В эту ночь никто не отваживался оставаться один. Они надевали маски, чтобы не быть узнанными злыми духами, танцевали и пели, устраивали пиры и веселились. Это значило, что они еще живы. Тайны и обряды Ушедших, друид Ангус
— Рон? Э-э, Рона, просыпайся! Скеррис очнулся. Он у Йоргена… С глухим стоном Рона продрала глаза и уставилась на склонившегося к ней Тристана. Прямо как в той сказке про принцессу, уколовшуюся веретеном, чтоб ее… Образ рыцаря расплывался в мутном унылом утре. Съежившись, Рона лежала, укутанная в одеяло, и выглядела наверняка жалко, как замерзший щенок. Она сначала в толк не могла взять, почему это Тристан оказался в ее шатре и почему о радостной новости не явился сообщить Гвинн — и не было ли тут какой-то ловушки. Но сообразила, что Гвинн провел ночь на постоялом дворе, а вот Тристан… Неужели побеспокоился о Скеррисе и остался следить за ним? Не тратя время зря, Рона вскочила с постели, кое-как переоделась в свежую рубаху, натянула штаны (Тристан отвернулся так, словно увидеть голую леди было величайшим преступлением), пригладила всклокоченные волосы. Рона устало терла глаза, быстро шагая привычным путем к лекарскому черному шатру; она обогнала Тристана, но провожатые ей не требовались. Быстрее. Но не так быстро, чтобы перебудить весь небольшой лагерь. Около шатра Рона увидела околачивающегося Невилла. — За настойкой пришел? — окликнула Рона мальчишку. Тот безрадостно кивнул. Приходилось пить отвар, который немного усмирял магию, чтобы та не выжгла кровь Невилла изнутри. Что это за сила такая, от которой тебя надо охранять?.. Рона сочувственно вздохнула, улыбнулась Невиллу и просочилась в шатер. Йорген не любил, когда к нему являлись без приглашения, но сейчас он только покачал головой, показывая, что заметил ее. На кровати, где когда-то лежал Джанет, сидел Скеррис. Сгорбился, уставился куда-то под ноги. Он тоже закутался в одеяло, накинул его на плечи, как плащ. Под одеялом Рона видела рубаху с простенькой вышивкой — она сама Кера переодевала. В шатре Йоргена всегда было темно, лекарь не любил яркий свет — привык к подвальной полутьме. Это неприятно напомнило Роне о тяжелом ощущении от подземелья Ушедших. К ней Скеррис даже не повернулся, на лицо падала густая тень, не дававшая рассмотреть его сшитую глазницу. Да Рона и не хотела видеть ее лишний раз. — Кер? — позвала Рона. Первой шагнула навстречу, но побоялась прикоснуться к острому худому плечу, чтобы не причинить боль. С этого бока можно было притвориться, что все по-старому. Что его рука на месте. — Как… как ты? Болит? — жалобно спросила она, вновь вспомнив, как нож полосовал кожу. Гнилое мясо. — Блядь, Кер, прости. Я не хотела делать тебе больно! Я… я так рада, что ты жив! Ну что ты молчишь, а? Но Скеррис не отвечал. Рона в растерянности оглянулась на Йоргена, который размеренно возился со своими травами, перебирал, бросил что-то в исходившую паром воду, чтобы настоялись. Рона уловила кисловатый запах шиповника. Скеррис глядел как раз на лекаря, как будто движения тонких бледных рук, напоминавших паучьи лапы, его чем-то увлекали. И совсем не хотел смотреть на Рону. — Он… говорит? — спросила она, сгорая от стыда. Йорген хмыкнул. Рона нахмурилась; она слышала деревенские россказни про мужика, который однажды ночь провел в лесу, под конец осени, под Самайн, как теперь понимала Рона. Он вернулся заикой, весь седой, и так не сумел объяснить, что такого увидел между деревьев. Может, и Скеррис, возвратившийся из когтистых объятий Вороньей Богини… А седым он всегда был. — Говорит. Спросил, сколько дней пролежал. Теперь молчит, — усмехнулся Йорген. Спокойствие лекаря Рону совсем выводило из себя, поэтому она поспешила отвернуться от него и возмущенно уставилась на Кера. — У нас был уговор, — пробормотал Скеррис бледными губами. — У нас был гейс. Ты должна была меня убить. — Я!.. Да я не хотела тебя убивать, ты меня никогда не спрашивал, хочу я или нет! — возмутилась Рона. Говорила задушенным шепотом, памятуя о Невилле, который ошивался где-то рядом. Ей хотелось закричать во все горло. Громко, чтобы клятая Воронья Богиня услышала. — Кер, мы ведь нашли способ! Тебе не обязательно умирать! — Ты нарушила уговор, — снова повторил он, неотвратимо, тяжело, и отвернулся. Как будто она была ему чужая. Рона стиснула зубы, чтобы не разреветься. И все равно глаза обожгло яростью. Не божественное пламя, всего лишь злые горячие слезы. Она такого отчаяния не чувствовала, когда оказалась напротив рычащего ящера, когда Ивору снесло голову. Только этой ночью, когда Блодвин вдруг, оказалось, утаивала от нее и демона, и свою магию. А теперь и Скеррис отказывался от нее, не доверял ей. Чтобы не разрыдаться прямо перед ним, чтобы не просить униженно, лишь бы он подумал, понял, представил себя на ее месте, Рона сухо кивнула Йоргену, что внимательно, с въевшейся в губы насмешкой наблюдал за ней. Для него это, похоже, было всего лишь развлечением; откуда лекарю, прятавшемуся от жизни в подвале Гнезда, знать о том, каково кем-то дорожить больше жизни? Рону будто обухом топора по голове ударили, она просто вышла из шатра. Холодный осенний ветер пощечиной хлестнул ее. Накрапывал унылый дождик, было мокро. Скеррис так ничего и не сказал. Она недолго стояла, спиной чувствуя колебания ткани, но он ее не окликнул.***
С Гвинном Скеррис тоже не заговорил, дичился его, как будто не помнил. Последние дни перед боем он наверняка провел как в тумане, а потому Гвинн с разочарованием рассказывал, как тот односложно отвечал что-то: больно, но терпимо; хочется крови, но кидаться не станет. Ничего нового. И все же Роне даже этого короткого разговора не досталось, и она сидела на сундуке, сердито нахохлившись. Дорогие одежды для пира, которые притащил Гвинн, ее ничуть не порадовали. — Ты точно кого-то обокрал. Скажешь, это тоже твои вещи? — без особого воодушевления спросила Рона. Она все никак не могла позабыть прославившийся в городе серебряный доспех. Но и разложенный перед ней алый кафтан был достоин не иначе как принца. Или самого короля… Рона вздохнула. — У Тристана одолжил. Он мне сам жаловался, что ему деньги девать некуда… Ты не представляешь, насколько правильное одеяние важно при дворе! — Тряпки, — скривилась Рона. — Конечно, самое важное в жизни. Выбирал кафтан наверняка Гвинн, подобрал цвет такой яркий, насыщенный, как гончая на их гербе. Теперь, помня скрежещущий голос демона, Рона видела этого пса с хищно оскаленной мордой, с окровавленной жадной пастью. Гончие, охотники за сидами. Дикая охота Мор’реин. Не хотелось даже вспоминать… Рона рывком поднялась с сундука. Плечи кафтана были расшиты узорочьем, тонким серебряным шитьем, а рубаха была белой, как снег. Рона считала штаны гораздо удобнее юбок, чтобы носиться по лесу, кататься верхом или даже драться. Поначалу Гвинн не жаловал привычку Роны надевать обычные крестьянские порты, одолженные у Деррека, но потом все же признал: случись что, в штанах Рона убежит скорее. Мало ли, что может встретиться в глухом северном лесу, там и дикие звери, и лихие люди, и нечто древнее, что делало из мужиков заик. Но все же, несмотря на неоспоримое удобство штанов, Рона любила праздничные расшитые юбки. Они взвивались, как крылья ярких волшебных птиц. Она танцевала — конечно же, с Дерреком, — и жалела даже теперь, что не может надеть красивое платье. Но раз уж надо было притворяться… — Тебе не обязательно туда идти, — сказала Рона, вспомнив, с каким неудовольствием Гвинн говорил о леди и лордах Афала. Боялась, как бы и правда не стали смеяться за спиной… Нет, не посмели бы! Он ведь дядя Серебряного рыцаря. — Я тебя одну там не брошу, — улыбнулся Гвинн. — Растеряешься еще. И держись подальше от молодых леди, как бы не обязали жениться. Рона хмыкнула. Не хотелось ей смотреть ни на кого, кроме Блодвин. Несмотря на обиду, на недоверие, ей не терпелось встретиться с принцессой. Увидеть ее не таящейся в лесу, а хозяйкой собственного белокаменного, волшебного замка — теперь, когда роща облетела, замок был самым сказочным местом в Афале. Обычно Рона старалась не думать об этом, проще было отвлечься на насущные дела, но теперь ей отчетливо представилась Блодвин в окружении величественных придворных дам, высокий трон, кланяющиеся ей статные рыцари… Блодвин прекрасно смотрелась бы в короне. А насколько Рона будет уместно смотреться на этом пиру? Но отступать было некуда. Сначала Рона не хотела идти, слишком разбитой чувствовала себя после размолвки с Блодвин и этой утренней встречи со Скеррисом. Подумав, Рона решила, что праздник ее отвлечет. Лучше, чем без дела слоняться по роще… можно наткнуться на Скерриса. Этого, чужого, мрачного, что даже смотреть на нее не хотел. Скеррису, конечно, не пришло приглашение. Рона помогла Гвинну взобраться в седло подведенной лошади, придержала стремя. Отец сердито прошипел что-то сквозь зубы, когда неудачно подогнул колено, но бережно погладил рыжего коня по шелковистой длинной гриве. Тот щурил большой черный глаз, похожий на агат. Рона потрепала его по шее и быстро взобралась в седло своего скромного гнедого коника, с которым уже успела свыкнуться. Куда удобнее было бы пройтись пешком, но Гвинн будто опасался чего-то. Неужели придется срочно скакать?.. Но от кого? Рона мягко толкнула коня пятками по бокам. Слуга, мальчишка, когда-то провожавший ее в рощу, махал рукой на прощание. По пути, чтобы занять себя, Рона попросила рассказать ей о правилах королевского пира. Наверняка это не походило на северные пьянки, куда приглашалась даже немногочисленная дворня. Старые растолстевшие собаки лаяли, бегая за Роной, которая размахивала куриной ножкой, насаженной на кинжал, капая янтарным соком на пол… Все смеялись, завывала волынка. На королевском пиру Рона и не знала, как держаться. Тем более — теперь, когда она была рыцарем. — Все не так уж иначе. Длинный стол — нам укажут, куда сесть, не волнуйся. Во главе — конечно, королевская семья, а дальше уже леди и лорды крови. Угощения, вина… Музыкантов наверняка пригласили самых известных, да еще сказителей, киварвитов. А в конце вечера — танцы. Кто пожелает, может встать из-за стола… Мне это, к счастью, не грозит. — А если я хочу кого-то пригласить? — полюбопытствовала Рона. — О, нет. Это леди дозволяет рыцарю приблизиться, чтобы станцевать с ней. Есть множество знаков… скажем, подать ей вино. Приличия требуют сначала отпить из чаши, чтобы доказать чистоту своих намерений… — Гвинн вырвался из воспоминаний прошлого, оглянулся на нее, сообразив, что Рона хочет пригласить именно принцессу. — У Блодвин наверняка отбоя не будет от желающих потанцевать. Но это она выбирает. Эта традиция наверняка очень нравилась Блодвин. Рона хмыкнула, украдкой улыбнувшись. Не представляла, каково будет кружить Блодвин в танце на глазах у всех… Если только она согласится. Нехорошее предчувствие щекотало Роне загривок, как лезвие клинка, но она смотрела на белые, чистые шпили и хотела верить во что-то… Она впервые подумала, насколько же эти шпили напоминали кости. Сегодня улицы были тихи, никто не приветствовал их воем и восхищенными криками, как было по пути на арену. Несколько горожан оглянулись, да так и застыли, глядя, как закатное яркое солнце перебирает рыжие пряди. Рона подняла руку, взмахнула, приветствуя их. Отвернулась, отчасти из-за вины: они ждали героя, настоящего Серебряного рыцаря, а она… Что ж, может, эти люди порадуются хотя бы немного. Когда королевские ворота остались позади, Рона успокоилась. Здесь уже царило оживление, бегали слуги. Прямо перед ними, тяжело переваливаясь, проехала упряжка, тащившая карету… Настоящая колымага, но семья, явившаяся на пир, решила, что не пристало им ехать конными. Конюшие суетились, стараясь, чтобы на въезде не появился затор из ржущих лошадей и бранящихся всадников. И Эньон, и Брианна уехали вперед них, а за Невиллом и вовсе прибыл человек от его семьи, и Рона была рада, что не столкнется с ними нос к носу так скоро. Вокруг мелькали гербы. Даже не попонах лошадей, на расхлябанной дверце кареты. — Гордецы! Представь, как они радуются, что принцесса разослала личные приглашения, — вздохнул Гвинн, хромая по лестнице, ведущей к главному — парадному — входу во дворец. Поднимались они медленно, и Рона неспешно шла рядом, глядя на обгонявших их женщин в длинных изысканных платьях и мужчин — все при оружии. — Блядство, я и не помнил, что здесь столько лестниц! — пожаловался Гвинн. — Держись, немного осталось, — вздохнула Рона, взяла его под локоть, позволив опереться. Обычно Гвинн зарычал бы и отмахнулся, но перед лицом белокаменного дворца смирил собственную гордость. Рона никуда не торопилась, а потому к распахнутым замковым воротам они поднялись одними из последних. Растерянно оглянувшись, Рона подумала было спросить дорогу у стражников, которые стояли неподвижно, как пустые доспехи, когда им навстречу выпорхнула девушка в простом зеленом платье. — Лорд Гвинн, сир Аэрон! — улыбнувшись, приветствовала их служанка. Склонив голову, она почтительно сказала: — Следуйте за мной, гости уже собираются. Меня зовут Бретта. Если что-то понадобится, можете обращаться ко мне, — лукаво улыбнулась она. Рона этой улыбки совсем не поняла, но важно кивнула. Гвинн многозначительно хмыкнул. Забежавшая чуть вперед Бретта приостановилась, чтобы он мог нагнать ее, и снова рассыпалась в извинениях: — Ах, простите, я слишком тороплюсь. На самом деле вы вовсе не опоздали! Многие появляются только к закату, вот леди Камрин… — Но Бретта потупилась, словно сболтнула лишнего. — И что же с леди Камрин? — Рона решила поддержать беседу. Она старалась не сильно глазеть по сторонам, чтобы не показаться деревенским невежей, но у нее дух захватывало от полотнищ, висевших на стенах. Драконы бились с рыцарями, извергали пламя, распахивали широкие крылья… Вышивальщицы были столь искусны, что Роне в свете огромных навесных светильников и факелов показалось, что на гобеленах переливается самая настоящая чешуя. На одном из гобеленов она заметила и беловолосого рыцаря — его локоны вырывались из-под шлема. Должно быть, тот самый бастард Пендрагонов, родоначальник Нейдрвенов. Угадав ее немой вопрос, Бретта кивнула. — Обычно Камрин появлялась позже всех, но сразу захватывала внимание. У нее всегда были лучшие платья — еще бы, она же может повелеть, чтобы ей сшили десяток таких, а потом выбрать самое роскошное! — Бретта тяжело вздохнула. Возможно, подумала о том, что одно платье стоит дороже, чем весь ее труд за один оборот. Может быть, дороже, чем целая жизнь Роны… — Но теперь она не покажется раньше заката, потому что стыдится, — усмехнулась Бретта. — Она чем-то тебе досадила? — внимательно спросила Рона. Гвинн и вовсе потерял интерес к болтовне со служанкой. Наверняка и другие наследники Великой крови считали себя выше этого, поэтому Бретта была рада поболтать с тем, кому любопытно ее послушать: — Ах, нет, нехорошо так говорить про леди! Они никогда мне не нравилась, — шепотом рассказала Бретта. — Все говорили, что она жестока со своими слугами. По ночам в одной рубахе из дома гонит, если провинишься, кипятком обливала. А ее сын — и того хуже! Наверняка она говорила не о Дейне, о котором Рона слышала только хорошее, и все же она не рискнула спросить. Да и они уже вошли в пиршественный зал, так что Роне совсем не хотелось, чтобы их сплетни услышал кто-то. Играла музыка, музыканты разрядились в пестрые одежды, девушка пела — необычно, обыкновенно певцами были мужчины. Возможно, Блодвин хотелось нарушить устои, как и всегда. Рона медленно прошла вперед, растерянно оглядываясь. Когда Гвинн рассказывал про длинный стол — соединение многих столов, прикрытое скатертью, насколько Рона увидела, — она и подумать не могла, что он протянется по всему залу, как незамкнутый круг. Посередине, конечно, виднелся большой трон — для хозяйки пира. Бретта кивнула им на места: не слишком далеко, но и довольно близко к принцессе. Гораздо ближе, чем заслуживали потомки обедневшего северного рода. Едва Рона оказалась в зале, она почувствовала на себе несколько прилипчивых любопытных взглядов. Конечно же, женских. Леди на пиру, казалось, было больше, и Рона догадывалась о причинах. О полсотне костров, на которых сгорели молодые рыцари. Неподалеку от стражи, закованной в латы, Рона увидела Тристана. Тот вновь был одет в кафтан цвета ясного неба, который оттенял его изможденное лицо. Встретившись взглядом с Роной, Тристан даже улыбнулся. Гвинн отошел к столу; гораздо больше яств его привлекал стул, чтобы сесть и отдохнуть после лестниц. Рона же не спешила к нему присоединяться. — Не помню такого пышного праздника со времен свадьбы королевы, — заметил Тристан. — Аоибхинн тогда велела веселиться три дня и три ночи. Думаю, многим хотелось бы отдохнуть и позабыть о тяготах последних времен… Какие, любопытно, были тяготы у этих лордов и леди, не знавших ни тяжелого труда, ни опасностей битвы? — Мне стоит обращать внимание на тех леди? — спросила Рона, чуть кивнув направо. — Это племянницы леди Лавены, королевской советницы… Впрочем, как пожелаешь, — Тристан понимающе усмехнулся. — Пока не объявят танцы, они могут только утомить тебя беседой. — А вы почему прячетесь в углу? Не хотите тоже что-нибудь обсудить? Проследив за его взглядом, Рона увидела рядом с принцессой златовласую леди. Она мягко, нежно улыбалась, и после такой улыбки хотелось вверить ей свою душу. Легкое платье, девичий тонкий стан, тонкие руки, на запястьях поблескивали золотые браслеты. Рона была наслышана о красоте леди Исельт, но и представить не могла, насколько та острая, поразительная. Как удар стрелы в самое сердце. Увлекшись рассматриванием золотой красавицы, Рона едва не пропустила ее спутника. Он поблек по сравнению Исельт, но тоже был красив: высокий, широкоплечий, со светлыми волосами, уложенными в традиционную для Островов косу. Нахмурившись, Рона покачала головой. Не ожидала встретить здесь вардаари. — Посланник с Островов, Арнве Бругерсон, — подсказал Тристан. Завидовал он ему? Видел в нем себя? Все равно что смотреть, как кто-то бежит в медвежью ловушку, в которой ты едва не лишился ног. Кажется, Исельт надо было завораживать и привлекать мужчин, ей нравилось, когда на нее смотрят: когда Арнве чуть отворачивался, Исельт снова подзывала его даже самым мелочным вопросом. Рона едва слышала их разговор, внутри колыхалось какое-то смутное отвращение. После рассказа Гвинна не могла смотреть на Исельт, видела не прелестную леди, а затаившееся чудовище. Тристан подсказал имена еще нескольких леди и лордов из Совета, видимо, чтобы не уделять все внимание Исельт и ее спутнику. Рона толком не слушала его, привлеченная тем, как золото играло на локонах Исельт, ниспадающих на плечи. — Но Исельт — не единственная леди в этом зале, кто мог бы вас поразить, — подсказала Рона, кивнув на племянниц леди Лавены. Те, заметив ее внимание, оживленно захихикали и завозились, делая вид, что их занимает какой-то веселый разговор. Тристан замялся, проворчал что-то о долге — хотя он тут был как гость, не как стражник. Рона пожала плечами: что ж, это его выбор. При ближайшем рассмотрении гости оказались не столь уж страшными, даже несмотря на алчущие взгляды леди. Решив пока к столу не подходить, рискуя увлечься угощениями, Рона пошла кругом, едва не натыкаясь на многочисленных гостей. Зря Рона боялась, что ее кафтан покажется слишком пышно разукрашенным. По сравнению с другими она выглядела не более чем бедным родственником. Оглянувшись, она поразилась, как слепит глаза от зажженных огней. Женщины предпочитали темные ткани, строгие платья — наверняка подражали Блодвин, а вот мужчины чаще были разодеты в пестрые цвета. С любопытством Рона рассматривала клинки у них на поясах. Они вовсе не походили на боевое оружие, скорее — на украшения, усыпанные каменьями. Их надевали, чтобы прихвастнуть. Подчеркнуть свою значимость и богатство. Но Рона знала, что в бою красота ничего не значит. Только сила. И во многом удача. Высокий рыцарь, так странно — как будто к лицу Тарина приложили усы. Оглядываясь, Рона замечала знакомые черты, увидела глаза Сидмона, кривую улыбку Гервина, бледное лицо Брианны… Нет, Брианна была настоящей, она стояла подле музыканта с лютней и о чем-то разговаривала с ним. Встретила старого знакомого? Проходя, Рона кивнула ей, но Брианна толком не заметила ее, увлеченная беседой. Эньон уже нашел свое место среди молодых парней, многие из которых наверняка были оруженосцами, потому им и не позволили участвовать в Турнире. Среди них Рона увидела нескольких с белыми, как у Кера, волосами. Острая зависть кольнула сердце, как шпилька: им не нужно было умирать, на их долю не выпадет Турнира. Она надеялась, что Эньон рассказывает им правду об этой резне, но, судя по воодушевленным вздохам, это было не так. Рона могла подойти и сказать свое слово, но… стоило ли портить им праздник? Отнимать надежду? Она тоже когда-то мечтала о славе и о подвигах… Отвернувшись, Рона наконец-то встретилась взглядом с Блодвин. Та сидела, негромко разговаривая с какой-то леди. Блодвин не ослепляла, как Исельт, но привлекала своей холодной красотой. Черное платье не казалось на ней излишне незаметным, совсем наоборот: оно затягивало взгляд, как самая черная ночь. Плечи его были украшены серебряными цветами, издалека казавшимися хищными шипами. Волосы Блодвин шелково блестели, а спокойный взгляд голубых глаз завораживал. Подойти к ней — прямо перед всеми? Двор счел бы это неприличным — так отчаянно требовать внимания принцессы. Да и что ей сказать? Решив подождать хотя бы до объявления танцев, Рона подхватила кубок у одного из виночерпиев и медленно направилась к сидевшему смирно Гвинну. По пути, как она и предполагала, Рона угодила в стайку девушек. Они ловко окружили ее, но не слишком наседали, оставив ей пути к отступлению. Не желая показаться дикарем, Рона приветливо улыбнулась им и поклонилась. Представляться, конечно, не было нужды. — Сир Аэрон! — воскликнула одна из девушек. Тонкая, с глазами олененка и волосами цвета спелой пшеницы. — Мы видели, как вы сражались. Моя сестра говорит, что вы поступили очень благородно, дав Скеррису второй шанс. Ну, Видана, скажи! — она пихнула локотком другую девушку, казавшуюся чуть старше. Видимо, младшая была самой бойкой. — Благодарю, миледи, — Рона чуть склонила голову. — Скеррис — достойный рыцарь, для меня честью было сражаться с ним. По небольшой толпе разнеслось несколько восхищенных вздохов. Рона догадывалась, что Скеррис вскружил голову не одной из здешних дам; возможно, эта самая девушка-олененок готова была на что угодно, лишь бы нахальный Кер обратил на нее внимание — хотя совсем неправильно леди унижаться перед рыцарем. Но теперь Кер оказался забыт, он проиграл. Рона отметила, что нигде не видит никого похожего ни на Камрин, ни на Дейна, хотя среди гостей мелькали белые волосы. Кер, помнится, рассказывал, что ветви большого клана рассорились незадолго до свадьбы Камрин… а может, и из-за свадьбы. — Мое имя Айрис Краннан, — представилась девушка. — Это Видана, моя сестрица. А это Бренна, наша родственница. — Вы прибыли с Жемчужного побережья? — спросила Рона. — Кажется, я слышал о вашем достойном роде… Герб лани, не так ли? Наверняка он был среди тех, кого Гвинн невзначай прочил ей в женихи. Рона обычно сбегала от подобных разговоров, поэтому он прекратил их заводить, однако вынудил Рону выучить несколько гербов, чтобы не показаться невежественной при встрече. На большие праздники семьи Побережья, бывало, появлялись в Мосдале. Рона задумалась, увидит ли она когда-нибудь главный город севера… — Я польщена, что вы знаете наш герб, матушка будет в восторге! — хихикнула Айрис, зардевшись. — Наш брат, Беван, приехал участвовать в Турнире, — гордо выпятила грудь девушка. — Может, вы помните его? Рона с искренним раскаянием покачала головой. В первые дни Турнира она была всего лишь напуганным щенком, который бесполезно вертел головой по сторонам… Если и видела что, то совсем не запоминала. Рыцарей тогда в роще было слишком много, и она терялась в именах и лицах. — Значит… он погиб. Мне жаль, — сказала Рона. — Я надеюсь, он счастлив в чертогах Вороньей Богини. Ей многого стоило не поморщиться после этих слов, настолько невыносимой казалась мысль о Вороньей Богине, но Рона знала, что Айрис будут приятны ее слова. Незачем обижать такое прелестное создание. Они еще поговорили немного: о турнирах, проводящихся на Побережье, о том, что туда однажды заезжал Скеррис и наделал много шума. Рона с охотой выслушивала истории о том, как он ворвался и всех победил, хоть и не от самого Кера. Когда пришла пора садиться за стол, Рона скромно заняла место рядом с Гвинном, но и Айрис, и тихая Видана бросали на нее любопытные взгляды — сидели они недалеко. Постаравшись глядеть не иначе как себе в тарелку, куда она наложила мяса и жареной картошки, Рона краем глаза увидела насмешливую ухмылку Гвинна. Он, разумеется, все видел. «Они просто были милы», — пробормотала Рона с набитым ртом, чтобы хоть как-то защититься от этого внимательного взора. К счастью, вскоре все отвлеклись на выступления музыкантов. Под шум волынки, затянувший какую-то традиционную афальскую песню, гости встали, воздевая кубки с вином. Рона тоже вскочила, в пылкости чуть не расплескав. Музыка была незнакомой, но садняще-красивой, переливчатой, тоскливой, как глухой вой человека, потерявшего все. Гвинн не вставал, но поднял кубок вместе со всеми. Потом музыканты сменили песню. Что-то веселое, героическое — конечно же, о подвигах Артура. Рона ковырялась в тарелке, вспоминая спрятанные в подземелье кости. Поежилась, краем глаза увидев, как сир Ллеоурга впивается в куриную ножку, обгладывая кость. Голода Рона не ощущала, хотя с утра из-за волнений о Скеррисе так ничего и не ела. Зато блюдо с фруктами привлекло ее, Рона сразу приметила сочные дольки кислых апельсинов — ковырять кожуру не пришлось, они уже были нарезаны и красиво разложены. В Афале слишком похолодало, но для королевского стола спелые апельсины наверняка доставили с юга. — Печеные яблоки весьма неплохи, — непринужденно посоветовал Гвинн. Он даже умудрился улыбнуться какой-то леди, которая потянулась к блюду со сладостями. Та совсем не смутилась, а лишь довольно прищурилась, как кошка. Рона хмыкнула себе под нос, потянулась за сморщенным, не слишком-то заманчивым на вид яблоком. Чужой, злой взгляд она почувствовала сразу, медленно повернулась, как будто привлеченная голосом молодого слуги, который поставил новое блюдо ко столу — «Куропатки, запеченные с финиками, достопочтенные леди и лорды!». Камрин Рона узнала сразу же, эти ледяные глаза, эти белоснежные волосы. Как Рона и думала, сидела она неподалеку от королевского «трона» — по праву крови, и это не мог изменить даже проигрыш Скерриса. Но вокруг Камрин создался островок осторожного молчания, соседи ее предпочитали повернуться в другую сторону, увлеченные беседой. А Камрин безошибочно нашла всполохи рыжего и уставилась на Рону. Неподвижная, как змея, изготовившаяся к броску. Ее тонкие пальцы подцепили дольку сладкой печеной груши, и Рона увидела на руках Камрин странные перстни, похожие на хищные драконьи когти. Так и представлялось, что она не угощение ими держит, а впивается в чью-то плоть и рвет, рвет… — Не нравится песня? — окликнул Рону Гвинн. — Да нет, я просто… отвык. Так много людей. Она прислушалась. Пели о Гвенуфайр, жене Артура, и ее любовнике Ланселоте — совсем не героическая, такая… кабацкая песня, почти неприличная. Тот, что пел за Ланселота, чернявый, смуглый, уроженец южных земель, корчил страшные рожи и все тянулся облапать певичку-Гвенуфайр. Та зажималась, но пела красиво, глубоким нежным голосом. Среди гостей раздавался хохот, кто-то хлопнул по столу, что Рона аж вздрогнула. Не верилось, что еще можно так веселиться, смеяться над непристойными песенками. И так странно это было — теперь, когда она видела, что осталось от Артура. Голова кружилась от мысли, что и про них могут однажды спеть. Когда веселая песенка закончилась, музыканты недолго кланялись, слушая задорный свист и хлопки. Девушка особенно радовалась, закружилась от счастья; Роне подумалось, что нечасто ей удается выступать перед лордами, потому она так смущена. Брианна, сидевшая поодаль совсем одна, без семьи, смотрела на певицу во все глаза. Каково это — наблюдать, как кто-то исполняет твою мечту, когда тебя принесли в жертву? Когда пошли танцевать, Рона уже не могла усидеть на месте. Увидела, как младший братец Тарина, краснея, ведет ту тихую дочку Краннахов, Видану; приметила Эньона с какой-то красивой леди, по сравнению с которой он выглядел еще грубее, похожий на медведя, которого выпустили станцевать. Лорды и леди выходили перед столом. Оглянувшись, Рона увидела, что возле Блодвин оказался юноша — бледный, беловолосый, с мягкой, застенчивой улыбкой. Наверняка Дейн. И хотя он держался от Блодвин на почтительном расстоянии и только о чем-то говорил с умным видом, Рона встала и решительно направилась к ним, пускай и собрала несколько любопытствующих взглядов. — Миледи? — позвала Рона. Она поздно спохватилась, что не взяла кубок вина, чтобы предложить Блодвин, как подсказывал Гвинн, но Рона вспомнила, как Блодвин рассказывала: она не любит пить. Рона совсем запуталась и с надеждой посмотрела на Блодвин. — Сир Аэрон! — невозмутимо отозвалась Блодвин. — Приятно видеть вас не в доспехах, этот цвет идет к вашим волосам. И наверняка идет к смущенно покрасневшему лицу. Рона пробормотала благодарности, какие стоило бы сказать принцессе. Хотя Блодвин осталась прежней, этот серебряный венец в ее волосах, то, как подле нее увивались придворные, кресло с самой высокой резной спинкой… Увидев растерянность Роны, Блодвин величественно поднялась со своего небольшого трона, попросила ее простить — Дейн казался настолько перепуганным, во все глаза уставившись на Рону, что только кивнул. Рона тут же ощутила, как оценивающие взгляды впились ей под ребра. Ничего удивительного, что принцесса решила одарить милостью — быть может, последней — того, кто сражается за нее. И все же… Рона почувствовала режущий взгляд Камрин Нейдрвен. По меркам северного захолустья Рона неплохо танцевала. Им с Дерреком часто удавалось пуститься в пляс, на крестьянских игрищах или в старых залах полуосыпавшегося замка… Рона осторожно взяла Блодвин за руку, отчасти боясь, что та отдернет пальцы. Глупо: она же уже согласилась пойти с ней… с сиром Аэроном, Серебряным рыцарем. — Прошу меня простить, если мой танец покажется… не настолько умелым, — сказала Рона, вводя Блодвин в круг танцующих. — Ничего страшного, — улыбнулась та, — я тоже редко танцевала. Мы можем научиться вместе. Повела Рона медленно, не хотела рисковать: запнешься, а все глазеть будут. Неспешный оборот. Блодвин повернулась на расстоянии вытянутой руки, перестукнули туфли по каменному полу. Прильнув к Роне, она улыбнулась, и так приятно было приобнять ее, привлекая ближе. Блодвин отпрянула — не сразу, не по своей воле, подчиняясь переливчатой музыке. Вечная игра, вечный оборот. Не размыкая рук, Блодвин повернулась, черным крылом плеснула юбка. Блодвин улыбалась — веселой улыбкой танцовщицы, отдавшейся мгновению. Хотелось почувствовать эту нежную улыбку губами. Близко, совсем близко… Что-то в груди торжествующе ныло, переливалась в огнях свечей черная ткань, и приятно до головокружения было чувствовать под ладонью волнующие очертания ее лопаток. Музыка смолкла, едва начавшись — так Роне показалось. Она остановилась, доведя Блодвин до конца очередного оборота, поняла, что дыхание бьется в груди, а ноги устало ноют. И все же оно того стоило. Рона почтительно поклонилась, благодаря принцессу за танец. Так не хотелось отпускать ее, чтобы Блодвин танцевала с кем-то еще, но та не спешила отходить от Роны. Они потеснились к столу, чтобы не мешаться другим танцующим. Блодвин молчала, только очаровательно улыбалась, как будто исполнила свою заветную мечту. — А где же?.. — как-то невпопад спросила Рона, вспомнив о вездесущем демоне. Блодвин взглядом указала наверх, и Роне стоило многого самообладания не задрать голову, пытаясь увидеть филина под потолком. Удобное место, если хочешь видеть весь зал. Или свалиться кому-то на голову, впившись всеми когтями. — Хотите что-нибудь выпить? — чтобы сгладить неловкость, предложила Рона. — Да, ягодного сока… Выходит, с вином она бы прогадала. Рона оглянулась, пытаясь сообразить, где бы достать для ее принцессы кубок. Глаза разбегались по столу: столько еды, столько вина, как в сказках — лилось через края. Придержав мальчишку-виночерпия, Рона уже выпытывала у него ягодный сок с такой важностью, как будто это был подвиг. Вдруг вардаари, что был подле Исельт, схватился за горло, страшно захрипел; белая пена вскипела у него на губах, когда он медленно оседал к полу. Случилось это за несколько ударов сердца, никто и понять не успел. Исельт испуганно замерла, прижала руку к груди. Блодвин обернулась, увидела упавшего Арнве… И завизжала.***
Все пришло в движение. Роне хотелось схватиться за меч — как и всякому рыцарю, почуявшему опасность. Бессмысленно: от яда не защититься сталью. Жутко было оттого, как сильный, только что смеявшийся мужчина корчится на полу, выкашливая густую белую пену. Исельт стояла над ним, растерянно глядя; наконец-то на ее алебастровом лице появилось что-то настоящее — страх. Отчаяние, неверие. Несмотря на ужас, Рона заметила, что возле леди Исельт стоит свой кубок, полный вина, а другой валяется у Арнве подле руки… Значит, отравить хотели именно его. Значит, это покушение на посла… Раздались громкие крики. Стражники пришли в движение, оттеснили в стороны перепуганных гостей. Какая-то леди тряслась от ужаса и подвывала. Тристан помог отодвинуть тяжелый стол, чтобы проще было наклониться к задыхающемуся Арнве. Передвигать отравленного он побоялся, только повернул его набок, чтобы Арнве не захлебнулся жуткой пеной изо рта… «Лекаря, нужно лекаря!» — пронеслось по залу. Музыка давно стихла, и музыканты смешались с толпой, которая то ли с ужасом, то ли с любопытством смотрела на умирающего. Лорды и леди сгрудились, высматривали из-за плеч впереди стоящих. Роне вдруг стало противно, но и она сама стояла и смотрела. А что она могла сделать?.. А вот Йоргена тут увидеть Рона не ожидала. Его привели слуги, и лекарь сразу же наклонился к Арнве, что-то пробормотал. Заглянул в глаза, оттянув веки. Рявкнул, чтобы принесли его сумку. — Он еще может выжить, если действовать быстро, — отчеканил Йорген. — Живо, нужны носилки, отнесите его в спокойное место. Здесь слишком душно. Стащив блюда вместе со скатертью с ближайшего стола, королевские рыцари быстро избавились от изогнутых ножек. На большую столешницу с величайшей осторожностью они водрузили посла, который сдавленно стонал и перхал белой пеной. Сердитые окрики Йоргена не раздражали стражу, напротив, подсказывали, что и как делать. Когда рыцари подняли доску с Арнве, по толпе гостей пронесся счастливый вздох, и даже та перепуганная леди перестала голосить и подвывать. Йорген торопливо следовал за стражей, на ходу перебирая что-то в лекарской кожаной сумке, висевшей у него на плече. А потом оставшиеся стражники повернулись к Исельт. Неприметный молодой мужчина, похожий на рыцаря, стоявший подле нее, посторонился, пропуская королевскую стражу к своей госпоже. Она мотнула головой, как от удара, недоверчиво посмотрела на мужчину… Он глядел в пол, кусая губы, молчал. Ни слова для Исельт. Молчал и Тристан, хотя он был командующим королевской стражи и отдавал приказы. — Это ошибка! Я бы никогда не причинила вреда дорогому послу… — начала Исельт, но ее речь вовсе не казалась убедительной. Она осталась совсем одна, уставилась в сияющий нагрудник одного из стражников. Под шлемом не видно было лица, поэтому он казался неотвратимым исполнителем чьей-то божественной воли. — Я… я видела, как леди верх Килвинед подала послу кубок, — дрожащим голоском сказала Блодвин. Таким непохожим на нее. Напуганным. Будто бы в страхе, Блодвин приникла к Роне, обняла ее за руку, но хватка была крепкой, напряженной. Она ведь играла! Блодвин часто моргала, как будто пыталась сдерживать слезы. — Я не могу поверить!.. — Я тоже видела, — неожиданно отозвалась уже престарелая леди с высоко убранными седыми волосами. Леди Изабель из Совета, Рона вспомнила, что ее представлял Тристан. Несмотря на возраст, держалась Изабель крайне уверенно, она кивнула на Исельт: — Я не говорю, что леди повинна в отравлении, но… она отдала отраву. Возможно, она лишь случайный соучастник. Нужно все проверить. Нашлось еще несколько свидетелей. Один из слуг, еще совсем мальчишка, согласился, что кубки он подал по просьбе леди Исельт; губы у него дрожали, и Роне подумалось, что он скажет что угодно, лишь бы его не обвинили в ужасном преступлении. Слушая этот гвалт, леди Исельт молчала. Тяжелый, не предвещающий ничего хорошего взгляд уперся в Блодвин. Рона не была колдуньей, способной прозревать души людей, но была уверена, что Исельт ничего не знала об отравлении. Это ведь так глупо: травить кого-то на глазах у сотен гостей… Если только она не хотела опоить Арнве, как и Гвинна когда-то. И… неужели ее отвар не подействовал на иноземца? Но что-то здесь не сходилось, почему она так удивилась? Неужели Блодвин?.. Та с тихим торжеством смотрела, как Исельт почтительно выводят. Подгоняемые стражей, гости расходились. Рона растерянно прибилась к Гвинну. Тот коснулся ее руки, улыбнулся — с тенью гордости. Видел, как они танцевали. Роне хотелось совсем по-детски уткнуться в его плечо, спрятаться, но она просто стояла рядом, пока гости не покинули пиршественный зал. Толкаться у дверей Гвинну вовсе не хотелось, поэтому они дождались, пока не станет никакой очереди. Подошла Бретта — растерянная, бледная. Несмотря на испуг, она постаралась приветливо улыбнуться и призвала идти за ней. В этот раз служанка была совсем тиха. В задумчивости Рона едва не пропустила то, как они из длинного коридора с гобеленами не направились к лестнице, а свернули вбок, к подъему наверх. В этот раз Гвинн не стал жаловаться на бесконечные лестницы, угрюмо молчал, а руку держал ближе к кинжалу за поясом. Рона старалась запоминать повороты, но волшебный замок уже превратился в загадочный лабиринт, из которого нет возврата; она вдруг вспомнила, как спускалась все ниже и ниже в курган, где спрятан Артур… Они оказались у дверей каких-то покоев, их сторожили двое стражников. Приотворив дверь, Бретта заглянула, кивнула кому-то и упорхнула прочь, ничего не объяснив. В покоях было темно, пахло какими-то травами. Рона увидела того самого вардаари, высокого, широкоплечего. Несмотря на то, что жителей Островов она обычно представляла с яростным оскалом, со зло блестящими глазами, этот вардаари не казался чудовищем: ни во время пира, ни теперь. Вот только… Рона ожидала увидеть его полумертвым, а он почти смеялся, отплевываясь от пены в глубокую миску. Блодвин сидела у постели, мягко улыбаясь, а Йорген черной тенью замер возле стены. Возможно, сожалел, что ему не удалось никого разрезать. Тристан мерил покои вардаари шагами, остановился, только увидев Гвинна и Рону. — Блодвин? — тихо спросила Рона. — Значит, это все подстроено? — Ну конечно, я бы не стала травить Арнве, — фыркнула та. — Он сам предложил устроить это… небольшое представление. Я дала ему порошок, он подсыпал его в кубок. — Не опасно это? — спросил Гвинн, хотя вардаари был слишком жизнерадостен для умирающего. — Ничуть. Ну, разве что, если мыльного корня наглотаешься, может живот расстроиться, а так… — Блодвин махнула рукой. — Зато теперь при всем народе видно было, что Исельт пыталась с послом расправиться, — довольно, хищно улыбнулась она. Как ни странно, эта злость ей шла. Вспыхнули голодно синие пронзительные глаза. — Полагается ее казнить? — спросила Рона. — Ты слишком торопишься, — даже с укоризной сказал Тристан. — Сначала — разбирательство, суд. Чтобы судить леди Великой крови, да еще и родственницу принцессы, нужно собрать присяжных. И Служители там тоже будут. Что ж, народной любви устроенное Блодвин «отравление» Исельт явно не прибавит. А вот решатся ли Служители признать, что пригрели ведьму… Покосившись на Йоргена, Рона встретилась с темным взглядом лекаря. Как он позволил себе ввязаться в этот заговор? Обычно Йорген был таким осторожным, не хотел, чтобы его в чем-то заподозрили. Но теперь… возможно, Служители были больше ему не нужны? Он мог продолжать поиски лекарства под покровительством королевы. Он наверняка тоже знал о затее Блодвин, раз так ловко оказался под рукой, когда понадобился лекарь. Что же у них с принцессой за сговор?.. — Для правдоподобности не стоит показываться на людях дня три, а лучше все пять. Я еще побуду при нем, а потом перепоручу нашего дорогого посла дворцовым лекарям, — в голосе Йоргена послышалось презрение. — Нужно будет лежать и жаловаться на слабость. Арнве запросто кивнул. Даже удивительно, с какой охотой он ввязался в эту игру. — А стража?.. — протянул Йорген. — Я могу разобраться, если хотите. — Это мои люди. Я в них уверен, никто не узнает о том, что мы здесь были, — пообещал Тристан. — Гораздо больше меня волнует, не попытаются ли Служители вызволить Исельт из темницы. Обвинения серьезны, но… — Они могут выступить против, это верно. И еще совет: лучше не выпускайте самых важных свидетелей из поля зрения, мало ли, что с ними случится, — посоветовал Йорген. — И усильте охрану темницы. Вы не представляете, на что Совет Матерей способен, если их разозлить. — На убийство королевы, — негромко сказала Блодвин. — Но я к этому готова. И даже немного смутилась, когда все взгляды остановились на ней после этих смелых слов.***
Когда их небольшой совет разошелся, Рону отослали в гостевые покои и наказали поспать и отдохнуть. Гвинн уехал, чтобы присмотреть за Скеррисом, и Рона долго шагала по молчаливым комнатам, гадая, как Кер встретит отца, не поссорятся ли они… С буйным нравом Кера предполагать можно что угодно. И каково ему теперь, когда Йорген занят во дворце? Ей хотелось рвануть в рощу, но все же Рона решила не спешить, чтобы не натворить глупостей. Она должна была верить Гвинну, как поверила Блодвин, Тристану, Йоргену и всем прочим. Оглядываясь в покоях, невзирая на волнение, Рона не могла не оценить гостеприимство королевского дворца. Каменные стены надежнее палатки, колышимой суровым ветром, это уж точно, хотя Роне не сразу удалось к ним привыкнуть — и к этому простору. Ее комната на севере была втрое меньше. Кровать с периной оказалась такой мягкой, что впору утонуть, а из окна виднелся ночной город, озаренный редкими огнями. Рона знала, что ее соперники тоже разместились в гостевых покоях, все как можно дальше друг от друга. В переходах стояли стражники, следившие, чтобы рыцари спокойно дожили до поединков. Когда в стене раздался шорох, Рона сразу же схватилась за меч. Не знала, кто сумел пробраться в ее покои, однако легкие шаги доносились от небольшой дверцы, которая вела в комнатку, где Рона нашла множество великолепных кафтанов и красивые сапоги с пряжками. Там же можно было подвесить доспехи и клинок. Раздевальная, но не для леди, для рыцаря. Рону это смущало, ненужная роскошь, ей бы и сундука хватило… Теперь Рону как по голове стукнуло: это же прекрасная ниша, чтобы спрятаться! Она прислушалась к шорохам — нет, не почудилось. Хотя что-то тут было не так. Не шаги вооруженного воина, уж точно. Рона подступила поближе, держа обнаженный меч у пояса, чтобы сразу замахнуться. Не сомневалась, что пир — удачный способ подобраться ближе и убить. Сколько человек погибло в белокаменном дворце? — Рона, это я! — воскликнула Блодвин, когда она уже готова была кинуться. Коротко выдохнув, Рона опустила занесенный меч. Блодвин настороженно выглянула из-за мягкой портьеры, за которой виднелась еще одна незаметная дверца. Помнится, когда Рона спрашивала ее о том, как Блодвин удается покидать замок по ночам, она намекала, что он полнится тайными ходами… Блодвин казалась смущенной. Тряхнула ладонью по черной юбке, чтобы сбить пыльную полосу. — Не ожидала… тебя увидеть, — сказала Рона. Она медленно прошла к столу, с бережностью положила на него убранный в ножны меч. Поглядывала на Блодвин украдкой, смущенная тем, что так напугалась покушения. Но, похоже, Блодвин эти предосторожности не показались трусостью. — Ты нарочно подобрала мне эти покои? — Ну конечно, — улыбнулась Блодвин. — Старая семейная байка: когда-то здесь спала моя прабабка. Она очень боялась, что ее сместят, поэтому ложилась спать в королевской опочивальне, а потом тихонько перебиралась в эту, где ее не сразу нашел бы убийца. Любопытно было бы узнать, как эта королева закончила жизнь. Если так долго бегать от смерти, разве она не обозлится и не ударит в самый неподходящий момент? — Так что ты?.. — Я пришла извиниться, — как будто торопясь, сказала Блодвин. Очень просто, без гордо вздернутой головы, как она прежде говорила. — Прости. Я не умела доверять другим, привыкла быть одна. Я убедила себя в том, что меня окружают враги, которые хотят меня… если не убить, то задавить, оставить прозябать в безвестности, я… Я ошибалась. Без вас у меня ничего не вышло бы. Без рассказа Гвинна и Тристана, без игры Арнве я бы не смогла схватить Исельт. А без тебя… я никогда бы не забралась так далеко, не увидела бы кости Артура, не изучала бы костяную магию по книгам сидов. Это только благодаря твоей смелости и преданности… Прости, — вновь повторила она. — Ты моя единственная надежда, видишь? — Блодвин рассмеялась, всплеснув руками. — Я думала, это слабость. Но теперь… Ты — моя сила. Мой клинок, мой рыцарь. Не перебивая, Рона дала ей выговориться. Блодвин путалась в словах, спотыкалась, и это не напоминало ту пылкую речь перед началом Турнира, которая многим запомнилась. Но эти слова были настоящими. Рона широко улыбнулась и прижала к себе вздрогнувшую принцессу, когда та закончила говорить. Блодвин робко обхватила ее руками, несмелая, как пташка. Такая непохожая на уверенную в себе принцессу, которую Рона знала… Даже в лесу, полном нежити, она сохраняла самообладание, а тут вдруг коротко всхлипнула и зарылась носом в ее плечо. Теплая, такая настоящая. Рона гладила ее по волосам. — Я не злюсь, — сказала она. — Только была обижена. Я ведь… Я всегда на твоей стороне. На нашей стороне. Но мне бы хотелось знать о твоих замыслах, иначе как я смогу тебя защитить? Нам нужно доверять друг другу. Мелко кивая, Блодвин соглашалась со всем. Бормотала что-то — о том, что теперь между ними нет тайн. Рона верила ей без клятв: а как тут не поверить, когда Блодвин показала ей эту свою сторону, хрупкую и уязвимую, которую хотелось защищать. Не желая размыкать объятия, Рона мягко гладила Блодвин по спине, но все же стоять так посреди покоев было неудобно. Оглянувшись, Рона потянула Блодвин за собой, села на край постели. Продолжала перебирать шелковые волосы. Блодвин совсем не плакала, только дрожала, как от мороза, и льнула к Роне, доверчивая и сбитая с толку. Сама не ожидала от себя такой откровенности? Не думала, что Рона примет ее извинения? Блодвин молчала, ее тихое дыхание щекотало шею. В руках Роны она напоминала пригревшуюся черную кошку, что довольно жмурила сияющие глаза. Блодвин заерзала на ее коленях, когда руки Роны стали поглаживать ее сквозь ткань платья. Ей нравилось чувствовать это тонкое, нежное женское тело, даже через одежду. Сначала в этом ничего такого не было, просто попытка успокоить, унять волнение. Рона увлеклась — так быстро и так бесповоротно. Играючи она запуталась пальцами в мягкой шнуровке спереди, обрадовавшись, как та легко, обманчиво просто поддалась, потянула вниз. Горячка безумия не мешала бережно стянуть платье с дрогнувших плеч. Нижняя рубаха совсем не скрывала маленькую грудь, даже делала прикосновения чувственнее, превращая это в странную игру. Сквозь ткань Рона ощущала затвердевшие соски, и знала, что Блодвин тоже изнывает от желания, чтобы к ее коже прикоснулись по-настоящему. Вжавшись в шею, Рона жадно вдыхала запах ее волос, хранивших сладковатый аромат каких-то трав. И сама Рона не знала, что делала, но сознавала, что уже не способна остановиться. Она не сомневалась, что Блодвин не случайно оказалась с ней этой ночью, что все это тайный замысел принцессы. Рона знала, что они с Блодвин уже принадлежат друг другу, иначе что могли значить те поцелуи и нежные слова, сказанные раньше? Не страх перед смертью и отчаянное желание близости хоть с кем-то, а нечто большее. — Тебе так нравится моя грудь? — дрогнувшим голосом спросила Блодвин. Нижняя рубаха с треском разошлась на худом плече, и Рона почувствовала укол стыда, однако вспомнила, что у принцессы должны быть целые ворохи великолепных одежд. Сейчас она предпочитала Блодвин обнаженной. — Ты мне нравишься вся, — честно ответила она. — Но когда я целую твою грудь, ты так сладко вздыхаешь. Блодвин непокорно фыркнула, словно не желая признаваться в этой тайной слабости. Но, когда Рона, повернув ее к себе, с горячечным поцелуем приникла к ее груди, задышала именно так — торопливо, заполошно, чувственно. Мокрым языком Рона обвела твердую бусину соска, чуть надавила, с наслаждением чувствуя, что Блодвин содрогается от желания. Неспешные, протяжные движения языка, томные поцелуи заставляли ее изнывать в руках Роны, которой подольше хотелось продлить удовольствие. Из объятий она выпустила Блодвин только для того, чтобы та разделась донага и легла в постель. Роскошные волосы цвета ночи занавешивали лицо. Рона торопливо скинула одежду, только бряцнула застежка пояса, и ненадолго замерла, зачарованно рассматривая ждущую ее в кровати принцессу — ее, именно ее! От этого снова сладко свело между ног. Нетерпение прорывалось в ее движениях, но Рона постаралась ступать медленно, чтобы не напугать Блодвин своей вспыхнувшей одержимостью. — Ты прекрасна, — улыбнулась она. — Я… правда? Если ей нужно было подтверждение, Рона готова была повторять это до утра. Она забралась в кровать, потянулась к Блодвин и всмотрелась в ее лицо. Сияющие глаза, припухшие губы… — Мне нравятся твои глаза, — заговорила Рона; она не знала всех этих нежных слов, Брианна с ее поэтическим даром наверняка посмеялась бы над ее неуклюжими похвалами, но Рона говорила от чистого сердца. — Так вот, глаза у тебя синие, как небо в морозный день. Кожа, белая, как чистейший первый снег. А волосы… хм, они похожи на черную воду подо льдом. Я хочу, чтобы ты была моим севером. Моим новым домом. — А ты — моим огнем? — улыбнулась Блодвин и поцеловала ее. Долго, сладко, с благодарностью и нежностью, на которую Рона никогда не надеялась. От этой слепящей любви Рона зажмурилась. Открыв глаза, она с облегчением поняла, что Блодвин никуда не исчезла, что это не сон. Рона восхищенно рассматривала ее молочную кожу без всякого изъяна, боясь даже прикоснуться, как будто могла запятнать эту красоту. Ее принцесса поддалась смущению и неуверенности, и стыдливый румянец вспыхнул на точеном лице Блодвин. Несмотря на старания скрыть свою неопытность, она явно была напугана. Рона коснулась рукой нежной кожи ее живота, потянулась ниже и заметила, как ноги Блодвин дрогнули, не позволяя ей мягко раздвинуть бедра. — Покажи, как тебе нравится, — попросила Рона. Она поймала ее руку, погладила тонкие пальцы. Поняв этот намек, Блодвин, казалось, даже задохнулась от возмущения, но это было не негодование, а признание ее правоты… И то, как она посмотрела на Рону, прошептав: — Откуда ты знаешь?.. Она представляла ее, касаясь себя. От осознания этого Рона почувствовала что-то огненное, довольное, рокочущее в груди, как будто большого зверя погладили, и он с удовольствием размурлыкался. — Все это делают. Не думала, что королевские особы отличаются, — с теплотой усмехнулась Рона. Это придало ей уверенности, и она с изумлением отметила, как насмешливость ее голоса заставила Блодвин зардеться еще больше. Похоже, ей нравилось, когда ее поддразнивали. — Ну же, покажи. Хочу посмотреть на тебя, любовь моя. Блодвин тихо всхлипнула, закусила губу. Возможно, стонать казалось ей стыдным. Рона сидела между ног Блодвин, ласково поглаживая ее бедра, наслаждаясь гладкой теплой кожей. Привыкнув к ее прикосновениям, Блодвин потянулась рукой, провела дрогнувшими пальцами по влажным складкам-лепесткам. Завороженно наблюдая за ее несмелыми, робкими движениями, Рона хранила молчание, боясь вспугнуть. Блодвин поглаживала чувствительный бугорок, о котором рассказывала Иенна, и Рона тяжело сглотнула, наблюдая за этой развратной нежностью. Медленно, тягуче. Все застывало в патоке удовольствия. Блодвин тяжело дышала, подаваясь навстречу своим пальцам. Рона наблюдала, как будто выжидая чего-то. Смотрела на мокрый блеск, завороженная, мечтала почувствовать их в себе. Когда Рона наклонилась ниже, приблизилась губами к ее жаждущему телу, Блодвин растерянно позвала ее по имени. Убрала руку, словно наваждение спало. Рона прижалась к ее лону, надавила языком, и Блодвин чувствительно дрогнула, растерянная и изумленная, застонала. Радуясь этому долгому жаркому звуку, Рона потянулась выше, языком неспешно повторяя движения пальцев. Старательно. Медленно. Шершавя языком эту чувствительную точку, Рона сама тихо застонала, когда Блодвин жадно стиснула бедра, захватив ее в губительно приятном удушье. — Что ты?.. Разве так?.. Ох, проклятье… — выдавила Блодвин. Приподнявшись на локтях, она смотрела на Рону между ее ног, и кажется, это зрелище ей страшно нравилось. Запретное и прекрасное. — Тебе же нравится, как я тебя целую, — напомнила Рона. Она снова прижалась к ней, языком собирая новую влагу, чуть солоноватую. — …Да, — помедлив, сказала Блодвин. — Еще. Сделай так еще. — Сколько угодно, моя королева, — улыбнулась Рона саднящими губами. Блодвин вскрикнула от прикосновения, но это был хороший крик, такой сладкий, такой радостный. Рона довольно хмыкнула, когда рука Блодвин вплелась в ее растрепанные волосы. Чуть дернула, словно пробуя, как рыжие волосы обовьются вокруг пальцев. Правильно, по-хозяйски. Вжали ближе, не позволяя отстраниться. Рона и не хотела. Она бы и всю ночь так могла провести, ласково вылизывая Блодвин, стараясь сделать ей приятно. Было мокро, совершенно безобразно мокро. Перестав гладить этот жаркий бугорок языком, Рона мягко прихватила его губами, как будто в трепетном поцелуе. Блодвин тихо всхлипнула, зажав рот ладонью, потому что иначе закричала бы. Вздрогнула, бедра дрожали от напряжения; отпустила Рону, но та не отстранилась, жарким дыханием опалила и снова и снова дразнила языком. Очнувшись от своего безумия, Рона хватала воздух ртом, пытаясь отдышаться; боги, ей и правда не стоило забывать дышать. И все же оно того стоило: Блодвин, блаженно прикрывшая глаза, такая красивая, такая желанная. Залюбленная. Рона с довольным стоном-урчанием целовала ее белые бедра, такие приятно мягкие, нежный живот, добралась до груди, как будто решила зацеловать каждую часть ее тела, вылизывала ее острые ключицы, чуть прикусывая тонкую кожу на кости. — Ты тоже… — задыхаясь, сказала Блодвин. Это Рона нахально уселась прямо на живот принцессы, чтобы удобнее наклоняться и целовать ее взапой, а потому Блодвин прекрасно должна была чувствовать, как она тоже возбуждена. Поерзав, Рона ощутила, что оставляет на ее коже мокрые следы с каждым движением; это было до странности хорошо и притягательно. — Я могу… что-то для тебя сделать? — попросила Блодвин. Рона не думала, что Блодвин так сразу осмелеет, но согласно кивнула. Ей было довольно уже того, что Блодвин хотела разделить с ней эту ночь, но та с жадностью изучала ее тело, так же, как и Рона ее. Они были похожи, но совершенно различались: хрупкая Блодвин и Рона, сильная, как зверь, с мышцами, будто выточенными из кости. Она не замечала, что так окрепла за последнее время, пока не оказалась перед Блодвин, такой нежной и мягкой. Но Блодвин нравилась ее сила, она довольно застонала, когда Рона прижала ее в объятиях. Уложив ее на постель, Блодвин торжествующе нависла над ней, придерживая за плечи. Роне ничего не стоило бы высвободиться, но она растянулась, как довольная кошка, выгнулась, выставляя себя напоказ. — У тебя везде веснушки, — шепотом, по секрету сообщила Блодвин и рассмеялась. Она помедлила, как бы не осмеливаясь. Рона предлагала себя беззаветно; она верила Блодвин, знала, что принадлежит только ей. Блодвин бережно гладила ее, тонкие прохладные пальцы, сорвавшиеся с ребер. Ниже и ниже. Рона поцеловала ее, зная, что Блодвин ответит. Ей хотелось, чтобы это длилось всегда: их жадные поцелуи, укусы в шею, вздохи, щекочущие кожу, пальцы, трепетно, но настойчиво ласкающие ее между ног. Ей хотелось, чтобы эта ночь, а не ночь Самайна была вечной.