Певицы костей были единственными, кто отрицал божественную благодать Мор’реин, как и старых богов. Для того, чтобы творить свои проклятые заклинания, им не нужна вера ни в какого бога, у них нет ни покровителя, ни повелителя. Сила, дарованная им, происходит из природы самой смерти. История Эмайн Аблаха, том II. стр. 74. Книга была сожжена во славу Вороньей Богини в Афале в первый год правления…
Моргольт сразу же вскочил, как увидел ее, напуганный, как вздыбившийся дикий кот. Он словно готовился к битве, его рука дрогнула у меча, и Блодвин остановилась, снисходительно улыбаясь, подначивая напасть. Он ни за что не сделал бы это. Несмотря на то, что Блодвин одна пришла к его комнатам, Моргольт знал, что рядом может быть стража, которая сразу же насадит его на мечи и скинет в выгребную яму, не подарив похорон на костре. И он уж точно не хотел позора для своей госпожи, принявшей безродного щенка, который оказался ничем не лучше грязного разбойника. — Вы… вам не стоит здесь быть, — отворачиваясь, пробормотал Моргольт. Его явно смущало, что принцесса явилась в его спальню. Но еще больше — пугало. Блодвин позволила себе насладиться этим чувством. Даже если он боялся не ее, а Сола, умеющего насылать кошмары и не страшащегося аконита, все равно она испытывала удовольствие от того, что сильный воин дрогнул при виде нее и попятился. Сила была не только в мече, но и в способности внушать другим ужас. Она скучала по своему клинку, упокоившемуся на дне озера Нимуэ. — Я хочу поговорить, Мор, — улыбнулась Блодвин — опасно, расчетливо. Она прекрасно знала, что эта улыбка не кажется приветливой; она устала притворяться скромной принцессой, привечающих дорогих гостей. — Я знаю, что ты предан своей госпоже, но… ты ведь знаешь, что она замыслила? И не боишься, что она нарушает закон, преступая против королевской власти? Она била наугад, надеясь, что Моргольт в расстроенных чувствах сам раскроет замыслы Исельт. Но тот оказался крепче, чем Блодвин считала. Молчал, упрямо сжав губы, и сверкал стальными глазами. Блодвин ощутила рядом трепыхание Согхаласа, но она замкнула разум от фамильяра ради этого разговора. Это требовало напряжения, однако так Блодвин было спокойнее. Сол все еще злился на Моргольта за то нелепое покушение, и поэтому в мысли Блодвин просачивались его желания: больше всего Сол хотел впиться зубами в горячую плоть Моргольта. Это могли понять весьма превратно. Рыцарь настороженно поглядел на нее. Блодвин медленно приблизилась, черное платье зашуршало, костяные иглы прижимались к ее рукам под длинными рукавами. Она не подошла к Моргольту, отшатнувшемуся, словно от ночного жуткого видения. Блодвин обошла крепкий дубовый стол, скользнула по нему любопытным взглядом. Здесь было пусто, словно в комнатах никто не жил, кроме призраков прошлого. Моргольт опасался оставлять следы своего присутствия, будто не считал себя достойным этих просторных светлых покоев. — Здесь когда-то жил мой отец, — призналась Блодвин, оглянулась на стену, на которой висел его портрет — один из немногих; теперь там было пусто, и никто не додумался завесить это место какой-нибудь картиной с безличным пейзажем. Слепое пятно, проплешина — все, что осталось от ее отца. — Долгие годы эти комнаты оставались пустыми, — вздохнула Блодвин, вспомнив, как затих и омертвел замок после смерти ее родителей. — Тебе они нравятся? — Да, здесь… удобно. И вид на город прекрасный, — скованно ответил Моргольт, чуть помедлив, и кивнул на окно. Блодвин усмехнулась, глянув вниз, на красивые дома семей крови и состоятельных купцов, на таверны и дома развлечений, такие дорогие, что она не могла вообразить цену за одну ночь. Дома красили в белый, словно хотели представить, что они живут во дворце. Моргольт из окна не видел грязи и запущенности бедных районов, о которых Блодвин прочла в тщательно составленном письме от Тристана, возглавившего очередной поход в поисках больных хворью. Сир Тристан наверняка старался представить все помягче, чтобы не расстроить чувства принцессы, однако все равно она точно сама побывала на узких улочках, пропахших отбросами и горелым мясом от костров. — Никогда не думал, что окажусь в Афале, — словно осмелев, сказал Моргольт. — И очутился здесь благодаря своей госпоже. Тебе никогда не казалось странным, что Исельт приплыла в Афал спустя столько лет? — вкрадчиво спросила Блодвин. — Она так долго избегала этот город, чтобы он не стал ей напоминанием о том, что она потеряла, но теперь отважилась вернуться. Она догадывалась, что отталкивало Исельт от продолжительных визитов; Блодвин помнила ее лишь мельком, Исельт являлась в сопровождение Мархе. Должно быть, в детстве Блодвин не замечала Тристана, его тоскливый, измученный взгляд, его вечное страдание. Рыцарь при виде леди Исельт превращался в бледную тень прежнего отважного и решительного воина. А она избегала его, пряталась рядом с невзрачным мужем, испещренным морщинами, как старое дерево. — Она хотела почтить память леди Мерерид, они переписывались, — оправдывался Моргольт. У него не могла возникнуть даже мысль о том, что Исельт способна предать, продаться Служителям ради власти и силы. — И коронация… — словно обнадеженный молчанием Блодвин, доказывал Моргольт. — Ты видел эти письма от Мерерид? — Нет, но… — Значит, это могли быть письма из Гнезда. От Совета Матерей. Знаешь что-либо об этом? — резко спросила Блодвин. Она все еще не могла забыть серые лица и гнилую плоть, проглядывающую сквозь трещины скул. Моргольт покачал головой. Блодвин посмотрела на его лицо, заглянула в блестящие отчаянные глаза. Она почти жалела, что никогда не была такой развязной и по-своему смелой, как тетка. Та наверняка могла бы соблазнить его — ведь Мерерид много раз утверждала, что мужчинами легко управлять, что думают они только об одном. О том, что скрыто у женщин под одеждой. Блодвин смотрела на свое отражение, пытаясь найти там хоть что-то притягательное и обворожительное, что заставило бы открыть все секреты. Но ничего не было. И она выбирала внушать страх, а не желание. — Принцесса, вы не можете такое спрашивать… — Ошибаешься. Я могу все! — отрезала Блодвин, вскидывая голову. — Или договор крови не позволяет тебе говорить? — Договор? — удивленно переспросил Моргольт. — Но я не Великой крови. Блодвин прищурилась. Она не верила, что Сол способен ошибаться, и это значит, что Моргольт с Исельт связаны древним колдовством. Неужели он не знал? Исельт провела ритуал, привязав его к себе, и не рассказала? Это было изощренно и жестоко, ведь если она умрет, то погибнет и Моргольт. Блодвин улыбнулась, пораженная выдумке своей родственницы. Неведение страшнее подчинения. — Расскажи мне о том, как ты стал ее защитником, — попросила Блодвин. Облокотилась на стол, сложила руки на груди, показывая, что пока не станет нападать. Она чувствовала, что здесь кроется загадка. Совет Матерей не просто притянул в Афал еще одну наследницу крови Пендрагонов, словно подготавливая двор к мгновению, когда Блодвин оступится. У нее был свой рыцарь-защитник, ее тень, повязанная с ней кровью. Словно издевка над юношами из рощи, которые мучились и умирали. Этот ритуал нужен был только для того, чтобы напоить кровью их Воронью Богиню. Блодвин знала, что королеву и рыцаря накрепко связывает магия, но нигде не могла найти описание обряда, нащупать его. Слишком древний ритуал, размывшийся в вечности, — а может, его Служители попытались стереть, так же, как культы старых богов. Разгадка стояла напротив нее. Колебалась. — Я слышала, что ты защитил леди Исельт, — сама начала Блодвин. Рыцари обожали рассказывать про подвиги. И без сладкоречивых поэтов они справлялись с тем, чтобы разносить вести о своих свершениях — обыкновенно, пьяными. Случались и исключения, как сир Тристан, однако Моргольт слишком любил древние легенды, чтобы не мечтать однажды самому стать героем баллад. Блодвин вдруг подумала, что Моргольт непременно заметит отсутствие меча, приковывавшего его любопытный взгляд всякий раз, как они встречались. Ей оставалось лишь надеяться, что это будет сочтено проявлением доброй воли, а не слабости. — Я спас ее, когда леди хотели убить. Наемный убийца, люди лорда Мархе так и не узнали, кто его послал, — сказал Моргольт неохотно, словно не хотел делиться какой-то сокровенной историей. — Я сразился с ним, был ранен, и госпожа вылечила меня. Исельт обладала лечебным даром, передававшимся по линии их деда. Блодвин терпеливо ждала, пока Моргольт, расхаживающий по покоям, снова примется за рассказ. Или хотя бы наткнется на что-нибудь — лишь бы прервал свои странные блуждания, похожие на круговые движения Служителей, когда они творили ритуалы колеса года. — И ты не помнишь, как она тебя исцелила? Была ли Исельт певицей костей? Знала ли она те же секреты врачевания, что ее мать, которую убили за излишнее любопытство? Блодвин знала, что никогда не простит этого Служителям. Заставит отплатить каждого. — Я не помню, — сказал Моргольт. Он провел рукой по затылку, по коротко стриженным волосам. Сначала Блодвин решила, что он волнуется, не может подчинить свои руки, но заглянула ему за спину и наткнулась взглядом на белеющий шрам, который был виден, когда он ерошил выгоревшие вихры. — Я ничего не помню, — признался Моргольт, так тихо, будто не хотел быть услышанным. Блодвин смотрела на шрам и пыталась вообразить влажную полость раны. Проломленную кость. По всем законам Моргольт не должен был выжить, однако искусство Исельт вытянуло его из объятий смерти. Острая зависть кольнула сердце: Блодвин могла лишь повелевать холодными костями, но Исельт обладала способностью возвращать живых. Кого Блодвин могла бы спасти, будь у нее такая сила? Кого бы ей пришлось спасать?.. — Я помню, как проснулся, вокруг было светло, пахло какими-то травами, и подле меня были леди Исельт и несколько служанок, — словно зачарованный, сказал Моргольт. Пальцы скользнули вдоль шрама. — Одна из них, Бранвен, объяснила, что я едва не пал в битве за жизнь госпожи. И что она будет рада видеть меня своим верным защитником, когда я поправлюсь, ведь я доказал, что могу умереть за нее. Я был рад и… мне некуда было больше идти, потому что я не помнил ничего, — тяжело признался Моргольт. — Надеялся, что воспоминания вернутся вместе с силой, но этого не случилось. Я помню, как держать клинок, но не знаю, кто меня научил. Любопытно. Блодвин так и хотелось коснуться шрама, проверить, не источает ли он колдовство, словно кто-то вырезал и украл память рыцаря. Но она сдержалась, чтобы его не отпугнуть; Моргольт и так позволил ей многое. Неужели он рассчитывал на ответную искренность? — И что ты помнишь? — Что я поступил на службу к лорду Мархе, что я был верным солдатом, — словно заученный урок, пробормотал Моргольт. Его серые глаза казались тусклыми, как неначищенная сталь. — Прошло всего несколько недель, как я стал стражником. Когда леди прогуливалась в саду, на нее напали. Я стерег неподалеку, услышал крики… — И ты мог сражаться наравне с наемным убийцей, которого послали прикончить леди верх Килвинед? — спросила Блодвин. — Разумеется. Вы можете испытать меня, принцесса… Блодвин лишь отмахнулась от его гордых слов. Возможно, все это было подстроено; возможно, Исельт наплела ему красивую сказку. Кем бы ни был Моргольт раньше, невозможно заколдовать кого-то так, чтобы он встал с постели воином. И после столь серьезного ранения… — И ты уверен, что не Великой крови? — любопытно спросила Блодвин. — Служители могут это проверить, как проверяли участников Турнира. — Я… нет, я не лорд. Не думаю, что это вообще возможно. Я смутно помню, что родился в деревне, но вот где? — он нахмурился. — Мне никогда не приходили письма. Наверно, у меня нет родных. Или они не умеют писать. Он словно сам сомневался, стоит ли ему тосковать по тому, чего он никогда не знал. Впервые Блодвин рассмотрела в Моргольте эту неуверенность, которая делала из воина мальчишку, который не понимал, в чем его предназначение, кроме как следовать за женщиной, будто бы спасшей его. А может, она его и погубила? Она стерла не все его воспоминания, и это странное выражение появлялось на лице Моргольта, когда он пытался уловить что-то. Упрямо нахмуренные брови. Серый, призрачный взгляд. Блодвин потянулась навстречу, открываясь магии. Моргольт не был мертв, не был рабом некроманта. Живой, покалеченный человек. Она снова улыбнулась изощренности Исельт, заполучившей себе верного и покорного рыцаря. Наверняка Исельт совершила над ним обряд, пока Моргольт был при смерти. Он ничего не запомнил и не расскажет ей. Блодвин постаралась подавить разочарованный вздох. Чтобы узнать истину, ей все же придется поговорить с леди Исельт, даже если это будет последний разговор кого-то из них. Она собралась уходить, когда Моргольт вдруг заступил ей дорогу. Костяные иглы голодно дрожали. — Из-за ваших… поступков я опозорен перед двором, — процедил Моргольт. Теперь, когда страх отступил, к нему вернулась искренняя обида. — Они и до того презирали меня из-за нечистой крови, а теперь считают пьяницей и глупцом, а не рыцарем. — Ты рассчитываешь на извинения после того, как пробрался в мои покои с оружием? — холодно спросила Блодвин. Он осекся. Моргольту стоило уяснить, что разговоры ведутся так же, как битвы на мечах, и он — открылся. — Мне сказали, что там может быть зло. Блодвин улыбнулась. Возможно, так и было. — И что ты думаешь? Нашел то, что искал? — Думаю, вы знаете, что делаете, — признался Моргольт, не сводя с нее встревоженный взгляд. — Сначала я думал, что вы неопытны. А теперь мне кажется, что вы сложнее, чем выглядите. Но я не хотел навредить вам, Блодвин. Его искренность была почти что неуместной. Блодвин покачала головой. Моргольт, вполне вероятно, был всего лишь невольным союзником Исельт, лишенным памяти и воли, однако она отчетливо представляла, как пронзает белыми иглами сердце рыцаря, лишая жизни заодно и хитроумную Исельт. Она словно нарочно подставляла цель. Но Блодвин не собиралась так запросто срываться. Она кивнула Моргольту на прощание и ушла, оставив его в смятении.***
Ингфрид улыбнулся; он явно гордился тем, что принес хорошие новости. Они встретились внизу, как и условились, по дороге столкнувшись с леди Изабель, которая рада была, что принцесса решила договориться с посланником вардаари. Они с ярлом вместе подошли к покоям Блодвин, и сир Галлад, охранявший их, с подозрением взглянул на Ингфрида. Он слышал о том, что предыдущего стража выгнали прочь за одну-единственную ошибку, и Галлад уж точно не хотел оступиться. Тем более — если это угрожает жизни принцессы. — Все в порядке, сир Галлад, я его пригласила, — успокоила Блодвин. Ингфрид кивнул приосанившемуся рыцарю, показывая, что уважает его силу и признает за ним право ворваться в покои и кинуться на помощь принцессе, если сир Галлад услышит что-то подозрительное. В ее мрачных, тихих покоях Ингфрид с любопытством оглядывался, однако Блодвин подготовилась к его приходу и спрятала в сундук все книги, которые можно было счесть запретными. На ее столе оставались самые безобидные сочинения, в которых содержались свойства лечебных трав, известные любому деревенскому лекарю. Вряд ли они могли заинтересовать вардаари. Он посмотрел на гобелен на стене, изображающий рычащего дракона, символ рода Пендрагонов, восхищенно покачал головой. Узнав о странной встрече в саду, Блодвин отправила Сола проследить за Исельт и Тристаном. Ей было приятно, что Ингфрид желает заслужить расположение, становясь ее лазутчиком, однако Блодвин привыкла доверять только себе и демону, прикормленному ее кровью. Так что она заранее знала о том, что услышит, однако умело изображала искреннюю заинтересованность и нетерпение. Она налила в кубок вина, протянула Ингфриду, мягко улыбаясь. Сама Блодвин только коснулась губами края кубка, даже не пригубила. Не хотела терять рассудок, становиться размазней, как ее тетка. А вот Ингфрид с удовольствием отпил, посмотрел на плещущееся в кубке вино, довольно кивнул. На островах было слишком холодно, чтобы выращивать виноград, и хорошие вина до них доходили только за круглую цену. Наверняка ярл впервые пробовал вино, которое подавали к королевскому столу, несмотря на то, что Ингфрид тоже носил корону. — Спасибо за угощение, принцесса. За счастливое будущее! — хмыкнул Ингфрид, поднимая кубок, словно один из рыцарей на пирах. Мужчины неисправимы. Блодвин сдержанно улыбнулась и приподняла свой. Вино качнулось кровавым приливом. Он опасался. Она видела скованность в его плечах, слышала, как скрипят его кости. Кости теперь всегда были при Блодвин, и она училась их слышать. Но, увы — повелевать она могла только мертвыми, а ведь так хотела поиграться с Исельт, как с детской куколкой. Ингфрид боялся, что его отравят — может, до него дошли какие-то смутные слухи о кончине Мерерид, а может, это был традиционный способ расправы с врагами. — Если мы научимся доверять друг другу, сможем завоевать весь мир, — пообещала Блодвин. Ингфрид, помнится, говорил о том, что желает своей стране мирных дней и богатства, однако его эти слова успокоили. Ему нужны были союзники, и Блодвин не должна была показать, что ей — тоже. Ревнивое уханье Сола раздавалось где-то рядом, зловеще гремело в углах покоев, однако Ингфрид этого не слышал, даже не догадывался. Демону вовсе не нравилось, что кто-то приблизился к ней, но Блодвин успокоила его: «Он будет нам полезен». Больше, чем пить кровь и пожирать плоть, Солу нравилось только подглядывать и подслушивать, строить козни; он злобно радовался, когда впархивал в сад. Словно шел по следу, он вскоре увидел Исельт — у пышного, источающего сладость розового куста — и бледного Тристана, застывшего в почтительном молчании. Они бы не двигались и дальше, потерявшиеся в течении времени. Честный рыцарь и прекрасная, хрупкая леди. Она касалась нежных лепестков роз, ласково поглаживала цветы. — Я и не думала, что в этот раз ты отважишься, — прошептала Исельт, не оборачиваясь. Она бросала упрек, словно вызов на поединок. Блодвин, подсматривающая за ними, невольно отметила, что и без защитника Исельт казалась уверенной и стойкой. Она не боялась Тристана, не чувствовала себя виноватой; что бы ни случилось между ними, она считала, что оправдываться обязан именно он. Однако даже Моргольту она не хотела открывать свои тайны. Наверно, чтобы снова стереть его память, придется опять проломить рыцарю череп, а при дворе это было бы слишком… заметно. — Я всегда жалел… — Тристан звучал незнакомо. Неуверенно. И в то же время по-юношески пылко — так, задыхаясь, объясняются в искренней, горячей любви. — Я не мог противиться отцу, и я буду всегда проклинать себя за то, что позволил разорвать нашу помолвку, но… — И ты просто стоял и слушал, как он называет меня ведьмой и грязной шлюхой. Она была обманчиво спокойна, а слова падали тяжело, гремели, как сталь. Блодвин и представить не могла, что они могут срываться с нежных, как лепестки, губ Исельт, но та была неумолима… и безутешна. Она обернулась, посмотрела на Тристана, словно хотела убить его, даже качнулась навстречу, зашуршали юбки алого платья, но она остановилась. Стояла, глубоко дыша. — Теперь он мертв, его слова ничего не значат, хотя тогда они меня ранили, — помолчав, сказала Исельт. — Уже ничего. Ты мог бы сделать хоть что-то. Раньше. — Украсть тебя из дома Мархе? — устало откликнулся Тристан, его тонкие губы сложились в улыбку — какую-то чуждую, словно не принадлежащую ему. Насмешливо-усталую. Улыбку Гвинна Ши’урсгарлада, вероятно. — Ты и сама знаешь, что это невозможно. Я не преступник и не вор, а красть чужую жену — значит преступить законы Мор’реин, ткущей нашу судьбу. — Ты мог бы не пускать Гвинна в свой дом. Не позволять ему прикасаться ко мне… — Я не стану об этом говорить, — хмуро отрезал Тристан. Впервые на памяти Блодвин — оскалился. — Я не за этим здесь, прости, Исельт. Время это забыть; мы поклялись забыть, ты же говорила… Я знаю, что ты связана с Советом Матерей. Мои люди видели, что ты прибыла в город в сопровождении Служителей. Едва ли Мархе задумал такую охрану. — Я всего лишь подчиняюсь тому, что говорит мне Мор’реин. — И ты слышала ее голос? — настороженно спросил Тристан. Исельт улыбалась. Блаженно, страшно. С такой убежденностью, на которую способны только безумцы, и даже Блодвин в своих покоях почувствовала холодок страха, пробежавший по спине. Тристан молчал. Он всматривался в ее лицо, словно пытался найти женщину, которую любил, за маской. И видел только искаженное отражение. — Я надеялся, что ты прибыла из-за меня… ко мне, — признался Тристан. — Но сейчас я вижу, что ты принадлежишь им. Что они тебе пообещали? Ты ведь знаешь, что они убивают детей? — вдруг выкрикнул он. — Я первый лег бы на камень, лишь бы не видеть, как этих мальчиков рвут на части. Но им не нужна добровольная жертва, они питаются их страданиями! — Они пообещали, что вернут мне дитя, — вдруг сказала Исельт, заставив его замолчать. Сол чуял плеснувшую тоску, как соленую волну великого моря. Демон тихо заурчал, впитывая разлившуюся боль. Настоящее пиршество для такого, как он. — Даже Воронья Богиня не может вернуть мертвых, Исельт, — прошептал Тристан. — Вернуть то… чего не было. Она отшатнулась, словно он оскорбил ее. — Им подвластно то, чего ты даже не представляешь. Они сказали мне прибыть сюда, сказали, что в этом мое предназначение. Что бы ты ни думал о Служителях, они приносят жертвы ради нас всех, — сказала Исельт. — Мой бедный рыцарь… Ты же ничего не знаешь о магии. Мир — это колесо, и оно должно вращаться. Ему нужна смазка из крови, иначе оно остановится и развалится вовсе. — В последнее время жертвы не помогают, — перебил ее Тристан. — Они говорили тебе, что роща гниет? Гниет так же, как люди в городе, которых мы отыскиваем в канавах, только чтобы передать на костер. Мир рушится, Исельт, а Служители только льют кровь в надежде, что это что-то изменит. Но это не помогает. Нам нужно найти другой путь… То, что он говорил, было святотатством. Несмелым, неуверенным, смутным, но все же грехом. И ведь Тристан желал лучшего, не хотел идти наперекор Служителям, потому что это противоречило всему, чему его учили. Рыцарь, застывший на перепутье. — Я здесь, чтобы все исправить, — тихо улыбнулась Исельт. — Я смогу, Тристан. И все снова будет по-прежнему. Она сошла с ума — или Служители убедили ее, что она избранная. Блодвин фыркнула, Сол рассмеялся в ее голове. Какая глупость. Исельт не догадывалась, что она слепа и что ее ведут прямо на жертвенный алтарь — на заклание. — Блодвин совершила много ошибок, — сказала Исельт, словно пытаясь успокоить Тристана. — Мне жаль бедную девочку. Она всегда была одна, неудивительно, что она помешалась. Куда она приведет нас, Тристан? От нее пахнет черной магией, она связалась с демонами. — У тебя есть доказательства? — нахмурился Тристан. Как и всегда, он оставался капитаном королевских рыцарей, строгим и неподкупным. — Это серьезное обвинение, Исельт. У принцессы были разногласия со Служителями, особенно насчет больных хворью, но она хочет лучшего… — Она не позволит обыскать свои покои, хотя я уверена, что вы найдете там множество опасных книг и записей, — покачала головой Исельт, золотые кудри рассыпались по плечам драгоценными нитями. — Она изучает старую магию костей, презренную перед лицом Мор’реин. Посмотри в склепе, Тристан. Она колдует на костях своих предков. — Я… я не посмею… — ужаснулся Тристан. Он боялся потревожить покой мертвых, но жажда узнать ответы всегда будет сильнее. Крепче. — Я хочу спасти Эйриу, — пообещала Исельт. — Ты ведь веришь Мор’реин — поверь мне. Блодвин была там, и ей хотелось вцепиться в горло Исельт, и Сол шипел и клекотал, ероша перья, поддерживая ее пылающую ярость. Неужели она была так наивна, что не видела, как ее используют, как хотят возвести на трон, чтобы она была послушной и доброй правительницей?.. Нет, она была не глупа. Очарована мечтой и проклята своим горем. И все же Исельт была угрозой. — Думаете, Исельт может быть опасна? — спросил Ингфрид. Блодвин снова вернулась в свои темные покои, озаренные свечами. Ярлу не мешала полутьма — напротив, вино согрело его и заставило почувствовать себя свободнее. Он откинулся на резную спинку стула. Размышлял Ингфрид спокойно, и Блодвин нравилось это в нем. Он не злился, не трясся от страха, а прикидывал вероятности, словно хотел выбить косточку с нужной руной. Блодвин когда-то так развлекалась в детстве, играя с мешочком рун ее матери… Ее настораживало, что Ингфрид знает об Исельт и ее странных замыслах, но для стороннего человека это все должно было казаться бессвязным бредом. К тому же верил Ингфрид в других богов и ничего не имел против святотатства принцессы. — В одиночку она ничего не сможет, — успокоила Блодвин. — Ее дар — целительство, а сражается за нее Моргольт. Поэтому ей и нужно перетянуть на свою сторону Тристана, заставить его доверять ей. Ей не хотелось, чтобы Исельт преуспела. Куда приведет Эйриу королева, во всем подчиняющаяся Служителям, их ядовитым речам?.. — Сдается мне, дар лекаря тоже может навредить, — сказал Ингфрид. Легкое опьянение пробуждало в нем воображение. — Если она может затворять кровь, откуда нам знать, что она не заставит наши внутренности разорваться? Блодвин знала, что ее охраняет черная, крепкая магия демона, однако Ингфрид был беззащитен. Ей вовсе не хотелось, чтобы он пострадал: и потому что ярл вардаари был ей полезен, и потому что Блодвин и всей Эйриу сейчас не нужны были ссоры с островными соседями. — Я сделаю вам амулет, — пообещала Блодвин. Она вполне могла защитить его силой своей крови, вот только кровь у них с Исельт — общая. Не разомкнет ли та защиту? Ингфрид благодарно кивнул, снова приложил руку к сердцу. Кажется, этот жест значил больше, чем Блодвин показалось на первый взгляд. Благодарность, честность, дружбу. Она впервые почувствовала, что верит в будущее. — Вы правда колдуете на костях? — любопытно спросил Ингфрид. Его прищуренные глаза сверкнули в таинственном отсвете свечей, словно он пытался рассмотреть что-то в Блодвин. Или ее образ ускользал, теряясь в темноте. — Я знал одну колдунью, которая перебирала кости и могла найти ответ на любой вопрос. — Певица костей, — осторожно сказала Блодвин. — Мы зовемся «певицы костей». Моя мать была такой же, хотя я мало что помню о ее ремесле. Я могу превратить кости в оружие. А могу… узнать что-то о человеке, которому они принадлежали. — Чудеса! Покажите, — жадно попросил Ингфрид, подавшись к ней. Блодвин смотрела на него, гадая, не испытывает ли ее вардаари по научению Служителей. Они хотели выведать ее тайны, они боялись костяной магии, потому что не могли почуять ее заранее — они видели и слышали только кровь. Но это были пустые опасения, ее собственные страхи. Блодвин покачала головой. Она подошла к сундуку, провернула ключ, который носила на шее, под высоким воротом платья. Порывшись между бумаг, Блодвин нащупала тонкую, хрупкую косточку, вынула и положила на стол перед Ингфридом, небрежно сдвинув бумаги. Белая кость приковывала взгляд. Блодвин ощутила притяжение, у нее шумело в ушах. Прикосновение покалывало пальцы. Кость не была холодной, но ладони немели. Блодвин вдохнула в нее часть силы, направляя, вытягивая, и под ее силой косточка словно расплавилась, теряя знакомые очертания. Она вытянула ее в спицу, заострила кончик, закрутила с другой стороны, превращая в подобие кинжальной рукояти. Блодвин позволила силе течь свободно; Сол, летевший в черном небе, ликующе закричал, наверняка напугав безумным воплем кого-то внизу, в спящем городе. Сегодня Афал будут мучить кошмары. Ингфрид восхищенно посмотрел на костяную иглу, несмело прикоснулся, словно боялся обжечься. Схватился увереннее, провел пальцем по гладкой кости, кольнул подушечку острием. Присвистнул, видимо, представив, что будет, если с силой загнать такую в человека. — Потрясающе! — воскликнул Ингфрид. — Хотел бы я тоже такое уметь… Тогда с оружием на поле боя уж точно не будет проблем! А вы можете создать что-то еще? Что-то… больше? — Пока что я не пробовала. Я учусь. Удивительно приятное, теплое чувство захлестнуло ее. Сол ревниво взвыл, но Блодвин его не слушала. Она привыкла скрываться, никому не доверять, но искренний интерес Ингфрида вдруг сломил ее неуверенность. Она могла сотворить чудо, то, на что никто не способен! И она могла завоевать весь мир с помощью этой магии. Она улыбнулась; вышло неловко. Гораздо непривычнее, чем притворяться перед Моргольтом. Увлеченный Ингфрид с любопытством рассматривал кость и засыпал Блодвин вопросами. В руках у него была кость ее отца, чуть не погибшего в войне с вардаари. Исельт была права; она спускалась в склеп — снова. Блодвин не могла лечь спать, думая о матери, о ее костях, обо всех загадках, лежавших в холодном мраморном гробу. Она спустилась вместе с Солом, закутанная во мрак, и долго колебалась. Сол сидел на каменной голове Артура и безразлично чистил перышки. У демона не было матери; он не понимал, какие чувства захватывают Блодвин, сжимая ее колотящееся сердце. Наконец, она решилась. Демон, перевоплотившийся в остроухого юношу, помог сдвинуть тяжелую крышку, небрежно отбросил истлевшее платье. Пятнадцать лет никто не касался Аоибхинн… Белые, словно мраморные кости. У Блодвин закружилась голова, она схватилась за край гроба, теряя равновесие. Несмело коснулась костей. Знакомое покалывающее чувство пронзило ладонь, и Блодвин прикрыла глаза, потерялась в ощущениях. Они были похожи на вспышки света, отзвуки из тени. Она видела детские игры, какие-то схватки, видела вардаари — высоких и светловолосых, как Ингфрид, их остроносые корабли, щеку разорвало болью от удара… Блодвин вынырнула из воспоминаний, пытаясь отдышаться, мотала головой. По лицу размазались слезы. Она не упала лишь потому, что Сол держал ее, приобняв за талию. Ни тени нежности — только холодные сильные руки. Демону явно не хотелось, чтобы она размозжила голову о плиты усыпальницы. Блодвин застонала, не желая снова заглядывать в гроб. Это были кости ее отца. Человека, которого она едва знала. Служители убили Аоибхинн и украли ее тело — должно быть, догадывались, что у ее дочери тоже есть дар певицы костей. Что она узнает и о тайнах магии, и об их преступлениях. — Я их убью, — прошипела Блодвин, уткнувшись мокрым лицом в плечо Сола. — Я разорву их всех, я выдеру все перья их Богини. — А я тебе помогу, принцесса. Я найду тебе столько костей, сколько нужно, — пообещал он.***
Она любила кутаться в тень, прячась от случайных свидетелей. В темноте не было надоедливого пестрого двора, не было людей, которые добивались ее внимания. Блодвин спокойно шла сквозь ночь, рассекая ее, словно клинок в руках рыцаря. Роща притягивала ее, но больше не звала чарующей магией. Она казалась больным нарывом, истекающим гноем, о котором ни за что не получится забыть. Он был там — кровавая влажная рана, глубокая, страшная. Ей хотелось узнать больше, погрузить в нее пальцы, впиться в гнилую плоть, выворачивая наизнанку, но она не могла справиться в одиночку. Ей пришлось признать это, когда она вызывала Сола и связывалась с ним контрактом. Ей пришлось решиться и сегодня, все же отпив вина для храбрости, когда Ингфрид ушел. В роще было тихо. Рыцари были словно зачарованными, они не заметили бы ее, даже если Блодвин не пряталась бы в тенях, подумали бы, что это призрак их воспаленного разума. Она присматривалась, пытаясь угадать, когда лучше вмешаться. Ей нужно было поговорить с Аэроном; беседовать со Скеррисом Нейдрвеном у нее не было никакого желания, однако Блодвин признавала его умения. Он мог им пригодиться. Она могла бы позвать с собой Ингфрида, однако Блодвин не хотела открывать чужаку секреты Эйриу, показывать ему руины Ушедших, о которых на островах не знали. А если подземные ходы тянутся до самого дворца, Блодвин откроет вардаари секретный ход, которым они могут воспользоваться… Ингфрид был ее другом, но она опасалась других ярлов, привыкших воевать с Эйриу, а не договариваться. А узнать тайны можно разными способами… Жизни рыцарей принадлежали ей, и она пришла позвать их за собой. Алый шатер Блодвин угадала сразу, приметила флаг с красной гончей; в ночи цвет казался темным, венозным. Блодвин поколебалась, прислушиваясь, замерла у полога, чувствуя себя любопытным ребенком. Внутри было тихо, словно бы пусто, и Блодвин не хотелось напрасно врываться. Но она решила все-таки заглянуть, коснулась мягкой ткани, отдернула в сторону и скользнула внутрь, как черная кошка. В тихом свете свечей сложно было что-то рассмотреть, но Блодвин давно уже глядела не человеческими глазами, а демонскими, с россыпью диких зрачков. Иногда она смотрелась в зеркало и видела безумные глаза Сола. Сейчас демон прятался в яблоневых белых ветвях, чтобы не напугать рыцарей, однажды видевших его кровожадность. Да и Солу любопытно было посмотреть на умирающие деревья. Скеррис лежал на кровати, словно бы спал, съежившись на краю, свернувшись клубком, как змея, которой не хватает тепла, а Аэрон сидел у стола, наклонившись над какой-то маленькой книжицой, перелистывал засаленные страницы. Блодвин вдруг любопытно стало заглянуть, прочесть пару строк — вдруг она читала то же скучными ночами?.. Она не придумала, что сказать, только шагнула навстречу. Тихим ночным шорохом, но Аэрон чутко оглянулся, вскочил, схватился за клинок. — Принцесса? — удивился Аэрон. Он уронил руку от клинка, но так и остался стоять, покачиваясь. — Это мне снится? — Я могу тебя ударить, — откликнулся Скеррис, севший на кровати, взъерошенный, как птенец, выпавший из гнезда. Он взглянул на Блодвин, оскалился в улыбке. — Обычно помогает. — И часто я вам снюсь? — улыбнулась Блодвин. Аэрон только отвел взгляд, смутившись; он хотел бы смотреть на нее, но не смел. — Нет, уверяю вас, это не ночное видение, — собравшись с мыслями, сказала Блодвин. Она подошла ближе, вдохнула запах свечного воска и чего-то знакомого, похожего на запах Тристана — должно быть, какое-то масло, которым начищали оружие и доспехи. Аэрон стоял напротив, чуть склонив голову, чтобы не казаться сильно выше принцессы, и его пронзительные зеленые глаза были напротив. Не ядовито-болотные, как у Скерриса. Похожие на изумруды. — Вы… позволите мне присесть? — тихо спросила Блодвин, почти коснувшись его руки. Она вдруг вспомнила его уверенную хватку, когда Аэрон схватил ее и потащил прочь от завывающих слаугов. — И я бы хотела, чтобы никто не знал об этом разговоре. Она не угрожала, однако позволила стали скользнуть в свой голос. Скеррис недобро усмехнулся, почувствовав эту звякнувшую тяжесть, подошел ближе, прихрамывая. Он не отрывал от нее взгляд, словно до сих пор опасался, что к ним явилась не Блодвин, а какая-то лесная нежить, переодевшаяся в ее кожу. Нашла их, пришла выесть их внутренности. — Конечно, — встрепенувшись, кивнул Аэрон, подставил ей стул. Наверняка согласился быстрее, чем успел обдумать, взвесить, позволить опасениям закрасться в голову. Блодвин вздохнула, присела, расправив платье, сняла перчатки. Она не терпела глупых людей, однако Аэрон казался слишком верным, слишком настоящим, чтобы на него злиться. — Мне нужно, чтобы вы сопровождали меня ночью. Я видела вас в бою, и я могу вам доверять, потому что в лесу вы доказали свою верность, — сказала Блодвин. Она безбожно льстила. У нее не было выбора. — Я бы хотела забыть о той ночи, однако мне нужно вернуться туда, к руинам. Белые камни. Они должны куда-то меня привести! Она сама в это искренне верила и, кажется, смогла заразить своим интересом хотя бы Аэрона, который внимательно слушал ее и кивал, словно подбадривая. Словно она нуждалась в его участии! Блодвин почему-то захотелось фыркнуть от смеха. Сол взвизгнул от хохота; ей сдавило виски. Демон наверняка предпочел бы сидеть рядом и пугать рыцарей, выворачивая совиную голову затылком вперед, однако не мог. — И вы правда рассчитываете там что-то найти? — спросил Скеррис. Стоял, скрестив руки на груди, будто защищался. — Меня что-то не тянет бегать по лесу, чтобы потом вернуться ни с чем. — Я читала книги о прежних временах, — успокоила его Блодвин. — Рассказы туманны, но я думаю, что город Ушедших простирался не только на месте Афала, но и под землей. Там я надеюсь найти то, что ищу. — Я думаю, ну надо же, — передразнил Скеррис скрипуче. Неужели он простудился?.. Аэрон обернулся на друга и сердито нахмурился. — Кто-то может обнаружить ваше отсутствие? — спросила Блодвин, вспомнив о том, как Служители стерегут рощу. Внутрь они не заходили, не хотели тревожить юных рыцарей, доживающих свои последние дни, однако возле рощи стоял тяжелый, кроваво-ржавый запах их магии. — Нет, наверное, нет… — Аэрон почему-то выглядел виноватым. — Вряд ли кто-то зайдет ночью, потому что… они считают… — Они думают, что мы трахаемся, — решительно заявил Скеррис. — И это неправда? Блодвин и сама не знала, зачем ей это знать. Слова соскользнули с языка. Ей совсем не нравилось терять самообладание, особенно — перед рыцарями, но им, похоже, это казалось не более чем праздным любопытством. — Нет, — хмыкнул Скеррис. С долей разочарования. Его болотные глаза лихорадочно горели, и он нетерпеливо шагал по шатру, словно человек, куда-то опаздывающий. — Так вы хотели, чтобы мы вас сопровождали? — спросил Аэрон, явно желая поговорить о чем угодно другом. — Именно мы? — Да, и все осложняется тем, что в лесу полно слаугов, и мне нужна ваша защита, — напомнила Блодвин. — Я изучила ваши… северные премудрости. Полынь, любисток, лаванда. Но я не могу полагаться на одни травы, когда вместе со мной погибнет целая страна. Она гордо замолчала, довольная произведенным впечатлением. Она была важнее их, важнее всего — вот только почему-то Нейдрвен не выглядел особенно польщенным доверием принцессы. — Почему бы вам не отправиться туда днем? Исследование древних руин — это то, на что некоторые историки тратят целую жизнь. Наверняка найдется кто-то, кто решит вам помочь, — настойчиво сказал Скеррис, подойдя ближе. Блодвин нахмурилась. Что-то в нем было неправильно; странный запах щекотал ее ноздри — запах ядреной, старой магии, но Скеррис не был колдуном. — Кер, успокойся, пожалуйста, — умоляюще попросил Аэрон. — Ты пугаешь нашу гостью. — Нет, это разумные вопросы, — отрезала Блодвин. Скеррис ей даже немного нравился — когда ей не хотелось выцарапать его сердце. Он был умен и не верил никому, как и она. — Мне могут помешать Служители. Я предпочитаю, чтобы они не знали о том, чем я занимаюсь. А они… многое скрывают. О Вороньей Богине и об Ушедших. К ее удивлению, они только переглянулись. Это могло бы показаться святотатством, грехом, однако они не испугались. Блодвин улыбнулась и расправила плечи. — В руинах Ушедших можно найти многие ответы. Про то, что случилось с сидами, про Служителей, про их силу и про то, почему роща гниет! — горячо пообещала Блодвин. — Я должна понять, как с этим справиться. — Потому что Птицеголовые не справляются? — хмыкнул Аэрон. Он довольно улыбнулся. Похоже, увиденное на Турнире не добавило ему почтения к Служителями Мор’реин. — Мне нравится это предложение, — сказал он, прежде чем Скеррис успел вставить хоть слово. — Если вы пообещаете, что не будете использовать некромантию, то я согласен. — Хорошо, — кивнула Блодвин. — Я обещаю, Аэрон. Она сумеет разъяснить разницу между некромантами и певцами костей позже. Мальчишка неуверенно покачал головой, словно смущенный тем, что она назвала его по имени. — У тебя наверняка есть свои условия, — заметила Блодвин, посмотрев на Скерриса. — Будем считать, что вы мне должны, принцесса. Иметь в должниках особу королевской крови — это всегда удобно, — осклабился он. — Пока я в роще, мне ничего не нужно — у меня ничего нет, кроме меча, одежды и кольчуги. Ну, и вот его, — он ткнул в Аэрона. — Но на свободе я наверняка что-нибудь придумаю. Одно желание, моя госпожа. Блодвин совсем не хотелось быть обязанной нахальному Скеррису Нейдрвену, о котором ходили самые разные слухи: о его распутстве, о его жестокости, о его тайнах, что он топил в вине. Но научилась, что в переговорах иногда нужно уступать. В Скеррисе был тот же напор, что Блодвин встречала в его матери, когда Камрин брала слово на Совете, уверенно отстаивая повышение налогов для товаров, приходящих морем. Она согласилась — в основном потому что до многообещающей свободы Скеррис мог и не дожить. Тогда никакие желания выполнять не придется. «А если хочешь, я могу тебя избавить от этого долга! — взвыл Согхалас. — Знаешь, как приятно будет его сломать?» Блодвин незаметно покачала головой, пытаясь успокоить его вспыхнувшую ярость. — Я приду следующей ночью, — пообещала Блодвин. — Отдохните, и… Она посмотрела на Скерриса, припадающего на одну ногу. — Я могу сражаться! — зло прорычал он. Его лицо вдруг превратилось в оскал голодного пса, что Блодвин отпрянула. — Это только царапина! — перебив, воскликнул Аэрон. — Все в порядке, миледи. Он меня сегодня так на тренировке отделал… Вот и растревожил! Правда, вы можете на нас положиться. Он улыбнулся — ласково, успокаивающе, и Блодвин позволила себя убедить. Они наверняка устали и покалечились на Турнире; лучший клинок Афала не позволит ранить себя просто так, а Блодвин заметила в нем слабость. Она тоже ненавидела, когда кто-то подковыривает ее раны — не столь ощутимые, а внутренние. И со Скеррисом у нее было гораздо больше общего, чем Блодвин хотела признать. — Я могу проводить вас… — озадаченно протянул Аэрон. Он явно не представлял, как Блодвин миновала Служителей, но готов был отважно защищать ее от любых невзгод. — Все в порядке, Аэрон, я найду дорогу обратно, — пообещала Блодвин. Она все же коснулась его руки — легко, невесомо. Это ничуть не напоминало лихорадочную хватку, когда они спасались от нежити. Теперь оно было… теплым. — Удачи вам, — сказала Блодвин, обернувшись к Скеррису. Едва ли он нуждался в ее пожеланиях. Она вышла из шатра, призывая Сола, закутываясь в его магию, как в черную шаль. Если бы кто и увидел бы ее, то принял бы за одну из теней героев прошлого, бродящих в священной роще, в которой они когда-то тоже готовились умирать. От магии демона пахло сладким яблоневым цветом и гнилью, свербящей в горле. Ночь была глухой и черной, и луна на небесах висела, превращенная в огрызок. Блодвин задрала голову, чтобы посмотреть на сверкающие редкие звезды. Холод лизнул ее пальцы. Блодвин забыла перчатки у Аэрона, но не стала возвращаться. Может быть, они напомнят ему о соглашении.