слушай, дева, чьи кудри — злато,
ты, что создана ме на беду:
я бессмертен. нет худшей доли,
мне не видеть тебя, доколе
за туманы, за гладь воды
не уйдут и мои следы
♫ Айрэ и Саруман — Одинок Феанаро сын
Стрела просвистела в воздухе и пронзила самое яблочко мишени. Леголас опустил лук, ничем не выдавая свою радость, не улыбаясь, хотя даже когда был один, не прятал удовлетворение собственной меткостью. Но радости не было. И гордости не было. Даже облегчения после победы не было, только пустота, растерянность и… и то, что он предпочел бы променять на двойное опустошение. То, что не должно было цвести в душе, но расцвело. То, что медленно уничтожало, сладким ядом проникая в кровь. Глупо. Почему из всех дев Арды — именно она? Что в пей особенного? Все. Все — особенное. И она — особенная, не похожая на других. Чужестранка, прилетевшая на крыльях летнего ветра, несущая в руках жизнь и свет. Не валиэ. Не атани. Полуэльф, не избравшая путь. Замужняя. Будь проклят Денетор, в безумии своем думающий только о себе. Если бы не его прихоть, Эсси осталась бы свободна. Если бы не его прихоть, Леголас увидел бы не жену друга, а деву из другого мира; деву, чьи кудри — злато. Что послана ему на беду. Боромиру — на счастье, а ему — на беду. Эру создал Первых Детей своих, не подарив им возможность любить дважды. Один раз и навсегда. Потому Трандуил спешил в Аман, не скрывая, что торопится, наконец-то убедившись, что есть на кого оставить Лихолесье. Потому Элронд, тоскуя по дочери, одновременно сиял внутренним светом предвкушения встречи. Потому Арвен с легкостью отреклась от Пути Эльфов, не желая провести бессмертие без любимого человека. Вторым Детям не легче, но у Вторых был шанс излечиться. У Первых — нет. Зачем им вложили в грудь любящие сердца, если любовь могла рвать на части не хуже вражеских клинков? Впервые Леголас мог понять гнев Феанаро, обвинившего валар в бедах нолдор; имя Феанаро было для него одним из имен на страницах летописей, но вдруг образ Куруфинвэ обрел телесность, стал живее, осязаемее. И его сыновей, давших Клятву вслед за отцом. Одинок Феанаро сын… Леголас выдохнул и вскинул лук. Натянул тетиву. Выпустил стрелу, почти не целясь, но все равно та вонзилась рядом с первой, поразившей яблочко.***
Война закончилась, коронация закончилась, праздники закончились — началась работа, сложная, трудная, изматывающая. Только со стороны кажется, что быть правителем легко, на самом деле это гораздо тяжелее, чем быть простым воином. Денетора отстранили от управления, он ожидал этого, с радостью признал Боромира новым Наместником, согласился уехать в Дол Амрот, поселиться в поместье у моря, отдыхая от пережитого. Фарамир вместе с Эовин вскорости отбыл в Итилиэн, получив от короля титул лорда. Боромир остался один — с руинами Минас Тирита, горой обязанностей размером с Таниквэтиль, собственными демонами и Эсси, женой, которая не хотела быть его женой. Леголас тоже остался, но он не помогал — Боромир и не хотел бы. Не его дело, не его город, то, что народ синдар участвовал в отстройке Минас Тирита, уже было весомым вкладом; но почему кронпринц Лихолесья медлит, Боромир предпочитал не спрашивать. Они не успели стать друзьями. Ни с кем из Братства он не подружился — умер слишком рано. С Арагорном, возможно, и то… не дружба это, а товарищество. И верность королю вперемешку со жгучей ревностью: у Арагорна все выходило намного лучше. Наверное, так чувствовал себя Фарамир по отношению к старшему брату — и обидно, и обижаться не получается. Единственным достоинством занятости была усталость. Возвращаясь домой, Боромир валился с ног, не в силах мучить себя раздумьями. Спал на полу, Эсси не то что не касался — не говорил с ней. Не избегал намеренно, но когда возвращался, она или спала, или ее не было. Где она гуляла, Боромир не спрашивал — не интересно, как и причина Леголасу торчать в Минас Тирите, не оставляя никого вместо себя. Пусть Эсси дружит с ним и Тауриэлью, это нормально, эльфам приятнее в обществе эльфов.***
Постепенно Эсси приживалась. Гондор принимал ее, свыкался с ней, а она — с ним. Гуляла по шестому ярусу Минас Тирита, касалась ладонями белых стен, любовалась видом сверху, полюбила сад у пруда, часто сидя там и играя или просто перебирая струны. Спускалась на пятый ярус и ниже — вместе с Тауриэлью, которая мгновенно стала ее подругой. Через неделю бродила по первому ярусу, не страшась руин, гуляла по склонам Миндоллуин, по окрестностям Анориэна. Иногда к ним с Тау присоединялся Леголас. Иногда — еще и Гимли; поначалу гном косился на Эсси недружелюбно, но очень быстро стал переменил к ней отношение. К Тауриэли — нет, они вечно спорили даже из-за сущих мелочей, огрызались на ерунду, не упускали случая упомянуть что-то в духе «вы, эльфы», «вы, гномы»… Тауриэль объяснила Эсси, почему — давняя ссора, такая давняя, что впору забыть, но ни те, ни другие не имели свойства легко забывать и прощать обиды. Кто виноват — уже не выяснить. Гномы ли убили эльфийского короля и ограбили его сокровищницу, эльфы ли приказали убить гномов, чтобы не платить им за работу, а они защищались — не было свидетелей, менестрели воспели случившееся по-разному. Тауриэль добавляла к тому же «просто их не люблю». Гимли, по-видимому, чувствовал то же самое, но с Леголасом и Эсси ладил. Боромир практически постоянно отсутствовал, так что Эсси почти забыла, что у нее есть муж. Кольцо на пальце напоминало, но кольцо — мелочи, она любила носить украшения, одним больше, одним меньше. Гардероб Эсси пополнился, ей сшили много новых платьев, каждое — произведение искусства. Служанки заплетали ее волосы в диковинные прически. Эсси не узнавала себя — она походила на настоящую леди, и начинала привыкать к этому. Титул ни к чему ее не обязывал, замужество тоже, почему бы и не привыкнуть? Она ни на миг не прекращала учиться — если не прогуливалась с новыми друзьями, то сидела в библиотеке. На прогулках тоже училась, расспрашивая о событиях, городах, фразах — Тауриэль оказалась превосходным учителем, что удивило саму эльфийку. С ее помощью Эсси осваивала синдарин и квенья, с каждым новым словом все сильнее влюбляясь в мелодичные языки. Выучила много здешних песен, среди них — ту, что пел Боромир. Если бы он хотел увидеть ее — он бы увидел. Если бы хотел поговорить с ней — поговорил бы. Их свадьба была для него такой же нежеланной неожиданностью, как для него, и не стал он протестовать по той же причине жалости к отцу.***
Яркий рассвет не резнул по глазам — коснулся невесомой ладонью, разбудил, прогоняя остатки сна. Эсси села, огляделась — на полу осталась примятая простынь. Боромир ночевал здесь, но уже ушел. О чем он думал, возвращаясь и видя ее спящей? Смотрел ли на нее? Любовался ли очертаниями тела под тонким одеялом? Встав, Эсси надела простое белое платье с вышивкой, изображающей Древо, заплела волосы в косу (челку, скрывающую один глаз, она больше не делала), подняла простынь, сложила к одежде для стирки — потом слуги заберут. Не убирала бы, но нельзя, чтобы те же слуги поняли, где на самом деле спит их лорд… или, что еще хуже, что спал он там вместе с леди. Слуги. У нее, подумать только, есть слуги; они кланяются при встрече, зовут ее госпожой, выполняют ее поручения, заглядывают в рот, как верные псы. Эсси было неловко сначала, потом привыкла, стала раздавать распоряжения без ощущения стыда. По пути к саду ей никто не встретился. Оживление сейчас царило на кухне, где спешили приготовить господам завтрак. Среди тишины, птичьего щебета и блеска солнечных лучей на глади пруда не было никого, кроме… Боромир? Эсси метнулась за дерево, скрылась за стволом. Выглянула — он купался в пруду. Плескался, фыркал от воды, водил ладонями по телу. На широкой спине блестели капли, рельефные мыщцы притягивали взгляд: широкая спина, узкая талия, ноги… Эсси сглотнула, поднимая взгляд от его крепких ягодиц. Она догадывалась, что он красив, что сложен, как подобает воину, но чтобы так? Чтобы у нее в один миг закололо в подушечках пальцев, чтобы отчаянно захотелось приблизиться, коснуться, снять губами капли с плеча, ощутить горячее тело… нет. Хватит. Если она это сделает, то все будет кончено. Но посмотреть ей можно. Незаметно, исподтишка… представить себя лесной нимфой, любующейся странником. Ее взгляд жег нутро. Хотел бы Боромир знать, о чем она думала, пока бесстыдно рассматривала его, уверенная, что он не заметил. Или наоборот, поняла, что заметил? В любом случае, поступила не так, как положено девушке, случайно увидевшей голого мужчину — не убежала, не охнула, даже не выругалась. Он услышал, как она переступила в сторону — спряталась, и потом — как сглотнула. Дышала Эсси не тяжело, не возбужденно. Вела себя тихо. Будто и не было ее, но он ощущал — была. Стояла за деревом и смотрела ему под кожу, а он изо всех сил притворялся, что ее тут нет, что он понятия не имеет о ее присутствии. Сто раз себя проклял, что пошел к пруду. Думал, Эсси будет спать. Или, проснувшись, придет не сюда, а… куда она шла, он не представлял. Завтракать? А потом? Куда-то, куда вела ее Тауриэль… но куда? О чем же она думает? Не только капли воды блестели на его спине — еще были шрамы. Эсси принялась считать: тонкий на левой лопатке, наверное, от меча, на пояснице — рваный, на плече — снова тонкий, на правом бедре — будто от стрелы. Вспомнила, какое у него было измученное лицо, когда озарила светильником тело в гробу, и осознание пронзило молнией: одна из этих ран его убила. На войне. Когда он защищал свой Гондор, Минас Тирит, где теперь беззаботно живет Эсси. Подойти сзади, очертить контур шрама на лопатке, когда он повернется — улыбнуться, увидеть потемневшие глаза, прижаться, утонуть в поцелуе, пить его, как воду… Эсси закусила ребро ладони. Это невозможно. Почему она до сих пор смотрит? Пристально изучает, не уходит, не приближается — но лучше бы не приближалась. Если бы сделала хоть шаг, он не сумел бы себя контролировать, и разлетелось бы в осколки обещание не трогать и быть ей братом, снова превращая его в предателя. Но один ее взгляд был слаще любых касаний, интимнее стонов, нежнее поцелуев. Она не соблазняла, но соблазняла сильнее золотого блеска Единого. Боромир сжал зубы — в паху туго нарастало напряжение. Член поднимался, по позвоночнику пробежала дрожь, захотелось двинуть рукой, но она бы обязательно заметила и поняла, что он делает, почему он это делает, а потом… Боромир не знал, что потом, но не хотел стать мишенью для ее острого язычка. — Уходи, Эсси, — произнес он — хрипло, рычаще, на выдохе. Увидел? Заметил? Давно? Эсси приросла к земле — повернется? Если повернется, она увидит… Если повернется, она увидит. Боромир закусил щеку изнутри. — Уходи! Можно было возмутиться — не только ему теперь принадлежит этот сад, она его жена, ничего особенного не увидела… но Эсси промолчала, быстрым порывом ветра метнувшись прочь. Прошелестел подол платья по траве, затихли звуки шагов. Боромир подождал еще минуту, удостоверился, что один, и с натужным стоном нырнул с головой в обжигающе-холодную воду.***
Остановившись среди хитросплетения коридоров, Эсси прижалась горячим лбом к белой стене, остужая жар, поселившийся внутри. Она все еще чувствовала Боромира через все стены, через все преграды будто видела — если он ее заметил, а он заметил, то он прямо сейчас… или нет? Но он мужчина, не железная же у него выдержка? Или просто разозлился? Эсси хлопнула себя по щекам — о чем она думает? Она же все равно не позволит ни ему, ни себе. — Доброе утро! — голос Тауриэли окатил холодным душем. Эсси натянула улыбку, отвечая эльфийке — та светилась радостью. — Тебе нехорошо? — забеспокоилась эллет. — Так на стену оперлась… — Хорошо, — Эсси отступила от стены. — Я… хотела посмотреть на муравьев, — соврала первое, что пришло в голову. — Вблизи. Тауриэль, дитя леса, эта ложь ни капельки не удивила. Она серьезно кивнула, не сомневаясь, что смотреть на муравьев совершенно нормально, где бы ты ни находился. — Сегодня пойдем в горы? — нетерпеливо спросила Эсси. На Миндоллуин, в Анориэн, лишь бы из городских стен, лишь бы подальше от Минас Тирита, который отныне знал ее мысли. — Да, давай, — Тауриэль заложила руки за спину, ступая рядом с ней, совсем как Леголас. Подумав, сказала, — Я беспокоюсь. — О чем? — Эсси постаралась прогнать собственные тревоги. — О Леголасе. Он стал… тихим. Сумрачным. Как лес перед грозой — еще не льет дождь, а тучи уже заволокли небо, — описание эллет было поэтически-сумбурным, но для Эсси понятным. — Из-за отца? Коронации? — Думаю, не только, — Тауриэль вздохнула. — С отцом они не были очень близки. И насчет коронации так не переживают. Скорее, из-за женщины. — Женщины? — Эсси поперхнулась смешком. Леголас, веселый, смешливый, напоминающий ей Лютика — и вдруг женщина? Но почему нет? Почему веселые и смешливые мужчины не могут страдать от любви? — Хуже всего, что мне он ничего не говорит, — мрачно поделилась Тауриэль. — Раньше все рассказывал, хотела я того или нет. А теперь… только и слышу, что «ничего, Тау», «все в порядке, Тау», «мы все просто устали, Тау», — передразнила она интонацию с забавной похожестью. — А если это ты? — спросила Эсси. Тауриэль звонко расхохоталась. — Я? Нет, это точно не я. Я ему, как сестра. Старшая. Мы с детства вместе, ты знаешь. — И что? Можно долго жить рядом, а потом понять, что чувствуешь не только дружбу, — будто говорила и о себе тоже. Эсси отогнала наваждение, сфокусировав взгляд на ярких прядях волос эллет. — Можно, — задумчиво протянула Тауриэль. Повертела локон в пальцах. — Но как я могу поговорить с ним об этом? — Так же, как говоришь с ним всегда, — оживилась Эсси. Разбираться в чужих взаимоотношениях было легче и приятнее, чем в собственных. — Примерно так… — она скопировала тон Тауриэли, — «Хей, Леголас, чего ты опять мрачный? Влюбился? Может, в меня?» Тауриэль снова рассмеялась, уже без ноток горечи. — Да уж, надо попробовать, спасибо!***
Склоны Миндоллуин цвели летними травами и дышали свежестью посреди зноя. Они с Тауриэлью и присоединившимся Леголасом прошли по меньшей мере тысячу лиг, прогуливаясь среди чудесной красоты. Эсси, сославшись на усталость и ничуть не покривив душой, отстала, села на землю, сбросив туфли, погрузила ступни в прохладу трав, с наслаждением выдохнула и легла на спину, раскинув руки. Над головой плыли облака — в свой заоблачный край, как она пела Эовин. Интересно, Эовин смогла полюбить Фарамира? Это же легко, так легко — влюбиться в собственного мужа. В благородного воина, чье тело покрыто шрамами. Эсси отвесила себе мысленную оплеуху — ну и что? Мало она встречала воинов у себя дома? Сколько таких благородных грабили, убивали и насиловали, не лишаясь при том благородства, потому что рассказывали лишь о подвигах? Сколько таких благородных осаждали Шаэрраведд? Сколько таких благородных проливали кровь Aen Seidhe только потому, что те — Aen Seidhe? Подумаешь, разве она мужского тела не видела? Не скромная девственница, впервые узнавшая, как устроены мужчины! Все, что она знала о Боромире, можно было рассказать в паре фраз. Симпатичный. Добрый; был бы другим, воспользовался бы правом мужа уже раз примерно тысячу. Спокойный. Язвительный. Умный. Уставший — каждый раз, когда Эсси его видела, он выглядел уставшим. Сильный. Безликие эпитеты, применимые почти к любому. Они разговаривали раза три, и говорили не о себе — о своих мирах. О жизни Боромира Эсси знала еще меньше, чем о характере: он гондорец, его отец, Денетор, очень его любил и сошел с ума, у него есть младший брат, и Боромир погиб на войне. Пока не явилась Эсси и ее светильник. Но… у него должна была быть мать. У него было детство. Юношество. Череда событий, которая сформировала его личность. Но он не рассказывал, а она не спрашивала. И он о ней не спрашивал — старательно избегал. Эсси думала, что ее это устраивает… еще вчера так думала. Она повернулась на живот и скосила глаза, рассматривая сидящую на цветке божью коровку. Дунула — жук взлетел, расправив крылышки. Цветок был незнакомым, с виду непримечательным, но очень приятно пахнущим. У Эсси не поднялась рука сорвать его.***
Тауриэль выдохнула, как перед прыжком в воду. Догнала Леголаса, преградила ему дорогу, зашагала спиной вперед перед его лицом. Леголас поморщился, но промолчал, не пошутил, не поддразнил… да что с ним такое, в самом деле? — Ну почему ты такой хмурый? — Тауриэль мысленно досчитала до трех. — Влюбился? Леголас поднял на нее полные грусти глаза. Тауриэль замерла — вот сейчас… — Влюбился, — сказал принц. — В Эсси.***
Супружеская спальня встретила Боромира темнотой и холодом. Он зажег факел — комнату озарил мягкий теплый свет. Кровать была пуста, даже не смята: Эсси не было здесь с утра, после того, как слуги приходили с уборкой. Может, еще долго не будет — Боромир не знал, когда она возвращается. Знал только, что она в безопасности, этого было достаточно. Она приятно пахла — солнцем, цветами, жизнью. Луговым медом. Зелеными яблоками. Боромир помнил, хотя всего пару раз ощущал. Может, часть запаха придумал, сам себе создав идеал недоступной женщины — «вылепил пенный облик», как Ульмо в балладе. Воровато оглянувшись, он опустился на колени у ее кровати («их» кровать сразу же превратилась в «ее»), осторожно провел носом по подушке, чтобы не оставить ни малейшей вмятины. Не ошибся. Луговые цветы, солнце, мед и яблоки. Сладкий и нежный аромат, непередаваемо дивный, какой, наверняка, витает на полянах Амана. — Боромир? Он отпрянул, как застигнутый на месте преступления. Вскочил, мгновенно на себя рассердившись — стесняется, как мальчишка. Эсси смотрела снизу вверх, улыбаясь виновато и понимающе. — Мы давно не виделись, — заметила она, входя. — Как идут дела по восстановлению? Если скажешь, что это не мое дело, я пойму. Ну зачем она тычет его носом в провинность, как нашкодившего щенка? Боромир сказал бы, что это действительно не ее дело, не ее город, не ее мир — но если бы он так сказал, то стал бы последним мерзавцем, проявив чернейшую неблагодарность. — Сегодня закончили восточный район. Гномы Агларонда — превосходные каменщики, — ответил он. — Лесные эльдар занимаются озеленением. Скоро Минас Тирит будет так же красив, как раньше. Возможно, скоро ему вновь вернут прежнее имя Минас Анор. — Башня Солнца? — Госпожа, ты улучшила свой синдарин? — удивился Боромир. Эсси села на кровать, провела рукой по простыне. Боромир, устав стоять, опустился на пол, прислонившись к стене. — Aen, — она заулыбалась. — Еще не выучила в идеале, но Леголас — отличный учитель, — хотела сказать «Тауриэль», но передумала. Боромир нахмурился. — Леголас… Это он, а не эльф из Лихолесья, должен был учить ее синдарину, гуляя на лугах Миндоллуина среди благоухания ацеласов. Это он должен был показывать ей, как произносятся те или иные слова, слушать ее голос, держать ее руку. Это он должен был… но долг перед Гондором перевесил. А еще больше перевесило желание сбежать. — Он мне нравится, — добила Эсси. Смилостивилась, добавив, — мы стали друзьями, кажется. — Вот как. Разговор не клеился. В воздухе висела липкая противная неловкость. Уйти — значило сбежать снова, не скрывая, что сбежал. Никогда Боромир не считал себя трусом… до недавних пор. — Послушай, — Эсси посмотрела на него с печалью или жалостью. — Не надо себя мучить. — О чем ты? — выдавил он. — Ну как о чем… Я же вижу. Ты здоровый взрослый мужчина. У тебя есть потребности, — ее голос, обычно лечащий раны, сейчас причинял боль. — И то, что мы женаты… это не должно тебя ограничивать. — Что? — Боромир ожидал чего угодно, но не этого. Эсси замялась. Никогда она не считала, что не способна подобрать слова… до недавних пор. — Если ты вздумал хранить мне верность, то не надо. — Не надо? — повторил Боромир таким тоном, что Эсси мысленно сжалась. Но снаружи, наоборот, выпрямилась. — Не надо. Думаю, здесь найдутся… женщины. Бордели! — не стала она искать эпитет. — Так проще, чем сходить с ума! Боромир встал. Шагнул к ней. Эсси не успела ничего сказать — он толкнул ее на спину и навис сверху. Близко, так близко, что она слышала биение его сердца. Или своего собственного. — Ты предлагаешь мне пользоваться любовью продажных девок? Мне, лорду Гондора? Женатому лорду Гондора? Ты понимаешь, что пойдут слухи? Ты понимаешь, что уже ходят слухи о твоей беременности? — Да! — неожиданно выпалила Эсси, не испугавшись, глядя ему в глаза так воинственно, словно они скрестили мечи на поле боя, пусть было странно даже представить оружие в ее руках. — Я говорила, что сплетни — моя стихия! Болтают еще и о том, что я посланница богов, до сих пор! Если все так подумают… то решат, что посланнице богов просто нельзя, а тебе же как-то нужно… ты же живой, — она покраснела. Живой, теплый, совсем рядом. Протянуть руку… коснуться… его щетина должна колоться при поцелуе, а волосы наверняка жесткие, и кожа грубая, но как было бы приятно… — Пусть думают, что я святая! — безжалостно закончила Эсси. Боромир наклонился, проводя носом по ее открытой шее. Луговые травы, мед, яблоко, солнце… и ацелас. — А ты святая? — выдохнул он на ухо Эсси. — Я… Не святая. Абсолютно. Она хотела его до дрожи в пальцах, хотела притянуть к себе и перестать все усложнять, но — в памяти утопленной рыбой всплыл образ беременной соседки в грязном фартуке, с руками, безнадежно испорченными стиркой, с волосами, превратившимися в паклю, с потухшим взглядом и таким же тусклым голосом: «не могу, Эсси, мне не до танцев, муж скоро с работы вернется, надо готовить ужин, стирку закончить, лук перебрать, на рынок сходить, ребенок пихается…» Она перечисляла список своих дел, а Эсси холодела от ужаса. В Минас Тирите есть слуги. Ей не нужно даже пальцем шевелить для работы по дому. Но… брак — это все равно обязательство. Замужняя женщина не гуляет по дорогам и не поет в тавернах. Одна ночь может перечеркнуть всю ее жизнь. Эсси набрала воздуха. Раз, два, три… — Я помню, что ты обещал быть мне братом. Цыкнув сквозь зубы, Боромир отстранился и сел на пол у кровати. Эсси лежала, не шевелясь. — Мне казалось, — он поперхнулся. Что ему казалось? Он опять все сам себе придумал. Он не видел ее лица. Он не мог быть уверен, что она думала и чувствовала, увидев его купающимся. — …казалось, что ты из плоти и крови. — Да, я из плоти и крови, — прошептала Эсси. — Но… — Но? — Но я тебя совершенно не знаю, — честно сказала она. — И ты меня тоже. Разве можно спать с незнакомцами? — Только что ты именно это мне и предлагала, — усмехнулся Боромир. — Это другое, — Эсси, лежа, закрыла лицо руками. — Мне нужно время. — Да… — Боромир откинулся спиной на кровать. Закинул голову так, чтобы попытаться увидеть ее, но увидел только ладони. — Ты права. Nanyë nyérinqua. Nal mára núro. Я не трону тебя без разрешения, gweston. Эсси долго молчала. Потом шепнула в темноту: — Carna nilmen.