Пусть Воронья Богиня обнимет крыльями моего любимого и приведет его домой из битвы, ибо нет у меня никого ближе него. Заклинаю своей кровью и кровью своих матерей, солью в венах, железом. Я отдаю все свое сердце Мор’реин за то, чтобы его душа вернулась ко мне. Молитва Мор’реин о возвращении с войны
День для осени выдался теплый, солнце грело висок, липло к затянутой в черное платье спине. После заморозков и тревожных слов Ангуса и всего круга друидов об умирании рощи и леса такой жаркий день казался настоящим благословением. Королевская ложа была весьма удобной: с навесом, с удобным переносным троном — со спинкой, обтянутой мягкой бархатистой тканью, и резными подлокотниками, на которых скалились драконы. Блодвин благосклонно кивнула слуге, который принес ей кубок с чистой прохладной водой. Ее она предпочитала кислому вину, считая, что гораздо важнее сохранить трезвую голову. Пьяное веселье уже витало над трибунами. Леди Исельт подле нее радостно улыбалась и приветствовала придворных леди. Улыбка у Исельт была особенная: она чуть приоткрывала мягкие губы, чтобы зубы было видно не полностью — так леди казалась обманчиво безвредной. Будь у Блодвин более взбудораженное воображение, она сочла бы, что Исельт прячет ядовитые клыки. Или?.. Нет, примелькалось. Всего лишь жемчужные зубки, милая улыбка, лукавый взгляд. За спиной у Исельт молчаливо стоял Моргольт, как безмолвная статуя в крипте. Он встретился взглядом с Блодвин, но торопливо отвел глаза, чтобы Исельт ничего не заподозрила. Блодвин не считала наемника другом, однако его можно было использовать себе на пользу. В последние дни Моргольт казался мрачен, но со своей ролью справлялся хорошо: когда нужно было, он мог отсечь ненужные чувства. Они тлели на дне зрачков. Блодвин саму сопровождал сир Галлад. Стражники везде следовали за принцессой, пока им не придется уступить почетное место бессменному рыцарю-защитнику. Возможно, такие предосторожности и показались бы чрезмерными, но все же народ помнил о том, как отчаянный убийца вардаари вылетел из толпы и ударил топором короля, а потом и королеву, не успел никто и моргнуть. Сир Галлад тенью следовал за Блодвин. Обычно она не следила за тем, кто именно из королевских рыцарей нес караул сегодня, однако от шушукающихся служанок, помогавших ей уложить волосы в высокую торжественную прическу, слышала, что Галлад поменялся с сиром Вильямом, чтобы смотреть на поединок брата с лучшего места, а не ютиться среди приглашенных. Был с ней и Ингфрид — почетный гость, посланник вардаари. Чем чаще он появлялся рядом с принцессой, тем снисходительнее к нему становился двор. Леди Дивона, которая недавно тряслась при мысли о жестоких островитянах, уже сладко улыбалась и поглядывала так призывно, еще немного — и начала бы мяукать, как течная кошка. Ингфрид же с искренним любопытством смотрел на усыпанную золотым песком арену, на реющие в блестящем чистом небе флаги: алая гончая и белый змей… Прикованное к нему внимание Ингфриду не нравилось. Его стражи, высокие хмурые мужчины, тоже были рядом, так что Дивона уже улыбалась им, не расстроившись из-за безразличия посла. — Вардаари устраивают поединки? — негромко спросила Блодвин. Надеялась, что рассказ о чужих обычаях ее развлечет. Отвлечет от дурных мыслей, толпившихся в голове. — Есть у нас такие ямы, в которых устраивают бои. Кто на мечах, а кто просто на кулаках, — кивнул Ингфрид. — Народ собирается посмотреть, пьет и горланит. Все как у вас, только… невежественнее, — усмехнулся он. — Приходилось побеждать? — Выходил на бой с дружинниками. С переменным успехом. Рыцари стыдились поражений, однако вардаари говорил о своих проигрышах смешливо. В глазах поблескивали искорки. Блодвин и сама догадывалась, что Ингфрид опасен как военачальник, которому подчиняется суровая дружина, но не как человек, который сам мечом размахивает. — У вас принято ставки делать? — оживившись, спросил Ингфрид. — За кого вы сегодня? Аэрон и Скеррис. Она стиснула пальцы, мечтая переломить ножку чаши. Надеялась, что никто не заметил ее побелевшие руки. Блодвин узнала о жребии слишком поздно, когда уже не вышло бы ничего подтасовать, подменить, исхитриться. Тристан объявил жребий, и изменить его не могла даже будущая королева, вынужденная смириться с этой жестокостью. Первой горячей мыслью, скакнувшей ей в голову, было то, что Служители делают это нарочно, выставляя Аэрона против лучшего клинка Афала. Однако ни Исельт, ни Моргольт не знали о ее… привязанности; знал Сол, но в его верности Блодвин не сомневалась, договор связал их кровью — накрепко. Остыв немного, она подумала, что Скеррис Нейдрвен сам все замыслил, втерся в доверие к Аэрону, увидев в нем соперника слабее. Что-то придумал, кого-то подговорил — послушники в Гнезде наверняка еще падки на золото, не лишенные человечьих слабостей. Стискивая зубы, Блодвин вспоминала, как Скеррис сражался за нее в лесу, танцевал с клинком, ничуть не оскальзываясь на гнилой листве. Смертоносный меч должен был пронзить Аэрона, а она… Она будет смотреть. И должна радоваться крови, которая за нее пролилась. «Разве ты не этого хотела? Не мечтала о жертвах в твою честь? — издевательски проухал Сол. — Эти мальчишки нужны для того, чтобы умирать. Насколько ты ценишь Аэрона, что готова поставить его выше других? Чем он заслужил?» Блодвин молчала, чувствуя, что ярость стискивает ее шею под воротником. Когда Исельт обратилась к ней с каким-то бессмысленным вопросом, Блодвин даже пропустила его мимо ушей; Моргольт ответил, негромко рассмеялся. Сверкнул улыбкой-оскалом. Не замечая, а может, притворяясь, что не замечает его резкости, Исельт премило улыбалась и с любопытством поглядывала на арену, рассчитывая на небывалое представление. Она легко поправила взметнувшийся алый подол, а Блодвин хотелось в ярости вцепиться в свою юбку и разодрать ее в клочья. Чуть сбоку Блодвин видела Камрин. Белые волосы, что колыхал ветер, притягивали взгляд. Она не стала убирать их в высокую прическу, с локонами леди выглядела свежее и моложе, что наверняка привлекало внимание юных любовников… Камрин казалась до того безмятежной, словно это не ее сын должен был выйти на арену и сразиться до смерти. Дейн сидел рядом, тревожно глядя на песок, а его мать уже мурлыкала с лордом крови. Столь уверена в победе? Наверняка. Скеррис никогда не подводил семью. В тот оборот колеса он разукрасил арену кровью, изящно поклонился в конце, словно издеваясь над восхищенными зрителями. Блодвин тогда подумала, что мальчишка с гербом дикобраза, бросивший ему вызов, сам напросился… Теперь у нее тревожно ныло под ребрами. Она не хотела видеть Аэрона с разрезом в горле, захлебывающегося на арене. Деревянные двери распахнулись, вышел Аэрон. К стыду своему, Блодвин не узнала бы его в доспехах, в шлеме, но теперь ее взгляд с жадностью прикипел к сверкающей серебряной фигуре. Скеррис показался с другой стороны, они должны были сойтись в середине. Аэрон шагал твердо, уверенно. Стремительно. Блодвин задумалась, видит ли он ее… Наверняка нет, будь она на его месте, смотрела бы только на соперника и его звериные, хищные движения. Зная, что уйдет с арены только один из них. Мечи вспыхнули, столкнулись. Блодвин следила за тем, как они сражаются, и едва могла уловить резкие выпады Скерриса. Как Аэрон успевал от них уклоняться, как видел? Дух захватывало. Блодвин впилась пальцами в подлокотники трона. Все наблюдали за будто бы танцующими рыцарями. Словно от них зависело будущее Эйриу. Когда Аэрон упал, у Блодвин что-то оборвалось внутри, сердце ухнуло вниз. Магия ныла рядом, кости дрожали в рукавах. Вырваться, спасти, помочь! Но Блодвин сидела — прямо, едва дыша. Как будто приколоченная к спинке. Когда ей казалось, что Аэрон обречен, что меч воткнется ему в шею, он вдруг ловко вскочил. Напал с новыми силами, тесня Скерриса. Яростно накинувшись на него, Аэрон придавил его к земле. Кровь шумела в ушах. Кровь хотела пролиться. «Жертва, жертва, жертва! — торжествующе кричал Сол, голос его до ужаса напоминал отрывистое воронье карканье. — Дайте крови!» Аэрон вдруг отстранился, и Блодвин чуть не завыла в голос. Дурак, какой же дурак! Руку бы ему еще протянул! В глазах помутилось. Только что избежавший смерти Аэрон носился вокруг Скерриса, уклоняясь от яростных размашистых ударов. Правая покалеченная рука безвольно повисла, но и левой Скеррис мог сражаться и ранить его! Он нападал уже отчаяннее, и зрители ревели, требуя расправы. Блодвин тоже хотелось присоединиться к хору, закричать во все горло, надорваться, охрипнуть. Скеррис упал второй раз. Меч завис над ним, угрожая. Почему-то Аэрон медлил, и Блодвин судорожно вздохнула. Она догадывалась, насколько трудно это может быть — убить друга. Она будто почувствовала, как все в Аэроне пытается оспорить это, сопротивляться. Голос Скерриса был слабым, но обостренное демоном восприятие Блодвин он разорвал напополам. «Я сдаюсь!» — звенело в ушах. Трибуны кричали, выворачивая слова наизнанку. Спорили, гремели. Небывалое — сдаться на Турнире! Позор, для лучшего клинка Афала — смерть. Смерть, даже если он не лишится головы. Блодвин и сама не поняла, как оказалась у ограждения. Оперлась, чтобы не упасть, настолько закружилась голова. Она увидела внизу Аэрона, его рыжие растрепанные волосы, растерянное бледное лицо, на котором пятнами вспыхивали веснушки. Аэрон замер, ожидая какого-то приказа, чьего-то суда. Меча у него не было, только белые руки, упрямо сжатые в кулаки. — Поединок окончен, сир Аэрон победил! — провозгласила Блодвин. Старалась, чтобы голос не сорвался на ликующий крик. Толпа выла, захлебываясь. Внизу завозились, кто-то бегал с носилками, Тристан о чем-то говорил с Аэроном, низко склонившись к нему, шептал. Блодвин видела только пятна крови на песке, до сих пор не верила, что это не кровь Аэрона — по большей части не его. Какое-то странное чувство ворочалось в груди. Неудовлетворенность? Голод? Голова все кружилась, как в тот раз, когда она надышалась над молитвенной курильницей в храме Вороньей Богини — чего-то сладкого, тяжелого, смоляно-густого. Жертва не принесла ей прежнего сладостного чувства, все казалось неправильным, как разыгранное лицедеями представление. И все же Аэрон был жив! Леди Лавена предлагала, если станет совсем уж дурно от жары, прислать слуг, чтобы они ее обмахивали. С утра это показалось Блодвин излишеством, но теперь, плавясь от солнца и от смутной радости, что Аэрон выжил, она почти жалела, что отказалась. В перерыве, объявленном между поединками, Блодвин привалилась к трону, устало сомкнула веки. Сол молчал, отчего-то затаившись, и она порадовалась, что может побыть в тишине. — Ловкий парень, тот, с собакой на гербе, — улыбнулся Ингфрид. Пробился сквозь шум еще оживленной толпы. — Кажется, народу он понравился. Агрон? — Аэрон. Мало кто может победить Скерриса, вот его и заметили, — пробормотала Блодвин, облизнула губы. Казалось, что это она только что выбралась из песка. Запах крови щекотал нос. Заманчиво. Мало кто может… Если только Скеррис этого не захочет. Что за странная мысль?.. Блодвин отхлебнула воды, постаралась выбросить это из головы. Что бы там ни было, Нейдрвен сдался, да и крови на песке было довольно — впитавшаяся, она казалась особенно темной, почти черной. Добрая, богатая жертва. На поединки Скеррис выберется нескоро, если вообще решится. Дважды проиграть никому не известному рыцарю с севера… Позор. Блодвин повернулась к Камрин. Лицо ее казалось белой мертвой маской, она сидела, слепо уставившись перед собой, и не слышала, что говорил ей Дейн, размахивающий руками. Рев рога заставил Блодвин очнуться. Уже успокоившаяся, она поглядела на новые флаги, взвившиеся в небо. Некто сир Тир Лаомайин с зайцем на гербе, сир Эньон Туайрлир с изогнутой аркой… Это, кажется, был мост, присмотреться не получилось из-за яростного ветра, трепавшего знамена. Оба с Жемчужного моря, как на подбор. Тир казался щуплым и неуверенным, особенно рядом с соперником, однако Аэрон и Скеррис доказали, что побеждает нередко не грубая сила, а ловкость и умение вымотать противника, поэтому зрители застыли в ожидании. Если кощунственные ставки и делались, теперь люди знали, как изменчива судьба. — Ставлю на высокого, — шепотом поделился Ингфрид. Ему нравилось жестокое развлечение, он оживленно придвинулся ближе, и Блодвин заметила, как придворные леди перешептываются. Хотелось назло им положить руку на лапищу Ингфрида, но Блодвин стало как-то неловко, непривычно, почти противно оттого, что она хочет прикоснуться к другому мужчине, ведь Аэрон пролил за нее кровь. «Хочу крови их обоих!» — требовательно взвился Сол. Горячая Великая кровь впитывалась в землю, и он бешено ревновал. Казалось, еще немного — и он вылетит прямо на арену, чтобы искупаться, побарахтаться в кровавых лужах. Блодвин не хотелось изрекать никаких пророчеств. Лорды побережья редко являлись ко двору, так что ей некому было сочувствовать в этом поединке, все — незнакомые лица. Она смотрела, как рыцари медленно, неумолимо сближаются. Первые взмахи казались пробными, чтобы прощупать оборону противника. — Оба без щитов, — сказал Ингфрид. — Смелые. Наши воины на бой без щитов не выходят. — Им не дают щитов, — негромко, тоскливо откликнулся сир Галлад. — Чтобы было… зрелищнее. Он сглотнул, отвернулся. Наверняка представлял, что его брату скоро выходить. На песок, который уже удобрился жертвой — пусть и не до смерти. Сказали ли рыцарям, что Скеррис сдался? Наверняка нет. Служителям нужны смерти, чтобы очередной круг замкнулся, чтобы колесо сделало оборот. А Блодвин нужна горячая кровь, чтобы изменить мир. По рокоту зрителей Блодвин угадала неуверенность. Рыцари были незнакомы столичным зрителям, что прельстились уже ежегодными турнирами, а потому от них ожидали зрелища, а не этого трепыхания. Представления во славу будущей королевы! Вздохнув, Блодвин отмахнулась от слуги, который предлагал ей яблоки и виноград. Во рту чувствовался привкус крови. Глядя на тоненькую — даже в доспехах — фигуру Тира, Блодвин невольно сочувствовала ему. Она тоже всегда была маленькой и незаметной; Мерерид называла ее тщедушной и тощей. Но если ее сила крылась в магии, поющей в костях, то для рыцаря такая хрупкость была почти что приговором. Он казался настороженным зверьком рядом со своим широкоплечим противником. Эньон двигался неторопливо. Возможно, ему мешала кольчуга. Поэтому вначале у Эньона почти не было возможности совершить быстрый выпад, столь похожий на укус змеи. Тир попытался ударить по ноге, но оступился и сам едва не упал. — Вы своему господину присматриваете рыцаря, Арнве? — спросила Исельт с невинной улыбкой. Отчего-то Блодвин не сомневалась, что та тоже вскрыла притворство Ингфрида и угадала в нем самого ярла, правителя островов. — Так внимательно следите за боями! — Боюсь, у моего ярла уже есть верный воин, миледи. Рикка, его… форинг, правая рука. — Женщина? — ахнула леди Дивона и натужно рассмеялась. — Странные обычаи! Женщина-рыцарь. Иден-Идонна, таинственный защитник ее матери. Времени не хватало обдумать это, но вот снова… Блодвин тихо прислушивалась к их разговору ни о чем: Ингфрид охотно рассказывал, как женщины из его родного селения всегда затыкали за пояс мужчин, когда состязались в силе, а леди ахали и поражались. Для Ингфрида женщина с оружием не была чем-то удивительным, и Блодвин тоже начинала думать, что запрет на рыцарство в Эйриу был не более чем умелой выдумкой, чтобы заставить леди Великой крови сидеть в замках и порождать как можно больше наследников, а не рисковать собой… в схватках с теми же вардаари. И все-таки… Идонна как-то обманула всех и прокралась на Турнир, сумела выиграть в поединках и заслужить право называться лучшим рыцарем Эйриу. Блодвин слышала рассказы о том, как она засветила глаза противнику и обезглавила его. Не сила, но ловкость… И все же рассказ не сходился. Нитки распарывались прямо на глазах, обнажая что-то… Что-то тайное, а Блодвин любила тайны. Она не сомневалась, что Служители пристально следят за Турниром, чтобы никто посторонний, ненужный в него не вмешался. Нет, они наверняка знали… Не могли же они протащить девушку в рыцари, только чтобы совершить то жуткое покушение с вардаари, в которое сир Иден-Идонна не вмешался? Слишком уж много мороки ради одной смерти, даже смерти королевы. Ей нужно было проверить книги. Пальцы покалывало от нетерпения, хотелось прикоснуться к страницам. Как звали рыцаря ее бабки? Как звали их всех? Сначала… Сначала был Артур Пендрагон, а кто был рыцарем при нем? История не сохранила его имени, только зыбкую легенду. Или, вернее, ее имени? «Ничего не хочешь мне сказать?» — позвала она Сола. «Ах, мы не были знакомы с сиром Иденом!» — с притворным расстройством провозгласил Сол. Даже без дрянных стишков! Тем временем Эньон бил редко, но с силой. Так ударил, что Тира снесло прочь, протащило по песку. Каким-то чудом тот успел подобраться, не распластался. Пытался кинуться снизу вверх, но Эньон суровым тычком в грудь уложил мальчишку наземь снова. Нагрудник загремел. Его движения были медленными и сосредоточенными, словно он боялся ошибиться. Тир извивался отчаянно, но не сдавался. Впился в ногу Эньона; Блодвин плохо было видно, он она догадалась, что Тир вцепился латной перчаткой под колено, дернул. Потеряв равновесие, Эньон взмахнул руками, меч лязгнул по боку Тира. Ранил? Ликующий Сол завыл. Кровь разлилась по песку. Море. Красное-красное море, плескающееся под веками. Соленое, как слезы. Кровь заливала арену, и Тир кричал — долго, бесконечно, пока дыхание не закончилось. Эньон отступил от затихшего противника. Когда он уже воздел меч, торжествуя, Тир вдруг бросился. В отчаянии пытаясь уволочь, утащить за собой в чертоги Мор’реин. Пробитый бок тек кровью, меч полоснул Эньона по руке. Почти испуганный, Эньон попытался отпихнуть его прочь. Кто-то в первых рядах отчаянно заголосил, будто надеялся, что стражники кинутся разнимать сцепившихся рыцарей. Но тех оставили вдвоем — сражаться, катаясь по земле, грязных, рычащих, как животные. Тир проигрывал: и из-за худосочности, и из-за кровящей раны. Подмяв его, Эньон тяжелой перчаткой ударил несколько раз по шлему, пока голова не стала безвольно мотаться, нашарил рядом меч… Блодвин слышала, как шуршит песок. Быстрыми мощными ударами Эньон бил по шее Тира, пока не расколотил звенья кольчужного воротника. Удар, еще удар. Хлюпанье крови. Когда, пошатываясь, Эньон поднялся, вокруг головы у Тира растекалось красное облако. Все шире и шире. Могло ли оно залить всю арену? Казалось, рыцарь не слышал объявленной победы, он побрел прочь, спотыкаясь. Блодвин проводила его долгим рассеянным взглядом; когда она встретилась глазами с Эньоном случайно, ее словно окатило чем-то горячим. Но не приятным, как от касания Аэрона, а резко, как кошку, обваренную кипятком при кухне. Может, это было безумие? Этой жестокости и хотела Воронья Богиня? Блодвин прищурилась, рассматривая кровавые пятна. Что-то довольно урчало — там, внутри земли, под городом, древний зверь, напоенный сполна. А может, это у нее рокотало сердце? Кровь, пролитая в честь ее восхождения, да, так и должно быть! Оживленные зрители шуршали, ожидая следующий поединок; Блодвин ради интереса спросила у леди Лавены, кто сразится теперь, хотя она еще слышала предсмертный хрип Тира. Сол смаковал его, и удовольствие невольно разлилось и в ее душе. Перед глазами мелькали странные картины: переломанные кости, рваная плоть, суровые серые камни. Блодвин знала этот древний круг, к северу от Афала. Именно там должны были сражаться двое избранных рыцарей перед самой ее коронацией. Но вот — кто именно? Она видела мелькающие темные тени, гибкие, хищные, однако никак не могла различить лиц. Они сгладились, как галька на берегу. Про семью Бедвира, Каймбелах, Блодвин слышала — старый купеческий род, древний, торговавший еще в те времена, когда Артур собирал земли Эйриу. На гербе была пушистая белка — не с их ли шкурок начинала эта семья? В ратном деле они никогда не были знамениты. Смутно Блодвин помнила старшего сына, приезжавшего ко двору несколько оборотов колеса назад. Высокий, как жердь, с ясными синими глазами, в которых загадочно поблескивало что-то. Он выступал на турнире, схлестнулся с одним из многочисленных кузенов Скерриса, а потому — выжил. Неужели семья посчитала, что Харайд слишком стар для Турнира, и тогда они отправили этого неопытного юнца? А вот Хельди Валейни с гербом кошки, противник Бедвира, был на слуху у придворных дам. Как всегда — жених дочки кузины брата. С такими связями только по книгам и разбираться. Бедвир шел медленно, как на казнь. Хельди приближался, поигрывая мечом. В нем Блодвин видела какой-то бешеный азарт, вызов судьбе и всем, кто пришел поглазеть на убийство. Мгновения застыли, время не двигалось. Почудилось, Бедвир хочет сбежать, но он застыл. Он хотя бы решил отважно взглянуть в глаза смерти. И вдруг он ударил. Дважды. Очень быстро и точно, просто невероятно быстро. Хельди стремительно отбил клинок. В ответ ударил — слева направо, чуть сбоку. Бледное лезвие взвилось перед лицом Бедвира, сверкнуло и обрушилось. Блодвин казалось, что меч рассек его пополам, перебив позвоночник, но он только резанул в боку. Хотя и нетвердо, Бедвир сумел выставить клинок, защищаясь. Хельди бросился на противника, широко замахнулся. Бедвир отпрыгнул в сторону, он бегал и бегал, несмотря на рев зрителей. «Сражайся, трус! — взвился Сол, вторя толпе. — Больше крови!» Хельди, кидаясь за вертким юношей, казался раззадоренным гончим псом, который вот-вот настигнет дичь… Но он вдруг оступился, поспешил или соскользнул по песку. Ухнул, припал на одно колено. И тогда Бедвир вдруг ударил. Со всей силы врезался в бок, вбил меч под нагрудник, налег на рукоять. Блодвин показалось, что она слышит скрежет металла по костям. Заныло в животе, когда она представила, как острый меч впивается в тело и терзает спутанные внутренности, все режет и режет… Зрители ликовали. Бедвир казался Блодвин растерянным, удивленным. Он выдернул клинок из раны, заставив Хельди болезненно вздрогнуть в последний раз, посмотрел на потеки крови на своем мече, невразумительно махнул им, пытался отряхнуть. Наклонился к противнику, будто хотел услышать его последние слова… или удостовериться, что под шлемом глухо, что дыхание затихло навсегда. — Бедный мальчик, такой испуганный, — протянула Исельт, глядя на растерянного Бедвира, которого чествовали всем Афалом. Что-то хищное было в голосе леди. Бедвир все еще вцеплялся в меч, будто боялся, что Хельди восстанет и кинется, чтобы разодрать его. Леди говорили, квохтали, переживали за хрупкого юношу. Блодвин поддакнула, посочувствовала, заработала несколько хитрых взглядов украдкой. Придворные пытались угадать, кому из рыцарей Блодвин благоволит, но она лишь загадочно вздыхала и пожимала плечами, ссылаясь на судьбу. В суматохе Турнира они даже не заметили, а может, побоялись обратить внимание, что рыцарей Блодвин отдает року, судьбе, а не власти Мор’реин. К последнему поединку зрители могли и заскучать, тем более, перерывы между ними длились неимоверно долго, чтобы слуги успели прибрать арену после очередной расправы. Но Служители все-таки кое-что понимали в зрелищах, а потому последними должны были драться Тарин Ллеоурга и Невилл Драммонд. Сир Галлад, казалось, хотел выколоть себе глаза, но не смотреть на расправу над братом. Отворачивался от арены, путался взглядом в драгоценностях придворных, в жемчужных нитках, что стали носить вслед за Блодвин. Это было неприлично, но сир Галлад, уже сотню раз пожалевший о своем любопытстве, не думал о правилах. Блодвин молчала, хотя видела его мучения. Что она могла сделать? Предложить ему выйти на бой вместо брата? Бред. Бред и скандал. — Там ведь ваш жених? — с любопытством спросил вардаари. Лев уже скалился на знамени. — Какой он? Жаль, я не смог с ним познакомиться. Блодвин пожала плечами. Она и сама не сказала бы, каков Тарин. Он казался ей напыщенным дураком, который слишком много о себе думает, но многие были такими, даже хуже, и ей не на что было жаловаться. Но она снова думала про Аэрона, про его честность, иногда граничащую с наивностью, про зеленые яркие глаза… — Нас сговорили, еще когда мы были в колыбели. Друиды и королевские советники вычисляли лучшего жениха для будущей королевы… — Блодвин усмехнулась. Когда-то такой подход казался ей потрясающе разумным, чтобы не испортить королевскую линию бедной кровью, однако теперь… что ж, иногда жизнь хороша неожиданностями. — Когда его впервые представили мне, он был сопливым мальчишкой, который хвастался подвигами, которых не совершал. Наслушался сказок няньки и решил, что он победил дракона, расправился со злым колдуном и завоевал страну. — И вы ему не поверили? — Ну, если бы он принес голову дракона в доказательство… тогда бы мы поговорили, — улыбнулась Блодвин. — Теперь у него есть шанс доказать свою смелость. Когда она взглянула на арену, отнюдь не Тарин в знакомом золоченом доспехе притянул ее взгляд. Невилл двигался как-то рвано, будто сорваться боялся. Сила переполняла его, и Блодвин почувствовала дикое биение магии в нем. Солнечный свет заливал юного рыцаря, но было еще что-то, что вырывалось изнутри, за границы его тела. Видел ли это Тарин? Чувствовал ли? Будто решив покончить с натянувшимся нетерпением скорее, Тарин ударил быстро. Мечи столкнулись, они обменялись ударами. Все поединки начинались с такого настороженного разогрева. — Он, кажется, ранен, — заметил Ингфрид. — Руку держит чуть позади. Не рискует. Подивившись его наблюдательности, Блодвин кивнула. Она привыкла смотреть сквозь Тарина, как сквозь призрак. Но теперь она могла увидеть его — достойного рыцаря, решившего сразиться за нее, как в древних легендах. Другие мечтали бы об отважном женихе; «Самодур», — хором подумали Блодвин и Сол. Демон расхохотался пьяным, увлеченным смехом. Он наслаждался кровью и страданиями, и в сердце Блодвин не оставалось жалости. Тарин сам избрал свою судьбу, так пусть платит кровью. Невилл отбивался, и вот что-то вырвалось, хлестнуло Тарина порывом ветра. Он отлетел в сторону, помотал головой, стараясь избавиться от звона в ушах. По быстрым, нервным движениям Невилла Блодвин поняла, что он и сам не понимает, что делает. Оглянулась на сира Галлада, но его брат казался таким же изумленным. И совсем немного — обнадеженным. Могли ли крупицы магии, оставшиеся в крови их рода, так вспыхнуть теперь, когда мир нуждался в новых богах? Отозваться на биение магии в глубинах земли? Теперь Невилл двигался с быстротой и ловкостью, которые невозможно было ожидать от юного рыцаря. В его движениях была уверенность, словно им управляла сама магия; он был лишь мальчишкой, отдавшимся великому грохочущему течению. В нем запросто можно было потерять себя… И все же Тарин отразил удар Невилла, отвел его меч в сторону, хотя раненое плечо мешало. Даже сила магии не могла сравниться с идеальной выучкой и его чувством ритма. Тарин понимал, что ему нужно держаться настороже, не рисковал, не наглел, как Скеррис или Хельди. Их клинки сталкивались и искрились. Чистый, звонкий, упоенный звук. Невилл рванулся, воля магии в нем горела столь ярко, что Тарин как будто был пленен этой силой. Но все же не отступил, продолжая понемногу загонять противника. Битва продолжалась, мечи сталкивались с такой силой, что казалось, песок под ними дрожит. Что-то волнующее билось там, куда обычный человек не способен заглянуть. Тарину удалось толкнуть Невилла на орошенный кровью песок, и тогда он опять взмахнул мечом, зловеще сверкнувшим, но его клинок оставил лишь глубокую вмятину в наплечнике — Невилл извернулся, пытаясь спастись. Не мальчишка, а красноглазый змей — маленький, неядовитый, безвредный. Такого легко убить. Блодвин сочувственно покачала головой, когда озверевший от жаркого боя Тарин резким движением вогнал меч глубже, пронзив кольчугу на плече… Сол голосил, упиваясь чужой болью. Внезапно внизу полыхнуло — ярко, до слез, до цветных кругов перед глазами. Когда Блодвин проморгалась, то увидела, что меч Тарина разлетелся на зазубренные части. Он успел заслониться от режущих обломков, они бряцали о латы… В руке у него осталась только рукоять с нелепым обрубком меча. Невилл не упустил шанс: накинулся на него. Первый удар Тарин заполошно попытался отбить, но клинок Невилла соскользнул, врезал ему по латной перчатке. Тарин завыл от пробившей раненую руку боли. Блодвин различила испуганный вскрик — и скрежет стали. — Я сда… Меч Невилла полыхнул в солнечном свете и вцепился ему в шею, не дав договорить. Тарин завалился, но меч застрял в кольчуге на шее, не перерубил. Бурлящая кровь хлестнула на песок. Невилл наклонился, налег на меч и довершил дело, перерубив хрустнувшие позвонки. Блодвин и сама не заметила, как вскочила. Голова Тарина покатилась по песку, и Блодвин порадовалась, что не видит его глаз. Глаза, которые, как она и хотела, закрылись навсегда. Но… не так. Не так! Оглянувшись, Блодвин наткнулась на сира Галлада, который ликующе, так широко и искренне улыбался. Его брат, весь дрожа, стоял на арене, омываемый ревом толпы.***
— Позвольте, — сказала Блодвин слугам. — Позаботьтесь пока что о других, я бы хотела попрощаться. Ее пропустили; она только поймала несколько прилипчивых любопытных взглядов. Мрачную принцессу, отягощенную горем по убитому жениху, не стали тревожить, отвлекать. Она прошла к носилкам, на которых лежал Тарин. Тело, закованное в кольчугу, с золоченым нагрудником. Голова — отдельно, волосы слиплись от крови, глаза закрыты. Над ним скорбно застыл отец. Обычно лицо его лучилось каким-то боевым задором, но теперь потухло. Даже усы казались помятыми. Рядом с ним в странном оцепенении замерла пухлая, всегда тихая леди Анаид Ллеоурга. Она мяла ладонь невысокой девочки, такой же кудрявой, как Тарин, тихо всхлипывала и подвывала. Высокий белобрысый брат Тарина, Глейн, был непривычно молчаливым. Не думал ли он, что должен лежать здесь вместо брата? Если бы не самоубийственный порыв Тарина… Блодвин ничего не сказала, лишь кивнула. Леди Анаид совсем разрыдалась, и дети отвели ее в сторону. В этой тесной и душной комнате, похожей на стражницкую караулку, запах крови казался особенно отчетливым, и Блодвин невольно облизала губы. Она оглянулась на тень, стлавшуюся по стене рядом с матерью Тарина. Сол довольно рокотал, хлебая чужое горе. — Наверное, это моя вина, — сказал сир Клайд. На заседаниях Совета Блодвин привыкла к тому, что тот всегда находит слова, но теперь он путался и кусал губы, как мальчишка. — Знаете, это так глупо! Я написал целый трактат о бое на мечах, но своего сына не смог научить!.. Он промокнул глаза рукавом. Блодвин молчала, отвернувшись. Ей тоже стало жаль Тарина: какая глупая и бессмысленная смерть! Вместе с ним из ее будущей жизни пропала обреченная определенность, и Блодвин пока что не знала, радоваться ей избавлению от жениха или тревожиться оттого, что она сделалась самой завидной невестой в Эйриу. Да, она задумывалась о том, чтобы избавиться от супруга, если он будет слишком назойлив; но то она решила бы сама, а теперь Тарин выскользнул из ее цепких пальцев и достался холодным и далеким чертогам Мор’реин. Как и с рыцарем в лесу, Блодвин не чувствовала присутствия его души. — Тарин достойно сражался, — сказала она сиру Клайду, совладав со словами. — И если бы не колдовство семьи Драммонд… Да, всего лишь ошибка… Тарина запомнят как отважного рыцаря, который сражался во имя короны. Он был храбрее многих. На Турнир мало кто идет по доброй воле, — губы Блодвин сложились в печальную улыбку. — Спасибо, принцесса. Я… мы дадим вам время проститься, — проговорил сир Клайд. Вероятно, ему уже невыносимо было стоять рядом с трупом своего сына. Они не привыкли к этому, мертвецов сжигали на кострах, поэтому его недвижимое тело казалось таким странным, неправильным. Дверь за ее спиной скрипнула и затворилась. Слышались прерывистые всхлипывания леди Анаид и тонкий голосок девочки, пытавшейся успокоить мать. Они все удалялись… делались все дальше и бессмысленнее. Блодвин поглядела на Тарина и усмехнулась: кто бы мог подумать, что в этот час они окажутся вдвоем. Они никогда не говорили начистоту. Рассуждали о погоде, о последних новостях. В детстве — о сказках, ведь что еще могут обсуждать дети, даже благородных кровей? Все, что их связывало, — это кровь. Кровь, которую он пролил во имя нее. — Ты говорил о жертве, чтобы стать… богом, — прошептала Блодвин. Сол отделился от стены, как ожившая тень, оказался рядом. От него пахло зловещей лесной ночью, перегноем у корней, мокрой землей, смертным прахом. Всем тем, что было знакомо Блодвин по ночным прогулкам к руинам Ушедших. — Цена уплачена? — Жертва — это то, что ты выдираешь из сердца, — пропел Сол, улыбаясь. — Разве этот мальчишка что-то значил? — Тогда почему мне так… пусто? — вздохнула Блодвин. — А-а, слабые человечьи сердца: они такие сладкие на вкус, но так глупо чувствуют, так заставляют вас страдать. Ничего, он забудется, — пообещал Сол, коснулся ее плеча. — Ты и сама не заметишь, как он исчезнет. Тарин был частью ее жизни, сколько она себя помнила. Неотвратимой — поэтому она злилась и не принимала его, даже когда Тарин пытался понравиться. Но все же Блодвин знала, что ее судьба предрешена, и эта уверенность была по-своему приятной. Не нужно беспокоиться о мужчинах, не нужно думать о… Так уж она и не думала. Пока не встретила одного рыжего рыцаря. Мысль об Аэроне казалась какой-то неправильной, преступной, когда она стояла над остывающим телом своего жениха, но все же Блодвин почувствовала странную легкость. Она могла выбирать. Могла… Не значит ли этот выбор, что на алтарь новой богини придется первым положить ее Аэрона? — Все же он стал твоим, как и хотел, — с холодным, как зимняя ночь, безразличием бросил Согхалас. Поправил на голове Тарина выбившуюся прядь, слипшуюся от крови. Демон будто украшал его к свадьбе; Блодвин усмехнулась, но во рту было сухо, горько. — Его кровь дает нам силу. Ты ведь слышишь, как она поет? Жаль, он не увидит тебя, сидящей на костяном троне. На троне богов, — мечтательно прижмурился Сол. Снова замелькало: словно картинки на обломках клинка, того самого меча, что подвел Тарина. Блодвин видела эти осколки, улавливала частями: запах крови, железный, густой, черный трон, будто высеченный из цельного холодного камня. Чьи это были воспоминания? Был ли Сол достаточно стар, чтобы застать Мор’реин?.. Застать ее еще человеком. Блодвин постаралась уцепиться за эти воспоминания, вытянуть из них ответы. Если Сол не хотел говорить, она найдет их сама! Вокруг шуршало что-то, птичьи перья, птичьи крылья, взрезающие ночное черное небо. А может, в этом месте и не было никогда неба, только бесконечная тьма. Ненадолго показалось, что Блодвин видит себя. Мечту, сон, пророческое видение? Потом она пригляделась, угадывая что-то иное, незнакомое. Глаза не синие — скорее серые, стальные; локоны, более кудрявые, чем у нее, роскошные, мягкие. Отметина шрама на щеке. Но все же Блодвин безошибочно угадывала в ней свои черты, черты своей матери, и ее матери, и десятков их матерей… И черты Вороньих Матерей, искаженные хворью, тоже. Мор’реин Пендрагон? Это имя никогда не встречалось Блодвин ни в книгах с легендами, больше похожих на детские сказки, ни в исторических хрониках. Но все же, единожды увидев ее, Блодвин знала это совершенно точно, как ребенок узнает свою мать в толпе пестрых взрослых. Они были похожи острыми скулами и выраженной худобой. Пожалуй, так Блодвин представляла свою мать, вот только портрет в галерее был мягче, с нежными трепетными губами и розовым румянцем. Мор’реин выглядела так, будто могла бы перегрызть кому-нибудь горло. Бледная, резкая. Словно выточенная из кости. Растерянно Блодвин посмотрела на голову Тарина, как будто хотела, чтобы тот подтвердил, что она под влиянием демона не сошла с ума. Голова, что неудивительно, молчала. Блодвин снисходительно усмехнулась, отвернулась. Сол исчез, превратился в кляксовую тень на стене, будто возле нее убили кого-то. Наружу Блодвин вышла в странном волнении. Чуть не столкнулась со слугой, который несся куда-то с кувшином воды, что несколько охладило ее пыл. Жизнь продолжалась; она никому не могла раскрыть тайну. И дворец, и Эйриу продолжать жить, суеверно молиться Мор’реин, потому что та смогла завоевать себе не просто власть — вечное королевство. Королевы сменяли друг друга. Они ничего не значили. Истинной королевой всегда оставалась Мор’реин Пендрагон. Знание выжигало Блодвин изнутри, ей нужно было выплеснуть его, рассказать… Аэрону она могла сказать. Она знала, что может доверить рыцарю любые тайны. Блодвин тихо улыбнулась. Им нужно было увидеться как можно скорее — хотя бы ради того, чтобы она сказала, как он хорош был в бою, когда проливал кровь во имя нее.