Когда разверзается Бездна

Лица Даламара касался свежий ветер, чего не могло быть в комнате деревенского дома, а еще не ощущалась привычная боль в груди, словно исчезли вечно кровоточащие, незаживающие раны. Невольно проскользнула мысль о том, что он мертв, и ледяной ужас предал сил, пришла также и боль, но в руках, точнее, в запястьях – разом вспомнилась веревка и капитан, которую он считал чокнутой, но ныне был благодарен безо всяких оговорок. Что же происходит? Губ коснулось нечто маленькое и влажное, чья-то рука поддержала ему голову. Вода! О боги, спасибо! Эльф жадно припал к живительной влаги, больше не терзаясь вопросом о том, жив ли он, мертвые не испытывают столь ужасную жажду, это сомнению не подлежит. Только утолив адский огонь внутри себя, Даламар сумел открыть глаза, за что был немедля вознагражден: прекрасная, как раннее утро, девочка-девушка нежно улыбнулась ему… а почему она в мужской одежде? Когда удалось оглядеться, он обнаружил, что лежит на матраце в тени дерева – кто-то из людей понял, что остроухому на открытом воздухе лучше, - Аланна же сидела на диванной подушке. Она сделала движение, чтобы помочь сесть магу, но Даламар прохрипел: «Я сам…», после чего напряг дрожащие от слабости и подгибающиеся от синяков руки и оперся спиной о ствол дерева. При женщине показывать слабость недостойно, да даже при учителе и то противно… Рейстлин!!! Видимо, с цветом его лица произошли какие-то пугающие изменения, поскольку Аланна схватила эльфа за плечи и затараторила со скоростью драконьего полета: - Рейстлин-спит-ты-его-вылечил… - Не… спе… ши, - умоляюще выговорил маг: голова трещала. - Отек сошел, - тихо и мягко продолжила Лана, - дышит он легко, руки уже не раскаленные, теплые только, а лоб и вовсе прохладный, колдовать и даже просто разговаривать уже не пытается… а тебе поесть надо. Эльф невольно провел рукой по груди, и девочка заметила его жест: - Они зажили, когда ты Рейстлина спас. - Но… как? - Очнется – спросим, - улыбнулась Лана. - О, ожил уж, - рядом оказалась Тика. – Ну, детка, корми нашего героя, а то смотреть страсть, одни кости остались, и те кожей обтянуло. Нет, это невыносимо! Если его сейчас как дитя с ложечки… впрочем, женщины пощадили колдунское самолюбие: Аланна просто держала поднос с тарелкой, позволяя подопечному клевать самому, не давала спуску только в поглощении пищи, чуть ехидно улыбаясь и роняя реплики вроде: «За маму… за папу… за шалафи…». Даламар, неожиданно для себя, едва не расхохотался. В комнате дела обстояли не столь радужно – удивительно компактно для своих габаритов уместившаяся в кресле Ната не отходила от все еще лежащего пластом Рейстлина, безвольные пальцы мага лежали в нежной женской ладони. Мысль не позволяла себе расслабляться, потому что невольно казалось, что, разожми она ладонь, случится что-то непоправимое, и не отпускал страх, что каждый раз она слышит его последний вздох. Есть все-таки вещи, над которыми люди не властны, как, например, тот черный день, когда она потеряла Мэтти, это было летнее солнцестояние, по горькой иронии в этот же день началась самая ужасная война ХХ века. кто знает, что было бы, если бы они были на задании вместе? Тем не менее, назад уже не повернуть. Ната поймала себя на том, что быть оперативником ей понравилось, особенно на мотоцикле гонять, и, если последние десять лет вылазки были периодическими, а в основном она продолжала быть офицером штаба, аналитиком и лидером, то теперь стоит окончательно уйти из душной конторы, на которую тратить жизнь уже не хотелось. Может и не к лицу члену Триумвирата по мирам колесить, но двоюродные братья все равно продолжают, ведь Владимир спецназовец, а Леонид десантник, ну а она… с парнями такой смешно тягаться. Девушка приложила пальцы мага к своей щеке, лишний раз убеждаясь, что тело теплое, но не горячее; но, главное, нет того жуткого кровавого кашля, так, может быть, ученик справился, и ему лучше? Хотя перед смертью тоже порой бывает лучше – Мысль до крови закусила губу, прогоняя эту паническую волну, успокоила тренированный разум, что долгие годы был холоден. Карамон уже успел рассказать. В каком состоянии был Рейстлин, когда уничтожил Такхизис и подумал, что вместе с темной богиней погибла и она, Ната. Неужели ошиблась Крисания? Вдруг любит… Стоп! От пронзившей все ее существо догадки девушка едва не подпрыгнула в кресле: почему она раньше не поняла! Рейстлин понял бы быстрее, но у него дикий стыд перед Крисанией, а потому не может маг заставить себя посмотреть жрице в глаза, иначе увидел бы след он ментального «поводка» Такхизис (знакомые колдуны про такое ни один раз рассказывали, марионеткой на раз-два станешь, особо если воля слабая). Хомутать так темпоралов никто не могу, но у прочих-то защиты нет! если бы Рейстлин подчинил ее, то через эмоции, как Крисанию, а саму Крисанию нынче уж точно Такхизис ведет. Хорошая рабочая гипотеза. Карамон ей рассказывал, что Рейстлин изменился, даже прощения просил за то, что не смотрел на брата, тяжело ему было видеть, как тот стареет, умирает и разлагает, а теперь, когда эта способность потеряна навсегда, они как в детстве могут нормально разговаривать. Нельзя не порадоваться, даже если бы оба были ей безразличны. Что, не ледяная уже? Гранитная скала трещинами пошла? А это хорошо или плохо? Вопросы пока не находили ответов. Дверь открылась, впуская Карамона, он был столь же аккуратен, что и она сама, ходил так же бесшумно, ведь люди опрометчиво ждут от крупных мужчин и женщин неуклюжести, обычно все наоборот. Воин присел на корточки между кроватью и креслом. - Спит? Девушка кивнула, хотя правильнее было бы сказать «не приходит в себя». С другой стороны, ему виднее, близнецы все-таки, и не обладающей магией Карамон все же явно чувствует брата. Воин провел пальцами по руке мага. - Рейст, ну что ты? Вопрос прозвучал по-детски наивно, но, словно ответ на него, на красивых губах спящего проступила нежная улыбка – неужели услышал? Ната не верила своим глазам. - Рейст.., - могучая рука мягко высвободила кисть мага из пальцев девушки, - все хорошо, я здесь, мой брат, вот моя рука… - Прос… ти… Мужчина и девушка переглянулись: это что сейчас было? Сон? Бред? Маг тихо простонал сквозь зубы, затем перекатился головой по подушке, чуть приоткрыл блеснувшие золотом глаза: - Брат… я так устал… - Ничего, отдохнешь, - улыбнулся Карамон. – Слушать не хочешь, а я все равно скажу – люблю я тебя, дурака. - Знал с детства, - слабо улыбнулся в ответ Рейстлин, - спасибо… за все. И верно, дурак я.., - глаза снова закрылись. Карамон осторожно поцеловал брата в лоб – он не сомневался, что Рейст просто хорохорится, что на самом деле брат его любит, и всегда говорил брату мысленно: «Все ты врешь, что, мол, продашь меня за грош». Не будь Рейстлин так слаб, обнял бы, закрывая от всего на свете, прогоняя злые сны. Ничего, сейчас он не один, есть еще человек, что о любимом братишке позаботится. - Ты бы хоть поела, а то засидишься тут – с голоду помрешь. - Пока не хочется, - Ната потянулась, меняя позу, разнесчастный седалищный нерв уже сковал ноги тупой ноющей болью. - Да Рейст до вечера теперь проспит, а я присмотрю за ним. Пожав плечами, девушка с трудом вылезла из кресла и, прихрамывая от того, что мышцы затекли, доползла до лестницы, решив проверить дочь с Даламаром, как у них дела. Навстречу попалась Тика, что молча отволокла Нату к коридорному окну. Капитан с трудом проглотила ругательства, узрев сидящую рядом с эльфом дочку, потому что они обняли друг друга за талию, а золотистая головка юной красавицы удобно покоилась на плече у мага. Ах ты, гнида остроухая! Заморочит ведь девчонке голову, поматросит и бросит, а тогда поздно будет оторвать ему оба… уха. Словно прочитав ее мысли, Тика молча указала глазами на здоровенную чугунную сковородку в своей руке, что Нату мгновенно успокоило – не забалует паразит. Тика увлекла девушку за собой. Она не могла успокоится, пока всех не накормит. Когда Рейстлин проснулся, по обе стороны от его кровати сидели Ната и Тика, на коленях у матери пристроилась Аланна; чуть поодаль Карамон поддерживал за плечи бледного как полотно Даламара. Губы мага скривила ироническая усмешка: - Я что, уже умираю? - Мать твою, Рейст! – не выдержал Карамон, давясь от хохотом. - Тогда уж нашу. Вот тогда-то хохот и вырвался, и он был общим.