***
Домой к Арсу он приходит рано. Он еще никогда не появлялся здесь раньше десяти. На его сообщения тот так и не ответил и даже не прочитал. И когда он заходит, немного придавленный к земле тяжелыми мыслями, сначала думает, что его и дома нет. Но Арсений спит. Антон облокачивается о дверной проем. Солнце, просочившееся в прорезь между занавесок, бежит ломаной линией вдоль его тела. Видимо замучил себя в спортзале и уснул за чтением. “Содом и Гоморра” лежит над его макушкой, один локоть под щекой, другая рука сложена лапкой Ти-рекса под подбородком. Ноги поджаты. Надо бы оставить парня в покое, но он почему-то не в силах это сделать. — Эй, вставай! — Антон шлепает его по бедру. — Там Оскары раздают! Арс дергается и подскакивает. — Что? Где? — Там внизу у подъезда. Надо быстрей бежать, у этих бабок немного осталось. Я видел. Парень приходит в себя, просыпаясь. Он хмурит брови в насупленные складочки, закатывает под них глаза и падает обратно на кровать, не забыв лягнуться. — Шастун, если тебе нужно лечение, скажи. Я потерплю пару месяцев без подарков, а тебя в хорошую клинику положим. Антон морщится от больного толчка в бок и ловит его за щиколотку в белом носке, стаскивает с пятки и щекочет. За это получает еще и в грудь. — Ты улыбался во сне. Что тебе снилось? — Руслан Белый. — Чего? Смотрит вниз из-под ресниц своих лисьих. Глаза в темноте сапфировые. Улыбка криво и нагло ползет с одной стороны вбок. — Он в фанфиках после тебя второй по популярности мой партнер. — Белый?! И… погоди, какого ты все еще читаешь эту хрень? — Интересно, — пожимает он плечами. — Почему бы нет? Вы там с ним из-за меня дрались. — Пиздец какой-то. — Ага. Руслан меня типа как раба держал и все там меня связывал, кляпы вставлял, плетками бил. А я тебя полюбил, но он не разрешал естественно нам встречаться. И вы подрались, и ты естественно выиграл и показал мне, что такое нежность и секс без анального стимулятора. — Жесть, — Антон надеется, что в его голосе не слышно неуместное удовлетворение от того, что он выиграл в какой-то текстовой порнушке Руслана Белого. — Антон, а что насчет фоток? — вспоминает Арс, и взгляд его полностью лишается сонной поволоки. — Нормально все, — врет Антон. — Стас побурчал немного, но согласился со мной, что это все забудется через пару недель. — Хорошо, — успокаивается он. — А-то я уже насмотрелся там этих нарезок в инете. А еще "ГВ" выйдет когда, вот им там раздолье будет! Антон хмыкает. На “Громком” он конечно произвел настоящий фурор. Кто бы знал, что трясущийся в его руках, позеленевший от страха паренек сядет под камерами за стол и моментально превратится в шоумена со стажем?! Впрочем, такой фокус он проделывал и в рекламах. Но там в любом случае существует сценарий. Но оказалось, что в импровизации Арс не хуже. — Я сейчас съезжу "контакты" сниму, а потом успею наверное тебя с актерки забрать. — А че заезжал-то? — Тебя хотел увидеть. Арсений недоверчиво хмурится. — Ну, окей. Только верни пожалуйста моего Антона. Пусть он меня забирает. Моего Антона. Если отбросить в сторону его язвительность, то любое размышление об Арсе, сводится к тому, что он невероятно трогательный. Антону приходится прикусить кончик языка, чтобы не начать его лапать и не довести это все до петтинга или чего посерьезнее, после чего еще в душ идти придется, и вернуться на работу. В офисе подозрительно спокойно. До съемок “Контактов” он не встречает ни одного человека, который бы тыкнул в него пальцем и начал орать, что видел фотки. Хотя Антон знает, что все видели. “Контакты” снимают с Егором Шипом, и Шастун на протяжении всего выпуска не может отделаться от мысли, что вот этот оставшийся на продленку сыр с косичками старше Арса на четыре года. Еб твою же мать! Сейчас еще попросит его тик-ток снять, и ему еще делать вид, что не вертел он это все на хую. Только после съемок, выходя из студии и ударяясь лбом о стену цветочных духов, он понимает, что это было затишье перед бурей — перед страшной кузнецовской бурей. — Антон! — кричит она так, будто он не в сантиметре от него стоит. — Почему это ты решил совершить публичный каминг-аут, а мне не сказал? — Потише можешь? — он тащит ее в пустую комнату отдыха и закрывает дверь. — Я тебя прошу, успокойся. Ира успокаиваться не собирается. У нее в глазах это шиперское безумие, которое он уже не раз видел у поклонниц. Наверняка, для этого существует какая-то терапия. — Как Егор? — Нормально Егор, — вопрос подозрительный, и Антон, не сводя с девушки глаз, наливает себе водички из кулера. Естественно, мимо стаканчика. — Спрашиваю потому, что он как раз твоего любимого возраста. — Ирин, щас уебу. Арс у меня первый такой. Че вы лепите из меня любителя малолеток? — Окей, тогда как Арс? — невозмутимо меняет имя и красиво усаживается на диван, закинув ногу в санитарно-чистом кроссовке на другую. — Не болеет, спасибо. — Я просто хотела сказать, что эти фотки — это самое милое, что я видела за долгое время. Эти его глазки. Так он влюбленно смотрит. А ты-то как! — Так, Ир, погоди, начнем с того, что это умиляет только тебя и таких же фанатов гейского контента как ты. Для нас с ним это могут быть проблемы. Она открывает рот, но не успевает сказать. В комнату заваливается дружная компания его приятелей, с самого порога заставляющая его почувствовать себя полным идиотом. — Это было не просто смело, это было пиздец как смело, — щеголяет мемными знаниями Ваш, а Журавль хлопает его по спине и смотрит с елейной улыбкой. — Такие вы две прелести, Антош, — мурчит он. — Просто на обложку какой-нибудь либеральной партии «Россия и ЛГБТ созданы друг для друга!». — Ну, Попову защита государства не нужна. Он любого гомофоба быстро переубедит, — смеется Заяц, указывая на пластырь на брови. Что за хуйня происходит? Он косится на Кузнецову, и у той на устах эта женская улыбочка — токсично-милая. «Я же говорила, глупенький.» — Так, стоп, — взрывается Антон. — Какого хрена все говорят об этом, будто это не что-то страшное, что может закрыть мне дорогу на телевидение на всю оставшуюся жизнь? Все затихают. Но это не пристыженное молчание, скорее озадаченное. — Тох, — подает голос Позов. — Я знаю, что это больше Стаса вина, который тебе внушил, что ты ебаться какая звезда, но ты слишком много на себя берешь. Кроме, тебя у нас в стране еще кучу людей по телеку показывают, и весь мир не будет обсуждать твою личную жизнь годами, прикинь? Какое вообще дело телевиденью с кем ты спишь? Все поддакивают, а Антон не знает, что сказать. Он привык, что такого понятия, как "его личная жизнь" не существует как явления. И он будто бы впервые задумывается "а какого хрена?!" — Хочешь расскажу тебе фанфик, который вчера прочла? — он не заметил, как Ира села сбоку, и ее мятный шепоток в ухо пугает его до усрачки. — Боже, Кузнецова! — он накрывает ладонями лицо. — Давай я дам тебе телефон Арса, и вы с ним эти фанфики хоть целый день будете обсуждать! — Давай! — мгновенно соглашается она. Телега пиликает уведомлением от Арса, когда он уже толкает дверь на выход, прощаясь с администратором. С неуспевающей растаять вежливой улыбкой он смотрит в телефон, и эта самая натянутая улыбка замирает на его губах жуткой маской. “Никиту тоже домой подкинем?” Заебись. Следующее сообщение издевательски подсыпает соли на эту открытую рану. “Проследишь, чтоб мы не засосались.” “Или чего похуже.” Антону настолько часто приходится прятать или подделывать свои настоящие эмоции, что он понимает как сильно его это задевает только по тому, как сам же хлопает автомобильной дверью. Ревновать Попова не то, чтобы глупо. На самом деле, вообще нет. Учитывая, что этот Никита в последний раз покидал их квартиру в явно возбужденном состоянии. Либо это, либо этот Арсов укороченный двойник носит в брюках волыну. Дело не в глупости, а в бесполезности этого занятия. Понятно, приди Антон тогда не вовремя что-то бы случилось. Высечь пару искр посредством трения у них бы точно получилось. В их возрасте и о подушку потеревшись, можно замечательно кончить. И он вроде парню доверяет и даже в кокой-то степени верит в искренность его чувств. Если Арс не любит, то он думает, что любит, а это почти одно и то же. Но это все неважно. Ему восемнадцать, и Антон не помнит, чтобы в свои восемнадцать он вообще задумывался над такими понятиями, как верность. Дико хотелось трахаться. Часто и много. И сейчас он, как бы страшно ни было это признавать, не смог бы в полной мере удовлетворить Поповское либидо, даже будь у него больше времени. У Арса зрачок от возбуждения иногда пропадает, когда к нему прикасаешься. Просто как в пропасть смотришь. Завораживающе конечно, но вряд ли его организм особо различает, кто конкретно его трогает. Можно было бы разобраться с соперником дедовским методом — отвести в сторонку, сказать пару ласковых, но тут он опять спотыкается об эту блядскую разницу в возрасте. Ну не будет же он выяснять отношения с мальчишкой. Погруженный в мысли Антон в итоге чуть не проскакивает нужный поворот. Паркуется он как обычно в паре улиц от ГИТИСа в узком переулке. Пока ждет, крутит многострадальные кольца, сжав пальцы в куриную лапку и помогая иногда подушечкой большого. Его личный способ эскапизма. В любой непонятной ситуации просто прокрути кольцо пять раз влево и шесть вправо, и все наладится. Арсов смех узнает сразу — его будто искусственный интеллект писал по запросу “ха-ха-ха”. — Не, ну ты прикинь, перепутать Мане и Моне! Это же совершенно разные техники! Голосок этот певучий он тоже идентифицирует без проблем. Не, ну если с такого Попова разматывает, то неудивительно, что шастуновские шутки иногда встречаются полным молчанием. Антон поглубже вдавливается в кресло, чтобы не поддаться жгучему желанию высунуть голову в окно и выплюнуть что-нибудь уебанское, вроде “это тебя в роддоме перепутали с каким-то аутистом!" Арсений по привычке закидывает свою сумку на заднее с такой яростью, будто Антон пообещал увезти ее и сжечь в темном лесу. Туда же, на контрасте слишком деликатно, садится Никита. Может, у соплежуя с Арсом и больше общего, чем у него, но по энергетике он все же сильно не дотягивает. Как сквозняк рядом с тайфуном. — Ой, блять! — восклицает Арс, открывая переднюю дверь. — Я тебя тоже рад видеть. — Я свое трико в шкафчике забыл. Оно там с прошлой недели валяется. — Вы в трико занимаетесь? Готов поспорить это чисто инициатива вашей старухи-извращенки. — У нас был класс бальных танцев, — морщит он свой пимпочный носик. Антон пытается подавить раздражение от того, что его шутка не заходит так же хорошо, как по-любому совершенно не смешная история про Мане. — Я щас. Антон и слова не успевает сказать, как дверь хлопает так, что дребезжат стекла, и он остается один на один с этим знатоком живописи на заднем сидении. — Как дела? — дружелюбие в Антоновом тоне как выученная беспомощность. Он даже не напрягается. — Нормально, у вас? На него не смотрит, лупит насупленно в окно. Видно, что очень хочет послать в жопу, но воспитание не позволяет. — Да, как всегда. Работу работаю. Все-таки такой резкий переход из компании его сорокалетних коллег к обществу Поповских малолетних друзей без лагов не получается. Лексикон за ним не поспевает, и Антон вдруг чувствует себя Стивом Бушеми со скейтом наперевес из мема “хеллоу феллоу кидс”. — Ясно. “На хую вертишься потрясно”. Даже проговорив это мысленно, он опасливо глядит на угол улицы, чтобы проверить не бежит ли уже Арс дать ему пизды. — Нравится в театралке? По тому, как он весь надувается, вбирая в себя побольше мужества, Антон понимает, что есть все-таки предел натяжения у его крахмальной воспитанности. — Слушайте, — Никита резко отворачивается от окна и пересекается с ним взглядом в зеркальце заднего вида. — Не будем играть в этот политес, окей? В этот че?! — Вы мне не друг, я вам тоже, — тон от волнения смешно подскакивает. Никогда, должно быть, в своей жизни на старших голос не поднимал. — И чтобы вы… ты знал, Арс достоин гораздо большего. Вообще, не понимаю, что он в тебе… в вас нашел! Пустышка! Глупые шоу, которые смотрят глупые люди. И весь юмор завязан на кривляниях. И мне вот ни одна передача не нравится. Да и как тебя вообще ведущим сделали непонятно?! Ни поставленной речи, ни харизмы. Пацан по виду тратит месячный запас дерзости на эту речь и сдувается под конец, как пробитая шина. Антон наоборот успокаивается. Что бы там ни было, Арсений мальчику не по зубам. Он поворачивается к Никите, выглядывая из-за спинки, и тот совсем тушуется, забиваясь в угол. Но взгляд не отводит. Красивые у него глаза, но никак у Арса. Темно-карие и легко-читаемые. У Попова в его заводи только тонуть. — Все сказал? Не отвечает. — Давай тогда ты-вы помолчите, пока Арсений не вернется, окей? Он отворачивается обратно к лобовому и кидает взгляд в зеркальце. Парень видимо потихоньку осознает сделанное и кажется вот-вот выскочит на улицу, аккуратно под колеса. Жизнь с Поповым уже научила Антона опознавать надвигающуюся истерику. — Слушай, Никит, — он снова поворачивается к нему и встречает покрасневший как томат профиль. — Так бывает. Арс свой выбор сделал. У тебя там тоже кто-то есть. Это все пройдет. — У тебя пройдет потому, что ненастоящее, а y меня нет, — бурчит он в безучастное к его чувствам окно. Антон не знает, что на такое отвечать. Как только он выпрямляется в кресле, сбоку возникает невесть откуда взявшийся Попов, запрыгивает на соседнее сидение и перекидывает пакет с, предположительно, трико через спинку точно Никите по лбу. — Лови, — предупреждает он, когда пакет уже приземляется парню на голову, издевательски хихикает и закидывает ногу на приборную панель. — Газуй! Антон хлопает его по лодыжке, чтоб убрал, и тот в ответ дергает ей в паре сантиметров от шастовского носа. И снова хихикает. — Обосрался? — Прекращай. У Арса явно опять маниакальная фаза, поэтому надо бы поспешить в безопасность квартиры. На дорого с ним таким находится опасно. — Чего делали сегодня? — Антон естественно обращается только к Арсу. Отвергнутый любовничек разговор вряд ли поддержит. — О, мы сцены из “Анны Карениной” играли! Мы с Никитой естественно были Вронскими, — он резко выпрямляется, изображая офицерскую выправку, и ремень безопасности натягивается на его груди как портупея для шашки. — Не многовато Вронских на одну Каренину? Или это была гей-версия? — Не-е-е, — он хохочет, снова задирая свою неугомонную ногу. Что ж, Антон со своими хохмами тоже не лыком шит — царевну рассмешить может. — Мы в группах показывали. Несколько девчонок были Аннами, кто-то Кити, кто-то Долли. А вот Жека — бедняга играл Алексея Каренина. — Почему бедняга? — Ну, все пацаны хотели быть Вронскими. Никто не хотел играть старика. Неожиданно с заднего сиденья раздается неприкрыто высокомерный фырк. — Конечно, лучше быть молодым любовником, чем старым рогоносцем! Ах, ты ж маленький педик! — Ну да, — кивает Арс, явно не замечая никаких подсмыслов. — Но может осталась бы с мужем, не довела бы себя до самоубийства. — Со старым пердуном она бы себя быстрее до самоубийства довела, — возражает Никита. — С ним же скука. — Возраст — это опыт, Никитос, — на светофоре он снова встречается с ним взглядом. Зеркальце заднего вида становится полем сражения. — Важная вещь. Особенно для общения со сложными партнерами. Да, лисенок? — он улыбается Арсу, и тот удивленный ласковому обращению при постороннем радостно лыбится в ответ. — И импотенция, — очень тихо говорит этот Вронский в паленом найке. Арс пораженно крутится на кресле. Бегает взглядом с одного на другого, потихоньку осознавая, что не о великом классическом произведении тут речь. — Ну импотенция может и в молодом возрасте начаться. Чтобы это понять надо половую жизнь хотя бы начать вести. Больше между ними и звука не проскакивает. Даже Арс замолкает и перестает раскидываться по салону своими конечностями. Как Никитина оскорбленное естество освобождает машину, Попов моментально освобождает томившуюся в нем энергию. — Че это было??? — Боже, не верещи! — Вы из-за меня? Из-за меня? — он еле сдерживается, чтобы не схватиться за занятую рулем Антонову руку. — Я ему просто все по-мужски объяснил. Но он видимо не понял. Вот и разговнился. Арс, ты щас себе что-нибудь сломаешь! — Ты ревнуешь. Блять, как же ты ревнуешь! Арса от обуявших его чувств скручивает в нечто со страницы учебника квантовой физики. Там такая теория струн, что Антон начинает переживать, что в нормальное состояние придурочный больше не вернется. — Ревнуешь! Ну скажи, что ревнуешь. — Зачем тебе, чтобы я это говорил? Вот зачем? Арсений только улыбается. Антон знает, что за этой улыбкой. Но он сам туда заглядывать опасается. Посттравматическим синдром. Теперь он очень внимательно смотрит под ноги. Дома Арс не успокаивается. Он забывает снять свои новые, подаренные уже непонятно за что конверсы, проходит в квартиру, запрыгивает в один ловкий прыжок на стол и вещает-вещает. Про все подряд и ни про что конкретно. Антон знает, что пропускать детали даже в этой зыбкой бессвязной массе слов ни в коем случае нельзя. В любой момент он может остановиться и учительским тоном, приподняв брови и сложив руки на груди, спросить: «Шастун, что я только что сказал?». Но Антон после всего произошедшего не собран, и все льющееся из его рта превращается в белый шум. Остается только сам рот — мелькающая белозубая улыбка и язык, периодически выскакивающий, чтобы облизать губы. На кроссовке той ноги, что свисает к полу, шнурки почему-то развязаны. Другая нога задрана аж на спинку стула напротив, так что коленка на уровне его лица, а джинса задрана, оголяя тонкую щиколотку. На эту острую коленку он как на подставку кладет локоть и зарывается пальцами в волосы, прочесывая назад. Нельзя просто так взять и не выглядеть как реклама гей веб-кама?! Арсений замечает, как на него пускают слюни, и замолкает. Стреляет глазами вбок, рисуя ресницами идеальную стрелочку, закусывает губу, откидывается на руки назад. Коленка словно невзначай так падает вбок. И все-таки Арсений не о трогательности. Точнее не только о ней. Слишком он сложносочиненное предложение, что бы обойтись одним существительным. Чуть глубже под своей этой невинно-тонкой корочкой, он воплощение слова “секс”. Когда они только встретились, он плохо это понимал. Сейчас явно понимает лучше. И очень потихоньку вкрапляет эту сексуальность в сложную систему своих манипуляций. Ведь тут ему даже стараться не надо. Она в нем естественна и не вымученна. Проскальзывает в каждом движении. — Знаешь, что я делал перед актеркой, Шастун? — Не знаю. Раскладывал карточки персонажей из настолки по алфавиту? — Неа, — даже ухмылки не проскакивает. — Побрился полностью. Я прям везде гладкий. — Ну ничего себе. Взглянуть дашь? Пожимает плечиками и переводит скучающий взгляд куда-то на холодильник. Будто разговор о списке покупок на ближайшие пару дней. — Чет не хочется. — Нет? — У-у. Антон оказывается рядом с ним в пару широких шагов, одной рукой хватает за бедро, стаскивая ногу со стула, а другой за жопу, прижимая к своему давно уже привставшему члену. Ответное шевеление чувствует сразу. Молодой организм долго заводить не требуется. Он притирается пару раз, приподнимая ногу выше под коленкой так, что Арсу приходится крепко стянуть его худи на лопатках, чтобы не упасть на свои. В ухо льется дрожащее дыхание, еле сдерживающее в себе стон. — Все еще не хочется? Молчит, пытаясь придвинуться ближе и выгибаясь в пояснице. Но регулятор расстояния в руке у Антона. Он давит на ляжку, держа его в паре сантиметров от своего паха. — Нет? — Хочется. Я… да Антон! — он зло смотрит, проезжаясь на копчике по столу назад. — В рот тогда возьми сначала. Хлопает своими ресницами, думая видимо, что послышалось. Оглядывается вокруг. — Здесь? — Ну да. Высота как раз. Антон отпускает его, и Арс сначала подбирает ноги под себя, а потом коленками скользит назад, укладываясь на живот. Естественно, демонстрируя свою волшебную эластичную поясницу и накаченную задницу. Антону приходится на ощупь справляться с пуговицей и молнией потому, что невозможно отвести взгляд. Он спускает штаны с бельем и дергает на себя пальцами, приказывая подползти поближе. В таком положении Арс еще и гибкостью своей шеи хвастается, когда его берут за волосы и мягко прокручивают эту шею на бок, вводя член внутрь. Антону приходится все-таки чуть привстать, чтобы полностью там поместиться. Арс языком пихает член с одной стороны рта в другую, и он совершенно неприлично выпирает у него сквозь щеку. Он мычит, прося чтобы его отпустили, и Антонов орган разочарованно и мокро выскакивает наружу, повисая у припухших губ. — Погоди. Давай я… — он облизывается, приподнимается на локтях и на секунду смущается. Куда-то весь его порнушный запал вдруг пропал. — Я на спину перевернусь и голову свешу, а ты меня просто в рот выебешь. — Ок-е-ей, — неуверенно тянет Антон. — Только дай знать, если неприятно, я тебя прошу. Он кивает лихорадочно, хищно глядя на член, переворачивается и свешивает голову. Антон кладет головку на услужливо подставленный язык и скользит им до щеки, оставляя на ней слюнявый след. Хочется все его лицо невозможное членом своим протереть. Чтобы так и ходил. Чтобы все знали, что его. Блять, все-таки он жутко ревнует. Никита — один из. Сколько там таких, кто видит эту идеальную моську и хочет членом по ней поводить… Нет, только у него есть такое право. Как и вогнать до конца и смотреть, как член двигается в горле. Вид и звуки сводят с ума. Антон понимает, что так долго не продержится и достает, позволяя Арсу отдышаться. Слюни капают на пол, и надо бы не забыть убраться, а то уборщица как минимум подумает, что у кого-то в этой квартире зверский аппетит. — Иди-ка сюда. Арсений с удивленной радостью протягивает к нему руки. В голове это выглядело покруче. В реальности закинуть хоть и тщедушное с виду, но поджарое, нашпигованное мышцами Арсово тело на плечо, оказывается той еще задачей. Колени трепещут, а на лбу проступает испарина. Надо все-таки задуматься о качалке, чтобы так не позориться. С горем пополам он доползает до спальни и скидывает парня на кровать, из всех сил придавая лицу беззаботности. — Может подождем, я не знаю, пару часов пока ты отдышишься. Издевка на его шкодливой морде подсыпает в никуда не ушедшее возбуждение щепотку настоящей злости. Антон сам от себя не ожидает, когда за плечо резко переворачивает его на живот и садится сверху, зажимая между ног. Член оказывается прямо там где надо, и от того, как он безропотно застывает на месте, встает еще сильнее. Он нарочито медленно снимает кольца и кладет их на тумбочку по одному, каждый раз нагибаясь и надавливая стояком между ягодиц. — Че притих? — кивает он еле дышащему Арсу, вцепившемуся в подушку и наблюдающему за происходящим затуманенным взглядом. Там сейчас не океан, а прибрежный серый смог. — Смотри-ка, как жопой хуй почувствовал, так сразу заткнулся. Он немного в себя приходит и зарывается лицом в подушку. От щек расползаются багряные кляксы. Антону не то что сложно такое исполнять, но с его стороны это чистая постановка. Само собой не получается. Он скорее по внутреннему скрипту идет. Но Арсу эти игры нравятся, а все всегда в первую очередь было о нем. Для него. Антон собирает в кулак его футболку, задирая над его красивой поясницей и резко тянет на себя. Арс, ахнув поднимается на колени. Одной рукой Антон хватает его под челюстью, а другой гладит по голому животу. Большой палец проваливается в рот, и Арс тонко стонет, когда твердый член опять притирается к нему сквозь несколько слоев ткани. Антон опускает руку ниже, ныряет к нему в трусы собирает в ладонь яйца. Арсений гнется, проворачивает бедра. Он весь как упругая и поджарая волна, которую тяжело удержать. — Ты можешь вот так кончить? Я даже доставать член не буду. — Нет, нет, — бормочет он и пытается повернуться, размазывая слюну от Антонова пальца по подбородку. Антон втречается с ним взглядом, и там уже мало осознанного. Он отпускает его, давая стянуть с себя одежду, разделывается со своей и успевает едва в губы чмокнуть перед тем, как эта змея похотливая уползает куда-то под него. С Арсом с одним трахаться, как в оргии участвовать. На секунду отвлечешься, непонятно уже где руки, где ноги. — Куда ты? Его оттопыренная задница маячит под носом, а сам он, будто теленок к вымени, тянется к его члену. Этакая 69 спиной к животу для тех, у кого желе вместо поясницы. Потому что хуй знает, как он так гнется. Антон проводит языком по колечку мышц и дальше до яиц, отчего Арсу приходится подавиться его членом. Антон экстренно возвращается обратно, пускает побольше слюней на очко и просто вымачивает в этой проруби свой язык, пока Арс, совсем разомлевший, не отпускает обессиленно его член и не ложится грудью между его ног, выстанывая разные октавы. Антон окунает кончик внутрь в совсем податливое и пульсирующее отверстие, а потом проводит по нему пальцем. Давит и заходит на пару фаланг. Арс раскачивается, пытаясь насадиться дальше и грызет под ним белье. Антон шарит под собой рукой, находит нечто похожее на плечо и тянет вверх. Не ошибся. Перед ним появляется взлохмаченное, невменяемое существо с вспухшими губами. — Давай на живот только сюда головой. Он без лишних уговоров укладывается, раскидывая конечности, как ангелочек на снегу. — Ну и где твой знаменитый прогиб, — Антон, заигравшись, немного не рассчитывает, и шлепок по жопе выходит довольно ощутимый. От вскрика и вида покраснения на идеальной коже хочется начать извиняться, и он себя изо всех сил сдерживает. Парня это выведет из его трансцендентного состояния, и он только расстроится. Вместо этого Антон сжимает кусок кожи в руке в идеальную, будто атласную, складочку. Все обмазывается каждый день своими кремами. Красивый до невозможного. Как же хочется ему уже вогнать без всех этих многочасовых прелюдий. — Антон, — мямлит он. Голова приподнимается и он оглядывается на него через плечо. — Давай уже, сейчас. Антон знает, что рановато, но Арс так любит. Немного с болью. Раньше он этого избегал. Но со временем научился подгадывать момент и настраивать силу так, чтобы не навредить. С Арсом все очень сложно. И даже секс, как точная наука. Он добавляет смазки и наконец входит. Арсений скулит и дергается, но Антон придавливает его всем телом и сковывает в руках запястья, вжимая их в матрас, а те в свою очередь комкают одеяло. — Тихо, сам сказал, что пора, — он успокаивающе целует его в обжигающее ухо и проводит губами по вспотевшей холке. Очень хочется спросить, можно ли ему уже двигаться. Хочется, но тут не такие правила. Поэтому он начинает, не спрашивая. Затем останавливается, чувствуя как Арс сам толкается вверх бедрами, пытаясь ярче стимулировать простату. Он вырисовывает ими различные фигуры, и члену в этом блендере так хорошо, что у Антона чуть ли искры из глаз. Арсений еще несколько раз долбится тазом ему навстречу, насаживаясь до упора, по сути сам себя трахая, а затем замирает на секунду, и Антон, понимая без слов, снова вдавливает его в матрас и трахает мелкими толчками. Арс воет прерывисто, словно по лестнице на тележке скачет, и этот жар от него, невыносимая узость его задницы, хлюпающие звуки — все вынуждает говорить ему всякие гадости, за которые он потом попозже извинится. — Врешь ты все, что я у тебя первый. — Что? — выдыхает Арс. — Ведешь иногда себя как заправская шлюха. Я видел, как ты шел с дружком со своим с курсов. Жопой вилял, глазами блядскими стрелял своими! — Переверни, — шепчет он, хватаясь и скользя пальцами по его предплечью. Антон приподнимается, чтобы помочь ему перевернуться и пережимает себя у основания, чтобы не кончить с этого расплывшегося аквамарина и балдеющего лица. Антону хорошо, но этот от ебли улетает куда-то в другое измерение. Он тянет к нему руки, стискивает лицо в ладошках, притягивает, мокро и беспорядочно целует, шелестит щекотно в ухо: — Я, Антон, не могу представить никого, кроме тебя в себе. Чтобы кто-то меня трахал другой. Я до знакомства с тобой чуть ли не каждый день на тебя дрочил, все в себя пихал, что под руку попадется. Ты… я тебя… мы когда первую рекламу тогда снимали, помнишь? — Да, — врет Антон. Он не особо помнит. — У меня хуй тогда встал, когда ты на секунду меня прижал. Пришлось в туалет бежать. Я в тот день три раза подряд дома кончил. Антон старается абстрагироваться от этих всех покаяний. Нельзя кончать раньше Арса. Он, просунув руку под прилипшую к простыням поясницу, протаскивает его вниз — немного для удобства, но больше, чтобы он заткнулся. Арсений дышит с этим проваливающимися в дыхание стонами и скулежем. Он горячий и мокрый. Толкает Антона в грудь ладонью и переворачивается на бок, шаря рукой сзади, чтобы найти член и самому на него усесться. Слишком несдержанный, слишком нетерпеливый. Приходится его изо всех сил в руках сжать, чтобы не спешил. Антон ему помогает и трахает сбоку, наблюдая над плечом, как пропадает и появляется головка Арсова члена в его кулаке. Он так отчаянно себе дрочит, что Шастун начинает беспокоиться, что в следующую секунду головки там не появится. Кончает Арс всегда шумно, вдавливаясь жопой, вбирая до основания и сжимаясь до головокружения. Антон хватает еще пары толчков и он, засосав натянутую жилу на шее перед собой, спускает внутрь. Чуть позже, ополоснувшись и поменяв постель, Арс лежит на его предплечье, а Антон водит кончиками пальцев по его прессу. — Так значит дрочил на меня? — прерывает он молчание, и Арс шлепает его ладошкой по животу. — Заткнись! — На какую хоть передачу? Или на фотки в инсте? — На "Цитаты" в основном, — неохотно признается он. Антон аж подскакивает, чтобы взглянуть ему в лицо и убедиться, что он не шутит. Ему отвечают смущенным, но абсолютно серьезным взглядом. — Вот те раз! — не удерживает смеха Шастун. — Хорошо, что я не веду познавательной передачи про животных, а то она бы точно была твоим первым выбором! Он затыкается, видя что делает. С Арсом можно хохмить и подкалывать друг друга сколько угодно, но есть несколько зон, за границы которых пока с ним заходить нельзя. Зоны непроработанных подростковых комплексов, связанных с внешностью и сексом. Скорей всего они сами рассосутся с возрастом, но пока на этой территории надо быть предельно деликатным. — Шучу я, — он прикасается губами к его лбу и успокаивающе проводит рукой по волосам. — Ничего в этом странного нет. — Я… — Арсений делает над собой усилие, и Антон готовится принять доверенный ему секрет. — Ты мне там таким настоящим казался. Таким спокойным. Без вот этого всего клоунадства. И взрослым. Я мечтал о тебе. Прям мечтал, как о чем-то совершенно несбыточном. Сердце от него щемит. От того как смотрит, как лапка его сжимает Антона пальцы, и как ресницы трепещут, когда Антон шумно выдыхает ему на лоб. — Потом встретил, и понял, что нихуя я не спокойный и не взрослый? — Не, ты был такой, как я представлял. И я был влюблен еще до встречи, но после я пропал. Не мог не есть, не спать. Если ночью оставался один, все смотрел твои кружочки, сторис, переживал, что не со мной, мучался. Смотрел на то, как ты с друзьями время проводишь, и весь в этих съемках, заботах и понимал, что я для тебя слишком мелкий, неопытный. Думал, что у меня ничего не получится. Но, боже, как же я хотел быть с тобой! У Антона дыхание захватывает, будто он на американских горках в мертвую петлю заходит. Непонятно, что конкретно вызывает это ощущение. Скорее всего все вместе — тот факт, что это идеальное существо в его руках действительно его любит больше жизни. И ему не кажется, что он хоть сколько-нибудь этого достоин. — Скажи честно, тебя отталкивает то, что я малолетка? Эта тема на целый разговор, и он бы не хотел сейчас его начинать. — Меня отталкивает, что ты такой вопрос задаешь, лежа тут голышом у меня под боком. Вот это стремновато. Арсений усмехается и требовательно тянет руку, зажатую все это время в его, вниз, переворачиваясь на бок. Кладет ее на поясницу, там где начинается холмик его попы, а сам зарывается лицом в его шею, горячо зацеловывая. Руки его медленно опускаются по животу к Антонову члену. Он-то ясное дело уже готов на второй заход, но Антону нужно побольше времени, поэтому он в панике решает раскрыть карты раньше времени, и перехватывает его руки уже у самой цели. — Лисенок, у тебя днюха завтра, — выпаливает он, и Арс отрывает от него голову, чавкнув незавершенным засосом. — Я в курсе, — радостная улыбка расползается по его губам. — Что ты приготовил? — Так, мне дали два дня отгула, поэтому... — Мы с тобой будем два дня! — он подскакивает на кровати, будто в жопу ужаленный. От того, что из одежды на нем только дохленькое одеяло, что от испуга с него мгновенно стряхивается, выходит весьма эффектно. — Два дня! Боже, спасибо! — Да это не все еще! — Антон глотает ртом воздух, вырвавшись из крепких объятий. Заодно проглатывает ком в горле от того, что парню в качестве подарка достаточно совместного с ним времяпрепровождения. — Дай ноут. Что-то материальное покупать было бы странно. Он и так чуть ли не каждую неделю делает жертвенные подношения, чтобы его божество не бесилось со всякой ерунды: золотые цепочки, шмотки, парфюм, игры для плойки, настолки, спортивный инвентарь. Он уже скоро в хате сможет либо антикафе, либо качалку открывать. Пришлось к выбору подарка привлечь эксперта. Он обратился к самому душному человеку, которого знал — Роману Косицыну. — Это должны быть какие-то мероприятия — не многолюдные, спокойные и максимально скучные! — Прям скучные? — Вот, как если б на себя брал. Такие, где я сдохну со скуки! Понятно, сходить на аттракционы или в аквапарк тоже было бы отличным вариантом, но такого их узнаваемые хари себе позволить не могут. Косицын справился с ТЗ на отлично. В итоге Антон приобрел билеты в артхаусный кинотеатр и на иммерсивный спектакль в каком-то выебонском арт-кластере. — Там, короче, китайский нуарный детектив, вдохновленный твоим любимым Прустом. А спектакль, там это, типа, про любовь к себе, — объясняет он Арсу, поражаясь своему красноречию. — И они будут вызывать людей из зала, чтобы они тоже приняли участие. Так что ты там можешь ещё и попрактиковаться на настоящей сцене. Арсений жадно смотрит в экран, будто там не всратый китайский фильм и спектакль, а поездка на Бали. — Но, Антон, там будут люди. Опасненько. — Я бы не сказал, что люди. Жуткие задроты. Такие же, как ты. Попов куксит лицо, и Антон спешит добавить: — Немного людей. И там темно будет. Опасно, конечно, ясен хер. Но он не мог просто устроить уикенд перед телеком вдвоем. Будь у них побольше времени, сгоняли бы куда-нибудь в бунгало с личным пляжем. Эту опцию он сохраняет в уме на будущее. — О чем задумался, лисенок? Нравится? Он отрывается от ноута и ухмыляется, ничего хорошего этим не предвещая. — Не, я думаю, если бы «Барби» снимали в России, тебя бы взяли на роль Кена? Или все-таки Крида? Антон вздыхает и хватает его за шею сзади, вынуждая согнуться. — Давай-ка, Барби, ты этим ртом что-нибудь другое, помимо пиздежа невпопад, сделаешь. Билеты, между прочим, недешевые.***
С утра настроение у Арса песнопенческое. Это когда, проснувшись, на кухню заходишь, а он филигранно не попадая в ноты, напевает какую-то попсу, заевшую его ещё на всю следующую неделю, пританцовывает и шкварчит маслом в сковороде. — Балтийское море, красные розы, ливни и грозы, поздняя осень. Если меня спросят, что такое в мире красота, я покажу им тебя. Антон сам не замечает, как садясь за стол, выплевывает бездумно пару слов. Красота. Тебя. Кто ж знал, что это будет началом конца? Погода для их вылазки особо не старается. Москва истекает дождем. Мерзким и колючим. Им не особо нужны солнце и тепло. Гулять по набережной за руку они не собираются. Но все-таки от сердца немного отлегло, когда из-за особо хмурой тучи неохотно выкарабкалось солнце. Они выезжают с Хорошевского шоссе в клубок развязок, запутываются на десять минут и выпутываются обратно со стороны Беговой улицы, а солнце вываливает вниз самый свой бледный луч, мол «на, голубки, днюха как никак.» И на том спасибо. Дома на их пути стаптываются в низкую застройку, люди и машины редеют, и Антону становится все спокойнее. Ему всегда спокойнее, когда вокруг мало шума и народа. Это значит, он не на работе. Они паркуются на маленькой парковке за решетчатым забором у изрытого пустыря, сразу за которым начинаются жд пути, за которыми в свою очередь торчит типичная для столицы необозримая стройка. Километры вверх и вширь. Пахнет влагой, но нет ещё этого свежего весеннего запаха после дождя с привкусом земли и травы. Но он уже на подходе, и Антон впервые его чувствует. Этот мимолетный привет от будущего тепла. Потом он смотрит на выходящего из машины Арса, сразу принявшегося отплясывать какое-то диско, чтобы освободиться от накопившейся энергии (оно и понятно, они же минут двадцать пять ехали). Смотрит, слышит в голове «Воскресное утро, кофе и сиги, я молодой, всё так красиво. Вкусный парфюм тянет в постель...», ощущает запах весны, которого ещё нет, и понимает, что все. Наверное, понял ещё тогда, когда перед «игрой в правду» всем признался, но сейчас осознание осознанное. Масло масленое и блядство блядское. Он уже по этой дороге ходил. Больно тогда упал. А сейчас он старше, и падать будет ещё больнее. ПТСР пищит противно это дело завязывать. Но поздно уже. Слишком поздно. Как говорится, чувства чувствами, но даже ради любимого выдержать двухчасовой китайский артхаус невозможно. Он выпивает две бутылки пива и вырубается где-то на середине. Просыпается, когда Арс толкает его в плечо, а народ пробирается к выходу. — Понравилось, солнце? — хрипит он, потирая глаза. — О, потрясающе! — горячо заверяет его Арс. — Особенно твои высокоинтеллектуальные комментарии. Антон непонятливо хмурится. — Я у тебя спрашиваю «так что это получается, Шинь Джунь Пинь отдала ему кольцо в знак преданности?», а ты... — его руки безжизненно виснут по бокам от кресла, а сам он запрокидывает голову, рокоча храпом в опустевшем зале. — Тихо ты! — шикает, не сдерживая смеха Шастун. — Я с тобой абсолютно согласен. Шинь Джем Пень сделала это по вот этой самой причине. — Шинь Джунь Пунь. — Шинь Джон Плюнь просто невероятная женщина. — Эх! Пойдем, Шастун, пока нас не попросили вон. Он не обижается. Вообще, их соглашение об общих интересах никогда не предполагало стопроцентной отдачи. Но у Антона в голове почему-то крутится без остановки дебильная песня и появляется необъяснимое желание прочитать этого Пруста, чтобы хоть немного уметь поддержать диалог. Походу он действительно начинает перенимать привычки партнера, как все эти психологи рассказывают. На спектакле он попытается быть внимательным. Один хрен, выспался уже. Постановка, впрочем, его не щадит. Арс имеет невероятную для шастуновского сознания способность видеть в каждой фразе и движении, протянутые сквозь них красные нити и двойные дны… дна… днища… — Донья, Шастун, — учтиво подсказывает Арс. Но Антон видит только кучку не самых бесталанных молодых людей на темной сцене, ведущие разговоры, которые не могли бы произойти в реальной жизни. И он бы многое отдал, чтобы хоть день пожить в этой красивой голове и понять, какой мир может быть сложный. Увидеть нечто обычное и упасть за этим в целую пропасть смыслов. Сидеть потом в них, копаться. А надо ли ему, в целом, это? Он же простак — Шастун. Там где Арс найдет ответ, Антон лишь ещё сильнее запутается. Может, просто внимательней его слушать? Один из актеров просит добровольца из зала, и Арс ожидаемо смущается, но Антон чуть ли не силком выпихивает его на сцену. Знает он его эти приколы! Как только выйдет под софит, затмит всех, кто там до этого стоял! Так и происходит. Антон не может сдержать улыбки, когда Арс и ещё несколько смельчаков срывают овации, а впечатленные девушки с первого ряда кричат «браво». Он немного напрягается, но Попова так никто и не узнает. Не их тут сидит электорат. — Ты видел-видел? — сдавленно пищит Арсений, возвращаясь к нему на место. Он так же после «Громкого вопроса» радовался, и глаза его блестели так же ярко. — Видел, солнце. «Если меня спросят, что такое в мире красота, Я покажу твои глаза». Надо что—то с этим делать, а то он разучится думать, не складывая при этом мысли в рифму. Когда они возвращаются к машине, уже сумрачно, и предвесенний запах исчезает полностью. Только прохладная демисезонная свежесть, от которой хочется поднять к горлу, давно убранный на верхнюю полку шкафа шарф. Антон собирается закурить. — О, Леруа Мерлен! Он тоже только сейчас замечает в отдалении бело-зеленое здание. — И че? — Ну ты же сам говорил, что мечтаешь по строительному пройтись как обычный человек, стульчак выбрать. Вот в чем еще разница между ними так это в том, что Антон бы о таком через час забыл. А этот расфасует в своем мощном процессоре все по папкам и когда нужно, достанет. — Арс, плохая идея. Слишком большой магазин и слишком много народу. — Да там все рыщут по этим полкам, в свои списки в телефонах уткнувшись! Ну пошли. Че ты сыкло такое? Арс тащит его по направлению к магазину, а Антон не сопротивляется. Ой, как больно ему будет падать! Сначала они ныкаются по углам, как воришки, пришедшие поживиться лобзиками и дрелями. Арс естественно выкручивает фарс на максимум и присаживается за паллетом с красками, осторожно выглядывая из-за стены банок. — Как обстановка, Ковальски? — шепчет Антон, на всякий случай держа руку у пояса, чтобы если что, выхватить оттуда глок. Он же тоже боевую подготовку проходил. Один сложный уровень “Хитмана” на приставке чего стоит. — Вражеская бабка толкает тележку со стороны отдела обоев, — рапортует он, жестом приказывая оставаться на месте. — Есть идеи как ее устранить? — Дай подумать, — он резко поворачивается, чуть не тыкаясь своим носом в его. Они так близко стоят, что смех сдержать еще сложнее. — Я кидаю банку краски ей под ноги, она спотыкается, а пока встает, мы проскакиваем к обоям. — Может, просто подождем, когда уйдет с прохода. Она же не к нам двигается, а перпендикулярно? — Тоже верно. Друг за другом они проскакивают на цыпочках к противоположным стеллажам. Антон думает, как будет смешно, когда это видео с камер наблюдения попадет в интернет, а Стас будет придумывать для него новые оскорбления, так как никакие существующие к этой ситуации не подойдут. Арсений берет тележку и как-то невзначай начинает заполнять ее всякой дребеденью. — Для нашего семейного гнездышка, — с приторной улыбкой отвечает он на вопросительный взгляд Шастуна и скидывает в тележку подставку под посуду. В отделе сантехники, Антоново сердце чуть не отказывает, когда Арс кричит ему через весь ряд: — О, стульчак! Для тебя как раз. — Ты можешь не орать, контуженный?! Стульчак, на который он с ехидной улыбкой указывает, конечно же розовый и конечно же в цветочек. — Это тебе больше подходит, диснеевская принцесса! Арсений фыркает и толкает тележку дальше, а Антон отвлекается на симпатичную круглую раковину. Когда поворачивается, Попова в зоне видимости не обнаруживает. Только не это! Он все-таки проебал ребенка в большом магазе, и сейчас ему придется идти к этой женщине с роботизированным голосом, которая будет десять минут просить в рупор подойти к кассе мальчика по имени Арсения. — Ом-ом-ом! — нечто нападет на него сзади, и Антон, вовремя сдержав постыдный визг, все-таки малодушно подпрыгивает на месте. — Еб твою мать, Арс! Он, держа уже другой стульчак за ободок и крышку и раскрыв на подобии хищного рта, делает вид что пытается отгрызть им Антонову руку. — Попался! Оно тебя сожрет до костей! — Дай сюда, — Антон отбирает дюропластового монстра и вешает его за ободок Арсу на шею, так что крышка висит спереди, как доспехи. — А тебе идет, туалетный рыцарь. Попов недолго пребывает в недоумении. Выхватывает из-за спины ершик и тыкает им Антону в щитовидку. — Вызываю тебе на дуэль. Биться будем на мечах. Антон озирается и замечает другой ершик прямо под рукой. Они скрещивают свои орудия. Не, если все эти записи кто-то действительно опубликует, то они тут уже начудили на Шеминовский инсульт. Антон успевает получить три смертельных ранения, когда в проходе за Арсовой спиной появляется мужик с двумя молодыми девчонками. Одна из них останавливает скучающий взгляд на Антоне, и он начинает медленно превращаться во взгляд золотодобытчика, пару месяцев рывшегося в мутной реке и наконец заметившего в ситечке блеск. — Шастун?! — Федя?! — говорит вторая, когда Арс поворачивается, зачем-то поправив съехавший стульчак на груди. Так и правда, выглядит презентабельней. Все застывает на долю секунду — два парня с ершиками, девушки с открытыми ртами, их отец. Затем у одной в руках мигает вспышка. Арс с Антоном медленно друг к другу поворачиваются. — Бежим или сначала отберем у нее телефон и утопим в реке? — Ей на вид пятнадцать. Это фото уже во всех соцсетях. — Тогда бежим? — Ага. Они бросают ершики и несутся к выходу. Проскакивают кассы, и Антон, поскользнувшись, чуть не улетает в стену. На парковке они протискиваются сквозь машины и запрыгивают в Шевроле. — Стас тебя убьет! — загнанно дыша, сообщает очевидное Арсений. — Четвертует сначала на живую. Арс, ты че, стульчак не снял!? Он тупо смотрит себе на грудь, на красующееся там белоснежное свидетельство его былого рыцарства. — Ой, блядь, нет, — он хватается за ручку двери. Антон, положив свою руку сверху, захлопывает обратно. — Ты куда? Ты не будешь это возвращать! Это привлечет ещё больше внимания. — Антон, я украл собственность магазина, ты че?! Я не хочу быть вором. — К сожалению, ты уже встал на эту скользкую преступную дорожку, Арс. Назад дороги нет. Сознаешься, они тебя надолго упекут. — А как же чистосердечное? — Не в этом случае. Ты схватил экземпляр с микролифтом. — Бля. Они замолкают и просто сидят, дыша в унисон. У обоих кровь стучит в висках, и адреналин щиплет в кончиках пальцев. Слишком много адреналина. Слишком хороший был день. И они в конце этого дня вдвоем. А впереди ещё целая ночь. Арс прыскает первым. А потом они смеются. Долго и безудержно. Потому, что Антон не помнит, когда чувствовал себя таким свободным и счастливым, а Арс наверное радуется, что они сэкономили три тысячи. Следующий день проводят по старинке дома. Антон все просматривает новостную ленту, ожидая увидеть там их рожи в отделе сантехники. Ну или видео с Арсом, улепетывающим со стульчаком на шее и подписью «Их там в Импрокоме зарплатой не балуют». Ничего такого не находит, зато натыкается на смешной мем, сам с него разъебывается и спешит в спальню показать Арсению. — Арс, глянь! — когда он открывает дверь, Попов дергается и захлопывает ноутбук. Надо бы уже, конечно, привыкнуть, что он живет с восемнадцатилеткой и стучаться перед тем, как войти. — Руки на стол! — горланит он, плюхаясь рядом на кровать. — Давай показывай, что там за порнуха такая страшная, что ты чуть крышку у ноута не оторвал. Вместе посмотрим. — Не порнуха там, — бормочет он, отодвигаясь. — Господи, стендап Щербакова? — хватается за сердце Антон. — Нет. — Фух! Пришлось бы расстаться. Давай открывай. Интересно. — Антон, тебе заняться нечем? — огрызается, вцепившись в свой компьютер, как-будто у него там, как минимум, ебля на сеновале с двойным проникновением. — Иди посливай денег на бесполезные скины в фортнайте, посмотри рилсы, повдупляй в стену. Какие у тебя там еще хобби?! Отстань! Хоть он и отсел, жар от него нагревает всю поверхность кровати. Об него греться как о батарею можно. Видимо, что-то действительно неблагопристойное. Что-то, чего графам вроде него рассматривать не положено. Антон уверен, что в энциклопедии здоровых отношений есть пункт о том, что партнера в такой ситуации надо оставить в покое и подождать, когда он сам расскажет, если захочет. Но Антон не уверен, что он не помрет до этого момента от любопытства. Так что, из двух зол он выбирает тот, что не приведет к судмедэкспертизе. — Показывай давай, — кивает он на ноут, становясь серьезнее. — Или мы с тобой сегодня не смотрим передачу про индейцев. Мерзковато, Антон. Это запрещенный прием. Арс просто не способен отказаться от просмотра какого-то познавательного контента для детей и их родителей вместе с ним. Любимая его часть, правда, не сам просмотр, а составленный им же квиз по материалу просмотренного, которым он пытает Шастуна после. Каждый раз, когда он отвечает неправильно, Попов разочарованно поджимает губы, вздыхает, изнеможенный Антоновой тупостью, а потом с папским благословением разрешает попробовать еще раз. — Поклянись, что не будешь смеяться. Его голубые глаза выпрашивают чего-то не менее несокрушимого, чем клятва Гиппократа, и Антон не понимает, каким нужно быть уродом, чтобы обидеть человека, который на тебя так смотрит. — Клянусь. Все его благочестивые мысли вылетают в окно, когда он видит раскрытый ноутбук. Мужские свадебные костюмы. — Ясно-о-о, — тянет он, ни на жизнь, а на смерть борясь со своими расползающимися в стороны уголками губ. Если он хотя бы улыбнется, смотреть придется еще и двухчасовую хрень про космос, и после там будет не квиз, а целая сессия. Он ее будет две недели сдавать. — Я же вижу, что ты угораешь, пидор ты вонючий! “А-а-а-а, скажи что-нибудь хорошее про костюмы” — начинает паниковать мозг Антона. “Что сказать? Это свадебные костюмы! Какая в жопу свадьба?” “Просто скажи, что они красивые” “А если он подумает, что я серьезно об этом задумываюсь? И дам ему какие-то надежды?” “У него интеллект, Антон, в пару раз выше твоего! Он знает, что это все несбыточные мечты. Просто поддержи его в его фантазиях. Они для него так много значат!” — И чтоб ты знал, я тебя ни в одном из них не представляю! Слишком это все для тебя элегантно. Дай сюда! — приходится пойти на риск получить в нос и схватить его за запястье, когда его рука порывается забрать комп обратно к себе. — Мне вот этот очень нравится! — выпаливает он, тыкая в рандомную тройку. Арсений подозрительно щурится. Антон бьется об заклад, Попов может своим флюорографическим взглядом проверить его на бронхит. — Какой? — сжаливается он и нависает над ноутбуком сверху, заглядывая в экран. Пара прядок мягко сваливается вниз, загораживая Антону вид. В нос ударяет запах его ароматного геля для волос. — Вот эта хуйня?! Ты серьезно, Шастун? Самое главное, что он успокоился и готов к диалогу. Антон чуть не присвистывает от облегчения. — А тебе какой нравится? Он падает набок рядом, кладя голову на плечо. Теперь его волосы у Антона в носу и во рту. — Ну мне бы подошел вот такой, — он указывает на синий с красным галстуком. — А тебе —он поднимает голову и разглядывает Антона, словно забыл как он выглядит. — Тебе вот такой темный. Будет на контрасте с волосами, плюс он достаточно строгий, чтобы сбалансировать твою внешность. — Какую мою внешность? — усмехается Антон. — Клоунскую. — Ясно. Арс, эти костюмы… — Я знаю, — резко прерывает он, хмурится сам на себя за реакцию, цокает и отворачивается к стене. Даже по натянутой коже на его шее видно, как он расстроен. Антон проводит пальцами под его челюстью. Когда-нибудь эту тему поднять придется. И ждать момента, когда Антону покажется, что он для этого готов, бессмысленно. — Арс, даже если вдруг такое станет возможным. Даже, если представить, что мы уедем в какую-то страну, где такие браки разрешены, и меня за такое не попрут со всех каналов… — он видит только, как его ресницы опускаются к щеке от того, что Арсений заинтересованно косит на него глазом. — Между нами четырнадцать лет разницы. Это слишком много, лисенок. Ну, слишком. Он поворачивается, и Антон думает, что Арсений в первую очередь не про трогательность и сексуальность, а про красоту. Сука, опять эта песня! — Я все еще для тебя временный? — Нет, Арс, — вздыхает Антон. — Ну а какой тогда? Есть два варианта. Второй — это навсегда. И спорить тут абсолютно не с чем. — Между нами так мало общего, Антон, но самая большая разница заключается в том, что я с самого начала находил для нас только возможности, а ты везде видишь преграды. Я может много хуйни натворил — пробрался за кулисы, видос этот пьяный, фотки с Никитой, в окно к тебе залез в день рождения Стаса, но я пытался. — Не начинай, пожалуйста, — Антон давит в себе раздражение. Они уже достаточно ссорились, и сейчас вроде как на том этапе, когда научились решать конфликты не на повышенных тонах. — Я в восемнадцать тоже творил всякую хуйню. А теперь я борюсь немного по-другому и да не в таком героически-романтичном стиле, как ты. То, что тебе не надо разрываться между работой и мной и объяснять начальнику, почему наши с тобой совместные фотки гуляют по всему интернету под “I will always love you” Уитни Хьюстон, это не значит, что я ничего не делаю. Разница в том, что ты живешь сегодняшним днем, что для твоего возраста вполне нормально, а я должен думать о будущем. О нашем будущем. И опять это лицо. Когда он приподнимает подбородок и смотрит сверху вниз, как аристократ на плебея. Это значит, что он собирается защищаться. А Арс защищается очень больно. Слов не выбирает. И они уже прошли ту черту, когда его можно было легко осадить. Признавать это стыдно, но Антон действительно скучает по тем временам, когда Попова можно было напугать расставанием. Это гнусно, но тогда ему казалось, что он держит эти отношения под контролем. А теперь он не знает, чем закончится очередная их перепалка. Точно не тем, что Арс будет висеть у него на шее и просить его не уходить. Антон напрягается весь вплоть до ушей. Пытается сделать взгляд жестче, чтобы ответить на тот, которым его сверлят. — Прости, Антон, я не прав, — говорит Арс, полностью сбивая с толку и делая все его приготовления тщетными. — Все нормально, — он притягивает его к себе, гладит по спине и думает, что да — прав. Но разве есть, что-то более логичное, чем существование всего двух вариантов? Временный или навсегда. Второе никогда не факт, но если он выбирает его, то менять что-то надо уже сейчас.***
— Когда у меня была днюха, я не помню столько подарков, — чешет лысину Позов, глядя на заставленный коробками и пакетами угол. — Ладно тебе, пацану девятнадцать, а в нашем возрасте этот день вообще давно уже не праздник. — Ну это верно. Цветы, портреты, мягкие игрушки, сладости — все на имя Феди. Они конечно знали, что Попов популярен, но недооценивали уровень этого сумасшествия. Ему подарили даже огромные ангельские крылья с креплениями для спины. "Ты ангел" — значилось в записке. Арс им больше всего обрадовался. Сразу же натянул и уже развлекает поклонников своего творчества, показывая в них удары из разных боевых искусств. Среди этих поклонников каким-то образом оказывается и отпизженный им Заяц, и Поз и даже Шеминов наблюдает за тем, как он сбивает ногой банку с головы Журавля с легкой улыбкой. Осуждать их сложно. На его искреннюю радость невозможно смотреть равнодушно. — Антон! — он крутится вокруг своей оси и уже собирается и на нем отработать пару ударов, но крылья мешают его маневренности, и он теряет равновесие. Антону приходится подхватить его за талию, и Арс виснет на нем, точно как обрушившийся на него с неба ангел. Его две Марианские впадины искрятся счастьем. Если меня спросят, что такое в мире красота, Я покажу ... да блять! Пока он покупает бывших шастовских друзей, угощая их конфетами, как школьник одноклассников, Антон рассматривает его портреты. Ни у кого из его юных фанатов не хватило таланта изобразить Арса хотя бы приблизительно похожим, но один заставляет Шастуна поперхнутся чаем. — Арс, давай вот это распечатаем на твой мерч! — кричит он через всю комнату, размахивая картиной, на которой накалякан то ли австралопитек, то ли логотип кинокомпании "ВИД". Кто-то начинает ржать, а Попов подскакивает к нему в один впечатляющий прыжок. Но выхватить свой портрет не успевает. Антон с ухмылкой прячет его под себя. — Отдай! Зачем ты такое всем показываешь? — шипит он. — Некрасиво, Арс, — качает Антон головой, не давая ему просунуть под себя руку и отпихивая ногой. — Это твои фанаты. Девочка старалась. — Что она старалась? Наблевать на мольберт? — Ай-ай, Арс, нельзя так! У него все-таки получается добыть из-под Антона рисунок, навалившись на него всем своим весом и сдвинув в бок. Он несколько секунд рассматривает его, а потом берется за края явно собираясь порвать. Антон хватает его за руки. — Ты что делаешь? Это же подарок! — уже серьезно говорит он. — Это уродство. — Ну не знаю, по-моему один в один. Достаточно одного взгляда, мгновенно вспыхнувшего смертельной обидой, чтобы понять, что здесь он перегнул палку. Вторая из запрещенных тем для шуток над Поповым — внешность. Он резко переворачивает к нему рисунок так, что бумага свистит в воздухе. — То есть у меня вот такой ублюдский нос, такая жирная шея, такая кривая челюсть... — Арс. — Такие лопоухие уши... — Арс! Останавливается, сжав челюсть. — Ты самый красивый человек, которого я когда-либо знал. Естественно с этой фразой Антон попадает точно в секундное затишье общего бубнежа, и слышат это все, находящиеся в комнате. "Если меня спросят, что такое в мире красота, Я покажу им тебя". Да-да, вот это вот самое. Когда уезжают Арс забывает про все обиды и предвосхищает просмотр очередной документалки про индейцев. — Опять? — стонет Антон. — Ну мы же смотрели вчера. — Так там три серии. — Че там рассказывать-то еще? Носились на лошадях в набедренных повязках, воевали с белыми захватчиками. Есть что-то в том как он смеётся. Он зажимает переносицу между большим и указательным, жмурится и по-мальчишески хихикает. С несильной хрипотцой от надорванного собственной говорливостью голоса. — Антон, ну че ты хуйню несешь? Индейцы — это не только, которые с перьями на голове и томагавками. Эскимосы тоже индейцы. В глазах у него тот счастливый блеск, который он видел и когда позвал его в бар вместе с «дыммашиной», и Арс его впервые поцеловал, и когда предложил встречаться, и после их первого раза, и… каждый раз, когда он показывал, что любит. Любит. — Вот смотри, — он по привычке закидывает ногу на кресло, поворачиваясь, ведь нельзя же рассказывать просто смотря в лобовое. — Эскимосы вырезали линии на кости, чтобы даже в пургу не заблудиться. Вот так по ним водили пальцем и шли в нужную сторону. Все что-то рассказывает. Ходячий браузер. В него, иногда кажется, можно любой запрос ввести — от краткого пересказа истории Древней Греции до списка финалисток последнего сезона «Пацанок», и он сразу выдаст ответ. Так все в нем намешано. И при этом ничего лишнего. Идеальный. — А вот апачи делали скрипки из стеблей агавы, — этот, пока Антон в себя на минуту ушел, успел переместиться на другой континент. — Антон, ты любишь звук скрипки? Я вот очень люблю. Но там важно виртуозно играть. Иначе уши можно выбрасывать. Кстати, жители северных стран обладают ушными раковинами меньшего размера, чем жители южных. А все потому… Столько в нем жизни, стремления к знаниям, к любви. Разве, он найдет где-то кого-то похожего? А если и найдет, он же будет просто похожий. Такого на шоссе он больше не подберет. Такого, который должен был просто залезть в тачку, а в итоге пробрался в его жизнь так глубоко, что высадить его у какого-то другого дома, кроме своего, уже просто невозможно. — Антон, я услышал нечаянно разговор. Он выныривает из мыслей, вытащенный этим изменением в интонации. Он похоже пропустил целую лекцию. — Что за разговор? — В офисе девчонки болтали. — Что говорили? — он чувствует, куда он клонит, и каждая клетка в нем напрягается. На такое у него давно иммунитет, но дело теперь касается не только его. — Ну про нас. Одна сказала: ясное дело трахаются, по ним все очевидно, А другая: пацан весь в брендовых шмотках разгуливает, явно не с рекламы на это все заработал. Мелкий, но уже как жизнь жить знает! А та ей: а Шастун что думаешь — тупой? Пользует тоже молодого. Надоест, пойдет наша моделька искать другого папика. И найдет, не сомневаюсь. Подробно все запомнил, вплоть до каждого слова и интонации. Значит, сильно задело. — Кто болтал-то? — Неважно. Зачем тебе? — Просто спрашиваю. Он ждет, но Арсений так и не называет имен. — Лисенок, болтать будут. Очень много и очень некрасиво. Учись уже сейчас не обращать внимания. — Хорошо, — врет он. Совет Антон просто так вбросил. Он абсолютно бессмысленный. Не обращать внимания на пересуды учишься только по прошествии времени. Если прижигать одно и то же место достаточно долго, место это потеряет чувствительность. У Антона живого места на теле не осталось, и это все отскакивает от него как от резинового. И с одной стороны не хотелось бы, чтобы Арс терял свою природную чувствительность, а с другой, если уж между ними все действительно серьезно, то ему по-другому не выжить. — В каком-то смысле это и было правдой, — обращается Арсений к окну. — Кто знает. Может и до сих пор. — Что? — Антон опять упустил в своих мыслях кусок чего-то важного. — Про отсутствие чувств. Антон вздыхает. Он уже хорошо все это знает. Этот прием называется манипулятивным кокетством. По правилам нужно повестись и начать убеждать его в обратном. Но Антон молчит, а Арсений начинает нервно ерзать, ища на окне темные пятна, чтобы увидеть его отражение и не поворачиваться. Манипуляции он любит, но только если на них сразу реагировать. Выдерживать время пиздюк не в состоянии. Сейчас он оказывается в ловушке. — Правда ведь? — приходится ему бросить, будто бы так — к слову. Все так очевидно, что Антон не удерживает смешка и качает головой. Арсений уже не ребенок — это факт. Но он был им куда большую часть своей жизни, и привычки остались старые. Они сами уйдут, когда он поймет, что как это все глупо и смешно. Но суть вообще не в этом. А в том, что он уже давно и удивительно для своего характера терпеливо ждет от Антона взаимности. — Неправда, Арс. Он пропускает нужный поворот. Арсений непонимающе крутит головой. — Мы куда? — Хочешь посмотреть, где я живу?***
Пару дней назад, зайдя в кабинет к Стасу, он точно знал, о чем будет разговор. Точно такой же между ними уже происходил. — Антон, те же яйца, только в профиль. — Вообще, все не так, — врет Антон. Стас вздыхает и разглядывает свои руки. Антон бы никогда не смог представить кого-то другого в этом кресле, в маленьком кабинете в конце коридора, окруженном порядком, с фото его семьи на столе и парой фанатских рисунков на стене, которые было не стыдно туда повесить. Вся его жизнь, как и Антона, завязана на этих передачах. Хотя вообще-то не совсем. И это “не совсем” начинается и заканчивается как раз фотографией с женой и дочерью сбоку от компьютера. — Шаст, ну скажи, пожалуйста, что неправда. — Не скажу. Стас неверяще качает головой и откидывается на стуле. — Тебе напомнить, что в прошлый раз случилось. Как мы тут месяц психовали, пытаясь уговорить твоего мудака этого бывшего не рассылать ваши фото и переписки по интернету. — Ты мне зачем сейчас все это говоришь? Думаешь я забыл? У Стаса на лице проскакивает сочувствие, но он его сбрасывает, решив видимо, что оно тут ни к чему. — Да, если честно, думаю — не помнишь. Нельзя же так по-тупому снова с разбегу на те же самые грабли. Вспоминая этот разговор со Стасом, в памяти всплывают и другой, произошедший днем ранее. Антон в эту рекурсию беспомощно проваливается. Это очень похоже на то, как он смотрел семилетие "импры" недавно. Он смотрел на себя прошломесячного, как тот смотрел на себя позапрошломесячного. И иногда Антону кажется, что старость его будет выглядеть именно так. Одинокий он, смотрящий на одинокого себя, смотрящий на одинокого себя. У его одиночества конца просто не существует. Он не мог заснуть у Макара на чердаке. Они с Арсом только увидели фотки, и он только успокоил распаниковавшегося парня. Тот уже сопел рядом, а Антон, сам себя успокоить не сумевший, пялился на этот скошенный потолок, с нависшей над ним, как гильотина, балкой. В итоге он тихо встал. Дома его эти ночные побудки всегда приводят к окну, в котором никогда не засыпающая Москва утягивает в свою клоаку дым его сигареты. Но здесь он спускается по деревянной лестнице вниз, натягивает кроссовки, не завязывая, и выходит в почти полную тишину деревенской ночи. Встает под яблоней и закуривает. Звезды сонно моргают на небе. Через минуту позади хлопает дверь, и прочищающий горло Макар слышится в этой тиши почти угрожающе. — Я тебя разбудил, Илюх? — Не, я тоже не спал. Они достаточно долго друг друга знают, чтобы постоять в два часа ночи между яблоней и крыжовником, не пытаясь ни о чем говорить, и при этом не чувствовать дискомфорта. Молчат, пока Макар не спрашивает: — Волнуешься о чем-то, Шаст? — В последнее время постоянно. — О чем, например? — Ну… о нем. О себе. Как мы будем дальше? Надо ли это кому-то из нас. — М-м, — Макар понимающе кивает, хотя по его виду не скажешь, что он о таких вещах переживает. У него скорее заботы посерьезнее — меч себе ковать, с татарами биться... — Любишь его? Интересно, что этот вопрос настигает его здесь — на родине, на окраине Воронеже под далекий вой собак, под размытым туманом светом фонаря. Его, как в нолановском фильме, выбрасывает на уровень повыше, где время идёт быстрее, а Стас пытается согнуть в руках «паркер». — Антон, это не может быть чем-то серьезным. Восемнадцать лет! — Девятнадцать через пару дней. — Не язви. Давай прекращай это, пока к катастрофе не привело. У малолеток этих вообще в голове ничего нет. А Попов внебрачный сын Дороха и Ильи Соболева — непредсказуемый пиздец. Обидится на то, что ты ему не того цвета брюлик подарил, и выкинет что-нибудь похуже Ромы! — Стас, — тормозит он его тираду. — Взгляни на свой стол. Что там? Его снова перекидывает из душного московского офиса в зябкую воронежскую ночь. Что его мозг пытается найти в этом путешествии по недрам памяти? — Люблю, - отвечает он, и слово превращается в пар. — Впервые в жизни, так люблю. Это что ли? — Ну тогда понятно, почему переживаешь, — когда говорит Макар, пара столько, будто натопленную баньку открыли. - Это вообще страшно. Когда выбираешь кого-то полюбить, одновременно выбираешь когда-то в будущем испытывать очень сильную боль. И снова вперед во времени. Стас недоуменно буравит фотку взглядом и трясет башкой. — Че ты сравниваешь, Шастун? Я в отношениях с женщиной, и она моего возраста. А ты херней страдаешь. Антон смотрит в потолок, и сквозь московскую побелку проглядывает усеянное воронежскими звездами небо. Будто воспоминания наслоились друг на друга. — Это все когда-нибудь закончится. Все эти шоу, рекламы, коллабы. Меня перестанут приглашать. И я останусь один со своей жизнью. Это все временно, а он возможно навсегда. Стас долго не отвечает. Оставляет ручку в покое и протяжно вздыхает. — У нас там по плану еще пару реклам, а потом я его из команды убираю. Прости, но тут только кто-то один может остаться. — Хорошо, Стас, — Антон знает, что спорить бесполезно. — У него днюха двадцатого марта, дай мне с ним провести. Перенесем цитаты и все остальное буквально на пару дней. Стас соглашается. Про это Антон Арсу рассказал, про остальное пока нет. А потом Антон проваливается еще дальше. В воспоминание, которое уже начало выцветать. Они с Ромой стоят у его джипа, курят и смотрят на уродливый человейник, выросший за последний год прямо на глазах недалеко от офиса. — Я бы хотел здесь с тобой жить. — Вот здесь? — удивляется Шастун. — Это же жилье для бедных. Там клоповники без отделки. — Знаю, — улыбается Рома. — Если бы мы тут жили, ты бы не был Антоном Шастуном. Ты бы был обычным человеком, и мы бы были счастливы. Он бросает сигарету и уходит в машину. И наконец Антон возвращается в реальность. Арсений стоит посреди его квартиры, и это невероятно странно. Он молча проходит внутрь, а Антон двигается за ним, будто он кота завел и дает ему все обнюхать. Арсений заглядывает в спальню, осматривает полупустое помещение, задерживает взгляд на музыкальной установке, потом на той самой полке, на которой так и стоят и пузатая статуэтка, и бледная ваза (Арс наверняка все на ней переставит). Он скользит взглядом по беспорядку — оставленным на тумбочке кофейным стаканам, носкам в углу и спотыкается на футболке “фанат Феди”, повешенной на спинку стула. Антон в ней периодически ходит по дому. Наконец, он поворачивается. А в глазах в его синих есть все на свете. Там в этом океане к китобойным портам из Моби Дика причаливают корабли, а на них ребята с канала “Клик клак” устраивают свои челленджи. А в салунах на Диком-Диком Западе снимают тик-токи. Там Вронские признаются в любви Настям Ивлеевым, а Моргенштерн борется с ветряными мельницами. Просто сумасшедший дом, и песня в голове у Шастуна, вертящая по кругу, как заевшая пластинка “каждый раз сводит с ума, каждая капля вина”, намекает, что он один из пациентов. — Антон, так ты мне скажешь? Да, дорога вся та же. Может даже еще более ухабистая. Он на ней еще ни раз наебнется. Но по другой он не пойдет. Потому, что на других его нет. А на этой, они протянут друг другу руку, чтобы подняться. — Я тебя люблю Арс. И если ты меня тоже, то помоги плиз прикрутить спизженный стульчак. У меня так и не дошли руки. И по дому тоже подсобит.