Когда разверзается Бездна

Как только Рейстлин немного оклемался, решено было двинуть в Утеху, ведь ничто и никогда не ищут на видном месте, а представить, что крутой черный маг поедет в деревню, которую во взрослом возрасте тихо ненавидит, ни одна ищейка не сможет. Ехали, правда, осторожно и скрытно, маги даже порой мороки наводили (два колдуна лучше одного, что даже Ната знала), так что никто не увязался, да и хвосты сбрасывать Карамону с братом было не впервой. Даламар не только их компанию не бросил, он даже заявил, что теперь от учителя ни на шаг, поскольку Конклав ему точно уши оторвет с башкой вместе, потому что «не оправдал оказанного ему высокого доверия»; при таком раскладе интуиция в выборе сильной стороны вполне себе стыкуется с формальной логикой, а магов и тому, и тому учат. Карамон было хотел остроухой заразе хотя бы затрещину отвесить, но вмешалась Ната, и не по женской жалости либо доброте душевной, а по все той же беспощадной логике, напомнив, что Даламар нужен, и что для истинного воина союзники близко, а враги еще ближе (впервые великий воин Маджере уступил женщине). Эльф понял, что легко отделался в основном благодаря неизвестной госпоже из непонятного мира, и чуть было не присягнул ей на верность, но ледяной взгляд Рейстлина заставил его умерить свой пыл. По пути Нате пару раз попались условные знаки темпоралов, и каждый раз в тайнике захоронке, что в изобилии водились по всем открытым мирам, находилось что-то дельное по амуниции, оружию, а порой даже и еде в закрытых контейнерах «вечного» хранения. Опустошать подобный схрон по необходимости имеет право любой, только совесть иметь надо, могут придти другие. Так или иначе, путешествовалось легко. На ночь охрану не выставляли, обходились заклинаниями, костры тоже жгли без опаски – личины не давали увидеть, кто тут на самом деле, а сильно хорониться как раз вызывать подозрение. Ната хорошо понимала, что она сама и Рейстлин поневоле тормозят Даламара с Карамоном – те ребята здоровые, мчались бы и мчались, а что маг слаб после Бездны, что она не походная от слова «совсем», вот и плетутся как вьючные мулы. Как назло, еще и нерв разболелся, ей ведь не повезло: ушиб бедра спровоцировал защемление, что время от времени давало себя знать, а вылечить неопасную, но досадную травму не способны ни магия, ни Ментор. Девушка уговаривала себя терпеть как казак, что потом атаманом будет. Вечером она тяжело сползла с седла и даже от еды отказалась: - Спасибо, парни, но уже ни на что глаза не смотрят. Мысль так и захрапела фейсом в собственный вьюк, хотя солнце еще только садилось, заливая небо неописуемой красоты темным золотом (почти такие же, только несколько светлее, глаза у Рейстлина). Конечно же, пробуждение вышло ночью, от боли в затекшем теле, проснувшегося чувства голода и раскалывающейся головы. - Мама моя родная, - с чувством, хоть и шепотом, высказалась девушка. Пришлось встать и хорошенечко походить, дабы размять мышцы, делать ночью зарядку не тянуло, тянуло только чего-нибудь погрызть, желательно со вкусом варенья или на худой конец лимонной цедры. Парни спали как хорьки, так что никого она не разбудила… стоп, а чего их двое? Прищурившись, она различила серебряный отблеск от вышивки и едва заметных из-под капюшона волос – едва тлеющего костра хватило на это, но саму фигуру мага различить было бы невозможно в темноте, черная мантия этому немало способствовала. По возможности бесшумно подойдя к Рейстлину, ибо передвигаться по пересеченной местности она, генетически городской житель, почти не умела, Ната аккуратно села на мох (клещей бояться глупо, колдуны их заклинаниями отгоняют), вытянула ноги и прислонилась спиной к его плечу. Маг только уютнее примостился возле ствола дерева, под которым сидел. - Что не спишь? – поинтересовалась девушка. – Опять кошмары? - Угадала… - Ну хоть во сне не ходил, и то хлеб, вдруг бы не словили, - Ната положила ногу на ногу. Маджере в ответ промолчал. Невольно залюбовался он разлетевшимися по спине и плечам волосами своей собеседницы, слишком короткими по меркам его мира, зато вьющимися мягкой волной, а в свете костра словно бы наполненными золотистым сиянием – даже не скажешь, какого они цвета, не то каштановые, какими когда-то были его собственные, не то почти темно-русые, но в темную же рыжину. Несколько раз он ощущал от этого живого шелка запах каких-то незнакомых трав, которыми девушка не то их мыла, не то красила, а может, и то, и другое одновременно; а вот духов от нее не ощущалось никогда, Ната их терпеть не могла, говорила, что аллергия. Еще поражало то, что девушка не красила лицо, как многие женщины ее мира, и без того яркая, только губы порой бледноваты, хотя пухлые, чувственные, изящного рисунка… тпру, стоять! Так додумаешься до такого, что слишком уж резко вспомнишь, что ты мужчина. Если честно, маг поражался своей реакции, потому что прежде влечения ни к кому не испытывал (страсть к Крисании не в счет, это побочный эффект того, что он влюбил жрицу в себя для достижения честолюбивых целей). Маг чувствовал, что Натой особенно не повертишь, она не слабее и не глупее него самого, а льда в сердце тоже не меньше. Зная брата и Тику, им не стоит говорить, что Ната выпроводила собственную дочь к храмовницам, лишь бы не видеть ее дома, хотя и говорила при этом, что она Лане не мать, а ехидна. Внезапно Рейстлин осознал, сколь велико у них обоих одиночество. Если подумать, то девушке повезло чуть больше, ее команда ее искренние друзья, но потеря единственной любви и жестокость окружающих сделала ее черствой к чужим страданиям, потому что испытано на себе – что не убивает, то делает сильнее. Они слишком похоже, словно зеркальные отражения друг друга: у него Карамон, у нее Элли (пусть и прекрасная телепатка по крови ей не сестра); у него Даламар, у нее – Аланна (опять немного условно, но суть та же); она навеки потеряла Мэттью, а он погубил Крисанию… список можно продолжать бесконечно. Только они и способны понять друг друга. Прохладные тонкие пальцы мага накрыли руку девушки, та повернулась к нему. - Ты не замерз? – свободная рука провела по щеке. – Ну конечно же замерз! Заболеешь, балда ивановская. Буквально через секунду она уже оказалась рядом с одеялом и обняла мага, накрыв обоих, до сих пор о нем заботился только Карамон, даже Даламара приходилось просить об этом. Стало уютно, потянуло прижать девушку к себе и начать рассказывать сказки, даже беззаботно смеяться. «Да что это с тобой, Маджере? Сам стал жертвой чар?» Мысль удалось схватить за глотку, и она, трепыхнувшись пару раз, благополучно сдохла. - Знаешь, а я в детстве все время к матери приставала, - заговорила девушка. – Все просила рассказать про другие планеты, фей, разных животных… я всегда знала о темпоралах и иных мирах, но каждый из нас может жить там, где захочет, никаких ограничений. Сердце пропустило удар: - А на Кринне хочешь? – голос прозвучал безразлично, хотя внутри все сжалось. - Я вернусь в Крипто, - произнесла она название своего родного измерения, - там наука и цивилизация, там красота, и я там нужнее. Долг и честь для меня не пустой звук. - Как и для меня, - Рейстлин с удивлением понял, что не лжет. – Да, любить я и правда не умею, но не отступлю – я рожден защищать свой мир, я это чувствую сейчас особенно остро. - Мы еще достанем эту пигалицу облезлую, - весело заявила Ната. Неожиданно для себя маг рассмеялся, и не хрипло каркая, а искренне, как обычный человек, и смех этот не вызвал приступа кровавого кашля, от него лишь стало легко на сердце. Впрочем, следовало вести себя тихо, дабы не разбудить Карамона – сейчас можно сказать самому себе правду, брата он все же любит, пусть и своеобразно, не настолько пылко, как тот его, но любит; закралась мысль, что Ната точно так же любит свою Лану, но старательно того не показывает по неизвестной даже ей самой причине. А вдруг ему просто отчаянно хочется быть любимым? Так отчаянно, что подойдет любая женщина, согласная приласкать несчастное одинокое чудовище? Рейстлин погладил Мысль по щеке, она чуть отстранилась. - Перестань, - твердо произнесла красавица своим мелодичным, но чуть хриплым голосом, - верь мне, мы этого не хотим. Мы не умеем любить. - Мы не умеем любить, - эхом отозвался маг, - любовь – это западня. Много дороже власть. - Власть и порядок, - продолжила его собственные мысли Ната, - поиск гармонии, защита и всеобщее благо. - И ради этого расплата любовью – цена невысока, - кивнул Маджере, седые пряди окончательно выбились из-под капюшона. - За долг и честь никакая цена не высока, - отозвалась Мысль. - Я стану богом, сразив иных богов, - заключил Рейстлин. Но затем мужчина вдруг приник к губам женщины, вкладывая в этот отчаянный поцелуй все, о чем сказать не мог: боль прошлого, ужас перед будущим, жажду не обладать, но беречь, идти рядом, не отпуская ее руки. Ответом, безмолвным, но очевидным, стал крик измученного мертвого сердца, что оживало и начинало не просто гонять кровь для жизни тела, а чувствовать, что, единожды позволив отнять у себя возлюбленного, на сей раз оно такого не допустит. Окажись тут Такхизис или Паладайн, они не смогли бы быть сильнее этих двоих и покорно сложили бы оружие. Пророчество начинало сбываться.