***
В офис на Дмитровской он приезжает как обычно рано. Напившись кофе в трех разных кофейнях и поплутав по окрестностям, он решает зайти в здание и посидеть в холле. Но по чистой случайности натыкается на ту самую милую ассистентку, помогавшую ему во время съемок рекламы. — О, Арсений, ты чего здесь делаешь? — Э-э-м, я за копией договора заскочил. Пропуск забыл только. — Ничего, я проведу. Он не до конца уверен, что это хорошая идея, но раз предоставилась такая возможность, грех ей не воспользоваться. Его немного веселит мысль, что он умудряется проникнуть в "импровизаторские" закулисья даже когда и вовсе не пытается этого сделать. Ассистентка показывает ему путь к кабинету Стаса, но он сворачивает в коридор, ведущий к гримеркам. Дорогу он помнит, его самого прихорашивали там же, где и импровизаторов. В комнате только Антон. Сидит на кожаном диванчике, стопу закинул на коленку и дергает ею, со всем возможным безрассудством и отвагой кидаясь в бой в своем любимом мобильном приложении. Сердце при виде него опять начинает свои аритмические упражнения. — Ты говорил, что удалишь эти "Мобайл Ледженс". Антон поднимает голову, и его лицо вытягивается от удивления. — Арс... как ты опять... похуй! Тебе нельзя здесь быть. — Че это? Да-а-а. Не такой реакции, конечно, Арсений ожидал от своего "типа как бы вроде ну парня". Он старается не выдавать своего разочарования. — Если тебя Стас увидит рядом со мной, плакал твой контракт, а меня выпорют — сидеть не смогу. — Интересные у вас тут методы, — пытается пошутить Попов, но импровизатор его не слушает. Он подскакивает с места, переворачивает за плечо к двери и тыкает в лопатку. — Пошли, пошли, пошли, пока… — Да, должно быть готов к завтрашнему дню, — раздается приглушенный, и все же довольно зычный голос Шеминова из-за тонкой стены. Антон сзади него замирает, а в следующую же секунду его за локоть дергают назад и тащат к гримерному столику. — Давай под стол, — Антон с силой давит ему на плечо, но Арс сопротивляется. — Чего? — Я серьезно. Он не должен тебя увидеть. Ты плохо знаешь Стаса. “Видимо, слишком плохо", думает Арсений в то время, как подгибаются его коленки, и он, с трудом собрав свои длинные конечности, вжимается в стенку. Он слышит, как распахивается дверь и видит, как Антон выдыхает от облегчения столько воздуха, что сдувается, как воздушный шар. — Стас мимо пробежал? — Да, в офис. А че, он тебе нужен? — это оказывается Позов. Он подходит ближе, и голос его подлетает на пару тонов. — Антон, какого хрена у тебя под столом наша рекламная звездочка делает? — Че видно, да? — Антон опускает к нему взгляд и дергает вверх головой, закатывая глаза. — Вылезай, Арс. Когда он распрямляется, Дима смотрит сначала на него совершено нечитаемо, а потом на Антона, с уже настолько явным укором, что даже Арсу неловко становится. — Дим, оставь на попозже свои нотации. Отведи его к моей машине, пожалуйста. И постарайся так, чтобы не наткнуться на Шеминова, — он достает из кармана куртки ключи, кидает Диме и тот, поймав, толкает Арса в сторону двери. До парковки они идут молча. Забравшись в джип, он поворачивается к Диме и натыкается на его пристальный взгляд. Позов всегда казался Арсу самым уравновешенным и дружелюбным из троицы. Порой, ради контента, он преувеличивает реакции и создает шоу, психуя вместе со всеми или изображая упертого барана, не признающего своих очевидных проебов, но в целом, от него всегда веяло вайбом умудренного жизнью старца. Сейчас ничем таким не веет. Он стоит, сложив руки в карманы, маленькая шапочка венчает его лысую голову, смотрит с какой-то глумливой надменностью. — Что? — Ничего, — качает он головой. — Удивляюсь просто, как лихо ты в этих джинсах ноги задираешь. Грудь обжигает уже знакомым раздражением. — Я ещё не такое могу, — цедит Арс. — Да, видел я на кастинге твой шпагат. Ноги раздвигать и томно смотреть в камеру ты умеешь. Может, там ещё какие таланты зарыты. — Димон, ты чего хочешь-то? — вспыхивает Попов. — Давай телефончик. Я как Шастуна обслужу, к тебе заеду. Эмоции на лице Димы обычно играют не особо ярко, но в данный момент от того, как высоко взлетают его брови, край шапки оказывается чуть ли не на макушке. Арсений с досадой отворачивается к водительскому окну, сжимает плотно губы, чтобы больше не выпустить ничего лишнего. Ему бы уже отрастить толстый панцирь, сквозь который не смогли бы пройти к чувствительному сердцу все эти пошлые поклепы, но они его до сих пор ранят. Он не может даже вообразить, чтобы переспать с кем-то пусть и просто по пьяни, без чувств, не говоря уже о какой-то материальной выгоде. Неужели никто этого не видит? Почему каждый второй подозревает его в проституции? Он чувствует осторожный тычок в плечо. — Пацан, ладно тебе, я погорячился. Мы просто со своей профессией должны всегда начеку быть. Доверять никому нельзя. А ты так неожиданно откуда-то появился, такой напористый… — Мне ничего от него не надо — Арс поворачивается и слышит собственные слова слишком уж пылкими, сквозящими детской обидой. — Ни денег, ни славы. Он мне, как человек нравится просто. Точнее, как парень. Дима только кивает. Вроде тихонько улыбается. — Ну давай, заводи эту шарманку о том, что он не для меня — слишком взрослый, слишком занятой, и мне надо поискать кого-то своего возраста и не знаменитого, и не страдать фигней! — Не, — усмехается Дима, почему-то отрицательно мотая головой в сторону неподалеку стоящей мусорки. — Это не я тебе должен говорить. Это задача Шаста, раз уж он решил во все это дело ввязаться. — А он мне все рассказал, между прочим, — с вызовом бросает Арс. Че ты на это скажешь, лысый? — Прям все-все? — Ага, проинструктировал по ГОСТу. — И ты его внимательно выслушал и на все согласился? Издевки в тоне Арс не слышит, но она там есть. Должна быть. — Конечно. — Ну раз вы обо всем на берегу договорились, как взрослые, ответственные люди, то никаких проблем не будет, — с улыбкой говорит он. — Давай тогда, Арс. Удачи вам провести время вместе. Он уходит, оставляя Арсения с осознанием, что если его вот сейчас взять и проверить — попросить процитировать, что там Шаст сказал после “давай встречаться”, то он и слова не вспомнит. В голове только его глубокие оливковые глаза и ворчащий и фыркающий белый шум на фоне.***
Антон, упаковав себя в машину, смотрит на него — притихшего с беспокойством. — Хорошо всё? — он кладёт руку ему на коленку и несильно стискивает. — Ага, отлично. — Хорошо. Когда они выезжают, Арс так и смотрит на эту коленку, будто сейчас с ней от шастуновского прикосновения что-то произойдет. Но ничего не происходит, и он отворачивается к окну. За стеклом с ума сходит ночная Москва. Буйствует в сотнях различных видов освещения. Свет расходится крестами от дорожных столбов, складывается в мигающие квадраты окон, горит на шпилях, стекает зелёной и красной подсветкой с мостов. Даже разноцветные снежинки, липнущие к окну, словно подключены к этой могущественной московской проводке. Тают, оставляя за собой флуоресцентную дорожку. Он привозит Арсения на узкую улицу рядом с набережной Яузы к низкорослому зданию частного кинотеатра. Внутри уютной комнаты диван с красной обивкой, такие же кресла, множество горящих в сумраке свечей, дрожащих на стенах бликами, экран во всю стену. — Мы можем в приставку поиграть, кино посмотреть, музыку послушать, просто выпить, поесть. Антон выглядит трогательно, дергающий себя за шнурки от капюшона своего худи, в ожидании его вердикта. Попову даже хочется рассмеяться. Видимо он действительно неплохой актер, раз ему удается делать вид, что Антону вообще нужно хоть каплю стараться, чтобы произвести на него впечатление. На самом деле он был бы рад посидеть с ним и на мерзлых ступеньках в каком-нибудь подъезде, с пивом и таранькой. — Мне очень нравится, — сдержанно говорит он, решая не показывать своего восторга. Пусть тоже переживает, так они хоть немного, но будут на равных. А дальше Арсений садится к нему под бок, ощущая тепло его тела, свет глушится ещё сильнее, и свечи языками лижут темноту вокруг, а время замедляется, словно прибывающий на перрон поезд. Все тише, пока, тихонько не качнувшись и не заскрежетав рельсами, останавливается совсем. Арсений этой станции не узнает. Им приносят вино и фрукты, затем десерт. Сначала они просто болтают — опять о кино, а ещё о работе Антона. — Сейчас много сил уходят на новый трэвел-проект, — рассказывает он о ЧДКИ. —. В который тебя Стас пригласил для рекламы. Формат для нас новый. Пока всем сложно. Так как мы привыкли работать либо на интернет — без жестких рамок, как в «Громком Вопросе», либо на телик, как в «Импровизаторах» — по сценарию, мы к этой гибридной форме пока только присматриваемся. — Хотел бы я поучаствовать в «громком вопросе». — Я думаю после серии этих реклам тебя уже можно будет пригласить, как звезду. Может быть. — А ты со многими тут был? Ну, в смысле… — слова остаются неприятной горечью на языке. Ясное дело, Арс, он был с кем-то здесь и еще много где. В отличие от тебя, он не девственник. — Будем говорить о бывших? — с весельем спрашивает Антон. — Начнем лучше с тебя тогда. Хотя, в твоем возрасте, там говорить-то, наверное, особо не о чем. — Пфф, — он так драматично фыркает, что плюется в корзинку с фруктами. — Ой, сорян… У меня этих отношений! — Что, прям много было? — удивляется Антон. — Достаточно, — Арсений раскидывает коленки шире и вальяжно стекает с кресла. Скатился бы полностью, но вовремя напрягает ноги. — Даже подустал от них малеха. Арсов пиздеж обитает на станции “Охотный ряд”. В самом центре, от которого расходится кругами и расползается бетонными тропами “нерезиновая”. Впрочем, Москва может и не резиновая, но способность Попова лгать вполне себе. При каждом удобном и неудобном случае. Там где надо и где в этом нет никакой необходимости. Просто искренность в нем не приживается, словно у него генетическая патология. Антон выгибает губы, как Багз Банни из мема, мол, ну дает. — Надеюсь, со мной не устанешь, — говорит он со смешком. — Слушай, пойдем на крышу покурим. — На крышу? — Ага, — подмигивает он. — Я знаю секретный ход. Секретный ход заключается в том, что он просит администратора открыть им пожарную дверь, за которой вьется наверх наружная, открытая всем ветрам, продрогшая лестница. Она отзывается металлическим бряцанием на каждый шаг. Под Антоном куда громче, хоть Арс и уверен, что у них нет такой уж ощутимой разницы в весе. Просто его походка приземистей и тяжелее. Будто бы более агрессивна и беспардонна. Кажется, обвались эта лестница под ним в эту секунду, Антон и не заметит, пойдет дальше по воздуху с такой же бескомпромиссной уверенностью, что под ногами твердая поверхность. У Арсения же шаг плавный и осторожный — чуть какой подозрительный скрежет, и он кинется в сторону. Он моментально подстроится под ситуацию. Антон ситуацию скорее всего подстроит под себя. На крыше им открывается ослепляющая панорама. Словно небо перевернули вверх тормашками и вытрясли с него все звезды, оставив лишь пустую, темную, чуть поблескивающую звездной пылью бахрому. Они не слишком высоко, но можно увидеть бледный нимб вокруг кремлевской подсветки и горящие башни сталинской высотки на Котельнической. Что-то Арсений о городе уже запомнил. —Красиво, пиздец, — выдыхает Антон вместе с сигаретным дымом. И Арсений в который раз думает о том, насколько же они разные. Все те мириады мыслей, что собираются в голове Попова в невообразимые и шаткие конструкции, готовые развалится от малейшего порыва ветра из-за своей сложности и неправильности, в голове Антона каким-то образом упрощается до простейших истин. Красиво? Да. Пиздец как? Конечно. Если и есть у Шастуна в сознание метро, то уж точно не московское. Там от силы одна ветка и несколько станций. И эта простота так притягательна, так безопасна. Арсений поднимает руку, чтобы убрать прядь волос, вылезшую из-под шапки прямо на глаз, и Антон перехватывает ее своей прохладной ладонью. — Это что? — он потирает место под пластырем. — Да это… — Арсений осекается, чуть не ляпнув правду, отвлеченный этой близостью. — Играли на курсах рыцарский турнир, порезался о реквизит. Звучит все-таки получше, чем ранение от банки огурцов. Антон подносит руку к губам, целует, и у Арсения спирает дыхание. Он встречается с ним взглядом, подается вперед, и они целуются, на этот раз по-настоящему — глубоко, страстно, со вкусом горького “парламента” и сладко-кислого вина. Когда Антон отрывается от него, он смотрит с нежной улыбкой, оставляет еще один мягкий поцелуй у виска и тянет за руку к лестнице. — Пойдем, а то околеем тут. Арсений плетется за ним, так и не придя в себя. И когда они возвращаются в теплоту и уют помещения, он все еще наверху, чувствует вкус его губ и руки на своей талии, невероятно ярко, даже сквозь несколько слоев одежды. Поэтому, когда Антон снимает куртку и садится на диван — весь такой широкий и приглашающий, взлохмаченный шапкой, Арсений так и стоит столбом, жадно глядя на его губы — немного покрасневшие и припухшие. — Чего ты? — Антон вопросительно улыбается, затем осматривает его всего сверху вниз и протягивает руку. — Иди ко мне. Арс не сопротивляется. Позволяет притянуть себя ближе, путается в ногах и, чтобы не рухнуть на Шастуна подстреленным воробьем, цепляется руками за изголовье по бокам от его головы и, уперевшись коленом в диван, согнув при этом второе, присаживается на его бедро. Поцелуй на этот раз почти болезненный, влажный. Антон притягивает его еще ближе, давя рукой на затылок, вылизывая рот. Все его ослабевшее тело трясется, как плохо закрепленные строительные леса. Промежность проезжается по узкому бедру. Член стоит безбожно, впиваясь в ширинку. Антон отлипает от него со звуком, отпущенного подтаявшим снегом ботинка. — Арс… — Антон, Антон, Антон, — заходится он его именем, словно молитвой. Чего ему там надо? Почему он остановился? Где? Что? На какой он станции? Метро мигает и пищит предупреждающими табличками. Там уже ничего не разобрать. Он наклоняется снова, преодолевая сопротивление Антоновых запястий, присасывается к его шее, мажет языком до уха. — Солнце, хороший мой, тормози! Его рывком отрывают от вылизанной кожи, и Арсений промаргивается, пытаясь вернуть фокус. — А? — Здесь нельзя. Давай я сейчас сниму нам номер на ночь. — Чего здесь нельзя? — бормочет Попов. — Говорю, номер нам сниму. С душем, со всеми делами. — Зачем? — сознание возвращается кусками и невпопад — у него яйца аж в ушах звенят, а Антон будто скрыт за дряблой пеленой. — Сексом займемся, Арс. Мы вроде уже начали, — раздается насмешливо и отрезвляюще. Арсений поднимается, для устойчивости держась за широкие плечи дрожащими руками. Паника обрушивается сверху, пытаясь вернуть его обратно. Сексом? Это тем, которым он никогда не занимался? Ну, если не считать различных резиновых и металлических изделий. — Хорошо, — выдавливает он судорожно и валится рядом на диван. Он опускает взгляд вниз на выгнувшуюся ширинку джинс, прикусывает до боли губу и косится на то, как Антон невозмутимо оплачивает в телефоне отельный номер. Вот сейчас-то тебя и выебут, Арсюха! Доигрался, придурок?! — Давай одевайся, — его хлопают по коленке. — Поехали. Москва за окном меняется — из помпезно-блестящей она превращается в режущую сетчатку и опасную. Арсений удивительным образом остается недвижим, в то время как внутри происходит ужасная сутолока чувств, из которой не всем повезет выбраться живыми. Он все жует губы и пытается успокоить эту панику. Он не готовился, никак не думал, что все зайдет так далеко уже сегодня. Там, конечно же, будут душ и время на все нужные процедуры. И вряд ли Антон остервенело на него накинется и выдерет каким-то жестоким способом. Но тревожно в любом случае. То, что его попросят быть сверху тоже маловероятно. Нет к этому никаких предпосылок. Антон ведущий. Брать будут Арсения, тут к бабке не ходи. Да и это было бы еще хуже. Так, можно хотя бы просто отдаться в опытные руки и, если будет уж очень некомфортно, стерпеть. Или сказать правду… Это бы решило все проблемы. Но сказать правду означало бы снова сознаться во вранье. В который раз. Он косится на Антона. Тот флегматично крутит руль, находясь где-то глубоко в своих мыслях. Спокойный. Если сказать правду, можно всего лишиться прямо сейчас. Скорее всего, его высадят из машины, и он поплетется к метро девственником-неудачником. Он смотрит в окно на занесенный снегом пейзаж. Нет, лучше уж, поехать на машине, хоть даже и оттраханным.***
Девушка на ресепшене, пока говорит с Антоном, на Попова даже не смотрит. В таких местах у них, наверное, есть какие-то инструкции на этот счет. Но он все равно дико смущается. Ясно, зачем они здесь. Это мини-отель с неочевидным входом в каком-то темном переулке и почасовыми номерами со спа и джакузи — в таких останавливаются только любовники и пары, вдруг решившие испытать новые ощущения. Явно не нищебродский. Девушка, отдающая Антону карту, стерильно-вежливая, ухоженная. Пахнет в холле приятно, все в зелени и ярко освещено дизайнерскими настенными светильниками. — Семнадцатый, — говорит ему Антон, и они бесшумно идут по мягкому ковру вдоль пустого коридора. Внутри большая кровать, тяжелые занавески, не пропускающие свет, плазма, пастельные оттенки и полное отсутствие этих тупых отельных картин на молочных стенах. Арсений мнется у входа, разувшись и сняв куртку, и все еще всерьез думает убежать, но Антон, подойдя сзади и положив руку на талию, нежно целует у основания челюсти. — Один в душ пойдешь или вместе? — с хрипотцой и уже явным возбуждением в голосе спрашивает он. — Один, — Арсений выскальзывает из-под руки, скрывается в ванной и переводит дыхание. От нервов подташнивает. Он сам загнал себя в эту ситуацию. Как он там сказал — подустал уже от этих отношений? Вот теперь держи марку. Из зеркала на него смотрит загнанный зверек, который никаких отношений в глаза не видел, и это уже настолько очевидно, что Антону достаточно будет одного только взгляда, чтобы все понять. Он все-таки залезает в душ, проводит там минут пятнадцать. Шум воды перебивает хаотичный поток мыслей. Вылезает, не обращая внимание на мокрые следы, отстраненно обтирается и обматывает полотенце вокруг бедер. Еще минут пять думает выходить ли ему так, совсем голым или натянуть свои джинсы с кофтой обратно. Стук в дверь заставляет подскочить на месте. — У тебя там все хорошо? Неа, вообще, нет. Он открывает дверь и встречается лицом к лицу с обеспокоенным Шастуном. — Господи, Арс, что случилось? Ты че такой бледный? — Мне надо тебе признаться, — выпаливает он, не давая себе времени вновь сочинить какую-нибудь небылицу. Антон еще более обеспокоенно ведет по его полуобнаженному телу взглядом. Мурашки следуют за ним. — Если это что-то связано с какими-то особенностями тела, то где-то в той зоне, — указывает он на полотенце. — Все остальное выглядит вполне нормально. — Нет. Антон на секунду замирает, щурит глаза и выдыхает, качнув головой. — Не пассив? — Хуже. — Вообще, с парнями не спал, что ли? — Э-э-э, хуже. — Ни с кем не спал? — Тот поцелуй с тобой в машине был для меня первым. Антон моргает и открывает рот, но Арс быстрее: — Я не специально. Что это блять значит, Арс?! Антон тоже не понимает. — Попов, что… — Ой, я знаю, что я странный! Он выскакивает из ванной, вспоминает, что оставил одежду там, резко поворачивается, проскакивает мимо так и стоящего в проеме Антона, хватает трусы трясущимися, как у больного паркинсоном, руками. Берётся за край полотенца и замирает. Антон все ещё здесь, сзади. Ему кажется, что ещё чуть-чуть и он свалится с границы этого нервного срыва. — Может выйдешь и дверь закроешь? — кидает он почти обессилено, обернувшись. Антон подпирает плечом косяк, смотрит спокойно, чуть нахмурившись, будто изучает его, ждёт чем это все закончится, чтобы передать собранную информацию другим ученым. На просьбу сначала никак не реагирует, затем отталкивается рывком головы, раскрывает скрещенные руки. — Пойди сюда. Арсений медлит. Он довел себя до ручки, не зная у кого спросить совета именно из-за него. А теперь блаженное утешение предлагает виновник всех его страхов. Арсений конечно же его принимает. Он в эти объятия проваливается, как в джакузи после двенадцатичасовой рабочей смены. Утыкается носом в ямку на ключице, вдыхает его запах, чувствует как замедляется сердце. Его виска касаются губы, оставляют пятнышко влаги легким поцелуем. — Когда врать перестанем, м? — Боялся, что ты меня пошлешь. — Я тебя пошлю, если ты мне продолжишь пиздеть. — Антон, но я же…, — он пытается оторвать голову от его груди, чтобы посмотреть в глаза, но рука Шастуна на его щеке не дает этого сделать. — Ладно, успокойся. Нормально все. Теплое дыхание Антона пробегает мерно поверх кромки уха. Запоздало он понимает, что он в одном полотенце, а Антон все ещё полностью одет. Он отталкивается от него. — Отвезешь меня, может, домой тогда? — Ну, если ты вообще ничего не хочешь… — Арсений замирает и стреляет вверх глазами. — Ты же знаешь, что альтернатив доставить друг другу удовольствие полно и без анальной ебли? — Господи, как ты это романтично сказал. Антон усмехается и опускает руку ниже, к краю полотенца. Смотрит вопросительно. Арсений кивает и следует за ним из ванны. Он пятится к кровати, держа его за руку. Садится у изголовья, тянет за полотенце, и оно с еле слышным шелестом опадает вниз. Попов вниз не смотрит, знает, что у него, если и опускался от нервов пока они сюда ехали, то сейчас снова в полной боевой готовности. — Садись спиной ко мне, — Антон хлопает ладошкой на место перед собой, и Арс, не особо понимая, что он собирается делать, просто ему доверяется. Одна нога остается свешиваться с кровати, другую он сгибает в колене и кладет перед собой, как лягушачью лапку, спиной осторожно ложится на грудь Антона. — Про большой хуй не соврал, — проходит насмешливое у уха. — Да блять, можешь это видео больше не упоминать! — раздосадованно тянет он, но замолкает, когда рука ложится на внутреннюю сторону бедра. — Угомонись. Больше он ничего не говорит. Большой палец касается основания члена, а указательный задевает мошонку — почти невесомо. Арсений шумно выдыхает. Кровать под ними проседает, когда Антон убирает руку, чуть потягивается вбок к шкафчику, и Арсений краем глаза видит, что он, порывшись, достает красную бутылочку с дозатором. В тишине раздается звук щелчка, расходится приятный запах клубничного ароматизатора. Руки возвращаются обратно — одна под грудь, другая обхватывает член и проводит по нему парой движений, размазывая лубрикант. Арсений напрягает руки, вцепляется ими в Антоновы бедра у коленей. — Все хорошо? — Да, — шепчет он. Рука Антон скользит вверх, сжимает пальцы у головки, опускается обратно и снова вверх. Большой палец касается уздечки. Арсений чувствует жар сзади него, дыхание у шеи ложится на кожу испариной, а его собственное становится учащённым, горячит легкие. Когда вторая Антонова рука щиплет его за сосок, он выгибается в пояснице, чувствует задом шевелельнувшийся член и тихо стонет. Рука Антона ныряет под яйца, чуть сжимает и тянет. Арс падает головой назад, вслепую утыкается губами в челюсть, но затем чувствует ответный поцелуй. Рука снова на члене, ускоряет движение. Другой член, тот что под его задницей, становится совсем твердым. Арсений снова прогибается, трется голой кожей о брюки. — Антон, почему ты еще в одежде? — проговаривает он в жаркие губы. Антон его мягко отталкивает. Сзади он слышит шуршание ткани, вжик молнии. — Дай-ка, — Антон пихает его еще дальше от себя, чтобы опустить ногу с кровати и стянуть штаны. Обернувшись, Попов видит то, что упиралось секунду назад ему в жопу, и чувствует жар по всему телу. Да, его любимая пробка меньше раза в три, наверно. Ощущения определенно будут другие. Антон, вернувшись на кровать, ложится боком и укладывает его к себе спиной ложкой. Снова берется за его член, при этом прижавшись своим к бедру. Он делает кольцо из пальцев и двигает им совсем быстро, заставляя Арсения подмахивать и постанывать в кусок одеяла, в которое он, скомканное в руке, уткнулся лицом. В животе что-то взрывается, по телу прокатывается судорога, и он, от нахлынувших чувств отводит руку назад, стискивает бедро Антона, прижимает ближе его стояк к себе. Антон реагирует на это, дернув его за плечо вниз и, вдавив в кровать, наваливается сверху. Жаркая тяжелая тушка. Арс только кончил, и вжиматься еще чувствительным членом в покрывало больно. Он упирается рукой под собой, чтобы освободить место для него и для своей грудной клетки. Неудобно, но как же, сука, приятно! Быть припечатанным к кровати настоящим мужиком из плоти и крови, а не представлять его, пихая в себя что-то искусственное. Правда, когда Антонов член проскальзывает между ягодиц, он каменеет и дергается вперед в попытке убежать. Но ему не дают. — Тих-тих, я внутрь не полезу. Антон делает несколько возвратно-поступательных движений между его булок, пришпилив за поясницу к кровати, чтобы он не елозил. Затем отпускает и хватает уже за руки, положив их Арсу на зад. — Лисенок, попу оттопырь и раздвинь руками. Да, вот так держи. Попов послушно делает, как сказали. За "лисенка" он в принципе, наверное, уже и в очко бы дал. Что уж тут... Сзади он слышит хриплое дыхание, просачивающийся сквозь него стон, звук трения плоти о плоть, а затем чувствует влагу на пояснице, на анусе и стекающую к члену. Он отпускает свою настрадавшуюся жопу, опускается сам, полностью ложась на кровать, и ощущает, как падает рядом Антон. В комнате, в которой только что было столько звуков, остается только это шершавое дыхание. Он не смеет повернуться. Осознание того, что только что с ним произошло, медленно строит в голове новые когнитивные связи. У него был почти вроде бы секс с его типа это как бы ну парнем. Парня этого зовут Антон Шастун, и еще какой-то месяц назад он до беспамятства и совершенно безнадежно дрочил на его образ на экране. А теперь этот парень здесь, сзади, шумно приподнимается на локте и зарывается рукой в его волосы. Хоть бы не расплакаться, господи... — Арс, не молчи, пожалуйста. Скажи, что завтра я не увижу свое лицо на первой странице гугла с обвинением в изнасиловании. Арсений переворачивается, натыкается на подсвеченное сбоку лампой, полное беспокойства лицо. — Антон, я думаю мы с тобой сойдемся. — Правда? — с облегчением и удивлением спрашивает Шастун. — Ага, ты такой же идиот, как и я.***
Арсений выходит к нему на балкон. Антон оборачивается, отводя от лица сигарету. — Иди обратно. Холодно. Он обходит его, встает спиной к узкой улице за спиной, скрипящей снегом под редкими прохожими и кашляющей кем-то, таким же курящим, откуда-то сверху, прижимается, положив голову на плечо и смыкает руки на лопатках. — Арс, я сейчас вернусь, и мы пообнимаемся. Замерзнешь. — Я тебе еще кое в чем должен признаться. — В чем же? — спрашивает он немного опасливо. Подносит руку ко рту, задрав подбородок над его макушкой, и выдыхает дым в ночь. — Ты Тина Канделаки под прикрытием? — Не. Я о банку огурцов руку порезал, когда пытался вырезать из неё героя повести "Чайка", чтобы показать представление кассирше, с которой на смене работал. Проходит секунд семь, прежде чем он отвечает. — Мы и правда с тобой сойдемся. Мир за пределами этих объятий двигается вперед по накатанной. Арсений слышит это в нисколько не изменившихся отдаленных гудках и визге шин, в бормочущих телевизорах, в матерящихся тусовщиках и гудящих проводах. Чувствует все в таком же, как и раньше, пронизывающем колючем ветре и щекотании снежинок, тающих на его горячих щеках. Но внутри них все совсем по-другому. Как же с ним хорошо.