Серебряный рыцарь для принцессы

Заклинала жрица, чтоб в любви напиться — нужно утопиться, камнем лечь на дно Старинная песня

Озеро не казалось опасным, но какое-то сомнение царапало Роне грудь, стиснутую повязками. Было трудно дышать, и она старалась поменьше дергаться, чтобы неловкими с непривычки движениями не выдать чего-то подозрительного. Впрочем, остальные на нее не глядели: они испуганно смотрели на темные-темные воды, в которых скрылся Бриг и не показывался. Рона в волнении прикусила губу. Сколько можно продержаться без глотка воздуха? Пятьдесят ударов сердца, шестьдесят? Говорили, что люди на побережье были умелыми пловцами, многие зарабатывали тем, что ныряли за жемчугом, так может, Бриг учился подолгу оставаться под водой, если так отважно ринулся первым? Истекло ли время… Оглянувшись на Тристана, Рона вздохнула. Сегодня с ними не было Служителей, кутающихся в черные одежды, никто не колдовал густой магический туман, чтобы оградить испытание, но рыцари и не думали сбегать. Они не хотели нарушать законы чести; они знали, что их отыщут и заставят расплатиться. Жертвы принадлежат Вороньей Богине. Их кровь, их плоть, их несбывшиеся мечты, истлевающие на кострах. Тристан казался таким измученным, словно много дней не спал, и без перчатки — каким-то неправильным, неполным. Рыцарь с изъяном; он был не рыцарем, а пастухом, приведшим их к скотобойне. Рона так привыкла видеть его в сверкающей броне, что боялась рассмотреть в нем уязвимого человека, которому тоже хотелось кому-то выговориться. К счастью, он делал вид, что их ночной встречи никогда не было. Когда Бриг выплыл глотнуть воздуха, Невилл даже вскрикнул от радости. Бедный ребенок… Рона тоже жадно смотрела на то, как голова Брига мелькает над волнами. Светлые волосы прилипли к лицу, потемнели. Он взмахнул рукой, словно приглашал их искупаться, как закадычных друзей. И снова ушел под воду, спеша найти сокровище. Рона знала про старую деревенскую забаву. Девки бросали в речку башмачок, а парни ныряли и пытались добыть обувку избранницы. Все смеялись и кричали, подбадривая отважных ныряльщиков, и каждый добытый башмачок был на вес золота, даже лучше, ведь одаривался жаркими поцелуями. Рона приходила посмотреть, но башмачков не бросала. Не хотела, чтобы кто-то из деревенских подумал, что она с ними заигрывает. Зато она любовалась Хиркой, которая прыгала на одной ножке и ждала, пока кто-то найдет ее башмак. Вот бы Роне тогда нырнуть… Воды озера Нимуэ были молчаливыми и мрачными. Рона чуяла смерть, словно она была гончей с красной шерстью и глазами, как звезды. В шелесте воды слышался тихий женский голос, напевный, но зыбкий, Рона не могла разобрать ни слова. Наверное, это просто подвывал ветер, ерошил камышовые заросли. Остальные зашевелились. Перчатка была одна, и никому не хотелось уступать находку, поэтому к воде кинулись наперегонки приятели Брига, подняв волны. Тарин тоже нырнул, скрылся под водой и вскоре показался снова. Он оставался у берега, обшаривая дно. Несмотря на то, что Тристан кинул перчатку нарочно подальше, ее могло отнести сильным течением. Она могла быть где угодно. Скеррис стоял рядом, глядя в воду каким-то растерянным слепым взглядом. Он не молился — Рона ни разу не видела, чтобы он обращался к Вороньей Богине, но не считала это странностью. Ее тоже сложно было назвать честной верующей; в последнее время Мор’реин вызывала в ней только огненную ярость. А Кер просто застыл. Рона осторожно толкнула его в бок, намекая, что надо бы уже нырять, чтобы их не сочли трусами. Они всегда плавали с Дерреком вместе. Друг рассказывал про какого-то парня, которому ногу свело судорогой в холодной воде, и он утонул, несмотря на то, что был неплохим пловцом. Может, то была байка, чтобы ее напугать, но она сработала. Рона с Дерреком привыкли присматривать друг за другом, ныряя, и ей нужен был Скеррис рядом. Рона посмотрела на чернильно-черную воду и поежилась. Она не была уверена, что разглядит что-то на дне, даже если перчатка будет у нее под носом, но попытаться стоило. — Там что-то есть, — прохрипел Скеррис. Глаза лихорадочно блестели и слезились от ветра, он вздрагивал. Рона снова повернулась к озеру и всмотрелась в воду. Та уже не была спокойной: то тут, то там выныривали рыцари, взбивая брызги. Они остались одними из немногих на берегу; Рона чувствовала холодный липкий песок между пальцев ног. — Наверное, рыба, — нелепо улыбнулась она. — Здесь же должна быть какая-то рыба, да? Эй, Кер, я пойду. Если хочешь, можешь подождать меня у берега. Ну, все хорошо? — Нет, нехорошо, — печально признался он. — Но я за тобой. Рона помнила, как он плескался в озерце в роще. Но, может, это из-за того, что Скеррис отравился водой из ручья? Гниль в воде, кровь в ручье… Она оглянулась на Тристана, взиравшего на озеро с каким-то напряженным нетерпением, словно он надеялся, что вот-вот кто-то всплывет с сияющей перчаткой, как благородный паж из рассказанной им легенды, и они все отправятся в лагерь. Он бы не позволил им нырнуть в озеро с отравленной водой, Рона почему-то была уверена. Если бы Служители захотели избавиться от всех разом, прислали бы своего мрачного палача с двуручником. А еще им нужна была кровь. Даже если озеро убивало, то делало это иначе. Рона решительно пошла к воде. Не говоря ни слова, Скеррис последовал за ней, словно заколдованный, словно ее тень. Рыцарь-защитник, тень принцессы — так говорили про того, кем им, может быть, повезет стать. Помотав головой, Рона постаралась не думать о всяких странностях. Очевидно, Кер неважно себя чувствовал — повезло хоть, что испытание попалось не такое сложное. Не то, где нужно сражаться. Глоток воздуха, короткий, звериный бросок — и черная вода сомкнулась над головой. Холод сковал ее, и Роне захотелось закричать, но она не могла открыть рот. Распахнуть зажмуренные глаза оказалось больно, будто кто-то плеснул ей под веки что-то едкое. Волна облегчения затопила Рону: солнечный свет пробивался сквозь толщу воды, и она могла рассмотреть дивный лес водорослей на дне. Глаза быстро привыкали к полутьме, а вот времени у нее было мало. Мощно загребая руками воду, Рона кинулась вниз. Она помогала себе ногами, помня уроки Деррека. Он никогда не узнает, что помог ей стать героем. Никогда не узнает, что спас ей жизнь… Рона наугад шарила руками в каких-то противных, липких водорослях, надеясь наткнуться пальцами на холод стали. Она нащупала только камень, обросший какой-то склизкой дрянью, чуть не поранилась о его острый скол. На дне темнел перегной, смешанный с песком. От широко лизнувшего омерзения Рону передернуло. В груди стало тесно, легкие горели, и она с силой оттолкнулась от камня, взмывая вверх, как выпущенная стрела. Она была легкой, и вода словно выталкивала ее наружу. Вынырнув, Рона ненадолго ослепла и оглохла. Она увидела рядом с собой какие-то две мокрые темные фигуры: одна размахивала руками и показывала куда-то вбок, а другая часто кивала. Рона их не узнала, голоса звучали эхом в ушах, в глазах было мутно, и бьющий солнечный свет мучил после подводного полумрака. Мысли слипались, как поросль на дне озера. Рыцари советовались, докладывали, где точно нет перчатки, вот один из них нырнул… Рона постаралась запомнить направление. Она совсем потерялась. Вынырнула Рона почти что в середине озера, хотя ей казалось, что она оставалась на безопасном расстоянии от берега, чтобы вылететь из воды, если покажется какая-нибудь хищная тварь, навроде подводного дракона. Озеро было необъятным, гораздо больше, чем казалось с песчаного берега. Внутри что-то оборвалось, Рона чаще забила ногами, удерживая себя на поверхности. Она оглянулась, пытаясь хотя бы понять направление, увидела над собой белые башни дворца… Значит, Тристан на другой стороне. Она едва могла рассмотреть его небольшую фигурку, прохаживающуюся на берегу. Ей нужно было найти перчатку — хотя бы попытаться. И Скерриса. Тот плыл за ней, но потерялся. Может, вынырнул раньше, чтобы набрать воздуха, и они разминулись? Рона застонала сквозь зубы. Этого ей еще не хватало. Следить за Кером, чтобы тот не захлебнулся. Вода принимала ее уже нежнее. Обманчивое, опасное ощущение баюкало, здесь было теплее, не ревел бушующий ветер, который ударил ей в лицо на поверхности. Рона повертелась, прикидывая, откуда приплыла, попыталась найти Скерриса. Кер — тощий, белые волосы, темная рубаха… Как она могла его потерять? Рона увидела смутную тень у дна, различила спутанные белые патлы, ринулась к ней. Ей хотелось схватить Скерриса за плечи, выволочь к поверхности, встряхнуть как следует, составить план, как те двое, которых она видела… Что-то коснулось ее ноги, почти обвилось вокруг лодыжки, и Рона брезгливо дернулась, стряхивая водоросль. Но она была слишком высоко, водоросли простирались под ней. Рона медленно обернулась, пригляделась. И чуть не взвыла, забыв о предосторожностях. Об ее ногу чуть не обмоталась чья-то темная кишка, тянувшаяся далеко из вспоротого живота. Рыцарь плавал позади, в кровавом ореоле. Словно кто-то плеснул в воду краски. Лицо, искаженное предсмертным ужасом. Марв, один из Жемчужных лордов. У моря родился — и умер в воде. Дрожа, беспорядочно двигая руками, Рона увидела движение под собой. Белые волосы, свисавшие с костистого черепа, оказались длиннее; кожа — бледнее, как у мертвецов, утопленников. Ноги, опутанные ошметками плоти, сросшиеся в подобие плавника. Странные, по-рыбьи гибкие движение. То, что она увидела, не было Скеррисом. Не было человеком. Рона хотела сбежать, но ее ноги не чувствовали опоры. Ей захотелось кричать, заплакать от отчаяния. В животе что-то крутанулось, кислая тошнота подкатила к горлу, и она прокляла свой слабый желудок. Она не знала, слышно ли, как она молотит руками в воде, всплывая повыше, чтобы не остаться без спасительного глотка воздуха, если придется драться. Как, голыми руками? Ей и правда стоило нырять с мечом, чтобы отбиваться от этой твари, даже если это звучало бессмысленно. Сбегая, Рона увидела, что тварь была поглощена чем-то, что прижимала ко дну. Она едва видела черные одежды, какие-то тряпки, похожие на одежды Служителей. То, что тварь поглощала. Оно недавно было живым. Так же, как и рыцарь с распоротым брюхом, с которым Рона чуть не столкнулась. Рона вынырнула. Ее сердце бешено колотилось, поверхность снова была холодной и пронзительной, как удар кинжала. Она растерянно вертелась, пытаясь высмотреть кого-то рядом, кого угодно, кому придется вынырнуть в одно время с ней. Никого не было; она была одна. Она осталась совсем одна. Рона больше всего боялась остаться последней — плавающей среди трупов. В крови. Вода казалась соленой на вкус. Ее тошнило. Роне почудилось, что нечто снова коснулось ее ноги, и она в ужасе нырнула обратно. Она не хотела оставаться в безвестности, не хотела, чтобы ее тащили вниз, как добычу, а она даже не заглянула бы страху в лицо. В бледное мертвое лицо. Ей примерещилось от страха. Твари внизу не было видно. Вокруг ничего не двигалось; Рона заметила бы бледную тень. Оно никло ко дну, не поднималось высоко, и это осознание успокоило колотившееся сердце. Скорее всего, напало на рыцаря, случайно столкнувшись с ним. Рона думала о перчатке, о ее притягательном блеске, которого никак не могла уловить на дне. Отчасти боялась вглядываться. Боялась увидеть еще тела, узнать их. Она всегда ненавидела долгий, топкий момент узнавания, особенно теперь, когда они были не просто безликими парнями с великолепной родословной, а теми, кто смеялся с ней, кто пил с ней у костра, кто рассказывал истории, кто приносил им со Скеррисом еду. Если она всплывет и выползет на берег, столкнет ли Тристан ее обратно? Доложит Птицеголовым о том, что она сбежала? Рона никогда так не боялась смерти. Неотвратимой и одинокой, смерти в холодной воде. Она была беспомощна, она не могла драться. Рона могла смириться с тем, что ее пытаются убить; но теперь ей не давали и шанса сразиться за свою жизнь. Она старалась об этом не думать. Она уже давно не молилась, чтобы обращаться к Вороньей Богине, она знала, что многие любят Мор’реин, как родную мать, но у Роны не было матери и совсем не осталось страха перед неведомым божеством, когда ее пытались уничтожить здесь, в земном жутком мире. Рона попыталась вспомнить одного из старых богов, того, кто благословлял моряков. Манаан, владыка моря, всадник вздымающихся волн. Ей бы любая помощь пригодилась. Это немного успокаивало. Может быть, то, что жило в озере, тоже было одним из старых богов. Оно пряталось здесь давно, еще до того, как время стерло Ушедших и их дивные города, до того, как запылали костры Служителей, сжигая древних идолов и грешников, оно было древним, как сама смерть, как страх смерти, и оно было голодно. Рона чувствовала его рядом, где-то на дне, среди переплетения водорослей. Погибель, спящая на перине из гнилых водорослей. Что-то приближалось. Рона чувствовала это, гудение воды вокруг, отклик магии в ее крови. Вдруг кто-то дернул ее за плечи, с силой утаскивая прочь, и она бешено забилась — руками и ногами, беспорядочно мечась. Узкая ладонь зажала ей рот, не давая в животном порыве распахнуть рот и наглотаться воды. Обернувшись, Рона увидела Скерриса. Бледное лицо с разметавшимися волосами, с широко распахнутыми глазами. Он и сам походил на мертвеца. За ним тянулся кровавый след — тварь оцарапала ему ногу. Оно пронеслось мимо, оттолкнув их волной. Воды бледные чудища взрезали так, словно не плыли, а летели. Столкнуться с таким Роне совсем не хотелось, попасть под жадные когти. Благо тварь, кажется, была слепа и глупа, как рыба, а потому не заметила их, промелькнув мимо. Рыба с острыми зубами… На поверхности Рона смогла выдохнуть. — Ты видел перчатку? — заперхав, подавилась водой. — Блядь, я не… что это такое? Оно за нами охотится! Сколько их здесь? Ты видел?.. — Я видел нескольких, — сказал Скеррис. Он не казался напуганным, словно мыслями был далеко. Словно это все сон. — А еще… там на дне коконы из водорослей. А в них… не видел, но, может, тела. Мясо. Запасались, значит. Редко к ним что-то попадало. Рона зло стиснула зубы. Их снова забросили на верную смерть, сказали сражаться, сказали — умирать. Тристан был прав: ее дядя бился бы до последнего. Но как драться в воде? И все это — ради какой-то перчатки? Ради божества, которое жаждет крови. — Держись рядом, — попросила Рона, стараясь не думать о том, что кровавая рана Скерриса привлечет хищных тварей. Бросать она его не собиралась, а вода вымоет кровь — она надеялась. Царапина, видно, легкая, если он не заметил ее. — Ты спустись, а я отвлеку их, чтобы тебе не мешали, — велел Кер. — Только не мучай себя, если начнешь задыхаться. Лучше поднимемся и начнем заново. — Мы можем поменяться, ты лучше плаваешь. — И смогу их увести, если что-то пойдет не так. Он усмехнулся. Значит, Скеррис знал о ране, догадывался, что его легче утащить. Черная вода готовилась его поглотить, выжрать изнутри. И Рона ничего не могла сделать, кроме как пожелать ему удачи, однако ничего не сказала; он не хотел ее жалости. Она мимолетно вспомнила о данном обещании, но не хотела целовать — губами, посиневшими от холода, мертвыми. Попыталась коснуться руки, но Кер отдернулся. Рона нырнула, молясь кому-то. Ей сложно было представить морское божество, чье имя она случайно слышала от рыбаков, и ей не хотелось думать о Вороньей Матери, о богине гнилой плоти и пернатых отродий со множеством глаз. Почему-то она вспомнила о Блодвин, о тонком черном платье, о маленькой принцессе, кутающейся в него. О ее синих глазах. Если кому-то и стоило взмолиться, то ей — разве они не умирали ради нее? Даже если принцесса никогда не вспомнит ее, Рона все равно думала о ней. Она спустилась вниз, продолжая обшаривать дно. Руки не чувствовали, ее тело заледенело. Она оглядывалась на Скерриса, проверяя, не разорвали ли его еще. Он маячил поблизости, готовый вмешаться, если ей будет угрожать опасность, и Роне было немного спокойнее, даже если преграда между ней и чудовищами была такой хлипкой. Всего лишь тело ее друга. Готова ли она пожертвовать им? Рона поднялась, глотнула воздуха и снова поплыла вниз. Она почему-то была уверена, что на верном пути, что перчатка где-то рядом, хотя это была лишь ее глупая убежденность. Так она ныряла за красивыми камнями, несмотря на беспокойство Деррека, рассказывала ему про то, как странно смотреть на него из-под воды, когда все кажется искаженным, неправильным. Словно из иного, загробного мира смотришь. Теперь она точно была в загробном мире. Она видела коконы. Они не были похожи на те, из которых появляются бабочки. Спутанные сгустки водорослей и плоти, перевязанные, слипшиеся намертво. Рона не готова была их касаться. Не хотела знать, что может из них вылупиться, если его потревожить, но догадывалась. Даже если между коконов упала перчатка, Рона готова была проиграть и отдать желанный приз другому участнику. Это было похоже на сон: подъем — спуск — подъем. Время терялось, рассеивалось в иле на дне. Как она узнает, что испытание завершилось, здесь, под толщей воды?.. Она слишком задержалась на дне, и Скеррису пришлось схватить ее за шиворот и вытолкнуть наверх, к свежему воздуху. Рона вынула руку из воды, посмотрела на рукав, боясь, что рубаха вся пропиталась в крови. Но все было как обычно. Мокрая ткань липла к телу и казалась чуть темнее. Тристан был один на берегу, шатался, как пьяный, расхаживая по узкому пляжу. А может, это в глазах у Роны все расплывалось. Лицо щипало, словно вода была морской. Справа раздался плеск, и они увидели Брига, его широкое скуластое лицо. Он все еще был жив, хотя нырнул первым. Вот только его лицо казалось бледным и измученным. Рона поняла все по глазам. — Помогите! — закричал он, надрываясь. Рона не успела ответить — что-то дернуло Брига вниз. Он нелепо взмахнул руками, крик превратился в рев в пузырящейся, бурлящей воде. Скеррис нырнул, и Рона последовала за ним, словно ей нужно было самой убедиться, увидеть, что это не ее безумие. Что твари существуют. Они появились из темноты, быстрые и смертоносные. Ноги-хвосты взбивали воду. Одна держала дергающегося Брига с нечеловеческой силой, впиваясь бледной рукой ему под ребра. Дернула с силой, раздирая, и Рона видела, как в воде вспыхнул красный цветок. Пятно крови. Остальные белесые твари кинулись в него, как голодные псы, вцепляясь. Рона терялась, пытаясь подсчитать их, мельтешащих. Пять, шесть… Скеррис, впившийся в ее руку, потянул Рону прочь, пока твари были отвлечены. Обмершая от страха Рона увидела сбоку еще одну тень, но это был Гервин, она узнала его по бритому черепу даже под водой. Несмотря на то, что изящества и скорости Скерриса ему недоставало, Гервин разрывал воду решительными рывками. Он увидел что-то, ринулся вниз, ухватился… Рона присмотрелась, глядя, как он тащит что-то со дна. Коснувшись своей руки, Скеррис помотал головой. «Не перчатка». Добыча Гервина и впрямь была другой. Тяжелой, и… Это было похоже на меч, ну, или на острую железку. Он тащил ее упрямо, устремился к поверхности: не знал, что высота — не спасение. Это не была перчатка, но, может быть, на дне лежал какой-то древний рыцарь. Меч в воде — та еще палка бесполезная, но внутри Роны несмелым огоньком зажглась надежда: а вдруг эти твари боялись железа, как слауги? — Гервин, снизу! — закричала Рона, всплывая вслед за ним. Руки ныли, так она торопилась. Она видела, как тварь приближается к нему. Хотела утащить вниз, как и Брига, видимо, это был проверенный способ охоты. Когда жертва не видит, что внизу, когда можно подплыть и уволочь в голодные пасти. Несмотря на то, что иногда Гервин казался хвастливым дураком, он умел быстро соображать. Нырнул, выставив перед собой меч, ринулся прямо на озерную тварь, метя в бледное тело. В воде меч был неповоротливым, а рука неловкой, ведь Гервин еще и старался не утонуть. Тварь легко увильнула, уйдя вправо… Только Роне показалось, что Гервин сможет отпугнуть ее неожиданным сопротивлением, как что-то с размаху толкнуло его сзади, в спину. Он потерял равновесие и выронил меч, который медленно стал тонуть. Рона ринулась туда. Ей хотелось помочь, спасти, но она ничего не могла сделать против накинувшихся на Гервина тварей, а потому ее тело само собой нырнуло ниже, ее руки схватились за меч. Гервин был важнее меча. Любой из них был важнее куска железа. Но она сделала выбор, и меч оттянул руки, повлек ее ко дну. А вода уже была напоена кровью. Оглянувшись на Скерриса, она увидела, как тот уворачивается от размашистого удара твари. Плечо вспыхнуло кровавым пятном. Кер был таким же ловким, но не таким быстрым. Ноги мельтешили, а у озерного чудища они почти срослись в мощный хвост, только лоскуты бледной плоти колыхались, как лепестки. Роне вновь стало тошно. Она не знала, была ли эта тварь когда-то человеком, но в ней было что-то женское. Узкие плечи, широкие бедра. Лицо со стертыми чертами, словно его вылизала вода, как гладкие камни на берегу моря. У него не было глаз, а на шее раздувались жабры. Несмотря на боль, Скеррис поднырнул под удар, оказался у твари за спиной. Он был хитер и изворотлив, как и они. Его пальцы впились в жабры, которые расширялись в попытках втянуть воздух, рванули безжалостно. Вода вновь подернулась кровавой дымкой, но это была не человечья кровь. Бледные твари отхлынули от Гервина; тот не держался на плаву, медленно тонул. Наверняка еще был жив: раны расчерчивали его грудь и живот, однако они только оставили глубокие укусы, но не разодрали его плоть, добираясь до требухи, как Марва и Брига. Рона могла ему помочь, но она устремилась вперед, впилась мечом в тварь, нападавшую на Скерриса. Она почувствовала, как сталь стукнулась о кости. Та дернулась, широкая зубастая пасть распахнулась, будто выворачиваясь наизнанку. Это было похоже на крик, но не было им; это была волна, отшвырнувшая Рону прочь. Скеррис дернулся, пытаясь схватить ее, но рука соскользнула. Падая вниз, не способная сопротивляться бурлящей воде, Рона до боли стиснула ладони на мече, словно от этого зависела ее жизнь. Так оно и было. Твари вились вокруг, точно вели жуткий, неправильный хоровод. В глазах темнело; она вспомнила девок в белых платьях, носящихся у костров. Белое, страшное, мертвое… Скеррис куда-то делся, пропал. А в ушах у Роны снова зазвенело от дикой, ноющей песни, от которой сводило все внутри, дрожали кости. Магия тянула ее ниже, удавкой перетянула горло, а меч словно пульсировал в руках. Ни бросить его, ни воспротивиться Рона не могла. Она держала в руках не мертвый кусок стали, а живое существо, напившееся кровью, изнывающее от силы. Магия вдохнула в нее крупицы жизни — или Рона потерялась во времени. Она смотрела вниз, шаря взглядом между водорослей и коконов, в которых то ли зарождались новые белесые твари, то ли хранилось мясо про запас. Между ними, словно отдыхая на королевской перине, лежала обнаженная женщина; в том, что это именно Леди Озера, Рона не сомневалась, ведь вместо девичьих ножек у нее было два рыбьих хвоста, тяжелых и неподъемных. Они тускло светились, изумрудная чешуя переливалась, маня, зовя прикоснуться, и незаметно хвосты перетекали в переплетения жирных щупалец, острых зубов и темной голодной плоти, жаждущей сожрать что-то живое, сотрясающейся от этого желания. Ниже пояса смотреть не хотелось. Блеск растекался по телу Леди Озера, по бокам, по мягкой груди, по белым рукам. Волосы цвета зелени разметались, как у утопленницы, но глаза смотрели ясно, а губы изгибались в улыбке. Вокруг нее метались мелкие рыбешки, никли к ее бледной коже, словно ласкаясь, как домашние кошки. Рону тянуло вниз, затеряться в этой живой плоти, позволить себя разорвать и проглотить по кусочку… «Я знаю, кто ты такая, рыцарь, — пропел голос в ее ушах, похожий на трели птиц и на стоны умирающих детей. — Я знаю, зачем ты здесь. Твоя королева снова лишилась меча?» Рона испуганно вздрогнула. Слова были нелюдскими, потусторонними, но каким-то чудом они отпечатывались у нее внутри, и она все понимала. Дивный голос выл в ушах, залитых водой. Вневременной, вечный. Она перепутала Рону с кем-то другим; ведь Рона еще не была рыцарем, а Блодвин — королевой. Магия держала ее, стискивая горло, не позволяя сбежать. «Я должна вернуться к ней», — честно подумала она, наугад толкнула мысль к Леди Озера, точно перебрасывала мелкую вещицу. Ее черные влажные губы изогнулись в довольной улыбке, облизывая, скользнул змеиный язык. «Тебе нужно знать, чье сердце этим мечом пронзить, — шепнула Леди Озера. — Ты давно не приходила, Медраут. Я скучала…» «Ты — Нимуэ? — спросила Рона. Она слышала, что можно повелевать феями и духами, если назвать их по имени, но Леди Озера не покорялась никому. Все это казалось кошмарным сном. — Ты знаешь этот меч?» «Я его создала, дитя. Каледвулх, Раздиратель Плоти. У него не может быть ножен, его можно вложить только промеж ребер. Он убьет короля и создаст божество. Только помни, что нужно чем-то пожертвовать. Нельзя занять небесный престол без жертвы. Иначе — подумай — утолила бы я свою жажду озерами и реками Эмайн Аблаха? Но я люблю забирать, а не отдавать». Ее смех был подобен скрежету костей. Нимуэ потянулась ближе, словно хотела коснуться клинка, дохнуть на его мерцающую поверхность, щупальца заколыхались. Только сейчас Рона заметила, что меч сияет у нее в руках, жадно взвывает вместе со своей создательницей, жаждет жертвы. Всем им нужны были жертвы. Вороньей Богине, царствующей среди костров и гнили, Леди Озера, питавшейся теми, кто добровольно спускался к ней и ее бледным детям, зачарованный ее песней. Рона сама могла бы спуститься, остаться с ней навеки, затеряться среди ее нежности и не заметить, как она слижет мясо с ее костей. Но Рона принадлежала принцессе Блодвин. Ее кровь и ее жизнь. «Чего ты желаешь?» — спросила Нимуэ, словно могла и впрямь исполнить ее мечты. Сладкий обман. «Не умереть напрасно. Остаться в вечности». Чары спали, что-то звенело в ушах. Словно оценив честность, Нимуэ отпустила ее, прикрыла глаза-омуты. Рона моргнула, пробуждаясь, ее тело плыло, будто парило под водой, а руки обнимали меч, как возлюбленную. Она встрепенулась, оглянулась. Ни легкие, ни горло не жгло, будто их разговор с Леди Озера продолжался одно долгое мгновение. А может, не было никакой Нимуэ. Рона смотрела на водоросли, но видела только переплетения подводных растений, буйных, как неухоженный сад. Должно быть, она и правда забылась. Гервин уже почти коснулся дна, едва не рухнул в жадные водоросли, но Рона увидела еще кого-то, кто стремился к нему. Небольшая быстрая фигура, мальчишка, Невилл… На его руке что-то темнело. Тусклое, тяжелое, неудобное. Рона поняла, что Невилл каким-то чудом нашел перчатку и натянул на руку, чтобы было удобнее. Вернувшийся за Роной Скеррис потянул ее к берегу, но она помотала головой. В одиночку мальчишка Гервина не вытащит, а то и потонет сам… Гервин мог быть еще жив. Наверняка был еще жив, если не захлебнулся. Она не могла выбирать снова, не хотела бросать его опять… Рона передала меч Скеррису, резким кивком велела ему плыть дальше, а сама кинулась на подмогу Невиллу. Кер колебался; должно быть, она надолго застыла в полусне, напугала его. Но, разгадав ее затею, только мрачно посмотрел и поплыл прочь. Невилл не стал отталкивать ее руки, подхватившие Гервина. Он был тяжелее меча, и теперь Рона чувствовала, как затаенное дыхание заканчивается, словно внутри у нее кто-то зажег костер. Прикусив язык, она тащила Гервина. Тяжелая, но необходимая ноша. В глазах темнело, и она думала про озерных тварей, но те ненадолго отступили. Неужели Леди Озера сжалилась над ней, приняв за кого-то из рыцарей прошлого?.. Или бледные хищники раздирали в клочья кого-то другого, обжираясь свежей плотью? Поддерживать Гервина было сложно, но вдвоем они с Невиллом справились. Рона усмехнулась: из них вместе мог бы получиться один крепкий рыцарь, а сейчас… Девчонка и ребенок, вчерашний оруженосец. Но он нес не клинок, а раненого товарища, и сейчас Рона поражалась его упрямой отваге. Это было правильно. Честно. Впервые за долгое время на испытаниях Рона подумала, что и правда может что-то доказать, и это заставляло ее плыть дальше, на последнем издыхании. Оставив Гервина и тяжело хрипящего Невилла на мелководье, Рона вылезла на берег; Скеррис наклонился к ней, помогая подняться, но она нелепо поскользнулась. Схватилась за меч, словно самовольно подвернувшийся под руку, но ноги дрожали, и она так и осталась лежать, чувствуя, как рукоять упирается ей под ребра. Рона дышала урывками, наслаждаясь самой возможностью упиваться воздухом. Давящая тяжесть воды призрачно сжимала ее тело. Мокрые волосы игольчато слиплись, кололи ее лицо. Она все еще слышала отзвуком голос Нимуэ. Видела ее ленивое шевеление в водорослях. Скеррис сел на прибрежный камень, поджал босые исцарапанные ноги. Он ничего не говорил, взгляд устремился в пустоту. Штанина липла к ноге. На темной ткани его одежды не было видно крови, но Рона догадывалась, что на нем есть царапины, просто Кер не хочет показаться слабым и не жалуется. Он трясся от холода и рассеянно оглядывался, но не рискнул пойти к брошенным на берегу туникам, украшенным их гербами. Наверно, боялся упасть по дороге. Позади раздался какой-то отчаянный крик. Невилл пытался перевернуть Гервина на бок, чтобы было удобнее выкашлять воду. Только изо рта у него лилась кровь, а не вода. И он не дышал. Он был мертв — еще до того, как они выволокли его на берег. В свете дня Рона видела, что на нем живого места не осталось. Нога ниже колена держалась на лоскуте кожи, сквозь драную рубаху проглядывали острые обломки ребер. И мясо. Жаркое, красное мясо. — Нет, нет, он же говорил!.. Он умрет только за морем!.. — задыхаясь от слез, выкрикнул Невилл. Мутным взглядом Рона посмотрела на мальчишку. Вот почему он отправился за Гервином, когда уже получил все? Наивный Невилл не думал, что Гервин умрет. Он не мог умереть, он был крепче их, сильнее и опытнее, он не мог просто погибнуть. Но он был мертв. Невилла оттащил в сторону хмурый Тристан, хотя мальчишка что-то голосил о судьбе, о старой ведьме, о пророчествах. Он размахивал руками, точно ребенок, который выяснил, что все добрые сказки были ложью. Рона отвернулась, кусая губы. Ей было жаль Гервина, и на глаза накатывали злые слезы. Она знала, что у костров теперь будет тихо и пусто без его рассказов о приключениях, которые никогда не исчерпывались. Может, только тихий голос Бедвира споет о нем грустную песню… — Ты прекрасно справился, — пробормотал Тристан Невиллу, глядя на перчатку. — Можешь оставить ее, если… Невилл отшвырнул перчатку прочь, словно та была тельцем мертвого животного. Тристан оставил его отдышаться, успокоиться. Сам он наклонился к сложенному костру; теперь Рона поняла, что старший рыцарь не просто шатался по берегу, а собирал ветки и хворост, чтобы зажечь огонь. Он подсыпал в него какой-то порошок из кисета, наверняка переданный Йоргеном, и дым от костра поднялся высоко-высоко, густой и темный. Пропустить такой знак было невозможно. Рона помнила, что иногда из-за гор поднимались такие столбы дыма. Сигнальные костры горных кланов, зовущих на помощь… Рона боялась, что никто не вернется, что белесые твари разорвали остальных. Когда они показались из воды, ей почудилось, что это мертвецы ожили и тянутся к ним. Скеррис по-прежнему молчал, словно ему хотелось, чтобы все они сгинули в воде и не возвращались. Тарин подошел, долго смотрел на тело Гервина, точно думал о том, какой смерти избежал. На его боку темнело пятно крови. Бедвира выворачивало на берегу — холодной мертвой водой. Обессиленная Рона лежала боком на мече. У нее не было сил подняться, но она скосила взгляд на рукоять. На нее упала мрачная тень. — Спрячь его, — велел Тристан. Он говорил быстро, как будто зло. Рона растерянно посмотрела на клинок, проморгалась. Она уже видела эту гарду — за узкими хрупкими плечами. — Но это же… меч принцессы… Я не могу… Рона ничего не понимала, к пальцам снова лип песок. Тристан не отступал, его взгляд притягивал меч, который Рона прижимала к себе, к ребрам. Она чувствовала, какой он тяжелый и холодный, но дело было не только в ее слабых женских руках. От него веяло чем-то стылым, как от мертвеца. Он был страшнее, чем безглазые твари с глубин. Тристан был настойчив, он чего-то боялся, оглядывался, словно страшился увидеть Служителей за спиной. Рона почему-то подчинилась, кивнула. Чувствовала, что это правильно. Что меч принял ее, раз позволил прикоснуться, и она должна решить его судьбу. — Некогда объяснять, — взмолился Тристан. — Аэрон, я могу тебе доверять? Он смотрел на нее с надеждой. Смотрел — и кого он видел, Гвинна? Отражение ее дяди в молодости? Более честное, более доброе, чем было на самом деле. Было ли это в ней? Она была сплошным обманом. Из-за нее погиб Гервин, пропади пропадом этот меч. Ей захотелось вышвырнуть его в воду. Представив, как Тристан разочаруется, когда узнает о ее сделке со Служителями, Рона шумно вздохнула. У нее нет права ошибаться. Она вновь кивнула, оглянулась на Скерриса. Тот наблюдал за ними отсутствующим взглядом, но встрепенулся, когда она коснулась его руки. Кожа влажная и липкая; Скеррис неровно улыбнулся. — Слишком большой меч, мы не сможем пронести его незаметно, — прошептал он. Кер говорил отвлеченно, будто не понимал, о чем речь. Что Тристан пытается сделать. — Они придут сюда после нас? Придут или нет? — прошипела Рона. Тристан колебался. Тревожный ветер играл его кудрявыми волосами; они казались не золотистыми, а потускневшими, почти седыми, словно на них налип пепел. Прежде Рона не замечала, что он так постарел. — Наверняка придут. Им нужен клинок… Они наверняка отправляли их именно за ним, но Тристан придумал это испытание с перчаткой. Он хотел увести их по другому следу. Каким чудом рыцарь добился, чтобы Служители не посылали с ними надзирателя на это испытание? Он заслужил это кровью и послушанием. Их кровью. — Понесем меч с Гервином, — предложил Скеррис. — Положим рядом с ним. Никто не заметит. У него тоже был двуручник. Он хвалился своей великой судьбой, повторял слова старой пророчицы, показывал меч — большой, красивый, всегда блестящий и острый. Рона с удовольствием нашла бы старуху, которая предрекла счастливое будущее, и рассказала, как закончилась жизнь Гервина. Может, она видела воду, но не поняла ничего? Так же, как Ивор видел дракона. — Мы не можем отнести его… — замешкался Тристан. — Мы не бросим его здесь. Он достоин похорон, он достоин того, чтобы оказаться на пиру в чертогах Мор’реин! — упрямо сказала Рона, в горле клокотало волчье злое рычание. — Все остальные останутся на дне. Но его мы вытащили. Может быть, она и не верила больше в Воронью Богиню, не считала, что кто-то должен умирать во имя ее, однако Гервин верил. Ему полагался яркий, пылающий костер. Костер для героев. — Хорошо, — сдался Тристан. — Срубим вон те деревца, сделаем носилки. Вы осторожно вытащите меч в лагере. Никто не будет спрашивать. Рона согласилась. Она и правда никогда не думала о том, что случается с оружием погибших. Должно быть, клинки отдавали семьям, это ведь реликвия рода Великой крови, а не одного мальчишки. Меч, которым она сражалась, долгие годы носил ее дядя. Тристан обратился к Джанету и Эньону, которые стояли вдалеке, что-то втолковывал им. Рона не слышала, словно все еще была под водой, глушившей голоса. Эти двое казались напуганными, но крепче стояли на ногах, чем остальные. Зато озерные чудовища заставили их забыть о прежней вражде со Скеррисом; теперь он интересовал их не больше, чем камни на берегу. Рона осторожно подтолкнула меч к оставленным на берегу клинкам. Кто теперь разберет, где чье оружие? Чтобы ее осторожная прогулка до оставленных вещей не казалась странной, Рона подняла свою тунику с красной гончей и натянула поверх мокрой рубахи, чтобы хоть как-то согреться, обхватила себя руками. Штанины неприятно липли к ногам. — Богиня, Гервин!.. Это был Бедвир. Рона вздохнула и отвернулась. Она не хотела видеть, как несчастный парень переживет смерть друга. Не хотела знать, как выглядит его лицо, искаженное горем. Это… слишком личное. Она горевала по Дерреку, трясясь в карете с молчаливыми Служителями, она плакала, глядя в их безразличные лица. Бедвир был лишен даже этого. Она все-таки обернулась. Любопытство, мрачное, темное, ворочалось в ней. Рона слышала, что Бедвир безутешно всхлипывает. Жалкий, тихий звук. Это было похоже на раненого щенка, и Рона почувствовала, как у нее ноет сердце. Вода многое скрывала. Чудовищ, пожирающих плоть, старые кости на дне, свежую кровь. Но вода многое и обнажала. Рона смотрела на Бедвира, растерянно раскачивающегося на месте, совсем забывшего обо всем, с пустым взглядом и со ртом, тесно сжатым, точно сшитым. Она смотрела на его промокшую распахнутую рубаху. На разлет тонких ключиц, таких ломких, хрупких, на нежную женскую грудь с темными твердыми сосками — от холода. Бедвир — или как бы ее не звали — тряслась. Сгибалась пополам и хватала ртом воздух, но рвать уже было нечем. К ней подошел Тарин, похлопал по спине, пробормотал что-то успокаивающее. Та всхлипнула и, спохватившись, быстро запахнулась. Тарин ничего не видел, поглощенный своим горем. Рона на мгновение подумала, что она не одна. Что это должно что-то значить. А потом повернулась к Тристану, застывшему, как печальный памятник древним временам. По-прежнему в одной перчатке. Он тоже смотрел на Бедвира — и тоже видел.