Крохотная подвижная сфера-капля покорно взгляду движется вбок. Валентин чувствует, нет, знает, что взгляд, как и изначально инстинктивные жесты, не являются обязательными для управления, но той степени контроля, чтобы обходиться без него, ещё не достиг даже над одним объектом, не превышающего объемом одного половника.
Валентин выдыхает, опуская сферу чая обратно в кружку, после чего делает из неё глоток. Экспресс-тест на наркотики (помилуйте, он всё же отец подростка, причём настолько самоуверенного и самостоятельного, что решился на вылазку за раненным инопланетянином среди ночи на охраняемую территорию! Пожалуй, он даже слишком сильно доверяет своей дочери) показал, что происходящее не галлюцинации измученного и одурманенного мозга, а очередной виток реальности, стремящейся к абсурду.
Юлька дуется, заперешись в своей комнате, только и ожидая, что возможности сбежать. Валентин уже не обольщается, не надеется на понимание дочери, думая об её упрямстве отчасти с гордостью, но с зубовым скрежетом - о самодурстве.
В него. Вся в него.
Полёт в Краснодар отменён по единственной причине: если Юля будет рядом, он узнает о её выходках быстрее и сможет среагировать раньше, минимизируя ущерб.
От одной мысли, что дочь может пострадать, чай в кружке и вода в чайнике поднимаются в воздух, тревожно вибрирующими каплями, начиная вести нестройный хоровод колючей проволокой из влаги. На втором витке Валентин, используя дыхательное упражнение по самоконтролю, берёт стихию под узду, возвращая влагу на место, окончательно приводя себя в чувство в попытках разделить чай и обычную воду.
Чай по вкусу становится чуть менее сладким, видимо, отфильтровал не всё. Но большую часть - не так-то плохо, для того, кто заметил свою способность час назад, бреясь.
Сзади слышится скрип. Валентин замирает, но чай снова дёргается, вырастая из кружки небольшим лезвием - текучим, но острым. В последнем он убедился лично час назад, когда спросонья начал убирать щетину не бритвой, которую забыл раскрыть, а кромкой водяного клинка. Полковник, в который раз проведя по гладким, как у младенца, щекам, пальцами, незаметно накрывает кружку ладонью, заставляя чай утихомириться, и здоровается с тёщей, тут же начинающей бурчать, мол, не мог нормально позавтракать, опять сухомятка…
Видимо, некоторые вещи неизменны вопреки всему. Например, бубнеж Любы по поводу того, что он и сам зараза, да ещё и язву зарабатывает. Это даже успокаивает. Настолько, что вода в чайнике прекращает липнуть к стенкам, стремясь к нему. Зато браслет и не думает стихать, подмигивая ему голубым нахальным оком, совсем как…
Честно говоря, он уже задумывался над тем, чтобы позвонить Ткачёву. Парень, не смотря на все свои недостатки, уже доказал, что о Юле он позаботиться сможет: и защитит, и устроит в безопасном месте, обеспечив врачебную помощь, и сторожем побудет. Да, перечить Юле не смеет, но сможет подстраховать, если та опять полезет в передрягу.
А она полезет.
Подсознание так и шепчет, что на роль няньки Ткачёв точно сгодится. Да и недостаток, если подумать, у него всего один… и не тот, в котором тот виновен сам.
Вспомнишь солнце, вот и лучик… Лебедев встаёт, одновременно допивая чай, убирает чашку в мойку, и только выйдя из кухни и закрыв дверь, принимает звонок.
***
Злоба вспыхивает под веками алой сверхновой. Артём чувствует, как от сердца по венам яростью растекается раскалённая плазма, а затем..
Алое становится белым. Удар сердца совпадает с ударом в дверцу багажника изнутри, а затем Ткачев сам собой поворачивается навстречу серебристо-черной молнии.
По предплечьям бегут мурашки, выстраивась ровными рядами портов подключений. Броня принимает его в себя бережно, обхватывает, точно материнские объятия, окружая плотно, но нежно.
Артём всего на секунду закрывает глаза, синхронизируясь.
А затем контур на броне снова вспыхивает алым.
***
К тому моменту, как Лебедев добирается до пункта выдачи воды, непорядки стихли. А вот истеричный шёпот в рации - нет.
Голубой глаз браслета взволнованно мигает. Лебедев не глядя накрывает его поверх брони, стискивая, точно пытается успокоить.
Кого? Его? Или себя?
Дожили…
Нет, в Краснодар точно надо. Всем им. Закончат с этим, отчалят их внеземные туристы - и в отпуск, к морю и теплу. К покою, хотя бы внешнему, раз сердечный невозможен.
Машина затормозила резко, зигзагом. И, выглянув в окно, полковник понял, почему:
Между гражданскими и блокпостом - десять метров мертвой полосы, вдоль которой мечется не зверь, но и не человек.
- Опустить оружие! - рявкает Лебедев на ходу, выбираясь из автомобиля. Капли из незакрытых до конца кранов водовозов замирают в воздухе тревожными звёздами.
Застывают не только люди, но и инопланетянин, прямо на половине хода, с поджатой к груди передней лапой. А затем - одним рывком оказывается совсем близко, нависая. Мнётся, медленно опускаясь ещё ближе. Замирает и Лебедев, отмечая отсутствие телепатического гнёта, рябь по контуру и проступающие сквозь лицевой щиток черты.
Конечно же… Юлька не могла всё провернуть одна.
- Артём? - шепчет Валентин, уже зная ответ. Капли-звезды падают, разбиваясь об асфальт.
Почти также, как из иноземной брони вываливается в его руки слишком преданный и верный мальчишка.
