***
Мы разные, но мы об одном.
"Расскажи мне о море" Эльчин Сафари
***
Последний выходной перед началом предстоящей трудоёмкой недели. Подростки, да и взрослые, наслаждаются часами безграничной свободы от школьных или рабочих обязанностей. Большинство студентов сидят кучными компаниями в местных излюбленных кафе — в три-четыре человека за одним столом — вместе с бумажными стаканчиками кофе и своеобразными закусками. От них исходит задорный, заразительный смех и смесь говорящих голосов. Меньшинство юных коренных жителей в одиночестве прогуливаются по родным улицам города, отрешённые от реальности с помощью включённых беспроводных наушников и играющего плейлиста. Дети бесповоротно следовали за идущими куда-то по делам родителями и на ходу выдумывали параллельную реальность, имитирующую всесильных волшебников, доблестных рыцарей, космических героев, беззащитных принцесс, добрых фей и огромное множество других фантастических представителей. Молодые пары влюблёнными глазами наблюдали друг за другом и с искренней нежностью держались за руки на протяжение выхода в кипящий жизнью мир. Воскресенье выдалось поистине потрясающим с самого начала. Умеренно тёплая погода без лишнего намёка на дождь и немного пасмурное синее небо. Солнце нарочито укрывалось за надёжными, мягкими спинами собратьев, будто сотканных по подобию сахарной ваты, и изредка выглядывало вниз, чтобы проверить исполнение обыденных закономерностей. Противное дребезжание моторов и проносящиеся разноцветные блики машин, ядовито-жёлтые световые короба, верхом ездящие на такси. Ежедневная дорожная суматоха повторялась из раза в раз. Обстановка, ставшая чем-то близким за проведённые года здесь, подобно сердобольной и милостливой матери делала частью единого жизненного цикла любого приезжего издалека. Она наивно доверяла, невзирая на личные мотивы, принципы или предрассудки. Она встречала с ласковыми объятиями, оберегала от напастей первое время и уговаривала фортуну быть на стороне иноземного гостя. Один из чад, находящихся под её пристальным покровительством, отличался от здешнего общества. Отличался чистотой помыслов и чистотой души. Никто не догадывался, что ему пришлось пережить, что пришлось потерять. Все лишь видели хмурое, серьёзное лицо и твёрдую поступь по слегка нагретому от солнечных лучей асфальту. Он потерял всё, чем когда-то, в прошлом отрезке жизни, дорожил больше всего на свете. Потерял здравый смысл, потерял любимую жену и новорождённую дочь, потерял дом. Дом, сожженный дотла, супруга, заслонившая его от смертельного удара, дочь, погибшая под завалами. Этот кошмар сотворил никто иной как человек, которого он считал братом, несмотря на разницу их крови, с которым рос бок о бок с раннего детства. Его руки разрушили его семью, его единственное счастье в суровой реальности. Кто бы мог подумать, что их крепкую братскую связь сможет разорвать в считанное мгновение девушка? Она появилась в их жизни внезапно, очаровала обоих и непроизвольно вызвала противостояние. Противостояние за её любовь, за её расположение, за её часть в последующей истории каждого из них. Она рассорила их, преобразовалась до золотого яблока раздора, поселившегося в их близких отношениях. Они оба любили. Но она выбрала его. Хамато Йоши. И отвергла другого. Ороку Саки. Он пообещал отомстить. И его месть оставила обоих в обречённом одиночестве. Без любимой женщины. Танг Шэн. Без дочери. Мивы. Йоши никогда не поддавался адскому пламени мести. Искушающая цель давила на ясный разум, рисовала жестокие картины расправы с его семьёй и слащавые картины победы, когда враг падёт от его руки. Но он зарёкся не опускаться до уровня бывшего брата. Он не будет лишать его жизни, не будет брать на себя ответственность за вершение судьбы. Он тяжело перенёс трагедию, изменившую в корень его существование, смог переступить через себя и оставить роковое событие в прошлом. Смог начать всё с нового листа. Йоши отмахнул навязчивые воспоминания и стал рассматривать окружающий его антураж. Медленно проходя мимо прозрачной витрины магазина, он на миг запечатлел сегодняшний образ. Серая рубашка с короткими рукавами, застёгнутая на все имеющиеся пуговицы, кожаный ремень с позолоченной пряжкой, терракотовые брюки и матовые лоферы. Несколько необычная одежда для простого похода в зоомагазин. Хотя его положительный настрой и идею принарядиться можно было объяснить. Чтобы его не преследовало по пятам удушающее чувство одиночества, он решил купить на позволяющий бюджет домашнего питомца. Кошку, собаку, рыбок. Без разницы. Вот и вывеска магазина бросилась в поле зрения ярко-красным цветом фона и печатными лимонового оттенка буквами. Он потянул на себя стеклянную дверь и над головой раздалось оповещение колокольчиком, которое оторвало продавца от решения кроссворда из газеты. Уставшая, фальшивая улыбка обрамила мужские губы. Видно, за прилавком работает не одни сутки. — Здравствуйте, — гнусавый голос прорезал образовавшуюся недавно тишину. — По какой причине вы пришли в наш магазин? — Я хотел бы купить домашнего питомца, — отозвался Йоши и взглядом окинул помещение. — Что вы можете мне предложить? — Могу предложить к покупке черепах, — он указал в сторону четырёх маленьких черепашек, — Ещё… — Я беру их, — перебил его Йоши и словил раздражённый взор. Продавец судорожно выдохнул. — Их всех. — Хороший выбор, — казалось, мужчина проглатывал сотни грязных ругательств от наглости покупателя, но работа сдерживала его порывы и оставляла лишь возможность трястить, как от лихорадки. Как только Йоши приметил четырёх черепашек, играющихся меж собой, он сразу осознал, что они станут его будущими питомцами. Он точно бы не смог описать, откуда засела в его сознании данная мысль, откуда материализовалась в его душе, подвергая чувству умилённости при виде беззащитных существ. Но он твёрдо решил их приобрести и подарить ощущение дома. Стоило ему расплатиться и выйти на улицу, как он перестал завороженно наблюдать за передвижениями черепашек. В приподнятом расположении духа Йоши погрузился в лёгкие размышления по поводу имён его новоиспечённых питомцев. Внутренние рассуждения не дошли даже до скандала, найдя незыблемую середину, удовлетворяющую обе стороны. Ему нравилось углублённо изучать эпоху возрождения в истории. Ещё с юношества возвышались в сознании статными осанками четыре великолепных художника, которые своими работами приводили его в исступление. Леонардо Да Винчи. Рафаэль Санти. Микеланджело Буонарроти. Донато ди Никколо ди Бетто Барди. Или, проще говоря, Донателло. Неожиданно его грубо толкнули. До того лавируя между потоками людьми на автопилоте, он очнулся из-под мысленной дрёмы и обернулся на посягнувшего на нарушение его личных границ. Мужчина даже не извинился за то, что задел его плечом. Смотря прямо вперёд, отмеренными, бесшумными шагами он удалялся от него, будто только что ничего не произошло. Сколько себя помнит Йоши, никогда местные не обладали таким равнодушием и наглостью. По его опыту, все, с кеми он успел познакомиться как и лично, так и вскользь, проявляли вежливость и толерантность по отношению к иностранцам. Йоши мог проигнорировать поступок незнакомца. Мог не обратить должного внимания и отправить данное событие в забвение. Мог развернуться и плыть по течению дня, направляясь к съёмной квартире. Но не стал этого делать. Мужчина выглядел неестественно. Как бы странно не прозвучало, он не являлся человеком. По многим причинам. Во-первых, его походка была буквально идеальной, — ни один раз он не видел, чтобы тот сбился с ритма ходьбы и длина шага всегда приходилась одинаково ровной — во-вторых, бездушный, пронизывающий взгляд сквозь любую преграду, в-третьих, он не моргал. Хоть и солнечные очки прикрывали его глаза, но они постоянно съезжали по переносице и открывали устрашающий вид на нечеловека. Робот. Настоящий робот. Йоши понимал, что нужно выяснить, куда этот мужчина идёт, с какой целью и есть ли ему подобные. А такие точно найдутся. Без сомнений. Только стоит аккуратно потянуть за конец занавеса и тайна откроется перед ним. Такого шанса упустить никто не мог. В особенности — Йоши. Он нервно зачесал волосы назад и резко изменил ход, оказываясь на хвосте подозрительного незнакомца. Чем дольше держался позади в тени, тем больше редели группы людей. Из центра они углубились в менее оживлённую местность, виляя из переулка в переулок. Наконец, мужчина завернул в совершенно изгаженный бомжами и по-своему мрачный карман меж домов. Йоши спрятался за стеной и с излишней осторожностью позволил себе слегка наклонить голову. Незнакомец в костюме приблизился к его идентичными копиям и, видимо, поинтересовался, почему один из них держит за руку молодую женщину, одетую в местами разорванное тряпьё. Другой же железной хваткой вцепился в маленькую девочку, которой от роду прикидывалось лет восемь. Из одежды на ней была выцветшая голубая футболка и короткие шорты в заплатках. — …Того, кого следует называть «человеком», подслушивал разговор тех, кого следует называть «крэнгами», — донёсся до него обрывок диалога. Металлический голос пробирал до колющих волн мурашек. Крэнги? Эти роботы называли себя Крэнгами? — И что же планируют делать те, кого следует называть «крэнгами»? — вопрос без интонации и недолгая пауза тишины. — Отвести нарушителей, кого следует называть «людьми», на опыт- — Прошу, не надо! Женщина глотала слёзы от подступившего страха, скорее, не за её жизнь, а за жизнь её чада. Она предпринимала попытки выбраться, хоть и понимала, что сопротивление против машин бессмысленно. Пыталась найти хоть каплю человечности в безэмоциональных роботах. — Можете забрать меня, но отпустите девочку! Она ни в чём не виновата! Крэнги пропустили её обращение мимо ушей, после чего она решилась на рискованный шаг: собрала волю в кулак, из-под последних сил вырвалась из хватки робота и пнула его ногой в сторону мусорного бака. В этот момент Йоши выскочил из-за бывшего укрытия и из обширных знаний в области ниндзюцу выуживал приёмы, коими остро оперировал на деле и к коим машины точно не были готовы. Во время боя крэнги всё пребывали и пребывали, словно конца этому обилию машин не существовало. Йоши отдавался во власть разума и интуиции, помогающие ему сосредоточиться на каждом из противников и быстро взвешивать уместность атак против них. Из своеобразного гипноза на очередном добивании крэнга его разбудил истошный женский вскрик. Он полностью развернулся и поспешил к единственным людям среди этого неживого мессива. Как только смог перебраться через лезущих под горячую руку роботов, заметил разбитый вдребезги стеклянный контейнер и светящуюся зелёную жидкость, попавшую на женщину. Та с душераздирающими криками схватилась за шею, будто кислород напрочь противился поступать в лёгкие, и запуталась в собственных ногах, падая на колени и дёргаясь в пугающих конвульсиях. Девочка с животным страхом смотрела на смерть родного и по щекам обильно стекали непрерываемые ручьи слёз. Она должна была как-то помочь. На её глазах погибает единственный любящий человек. Она держалась на последнем слове, дабы не кануть в пучину истерики, и медленно приближалась к матери, которая совершенно затихла и приложилась корпусом к коленям, шепча нечленораздельные речи. Внезапно женщина ринулась вверх и небольшая порция неизвестной субстанции попала девочке в глаза. Она отшатнулась, теряя ориентир в пространстве, и издала дикий визг, падая на пятую точку и агрессивно растирая глаза маленькими кулачками сквозь защитные потоки солёной воды. Йоши ощутил за спиной бесшумное наступление крэнгов и выждал момент, когда один из них потянется, чтобы нанести удар. Разобравшись с первым, он стал быстро приводить роботов в помятое состояние: кожный покров наполовину сдёрнут, разорваны чёрные костюмы, вырваны клоки волос. Последние прибывшие машины оказались отброшенными в сторону кирпичных стен. Увлёкшись боем, он случайно наступил на пробегающую крысу, начиная западать назад, и слишком поздно спохватился о вертящемся контейнере, содержание которого при столкновении с ним тягуче растеклось по подтянутому телу. Стеклянный дом черепашек стукнулся об асфальт, разбиваясь до мелких осколков. В светящейся жидкости питомцы Йоши подверглись мутациям. Наступила череда нещадно жгучей боли. Толстыми, заточенными иглами его кололи куда ни попади, провоцируя гортанное, сдавленное шипение и полное помутнение рассудка. Он не мог вытерпеть данную муку. Его тело регенерировало в иной облик. Кожа покрывалась коричневатой шерстью везде, из-под плоти вырвался длинный юркий хвост и уши стались чересчур тонкими, довершаясь кисточками сверху. На середине превращения в нечто Йоши разорвал одежду и освободился от тканевых оков, кои могли быть присуще лишь человеку. Всё закончилось. Оглушающий звон больше не тревожил искалеченный донельзя слух, перед взором не двоилось и не троилось, тело не обжигалось прикосновениями боли. Присутствовала только отдалённая пульсация в висках. Не сразу понимая, что случилось с ним, он пытался протереть пальцами соловые глаза. Более менее вернувшееся зрение смогло распознать незнакомые ладони, обтянутые розовой кожей, и его сознание поверглось в шок. Как? Оглядывая собственное тело, Йоши никогда бы не подумал, что оно было человеческим. Он пережил крышесносные изменения и, наверное, побоялся бы взглянуть впервые на отражение в зеркало совершенно иного существа. В стороне послышались тонкие голоса. Он посмотрел точно на источник звуков и на четвереньках подобрался к нему, удивляясь ещё больше. Его питомцы, черепашки, мутировали в человекоподобных созданий и силились выбраться из лужи зелёной жидкости. По-доброму ухмыльнувшись их жалким попыткам, Йоши аккуратно достал их и проследовал до ближайшего куска бывшей одежды, чтобы их завернуть во что-то мягкое. Его настигло чувство ответственности за жизни, зависящие полностью от него. Бессильные создания подобно новорождённым детям нуждались в особой ласке и заботе от того, кто обязался их сделать членами его новой, по-своему необычной семьи будучи ещё человеком. И он обязательно с этим справится. С данного момента в людском виденьи он будет монстром. Истинным воплощением монстра. Его черепашки всегда будут монстрами. Этого нельзя никак избежать. Стоит выступить из-под материнского крыла тени, как в немом крике ужаса их будут боятся, молить о помиловании. Это будут делать все люди. Без исключения. Им нельзя оставаться на виду. Им нужно скрыться. Найти временное или постоянное пристанище. Без риска быть пойманными или увиденными людьми. Блуждающий взгляд не находил решения проблемы, пока мозг бегло перебирал варианты отступления. Мысленные рассуждения прервал отчаянный детский плач. Йоши повернул голову и увидел, как та самая девочка ладошкой прикрывала левый глаз, глотая подступающие изнутри слёзы, и осипшим, сломанным от рыданий голосом звала мать. Умоляла подать хоть какой-нибудь признак жизни. Она не смела подойти близко. Зелёная субстанция расползлась точно лужа крови под телом и пестрела пятнами на теле. Его посетила леденящая душу мысль. Ей всего восемь лет. Всего восемь. Сердце обливалось кровью и на языке из ниоткуда появилась горстка пепла. Он не мог оставить её одну. Попросту не мог. Подойдя к плачущей навзрыд девочке, он мягко тронул её за плечо. Та дёрганно обернулась и поймала сочувствующий, карий взгляд. Йоши ужаснулся. Один её глаз застлала белоснежная пелена, радужка же другого преобразилась до насыщенного лилового оттенка. Со стороны это разнообразие выглядело жутко. Все бы шарахались её при первом же зрительном контакте. Она бы не вписалась в общество как ни крути. Она была бы белой вороной, что свойственно теперь и ему. Вот девочка предстала перед ним. В неведении будущего, без единственной опоры и лишённой материнской заботы, так как мёртвое тело женщины лежало неподалёку. Что он мог изменить? Что он мог сделать? Она потеряла всё, что имела в один миг. Как и он когда-то. Только он был взрослой, осознанной личностью. А она… Она всего лишь бедное несмышленое дитя, на долю которого выпала такая страшная потеря. Потеря не только ближнего, но и целого смысла жизни. Девочка шатко поднялась и опустошёнными от испытанной душевной боли очами взглянула на него. Костлявыми пальцами дотронулась до его опущенной тёплой руки и слабо сжала. — Дитя, — обратился к ней Йоши, — Ты меня не боишься? Меж ними застыла тишина. Девочка ничего не говорила и даже не пыталась. Надолго задумалась и неуверенно помотала головой, спонтанно решаясь обнять незнакомца. Йоши в удивлении не знал, что предпринять на данный порыв, но вскоре абстрагировался и прижал хрупкое тельце к себе. Девичий нос уткнулся в мягкую шерсть. — Сможешь назвать своё имя? Девочка отстранилась от него и более уверенно кивнула. — Л-лавиния. Лавиния. Притягательное и необыкновенное имя. Очаровательное имя. Как и сама девочка. Он погладил её по спутанным, рыжим волосам, грубо обрезанными ножницами или ножом. На мокрой щеке виднелся заживающий синяк. Руки исполосовали тонкие кровавые полосы свежих царапин. Большой палец нежно прошёлся по тому участку кожи. Йоши улыбнулся. Очи напротив вновь стали всматриваться в карие глаза. Излучение доброты и доверия. Простоты и понимания. На девичьих губах расцвела скомканная полуулыбка, обращённая к нему. Невольно Йоши вспомнил потерянную дочь. Его Миву. Как она чистыми и наивными глазами проникала вглубь его души, внушала ценность доброты, как детское лицо озаряла беззубая улыбка и нарушалась заливистым смехом. Эта девочка казалась подросшей копией Мивы. С неугасающей крупицей надежды и доброты она смотрела на него, хоть и всё затмевалось болезненной пустотой и вынужденным безразличием. Хотелось обезопасить её от всего мира. Стать живым щитом от бед, невзгод. Оказать родительскую любовь, которую она, возможно, не сможет познать самостоятельно. Подарить знания о жестокости этого мира. Подарить те знания, вложенные в его юную голову много лет тому назад. Подарить шанс на светлое будущее. Судьба дала ему шанс восстановить потерянное. Пусть здесь не будет больше Мивы и Танг Шэн. Пусть здесь будут человекоподобные черепашки и эта девочка. Но он точно знает, что теперь это его дети. Он воспитает их, окружит родительским вниманием и обеспечит тем, что у него отняли. Самой важной вещью в их жизни. Семьёй.***
— Сыновья, сегодня мы будет тренировать тайдзюцу, — привычно скомандовал мужской голос, проникая в образовавшуюся тишину в додзё. — Отложите оружие в сторону. Йоши стал намного серьёзней относиться к ежедневным тренировкам, ведь совершенно недавно братья впервые в жизни ступили на поверхность. Безусловно, не обошлось без чуть ли не слёзных мольб отпустить их из-под отцовского крыла, которые чудным образом подействовали на него. Однако он вывел собственные условия, обязывающие братьев согласиться с ними, ибо весь план завоевать доверие отца покатился бы к краху. Условием представлялась Лавиния. Лавиния Мива Хамато. Старшая сестра черепах. Мисс терпеливость и хладнокровность в одном лице. Мисс, воплощающая в себе молодой образ Йоши. Мисс, приводящая в немое восхищение умениями в ниндзюцу и высоким болевым порогом. Сама девушка не горела особо желанием сопровождать каждую вылазку братьев наружу, но, так как отца она никогда не ослушивалась, приходилось держать подростков в зоне видимости постоянно и выслеживать, чтобы кто-нибудь не прихватил на задницу уйму ненужных приключений. Перед началом первого выхода в свет провела поясняющую во все подробности и опасности беседу. Лавиния понимала, что от исступленного восторга младшие могут не контролировать поток эмоций, бьющий через край, и запросто попаться на глаза прихвостням Шреддера. Не забыла напоследок расписать детально внешность каждого врага и пригрозила использовать везде и всюду навыки ниндзя. Люди ни при каком раскладе событий не должны были их заметить. Хотя бы в первый раз они возвратились полными ощущений без каких-то бед. Знала бы она, что только потом всё обернётся наихудшим исходом для них всех. — И ваша сестра изъявила желание провести с вами тренировку, — слегка удивлённые взгляды метнулись к статной фигуре отца. Последняя совместная тренировка насчитывалась три месяца назад. Почему именно сегодня она решила потягаться с ними силами? Девушка бесшумно прошмыгнула в помещение и подобралась ближе к Йоши, внимательным, холодным взором окидывая всех присутствующих. От беглого зрительного контакта по коже всё равно бежали колкие мурашки. Единственный лиловый глаз пронизывал до глубины души любого. Лишь Раф не боялся смотреть туда. Он знал её наизусть. От корочки до корочки. Лучше остальных. Он знал её настоящую сущность. Стоило ей встретиться с изумрудной радужкой, она неприлично надолго задержала на нём взгляд. Пару секунд. На губах мелькнуло подобие улыбки, прежде чем лицо озарило прежнее безразличие. Раскрыв тэссен, Лавиния плавно помахала им и неожиданно вогнала его от сильного броска в пол. Трогая маску на левом ослепшем глазе, поправила для пущего удобства и настроилась на предстоящий бой. — Я знаю, что вы виртуозно обращаетесь с оружием в юном возрасте, и это достойно уважения, — похвала заставила братьев напрячься, явно ожидая продолжения. Она никогда их просто так не поощряла. Везде присутствовал незаметный подвох. — И я не отрицаю, что вы довольно хороши в тайдзюцу. Черепахи вместе с Йоши завороженно следили за ней, пока девушка прервалась в речи на несколько секунд, чтобы растормошить копну рыжих волос. — Но когда я за вами наблюдала во время боя с Брэдфордом, футами и Ксевером, то заметила одну непростительную ошибку, — девушка манящим жестом пригласила Лео подняться с колен и взять в руки катаны. — И для наглядности Леонардо станет примером. Не до конца понимая суть происходящего, лидер наскоро оказался на приличном расстоянии от сестры, перехватывая оружие и сосредотачивая внимание на нынешнем противнике. На всеобщее удивление остальных, Лавиния не взяла в руки обороняться ничего из имеющегося и лишь встала в боевую позицию. Лео показалось, что урвать в данном поединке победу станет намного проще с безоружной сестрой. Его обуяло чувство превосходства. — Нападай. Долго ждать не пришлось. Как только громогласная команда прозвучала, то Лео сорвался с места в нападении и ей не стоило усилий уклониться в сторону, подначивая бурлить гнев в его жилах. Его откровенно подбешивало то, что она предпринимала редкие попытки атак и только раззадоривала его на дальнейшую процессию. Нарочито допустив ошибку, лидер в мгновения ока купился на неё и оказался в проигрышном положении. Девушка выбила почву из-под ног, побуждая его грохнуться на панцирь, и ловко выхватила катаны сильным ударом по рукам, вгоняя одну в пол, другую представляя к его горлу. — К сожалению, вы стали слишком самоуверенными, — она осадила поголовно каждого из братьев. Слова пропитались осуждением. — Думая, что вы лишили врага главного преимущества, то есть оружия, вы пренебрегаете внимательностью к деталям, зачем может последовать ваш летальный исход. Лавиния отняла остриё от сонной артерии брата и помогла тому подняться на ноги, протягивая ладонь. Чувствуя прилив стыда, Лео избегал прямого контакта и упёр взгляд вниз. Она же не настаивала. — С этого дня ваши тренировки ужесточатся, так как Шреддер не дремет и про ваше существование, наверняка, догадывается, — вынесла вердикт девушка, не встречая ни одного протеста. Одобрительно приподнялся правый уголок губ и вся серьёзность сошла на нет, возвращая к младшим привычный образ старшей. — Я уверенна, что отец не будет против моего решения, — взглянув на него, Лавиния получила подтверждающий кивок. Вероятно, он планировал сделать тоже самое. — Однако я готова взять реванш. Блещущие интересом взоры воззрились на женскую фигуру. В лиловом глазе заплясал огонёк озорства. — Если кто-нибудь из вас сможет победить меня, так уж и быть, я… — специально выделив время на подумать, она надеялась, что братья осознали её намёк на их предложения. — Купишь нам самую большую пиццу от Антонио! — радостно пискнул Майки и небесные очи заискрились множеством звёздочек. Девушка облегчённо выдохнула. Хоть Майки сообразил что к чему и не поставил любимую сестру в тупик, как разъяснить им её неожиданное молчание. — Условия принимаются, — с горечью на языке заключила Лавиния. Её кошельку придётся несладко, если кто-то из них одержит победу. — Моё условие: драться вы будете без оружия. Она даже не расслышала недовольные возгласы младших, ибо все были заинтригованы соблазнительным призом в случае выигрыша. Особенно — Майки. Он участливо верещал, подогревая пламя азарта братьев. Всё-таки все остались солидарны с ним и были готовы в любой момент начать схватку. Йоши покачал головой. На губах мелькнула искренняя улыбка, моментально скрытая за случайным движением руки. В следующее мгновение он уже перебирал пальцами бородку и по-доброму наблюдал за взаимодействиями его семьи. Его цель воссоздать полноценную и любящую семью удалась. Несмотря на частую занятость и обыденный холод со стороны старшей, девушка всё равно позволяла временами снимать маску и демонстрировала истинную версию себя. Любила всех до единого по-своему, скрывая большее количество время чувства от других. Младшие же ценили и принимали её такую как есть, хоть и неоднократно злились на её вовлечённость во все передряги, куда впутывались они за последнее время. Тем не менее осмысливали, что она хочет лишь их безопасности и если что-то случится с ними, то всегда придёт на помощь будучи рядом. Лавиния вновь приковала к себе внимание присутствующих, вытягивая Йоши из греющих сердце размышлений. На небольшой дистанции от неё держался Майки и морально готовился к будущему бою. Хоть их сестра не станет наносить им серьёзные увечья, но пощады никто не обещал. Да что там говорить о произвольной сдаче намерений. — Майки, мы за тебя болеем! — подбодрил его Донни, как поймал на плече ладонь старшего и встретился с ним взглядом. — Ты думаешь Майки сможет выстоять против Винни хотя бы пару минут? — негромко спросил Раф, расплываясь в едкой ухмылке. — Ты же так переживаешь за него. — Ты меня за дурака держишь, конечно нет! — шикнул на него Донни, скидывая с себя трёхпалую длань. — Просто не хочется разочаровывать его. — Вообще-то, я не глухой, — обиженно кинул Майки. Как и предсказывалось великим мыслителем среди черепах, Майки не смог состязаться долго в бою с сестрой, оказываясь откинутым в сторону претендующих на победу. Девушка скомканно извинилась за излишнюю грубость и пообещала, что принесёт Майки побольше комиксов, каких только тот пожелает. Следующим выступил Донни. С ним посложнее было разобраться. Всё же ей удалось приложить его об пол пластроном, знаменуя выигрыш над вторым ослепительной улыбкой. После успела приметить, что тот стал намного лучше практиковаться в тайдзюцу. Предпоследним вызвался Лео, явственно подбиваемый сбить с женского лица самодовольную улыбку, и сразу перешёл в наступление. Бой складывался насыщенным. Ни один, ни другой не уступали друг другу. Лидер стал более осмотрительным и анализировал подвернувшиеся ситуации, стараясь оборачивать их в свою пользу. Лавиния же постепенно приобретала свободу в действиях и вела себя менее скованно, ведь по венам циркулировали огромные порции адреналина и отвлекали от тех проблем, которые, по её мнению, должны были быть скрыты. Сложился любопытный момент, когда девушка была близка к тому, чтобы проиграть, но Лео посчитал, что в любом случае выхода нет, и ослабил напор, чем совершил роковую ошибку. Она быстро абстрагировалась под поставленные условия и оттолкнула его от себя, сразу же нападая. Лидер не ожидал этого, и его быстро вывели из строя. Раздосадованные вздохи и тихая, едва различимая брань от Рафа на японском послышались после смачного падения на панцирь. — Ох, мне вас искренне жаль, ребята, — до жути наигранным тоном пропела Лавиния, ухмыляясь. — Жалеть себя будешь, после того, как будешь молить пощады, — язвительно отозвался Раф и подошёл почти вплотную к ней, складывая руки на пластроне. — Перед кем? — вызывающе задала вопрос, наклоняясь на уровень младшего. Изумрудные глаза пылали яростью. — Передо мной, — процедил Раф сквозь плотно сжатые зубы. — Прежде чем предсказывать мнимое будущее, учитывай силу своего врага, — сквозь прищуренные веки прошептала, осклабившись. — Я тебя уничтожу, — озлобленно прошипел он, тыкая пальцем в грудь противницы. Как всегда, она была туго обмотана бинтами. — Не зазнавайся раньше времени, братец, — отталкивая его от себя, женское лицо помрачнело и глаз предупреждающе сверкнул. — Ты проиграешь. Они слились в нечто завораживающее и параллельно пугающее. В бешеном темпе замещали друг друга гнев и жестокость, не давая и проблеска на какую-либо мягкость и лояльность. Они дрались, словно являлись заклятыми врагами с самого рождения, словно их растили с одной лишь мыслью: совершить месть, пролив кровь ненавистного. Они воплощали в себе две неразделимые части целого, которое даже не под силу высшим божествам разделить надвое. Две части, непроизвольно компенсирующие друг друга и заживо сгорающие в одиночестве. Одно без другого не представляло жизни, как бы трудно не было это признавать. Одно без другого томилось в опечаленном ожидании, понимая, что приход другого никогда не произойдёт. Раф получал неописуемое удовольствие от того, что хоть кто-то в их разношёрстной семье мог не давать ему скучать во время боя и лихо сохранял даже в безопасной обстановке пестреющую в воздухе опасность. Все его непредсказуемые, грубые атаки отражались непринуждённо, заменяясь выверенными и точными движениями сестры, знающей толк в применении самых разнообразных приёмов. Ему приходилось не только бездумно кидаться на противницу, как он любил делать, но и взвешивать каждый произошедший момент, выбирая то, что вполне уместно исполнить, что ни в коем случае нельзя. Он до сих пор восхищался ей. Её вселенскому контролю не только над телом, но и над эмоциями, её проницательности как и в додзё в течение тренировок, так и в повседневной жизни, её терпеливости в казусах с Майки, её безмолвной поддержкой только от нахождения рядом после неудачных миссий, её неугасающей саркастичности в их словесных перепалках, происходящих изо дня в день. Когда для всех братьев примером, к коему нужно стремиться, представлялся отец, то Раф находил идеал того, к кому он бы хотел тянуться, в облике старшей сестры, сильно похожей на него. Те же проблемы с гневом, те же проблемы с выражением чувств, те же упорство и язвительность, являющимися неотъемлемой частью характера. Она его любила больше жизни. И он её любил больше жизни. Они оба не показывали на публику искренних чувств, но наедине проявляли то, на что, казалось, никогда не были способны. На проявление любви. Поединок разгорался. Однако Раф учуял что-то неладное. Что-то переменилось. Его ничего не беспокоило, и он продолжал сражаться до последней капли крови на своеобразном гладиаторском поле. Лавиния не теряла сноровки, изворотливо уворачиваясь и заставляя его напрягаться, только здесь было что-то не то. Присущие ей грациозность и правильность вымещались под натиском резкости и прямолинейности. Она точно хотела поскорее закончить. Зачем? Почему? Вразумительного ответа в его голове не находилось. И он стал наблюдать за её поведением. Лицо оставалось по-прежнему нечитаемым, только глаза — зеркало души любого. Лиловая радужка излучала боль и усталость. Губы, истерзанные по привычке зубами, оказывались в перерывах весьма сильно закусанными. В один момент, всего лишь на секунду выдержки не хватило и она сощурилась от прорези боли в боку, поддерживая его ладонью. Всё бы ничего, если бы оттуда не сочилась свежая кровь. Замерев на месте, Раф поддался беспокойству, за что мгновенно поплатился в разряде «очутиться в удушающем захвате сестры». Женские губы разбрелись в победной ухмылке. Долго держать она его не стала, выбрасывая на ковёр. Сжимая кулак, обмотанный бинтами и слегка перепачканный в крови, она торжествующе его занесла над головой и покосилась на младшего, ожидая услышать брань или саркастичные фразы. Только Раф сверлил её осуждающим взглядом, не пророняя ни единого слова. Непроизвольно удивившись, она наклонила голову чуть в бок и непонимающе выгнула бровь, после чего изумрудные глаза переместились на рану, спрятанную под тёмным кэйкоги, но пропитавшей ткань над ней, делая её абсолютно чёрной. Лавиния поняла, что подвела сама себя, слишком разыгравшись. Теперь он знает про рану. Скрывать больше смысла не имелось. Раф всё равно всё расскажет остальным. — Ты чего застыл-то? — недоумённо проговорил подоспевший Лео и помог подняться ему на ноги. — Победа же была уже у тебя в кармане. — Это ты у неё спроси, — огрызнулся Раф, скрывая за личиной злости тревогу. Девушка измученно улыбнулась под подозрительным взором младшего и приложила ладонь к боку. — Ничего страшного, — оправилась после волны боли и зажала пальцами ткань кимоно. — Ты смеёшься? — риторический вопрос и Донателло появился в нужное время и в нужном месте. — У тебя же кровь обильно течёт. — Заштопаешь, Донни? — она не привыкла просить у кого-либо помощи, включая в список даже близких, и тот подал голос в знак согласия. Йоши хмуро наблюдал со стороны. То ли из-за того, что братья проиграли в схватке с сестрой, то ли из-за того, что девушка утаила от всех наличие серьёзного ранения. Она же старательно избегала зрительного контакта с отцом и лишь поплелась вслед за Донни к его лаборатории, не говоря никаких оправданий. Осознавала, что облажалась, и когда-то всё-таки придёт время расколоться подобно ореху под давлением семьи. Хотя кто не позавидует её стойкости. Она будет долго тянуть с раскрытием правды. Только как скажется это на отношениях меж ними? Донни отворил железную дверь в обитель и галантливо впустил первую даму, которая на данный спектакль лишь закатила глаза и зажмурилась от новой порции боли. Он поспешно забегал по помещению в поисках необходимых вещей для оказания помощи, не забывая усадить её на его кресло на колёсиках и наказать никуда не исчезать с его глаз. Она откинула голову на спинку, прикрывая глаза, до того как по её руке ласково провели, и ей пришлось вернуться в реальность под внимательным карим взором. В трёхпалых ладонях находилась игла, нитки, перекись водорода, марля и бинт. Предвкушение следующей боли заиграло на языке, отдавая позывы по всему телу. — Эта терапия не займёт много времени, — встрял в тишину Донни и пододвинул ближе к креслу табуретку, присаживаясь. — Только тебе придё- — Знаю, — она его прервала и стала снимать уваги, оголяя замотанную наглухо грудь и накаченный пресс от многогодовых тренировок. Брат в смущении отвернулся, на что девушка лишь тихо рассмеялась, стараясь не тревожить рану. Потом разобралась с хакама и освободила больное место, где бинт пропитался багровой кровью. Зрелище не из приятных, поэтому девушка отдалась в руки брата, который сразу начал бережно снимать старый, потрёпанный бинт и изредка поглядывать на равнодушное лицо сестры. Меж ними повисла напряжённая тишина, давящая, по крайней мере, только на плечи Донателло. Он, видно, в первый раз зашивал ранение на человеческом теле, зато теперь будет ценный опыт, если вдруг кто-то ещё сможет пострадать. Делал стежки медленно и аккуратно, вызывая лёгкий дискомфорт, однако она даже во внимание не брала проступающую в сознании боль за как таковую и расслабленно наблюдала за процессом, редко сжимая ладони на подлокотниках. Когда всё закончилось, Донателло обработал швы перекисью водорода, наложил марлю и стал регулировать, как будет ей удобней замотать бинт, то девушка отозвалась как можно крепче и поймала сомнительный взор и неуверенный кивок. На ходу жмурясь, она вытерпела мимолётную молнию боли по телу и расплылась в усталой благодарной улыбке. Младший мгновенно заробел и в смятении почесал затылок, открывая прелестный вид на щербатую улыбку и ставшие за пару секунд янтарные глаза. — Спасибо, Донни, — Лавиния встала с кресла, затягивая хакама и накидывая на голую верхнюю часть тела уваги и наспех закрывая её. После последовал невесомый поцелуй в лоб, отчего брат вновь растаял, и прощальный взмах рукой уже в дверном проёме. — Не забудь вернуться на тренировку, а то мне отец взбучку устроит, если ты не появишься. — А ты?.. — волнительно спросил он, разворачиваясь к ней корпусом. — Отдохну в своей комнате до нашего патруля, — лиловый взгляд излучал особую заботу, обращённую лишь к членам их странной, но столь родной семьи. — Со мной всё в порядке. Можешь со спокойной душой идти в додзё. — Если что, сразу зови. — Обязательно. Девушка вышла из любимой лаборатории Донателло и плавно свернула влево, направляясь к небольшому коридору с пятью дверьми. Подойдя к дальней по её правое плечо, распахнула преграду меж ней и комнатой на себя и проследовала внутрь. Обыкновенная, без лишнего хлама, по-своему комфортная. Недавно совершённая уборка по настоятельству отца пошла на пользу, хотя она предугадывала, что не пройди и недели здесь вновь будет царить сущий хаос. Как только она умела ориентироваться в таком беспределе и быстрее всех собираться на миссии, оставалось для младших загадкой. Мрак в комнате приходился незаменимой частью интерьера — сегодня приключилось исключение и женские пальцы потянули за верёвочку настольной лампы, находящейся на слегка запылённой, прикроватной тумбе. Помещение озарил тусклый свет, не дающий темноте сгуститься в воздухе и оставляющий на помилование лишь полумрак. Выдох покинул лёгкие и повязка на на глазу примостилась рядом с че-фоном на письменном столе. Огненно-рыжие волосы вновь взвились от небрежных движений пятерни и она стала снимать с тела кэйкоги, наконец, одаривая тело свободой в излюбленной коричневой однотонной футболке и немного спадающих штанов, шнурок которых часто завязывался на слабый узел. Лавиния игнорировала приступы боли в связи с резкими поворотами корпуса или рук, приземляясь на мягкую постель. Комкая под собой заправленное одеяло, пыталась устроиться поудобней и нашла точку комфорта, позволяя себе в кои-то веки расслабиться. Идиллия продлилась недолго. Назойливые мысли оккупировали сознание, что сильно не понравилось хозяйке. Она сначала противилась, но, так как слишком переутомилась за предыдущие дни вместе с внезапным ранением, решилась отдаться в их безграничную власть. Воспоминания прошлого стали мелькать перед расфокусированным взором. Столько всего прожито. Столько эмоций пережито. Столько боли испытано. Столько слёз пролито. Столько этапов пройдено. Её жизнь, в основном, была вблизи Йоши, который помог ей обрести дом и семью в своё время. Её жизнь была с братьями-черепахами, которых с раннего возраста она воспитывала вместе с отцом, отдавая всю себя. Могла ли её жизнь сложится по-другому? Могла ли её мать выжить в роковой день и испугаться мутировавшего мужчину в крысу? Могла ли жизнь продолжаться в прежнем темпе? Определённо нет. Её мать погибла после контакта с мутагеном на её глазах. На тот момент ей исполнилось восемь лет. Восемь. Йоши сжалился над брошенным судьбой ребёнком и взял с собой. Пожалел хоть раз? Закрадывались ли сомнения по поводу того, что человеку не место среди них? Среди мутантов. Мутантов, свойственным сторониться людей. Однако может ли невинное дитя причинить вред? Может ли напугаться и в истеричном крике назвать их «монстрами»? Точно нет. Лавиния задумывалась насчёт предназначения в жизни. Она никогда не захочет муторной жизни как у её собратьев по облику. Ежедневная рутина в виде школы, университета, работы. Ни капли свободного времени. Никаких приключений. Ничего. В чём заключался смысл жизни большинства из человечества? Создать семью, ходить на среднестатическую работу и доживать отведённые года. А как же ощущения? А как же погоня за мечтами? Где жизнь для себя? Правильно, её нет. Вот её цель — обезвредить главного врага их семьи. Всё просто и понятно. Ороку Саки, когда-то разрушивший судьбу Хамато Йоши, должен поплатиться за содеянное. Должен предстать перед судом справедливости. Аналогично тому, что быть убитым от её руки. Он несёт за собой огромную опасность для её семьи. Вопреки всему, девушка избавится от него чего бы ей это не стоило. Её семья — её сокровище. Лишившись её, она лишится смысла жизни. Благодаря им она приобрела его. Она приобрела любовь. Она приобрела тех, кто по-настоящему её признаёт за живого человека. Не урода. Хоть и её семья не состоит из людей, но она намного человечнее большинства из населения того же самого Нью Йорка. Ладонь выудила из-под футболки пожелтевшее от времени и чуть смятое по краям бумажное сердце. Оно было сложено кропотливо, почти что ровно, хотя мелкие изъяны всё-таки бросались в глаза. Было сложено из тетрадного листа в клеточку с нежностью и благодарностью, отнюдь не присуще подарившему, как показалось бы с первого раза. С теплотой осматривая подделку, словно только что полученную, она невольно предалась воспоминаниям прошлогодней давности о том, кто приблизился к её до жути чувствительному и преданному сердцу и после каких обстоятельств она её получила. Разряд тока застал тело врасплох. Лавиния никому не пожелала бы пережить то, что ей тогда уготовила судьба в возрасте шестнадцати лет.***
— Отец мне не разрешил выводить вас наружу, так как вы ещё слишком маленькие! — на эмоциях воскликнула девушка и по-прежнему была под прицелом молящих глаз. Вспомнив и проделав методику дыхательного упражнения, как её учил с детства отец, гнев несколько сбавил напор на бедное сознание. — На поверхности слишком много опасностей! Братья держались до сих пор в её ногах и не переставали давить на жалость наигранно опечаленными взорами. Леонардо играл искреннее всех, ибо очень сильно хотел побывать в неизведанном мире, который манил не его одного. Рафаэль бросил попытки, ведь внезапно осознал, что предпринимать что-то против воли сестры будет опасно. Не дай бог, она ещё пожалуется отцу на их несносное поведение. Донателло не терял до последнего надежду, Микеланджело приходился мастером щенячьих глазок и незамедлительно применил его козырь в рукаве. Лавиния сквозь слегка растопыренные пальцы наблюдала за ними и всё-таки послышался обречённый выдох. Это могло означать только одно. Они выиграли. — Черти мелкие, уломали таки вашу сестру-старушку, — тихо высказала себе под нос и с кривоватой ухмылкой стала следить исподтишка за триумфальной процессией младших. — Только у меня есть тоже условия. Празднующие замерли и покосились на сестру. Она взглянула в сторону додзё, где поддавался глубокому воздействию медитации отец, и сглотнула нарастающий комок в горле. Знал бы что его старшая дочь вытворяет. Прибил бы сразу же. — Я возьму одного из вас, — голоса, полные возмущения, заполонили пространство, как стихли из-за приложенного пальца к губам. — Вы же умные черепашки, должны понимать, что отец может очнуться от медитации в любую минуту и если он вас не найдёт, угадайте с трёх раз, кому он голову открутит и заставит убираться по всему нашему дому? Добродушные улыбки озарили лица братьев — она не смогла увильнуть от соблазна ответить им тем же. Внезапный прилив нежности накрыл её с головой. Лавиния загребла черепашек в охапку и прижала к себе, будто в последний раз видеться с ними вживую. Различался дружелюбный смех, недовольное бурчание под нос и тонкий писк восторга. — Солнышки мои, — ласково обратилась к ним и выпустила причитающего Рафаэля, который отскочил от неё как ошпаренный. Посмеиваясь, она помотала головой и ненароком вспомнила про детскую версию себя. Как же он на неё похож. — Для начала, я думаю, я возьму Рафа. Братья как-то померкнули с заявлением сестры, только Рафаэль расцвел подобно цветку и не смог скрыть приступа исступленной радости. Девушка поднялась с коленей и не забыла напоследок потрепать каждого по голове, подхватывая названного вверх и прижимая его, верещащего от несправедливости, к боку. — Прикрывайте мой тыл, если вдруг что, — женский шёпот донёсся до остальных и побудил их остановиться. — Если всё пройдёт гладко, обещаю, я возьму каждого из вас. Лавиния без колебаний перемахнула давно сломанные турникеты и позволила ноющему брату устроиться на её шее и обхватить её голову, чтобы ненароком не грохнутся панцирем вниз. Маршрут, выстроенный ещё со времён первого выхода в свет, казался родным, так как можно было без суеты прогуливаться под землёй, даже не зацикливаясь на привычном мраке в большинстве мест, где ей удалось побывать. Под сводами канализации привычный смрад сточных вод не брался в расчёт как что-то отвратное, трубы образовывали длинные лабиринты, в которых любой мог заплутать за считанные минуты. Так, однажды, Рафаэль своевольно решил сбежать из логова и потерялся в этой пугающей бесчисленности, так что Лавинии, чуть не поседевшей от переживаний за шкуру младшего, пришлось шастать долго по канализации, чтобы случайным образом приметить потеряшку с подтянутыми под себя коленками и заплаканными от страха глазами. Конечно, им потом досталось обоим. Ей наказалось сидеть под домашним арестом неделю за то, что не смогла уследить за ним, ему наказывалось проводить время без мультфильмов и выполнять специальные задания на тренировках за то, что ослушался отца и попробовал убежать. Сейчас же они снова нарушали запреты. Только вдвоём. Девушка до сих пор не могла поверить, что оказалась вовлечена в данную авантюру, Рафаэлю наскучили однотипные пейзажи каменных стен, текущей с потолка воды и пробегающих крыс, поэтому он уткнулся старшей относительно грубую ткань дзукина со стороны затылка и чуть ли не задремал. Едва различимый такт шагов успокаивал, равномерное дыхание внушало умиротворённость. Внезапно она остановилась и огляделась по сторонам, проходя взглядом немного ржавую лестницу, ведущую к выходу наружу. Рафаэль мгновенно встрепенулся и в предвкушении закусил кончик языка. — Держись крепче, — неестественно тихо промолвила Лавиния и обхватила ладонями перекладины, проверяя лестницу на прочность и пригодность. — Выдержит. Им несказанно повезло, что первый попавшийся люк выходил в заброшенный переулок меж четырёхэтажными высотками. Девушка, не лишаясь настороженности, приподняла металлическую крышку и обвела территорию скользким, цепким взглядом на наличие чего-нибудь опасного. К счастью, ничего такого не попалось. Исключение составлял валяющийся на испачканной картонке бомж, прикрывающийся газетой как одеялом. Она ловко отправила грузный объект в сторону и, наконец, вылезла на свежий, приятный для лёгких воздух. Конечно, пока что брата одолевали смешанные впечатления по поводу обстановки вокруг себя, но Лавиния шутливо стукнула его пальцем по носу и погладила по голове, слегка оборачиваясь на него. Мягкий, безмятежный взор поблуждал по детскому лицу и остановился на неопределённый промежуток времени на глазах напротив. Изумрудные очи преисполнялись наивным любопытством. Пленительное явление не отпускало. Наоборот, завораживало. Оклемавшись, она вновь скрылась за маской безразличия. Словно и не существовало в помине минутной задержки. Рафаэль вышел из зрительного гипноза и губы расплылись в глупой улыбке. Он не мог объяснить природу появившегося под пластроном нечто, но оно заставляло сердце биться быстрей и ощущать себя до жути приятно. Он был ближе к ней, чем кто-либо. Он походил на неё больше, чем кто-либо. Они имели схожий характер и могли понимать друг друга с полуслова. Хоть они и не противоположности, тем не менее что-то парадоксальное притягивало их со страшной силой. И это его нисколько не пугало. Рафаэль дорожил сестрой. Хоть она и являлась человеком, его восприятие её как близкого крепилось поступками, поведением и эмоциями. Хоть она и часто прятала себя от других, хоть она могла язвить и крушить всё вокруг, хоть она и могла поступить подло, она всегда признавала свои ошибки. Как бы трудно не складывалось, Лавиния всегда осознавала собственную вину и искренне просила прощения. У братьев, у отца. И они её прощали. Она круто развернулась, приводя в самочувствие младшего, и рывком двинулась с места. Набрав приличную скорость в краткое время разбега, прыгнула на мусорный бак, затем на бетонную стену, оттолкнулась от неё и, развернувшись в полёте, ухватилась пальцами за перила пожарной лестницы, которая издала режущий слух скрип, хотя держалась обнадёживающе. Выпрямилась, быстро перебралась на надёжную решётчатую поверхность и стала выпадами преодолевать пролёты, вскоре оказываясь на крыше. Всё это время Рафаэль судорожно сжимал дзукин до складок в ладошках, хотя его не покидало чувство адреналина в крови. Ему нравилось быть немым наблюдателем, но перспектива съехать с её плеч панцирем прямо в неизвестность никак не радовала. Девушка сразу же проверила состояние брата и, только убедившись, что всё в порядке, продолжила только начинающееся приключение по крышам Нью Йорка. Обыденный вид города, который приходился домом их семьи, околдовывал столь неприметной и простой красотой. Казалось бы, жизнь текла по загодя определённым устоям и не приковывала к себе особого внимания, пока на горизонте не появилась юная черепашка, восторгающая лишь от проездной части, где переменами мелькали проезжающие машины, сновали туда сюда доставщики пиццы на скутерах и шевствовали по пешеходному переходу местные жители. Она бывало поворачивала голову, дабы присматривать за младшим, и видела его кочующий из места на место взгляд, переполненный отрады и восхищением. Для неё эти улицы не вызывали прежнего трепетания сердца, расширенного от пытливости зрачка. Для Рафаэля это была уйма эмоций, не способных скрыться от намётанного лилового глаза. Лавиния остановилась на одной из крыш, выступающей на перекрёсток дорог, и спустила с затёкших плеч брата. Здесь, при рассветных ласковых лучах солнца и неутихающем гаме Манхэттена, проводила большинство времени, когда хотела побыть в одиночестве. Отдыхать от ответственности, возложенной на женские плечи с восьми лет, отдыхать от переживаний, сомнений, отдыхать от воображаемой версии себя, которую видели все по сей день. Здесь она могла быть собой. Здесь она могла быть Лавинией Мивой Хамато. Девушка размяла тело с сопроводительством размеренных хрустов и приземлилась поблизости на краю крыши с младшим. Он свесил ноги, весело мотая ими, и тыкал пальчиком в идущих людей, проносящихся машин. С детского лица не спадала ни на миг искренняя улыбка до ушей. Изумрудные глаза поблёскивали подобно драгоценным камням, переливаясь от природного света разнообразными эмоциями. — Винни? — подал голос и приковал к себе взгляд. — Ты всегда будешь с нами? — Конечно, — незамедлительно последовал ответ, сочащийся удивлением. — С чего ты взял, что я когда-нибудь смогу вас покинуть? — Просто… — Рафаэль задумался и не спешил давать объяснение, после чего продолжил. — Ты не как мы, Винни. Ты человек и твоё место там. Среди них. Среди людей. И я думал, что когда ты вырастешь, у тебя появится своя жизнь и ты уйдёшь от нас, ведь… — Подожди, — резонно прервала его Лавиния, разворачивая голову и ловя его глаза на себе. — Даже если я человек, я не обязана быть частью местного общества. Я никогда не буду своей среди людей. Я никогда не буду собой среди людей. И, вообще, почему бы мне не самой выбирать, где моё место? — А если я у тебя спрошу, где твоё место, что ты ответишь? — вдруг задал вопрос Рафаэль и осознанно посмотрел на сестру. Она поражалась, почему маленькая черепашка неожиданно стал расспрашивать её о таком. Однако потом поняла. — Отвечу, — глубоко вздохнула девушка, прежде чем вновь возобновить речь. — Где моя семья, там моё и место. Где моя семья, там моя и жизнь. Без вас, без моей семьи, я не вижу смысла жить. Рафаэль перебрался к ней на колени и прижался к спрятанной под уваги груди щекой. Она же охнула, не ожидая от него прилива нежности, и в ступоре пребывала пару секунд, после чего взгляд смягчился и руки ласково обвили панцирь юной черепашки. Успокаивающее сердцебиение сестры глаголило для него лишь одно. Она жива. Она будет рядом с ними. Она защитит их. Она защитит его. — Я буду с вами всегда, до конца моих дней, — прошептала Лавиния и оставила на зелёной макушке лёгкий поцелуй, который даже сквозь ткань маски ощущался как обыкновенный. — Я люблю вас, всех до единого. От последнего заявления по его коже проскочили мурашки. Так редко можно было услышать от неё эти заветные три слова. Так редко. Да и сам Рафаэль редко мог такое сказать. Но сейчас столь чувственный момент, когда они оба настоящие. Без какой-либо фальши. Без каких-либо масок. Внезапно она почувствовала, как кто-то за ними следил с небольшого расстояния. Точно сказать не смогла бы откуда, но тот факт, что она не одна и здесь вместе с ней брат, заставил нервно прикусить губу и быстро соображать в попытке найти место, куда можно запрятать его на время драки. Рафаэль совсем не подготовлен к схваткам с врагами. Ему всего лишь восемь лет. Он только недавно начал тренировать ката с саями, которыми толком и оперировать серьёзно не умел. Мягкость женских черт приобрела привычную грубость, взгляд стал жестоким и железным, лёгкость прежней обстановки раскалилась до предела. Сознание, как всегда, безвольно отдалось во власть хладнокровия и рациональности. Девушка никому не позволит трогать члена её семьи. Никому. Лавиния примерно прикинула с какого ракурса за ней наблюдали и старалась идти полубоком, прикрывая широкими плечами за собой младшего. Как только она преодолела путь до пожарной лестницы, без особого шума спрыгнула на хрупкую постройку и под его недогоняющий происходящее взгляд приложила палец к губам и присела на корточки, чтобы сравняться ростом. Без труда можно было заметить, как Рафаэль принялся волноваться из-за странного поведения сестры. — Рафи, тебе стоит спуститься на несколько пролётов вниз и ни в коем случае не подниматься обратно, пока я тебя не окликну, — до боли родной голос врезался в соловое от тревоги сознание и за мгновение прогнал все надежды на мирный исход событий. Он понимал, что скоро нагрянет что-то опасное и она хочет обеспечить его безопасностью. — Постарайся вести себя как ниндзя. Ты же помнишь, чему тебя учил отец? Ответ предоставился в виде положительного кивка. — Молодец, Рафи, — выделила ласковое обращение и положила ладонь на его щёку. — Теперь иди. Рафаэль никогда не позволял никому называть себя именно так. Рафи. Звучало приторно и отвратно. Чаще всего его так кликали братья во время шуточных потасовок или главный заводила Микеланджело, которому только и дай возможность словесно поизмываться над старшим. Отец звал его по полному имени. Официально и красиво. Только исключение составляла его сестра. Его старшая сестра. Как обычно, с её уст слетало сокращение имени, приевшееся каждому из молодого поколения семьи Хамато, такое как: «Раф». В особо беспокойные моменты она могла назвать его «Рафи». И это его нисколько не бесило. Рафаэль под внимательным взглядом спустился вниз. Стоило ему поднять голову вверх, как женский силуэт исчез из его поля зрения. Его сразу же накрыла волна паники. Но его сестра сильная. Очень сильная. Она сможет. Она справится с нападками врага и раскидает их как нечего делать, возвращаясь к нему с победой. По крайней мере, он отчаянно надеялся, что так сложатся события. Девушка удостоверилась в временной сохранности младшего и повернулась к выступу крыши, смекая, что же будет происходить дальше. Вероятно, некоторые футы потеряли ненадолго из виду объект слежки и очутились на крыше, явно настораживаясь, что это может быть засада. Мозг вырисовывал следующие картины и расценивал наиболее выгодный вариант, как оказаться на поле боя, чтобы они не задели её серией сюрикенов издалека. Всё-таки решив, что для начала нужно применить, она не затруднительно залезла на крышу и сразу же бросила вперёд одно из изобретений Донателло. Он разработал в столь юном возрасте любопытные дымовые шашки из доступных для него средств. Расходным материалом стали самые обыкновенные яйца. После нескольких неудачных попыток, он любезно снабдил старшую новейшей разработкой и по положительным отзывам стал производить их намного больше. Только в список того, что было необходимо нужно, входил порох и она всегда приносила его ему. Это их маленькая тайна, ибо отец строго относился и относится до сих пор к экспериментам Донателло. Растворившись в фиолетовой дымке, футы потеряли ориентир в виде надвигающейся цели и Лавиния смело туда вникла, разбираясь с первыми слишком легко. Когда дым рассеялся, то подоспели новые отряды ниндзя и в предводительстве мутант-тигр с обрубленным хвостом, хищным, озлобленным глазом и повязкой на другом. Тигриный Коготь. Сколько лет, сколько зим. Никак не изменился его облик с тех пор, как она лишила его сокровенного глаза в ходе одной из битв. — Мастер Шреддер хочет лично разобраться с тобой, неугомонный подросток, — холодно заметил главный среди подручных её заклятого врага. — Или ты пойдёшь с нами по-хорошему, или по-плохому. — Только через мой труп, — изменившийся голос до уверенного баритона никого из противников не смущал. — Как и ожидалось, — облизнул пересохшие губы Тигриный Коготь и приказал футам бросаться в атаку. Лавиния раскрыла тэссен и встала в боевую стойку, выжидая действий с противоположной стороны. Атаки остро воспринимались и отражались тонкой сталью, которая не раз врезалась в сонную артерию противников или оставляла глубокие следы даже сквозь скрытые облачения. Приёмы фигурировали в непрерывно анализирующей голове, как подвернётся случай или чем лучше воспользоваться, как обезвредить. Она почти всегда была в нападении и редко находилась в защите, но тэссеном легко меняла направление орудий или метательных звёздочек, не давая себя задеть никаким образом. Сколько бы девушка не билась с ними, сколько бы не собирала за собой горы трупов или донельзя побитых, футы прибывали и прибывали. Несметное количество противников преобладало силами в отличие от неё. Она стала больше уходить в защиту, копить силу для размеренных атак и наносить удар. Однако даже огромные дозы адреналина, циркулирующие по венам, не покрывали изобилие косвенных либо глубоких царапин, ровно разрезавших одежду и оголявших капли крови, разбивающиеся об поверхность крыши. Тигриный Коготь, до того хмуро наблюдавший за боем, вмиг гадко ухмыльнулся и сам ринулся в бой. Лавиния пыталась противостоять, пыталась уклоняться, пыталась доводить футов до летального исхода, но оказалось выбитой одним мощным ударом главного. — Можешь сдаваться, — гнусаво подытожил и предвкушающе оскалился, — У тебя нет шансов. Она тяжело дышала, но поднялась. Слегка шаталась, но стойко держалась. Зажала в руках тэссен и стёрла тыльной стороной ладони испарину со лба. — Никогда. Кинулась в нападение, изворотливо ушла из-под удара и хотела было нанести чёткий удар по определённому месту на теле, дабы вырубить противника, но просчиталась и грузно осела на холодный бетон под сильным кулаком. Тэссен откинули в пучину неизвестности, глаз заслезился, размыл обстановку, дыхание сорвалось, виски адски запульсировали, звон в ушах оглушил рассудок на краткий срок. — Винни! Не может быть. Пожалуйста, только не это. Рафаэль кое-как взобрался на крышу и испуганными до жути очами следил, как безвольной игрушкой его сестра рухнула вниз. Он был безоружен. Он поступал так глупо. Лавиния хотела встать, но не могла осилить данное действие. Руки нещадно тряслись, мозг физически не ощущал конечности и не мог взять их под контроль. Тигриный Коготь злорадно усмехнулся и подоспел к черепашке, начиная его атаковать. Если от первого удара он смог уйти в последний момент, то на второй ему уже не хватило сноровки и опыта. Боль грозовой молнией пронзила юное тело. Мгновенно и беспощадно. Отлетев на пару ярдов назад, Рафаэль звучно приложился панцирем об бетон и потерялся в пространстве. Задержка в пару секунд дорого стоила. Враг подобрался почти вплотную к младшему и лапой наступил на его пластрон и потянул за трёхпалую ладонь вверх, будто бы вырывая с мясом руку. Послышался характерный хруст и проступила адская боль в области правого локтя, провоцируя истошный детский вскрик. Её сердце на миг замерло. Кончики пальцев похолодели, боль перестала донимать организм, на теле встали дыбом слегка видимые волосы. Рафаэль. Её Рафаэль. В опасности. Она не позволит его тронуть. Она не позволит его убить. Она его защитит. Защитит вопреки всему сущему. Она должна найти силы встать. Должна. Зрение наполовину прояснилось, тело трясло словно в лихорадке. Взяв себя под контроль, девушка сжала ладони в кулаки и, переступая через своё жалкое состояние, села на колени и поднялась на ноги под удивлённые вздохи футов. Те, кто находились по близости, напали на неё, но она тяжело переносила защиту и откидывала от себя противников. Для неё существовал только брат. Единственный помысел, стоически стоящий в сознании — защитить. Укрыть от жестокого мира под своим крылом. Вдруг её остановили. Остановил крепкий захват врагов. Она пыталась вырываться, однако всё без толку. Её тело ослабло. Её разум ослаб. Что же можно тогда предпринять? Из изумрудных глаз брызнули слёзы. Они стекали по щекам и невидимо обжигали зелёную кожу. Правая рука сильно ныла, голос сорвался и отдавал хрипотцой, грудь горела от недостатка кислорода в лёгких, по природной защите прошла трещина. Тигриный Коготь наслаждался предсмертными муками черепашки и занёс лезвие оружия над ним. Вся жизнь успела мелькнуть перед глазами. Братья, отец, Винни. Он будет по всем им скучать. Он смирился с неизбежностью смерти. Не имел сил противоречить её воле. Тигриный Коготь рассекал пространство оружием, чтобы вогнать его в юное тело. Прикрыв перед столкновением с его плотью глаза, Рафаэль расслабился в ожидании вспышки боли. Раздался нечеловеческий, душераздирающий крик откуда-то сзади, и тишина обволокла его. Он не мог понять в течение следующих десятков секунд, почему боли не последовало. Потом распахнул очи и взглянул перед собой. Лавиния сдерживала нападок врага. Вакидзаси прошёл сквозь её левую ладонь насквозь. По лезвию стекала густая бурая кровь и падала наземь. По женским ланитам сбегали потоки горьких слёз. Челюсти под огромным напряжением стиснулись. Лиловый глаз пылал от избытка чувств. С гортанным рыком она смогла пересилить противника и из-под иссякающих сил откинуть его в сторону. Смогла повернуться к брату, бережно обхватить его раненой рукой, аккуратно прижать к уваги и извлечь из потаённого кармана несколько дымовых шашек, кидая их по центру крыши и произвольно исчезая в фиолетовом дыму, чтобы успешно скрыться от преследований. Выскочив из дымовой завесы, она повернулась в прыжке и бросила сюрикен в сторону рекламного щита на следующей крыше, что незамедлительно подействовало на находящихся в нЕмощном состоянии футов. Стоило ей пропасть на пожарной лестнице, как сразу же обострённый слух главаря уловил звук и громогласным приказом ободрил всех преследовать жертв. Они беспрекословно начали погоню в указанном направлении, как только дым соизволил исчерпать свою нужду и исчезнуть. Тигриный Коготь остался в одиночестве и попытался принюхаться к окружающим его запахам, думая, что его могли обдурить. Ничего толком не почуяв, он рассерженно хмыкнул и стал нагонять вверенный ему отряд. Тишина облюбовала недавнее место боя. Лавиния облегчённо выдохнула, спустилась на пару пролётов вниз и опёрлась спиной об стену, съёзжая вниз. Быстро осмотрела младшего на наличие травм и закусила нижнюю губу, подавляя приступ слёз. Он, скорее всего, получил вывих локтя. Рафаэль свыкся с редкими разрядами боли, раскатывающимися при резких движениях, и с животным страхом наблюдал за покалеченным женским лицом. Невзирая на возможность погибнуть, она всё равно полезла под горячую руку врага и остановила его. Укрыла собой брата. Глаза застала горькая пелена. Столь родное и любимое лицо могло больше никогда не гореть огнём жизни. Могло потухнуть за раз и оставить лишь после себя пепел смерти. От такой догадки он тихо расплакался под мягким взором. Приник лбом к вздымающейся груди и одновременно ненавидел себя за эпизод его слабости, уязвимости. Тем не менее она грустно улыбнулась и стала проводить пальцами по его шее, массируя некоторые зоны, чтобы успокоить. — Я рядом, — только что и нашла сказать, так как функция «поддерживать» не входила в её программу.***
От созерцания прошлого она не заметила, как непреднамеренно погрузилась в сладкую дрёму и провела в мире грёз около трёх часов, пока не проснулась от настойчивого и тихого стука в её дверь. Не особо понимая, кто мог проситься войти в такое время, когда все они высыпались перед предстоящим патрулём, она потянулась в кровати и разлепила глаза, плавно садясь в кровати. Бумажное сердце, остро выделяющееся на фоне домашней одежды, сразу же обратило к себе внимание и быстро спряталась с помощью руки под футболкой. Взгляд устремился к электронным часам, ясно показывающим четверть часа ночи. До выхода на поверхность было более двух часов, поэтому вариант с Лео отпадал. — Входи, — тихо раздалось из конца комнаты, после чего дверь осторожно отворилась и в образовашуюся, внушительную щель проскольнула тень. Попав под тусклый свет лампы, она увидела Рафа. Корявая ухмылка тронула женские губы и глаз залился самодовольным блеском. Боль от раны вновь сотрясла тело, но девушка даже не соизволила шелохнуться, вглядываясь в статичный силуэт брата. На его лице не виднелось бездонного раздражения или желания всех и вся покромсать на мелкие кусочки, лишь беспокойство. Искреннее беспокойство. Беспокойство за неё. — Почему не сказала? — отозвался и присел на край кровати, вглядываясь в лиловую радужку. Желания врать ему не было. Но и правду рассказать не могла. — Что ты скрываешь от нас? Что ты скрываешь от меня? От последнего вопроса она вздрогнула и в удивлении покосилась на сидящего недалеко младшего, чувствуя непроизвольную горечь на середине языка. Они никогда ничего не скрывали друг от друга. Рафаэль после рокового случая очень сблизился с ней и доверял даже самые сокровенные тайны, не боясь находить осуждения в родном взгляде. Она отвечала ему тем же и бывало посвящала в то, что не доверяла никому из семьи. О своём прошлом. Но сейчас. Что же творится сейчас? — Если я скажу ничего, ты же не поверишь? — вопрос риторический. Лавиния знала на него ответ и догадывалась, что тот всем видом показывал положительное «да». — Ладно, — тяжело выдохнул её брат и сомкнул ладони, переплетая пальцы меж собой. — Я не представляю, что вертится у тебя на уме, но пообещай мне, что не ввяжешься в неприятности и мне не придётся тебя выручать. — Даже если я пообещаю, ты же понимаешь, что я его нарушу, — очевидно высказалась она, будто говорила давно выведенную аксиому. — Абсолютно, просто, на душе хотя бы спокойно будет, — усталая улыбка и смешок, быстро сгинувший в полумраке. — Опять не можешь уснуть? — встречно спросила и подпёрла кулаком подбородок. — Умная, — подтвердил её предложение Раф. — А ты сомневался? — Лавиния собралась потянуться за подушкой и устроить бой, откуда никто не выползет живым. — Да, — ехидно отозвался он. — Вот же ушлёпок! — прошипела себе под нос и выхватила из-под спины подушку, которая смачно вписалась прямо в наглое черепашье лицо. — Ха, выкуси! — Не на того напала, — её брат нахохлился, как попугай, и поднял с пола предмет будущего убийства, направляя его ей в нос, однако она успела улизнуть, перекатившись на другую сторону кровати. — Мазила! — злорадно воскликнула девушка, прежде чем её за ногу потянули на пол. — Эй! — На войне все методы хороши, — ехидно отозвался Раф и чуть ли не стал свидетелем её шумного падения. Лавиния сморщилась от внезапного раската боли по всему телу и зашипела что-то нечленораздельное себе под нос. Рафаэль, видно, смекнул, что перегнул палку и молниеносно отпустил будущую жертву проигрыша. Стыдливо отводя взгляд куда-то в сторону, озорной настрой улетучился в неизвестность и старая кровать нудно проскрипела под весом черепахи. Наверняка, нелестно его бранила за причинённый вред её хозяйке. Она же подобралась к нему ближе и скинула ноги вниз, которые шерстили ковёр в поисках тапочек. Женская ладонь тронула его плечо и приворожила к смягчённому лицу внимание. — Не волнуйся ты так, — губы озарила полуулыбка, сгоняющая с лица напротив напряжение и досаду. — Это всего лишь рана. Ничего особенного. — Ты так всегда говоришь, — обессиленное раздражение ощущалось в подростковом голосе. — Но это далеко на так. Ты схватываешь на свою неунимающуюся задницу столько приключений, сколько мы не наберём за год. И, в основном, последствия после этого — серьёзные раны. — Раны заживают, Раф, и тем более сколько полезного я совершила этими «приключениями», — шуточно передразнила его и окончательно привела лёгкость в окружающую их атмосферу. — Пожалуйста, прекрати безолаберно относиться к этому и трезво расценивай свои возможности. Ты не можешь везде и вся выкручиваться, не можешь всегда и везде отделаться только ранениями. Ты берёшь на плечи огромный и серьёзный риск, который когда-нибудь может обернуться для тебя наихудшим образом. — Я понимаю, т- — Нет, ты не понимаешь меня, — прервал её на полуслове и словил на себе её сосредоточенное внимание. — Ты не понимаешь, зачем я тебе всё это говорю, зачем пытаюсь вразумить, зачем трачу на тебя это время. Да потому что я боюсь тебя потерять! Молчание воцарилось в комнате и подростку ничего не мешало продолжать. — В тот роковой день я понял одно. Ты печёшься о семье, защищаешь, но почему-то не печёшься так о себе. Тебя никогда не интересовали чувства семьи по поводу того, что ты постоянно рискуешь. Ты никого не слушаешь и делаешь, как сама считаешь нужным. Но ты хоть раз подумала, что будем чувствовать мы? Что будем чувствовать, если в один день тебя не станет? Что буду чувствовать я, если тебя не станет? Слова подобно пули пробили в сердце сквозную рану, принуждая его обливаться горячими потоками крови. На душе стало до чёртиков тошно и склизко. Она не раз задумывалась сама насчёт этого. Не раз. Но она ничего не могла с собой поделать. Для неё сохранность семьи превыше всего. Превыше их чувств, превыше их близких отношений меж друг другом. Она знала, что её попытаются задержать, остановить, переубедить. Легче пообещать. Легче не возникать против. Легче заверить в том, что ты не будешь больше такого делать. Признаться в том, что ты всё равно пойдёшь наперекор всему во имя своей цели можно посчитать наивысшей степенью эгоизма. Пускай. Главное, чтобы они все были живы. — Извини, — замялась девушка, переминая одежду пальцами, — Я постараюсь впредь не лезть на рожон. — Постараешься или пообещаешь? — иронично заметил Раф, не веря собственной победе. — А что лучше звучит? — саркастично сказала девушка и её пихнули в плечо. — Ладно, я обещаю. Как же хотелось вырвать себе язык. Как же хотелось, чтобы второй глаз тоже ослеп и не различал в изумрудной радужке надежду, веру её словам. — Тебя вновь что-то мучает? — перевела тему, для того чтобы истошно визжащая совесть наконец-то утихомирилась и не путала меж собой мысли. — Нет, я прост- — Не ври, я же вижу. Спроси меня. — Это не слишком сложно? — Сложно спросить, Раф? — Ты можешь меня выслушать? — Без вопросов. Каждый раз он убеждал себя в ненадобности выплеска эмоций, переживаний. Каждый раз он копил всё внутри и не показывал остальным. Каждый раз он считал себя слабым из-за того, что кому-то мог сказать о том, что творится в его внутреннем мире. И каждый раз он заявлялся на порог её комнаты и стучал по двери, точно зная, что его в любое время дня и ночи примут, пригреют и выслушат. Никому из братьев он не доверял как ей. Никому не показывал свою уязвимость. Никому не позволял видеть его нагим. Без душевной защиты. Рафаэль даже не встрепенулся от слегка щекочущих кожу движений пальцев. За пару секунд она сняла ещё одну защиту, которая придавал ему уверенность в повседневной жизни. Красную бандану с прорезями для глаз. Ткань шершавая, местами порванная из-за вечных бед, связанных или с Крэнгами, или с Шреддером. Девушка бывало зашивала нитками его бандану, чтобы придать ей более менее живой вид, но сегодня непринуждённо отложила её в сторону и провела подушечками пальцев по обострившимся скулам. Он распахнул очи и попал под прямой зрительный контакт. Сколько раз ему удавалось встретиться с людьми, сколько раз он видел лишь животный, стопорящий страх и отвращение, сколько раз доносилась до подросткового слуха обращения «монстр», «тварь». Для человечества, кое они спасали от масштабных мировых бедствий, они всегда будут монстрами. Вопреки грозящей им опасности, мутанты-черепахи никогда не покажутся для людей героями Нью Йорка, никогда в них не разглядят хоть каплю человечности, никогда не примут их руку помощи. Исключением из его богатого опыта была только она. Лавиния. Она помогала верить в то, что не все такие, что есть возможность заиметь человеческих друзей. Она признавала в них живых существ, живых людей. Рафаэль не понял, как быстро перетекли события в совершенно иную форму. Его голова покоилась на её бёдрах, её пальцы гладили определённые участки его лица, заставляя тело расслабиться, его глаза прикрыты. Изнутри лились целые потоки застоялых мысленных рассуждений, проблем, опасений, раздражений. Много всего. И Лавиния находилась рядом. Хоть и являлась сторонним слушателем, но вовлечено вникала и редко добавляла собственное мнение, изменяющее русло его размышлений в более правильную сторону. Где-то намекала извиниться, где-то поддерживала его позицию. Не оставляла его без внимания. Эти полчаса дались ему с трудом, но опустошили его сосуд чувств полностью. Под ловкими ладонями сестры он чуть не заснул от испытанной идиллии. Аура, витающая в воздухе, веяла тонким запахом умиротворённости и спокойствия. Не чувствуя ничего с женской стороны, открыл глаза и увидел мило подобную картину. Девушка свесила голову от того, что случайно попала в цепкие лапы царства Морфея, правая ладонь съехала с его лба на мятое одеяло. Прослыв за ниндзя, он беззвучно и осторожно слез с кровати, быстро отыскал бандану и надел её, завязывая узел на затылке. Рафаэль, перед тем как вернуться в собственный обитель, сначала побоялся трогать сестру, думая, что та может проснуться от любого физического контакта, но вспомнил, что в последние два-три дня она плохо спала и, небось, ей не давала подремать рана. После взвешенных «за» и «против» всё-таки решился и переложил её в более удобное положение, сверху укутывая в одеяло. Даже при её высоком росте Лавинию можно было запросто приподнять, особо не утруждаясь, что сыграло ему на руку. Рафаэль выключил настольную лампу, помещая всё помещение в сумрак, и застыл около изголовья кровати. Что-то побудило его остаться. Присев на корточки около сопящей и вглядываясь в женские черты, он коснулся губами её лба, ощущая на них приятную прохладу. — Ненавижу тебя, но и одновременно люблю до потери пульса. Возможно ли такое явление, как думаешь? — простодушная улыбка расцвела на его губах, изумрудные глаза с нежностью осматривали её лицо. Хоть она и не смогла ответить, тишина, руководствуясь немым оркестром, отлично справилась с этим.