь, которая проклянет ее на веки вечные. Но Рона увидела только стол, который сюда затащили, а рядом Тристана и неизвестного Служителя, как всегда, прячущегося под капюшоном. Посреди стола стояла черная шкатулка — в похожих женщины хранили драгоценности. У Роны тоже такая была, она складывала туда браслеты и серьги, которые достались ей от матери, но Рона редко носила те украшения. Они все еще принадлежали другой, той, кого она почти не знала. Теперь, посмотрев на шкатулку, Рона сама удивилась, что вспомнила о доме. Остальные рыцари наверняка даже не подумали об этом. — Что это? — с опаской спросила она у Тристана, когда ей надоело молчать. — Тебе нужно открыть шкатулку, — сказал он — голос рыцаря был немного усталым, ведь Рона зашла сюда не первой, и Тристан наверняка повторил эти слова не единожды. — Это артефакт Ушедших, как ты мог догадаться. Ты услышишь вопрос, на который должен ответить правильно. Растерянная, Рона оглянулась на Служителя. — А если нет? — спросила она. — Тогда магия шкатулки убьет тебя, — признался Тристан. — Ты наверняка знаешь, что настоящий рыцарь должен быть не только сильным и отважным, но и мудрым… Она не слушала, какие еще заготовленные слова есть у Тристана. Он повторял это, а потом наблюдал, как рыцари умирали — смотрел и ничего не мог сделать так же, как на казни Луга. Теперь, видя его виноватый взгляд, Рона понимала: он считал все эти жертвы напрасными. Вздохнув, Рона открыла крышку. Внутри ничего не было, только черные стенки шкатулки, и когда Рона уже хотела возмутиться, оттуда полился странный золотой свет. Он был похож на крупицы песка, поднятые вверх ветром. Сверкающая пыль закружилась в вихре, и Рона услышала бесплотный голос: — Есть я у мужа, у зверя, у мертвого камня, у облака. В душу не лезу, ловлю изменения облика. Дева, взглянув на меня, приосанится. Старец нахмурится, дитятко расхулиганится… Тристан по-прежнему печально смотрел на нее, и Рона поняла, что рыцарь ничего не слышал — чтобы он не мог подсказать никому из участников. Робко улыбнувшись, Рона покачала головой. Она вспомнила подсказку Йоргена, но и без того загадка ей досталась легкая. Возможно, на первых строчках она растерялась, но, стоило голосу заговорить о деве, как Рона все поняла. Она ведь сама была девушкой. И она тоже смотрела на себя в зеркале, выпрямляя спину и пытаясь угадать в себе черты матери, которую называли дивной красавицей, похожей на потерянную принцессу Ушедших. — Отражение, — сказала Рона. Несмотря на то, что она была уверена в этом слове, сердце все равно забилось в волнении. Золотая пыль медленно осела в шкатулку, кружась, как первые зимние снежинки, такие легкие и свежие; стояла тишина. — Ты можешь идти, Аэрон, — мягко сказал Тристан, кивнув ей. Роне показалось, что он вздохнул с облегчением, и в его ледяных глазах зажглись искорки. Но, должно быть, это было отражение золотого колдовства. Чуть не споткнувшись, Рона попятилась. Ей хотелось скорее покинуть шатер; ей вдруг показалось, что вокруг не черная ткань, а стенки шкатулки, которые смыкаются над ней, и что рядом ворочается жуткая смертоносная магия. Только выскочив наружу, Рона смогла вздохнуть полной грудью, даже если тут невыносимо пахло яблоневыми цветами… — Загадки, — успела она шепнуть Скеррису, который стоял в очереди следующим, когда Служитель перехватил ее и отвел прочь, к другим рыцарям, выдержавшим испытание. Бедвир улыбнулся ей и кивнул. Он наблюдал за шатром с интересом: в кои-то веки это было испытание, в котором ему ничего не угрожало, ведь для поэта эти стихотворения с чудными образами были родной стихией. Прислонившись к яблоне, Рона молчала, не встревая в обсуждения других рыцарей, шумно делившихся своими загадками. Даже если их слышали те, кто еще дожидался своей очереди, вряд ли им это поможет. Слова звучали, переплетались. Причудливые строки, странные ответы. Она уже поняла, что каждому досталось что-то свое, и теперь Рона сомневалась, что шкатулка была чудесным наследством от Ушедших. Иначе откуда Йорген мог знать ответ, который пригодится именно ей? Кто-то заколдовал шкатулку и нашептал в нее все эти загадки. Кто-то говорил слова, зная, что для рыцарей они могут стать последним в жизни, что они услышат… Рона предпочла бы умереть, услышав голос принцессы Блодвин напоследок. Топчась на месте, Рона ждала, наблюдая за черным шатром. Сердце ныло от нехорошего предчувствия. Скеррис зашел прямо за ней, и его уже должны были выпустить… Рона представила, как он падает на пол у стола с черной шкатулкой и бьется в предсмертной агонии, и закусила губу. Когда полог шатра колыхнулся и Скеррис вышел, пропуская следующего рыцаря, Рона едва не вскрикнула от радости. Он оглянулся, точно искал ее, и быстро пошел навстречу. — Что у тебя спросили? — нетерпеливо потребовала Рона, не способная сдержать улыбку. — А-а, про любовь. Мол, сладкая, но не сахар, убийственная, но не отрава… Что-то такое. Я, как посмотрел на эту шкатулку, чуть думать не разучился, — скривился Скеррис. — Так и хотел ляпнуть «отражение». Но нет. Все-таки «любовь». — Никогда бы не поверил, что ты знаешь, что это такое, — проворчала Рона. — Иди ты нахуй… — шумно вздохнул Скеррис и толкнул ее в плечо. Рона рассмеялась. Они стояли рядом, наблюдая за очередью из рыцарей, все сокращающейся. Загадки не были сложными, но над ними нужно было подумать, а эти юноши готовы были сражаться… Не удивительно, что многие из них терялись и давали неверные ответы. Рона увидела, как еще одного выносят из шатра. Он выглядел мирно, словно спал, и на его теле не осталось никаких повреждений — чтобы ни капли не вытекло. Рона догадывалась, что его отвезут к вороньим камням, чтобы вылить кровь на них. Служитель у телеги, нагруженной телами, безынтересно рассматривал перистые облака на небе. — Это же ужасно, — пробормотала Рона. — Как будто они какой-то скот… Скеррис ничего не сказал, только взял ее за руку. Рона замерла, боясь, как бы кто не посмотрел на них, не подумал чего… А потом расслабила плечи и позволила себе опереться на Скерриса. Какая разница, если все они рано или поздно умрут? Ей нужно было на кого-то положиться, почувствовать, что она не одна, иначе Рона уже сошла бы с ума в одиночестве, погребенная под воспоминаниями о смерти и крови. Вот почему она с замиранием сердца наблюдала за черным шатром. Очередь заканчивалась. Вместе с последним рыцарем вышел Тристан — бледный, словно его пытали. Нагруженная телега, скрипя, выехала из рощи.