среди миров
я видела, как чья-то тень,
расправив плащ,
застыла глухой стеной,
но ты со мной,
и я не смею надеяться,
давай войдем в закрытую дверь
♫ Немного Нервно — Истинное волшебство
Все с самого начала шло неправильно. Эсси чувствовала, как ее присутствие в Лихолесье тяготит Леголаса, как Боромир почти с первой их встречи прячет боль во взгляде, как даже Тауриэль с недавних пор вместо привычного дружелюбия окатывает ее холодом. Это уничтожало; Эсси тянулась к чужой любви, стремилась быть всеми любимой, все ее улыбки, жесты и слова кричали: любите меня, пожалуйста, как можно сильнее, но именно это сыграло против нее. Любовь для Эсси значила восхищение, жажду дотронуться на миг, но не обладать, чудесное мгновение, остающееся в памяти дивным воспоминанием, но не длительное время, пусть и счастливое. Любовь — вспышка, искра, которая непременно погаснет. Так наслаждаются красотой рассвета, ароматом цветка, мелодией песни. Все мужчины, с которыми Эсси делила постель, воспринимали ее, как искусство и возможность прикоснуться к высокому, но не как живую девушку, и ее это более чем устраивало. Леголас же хотел от нее чего-то постоянного, как и Боромир (хотя насчет последнего Эсси уверена не была). Она запуталась. Было бы намного проще переспать с собственным мужем, погасив огонь внутри, но Эсси запрещала себе, радуясь, что женское вожделение не приносит столько проблем, сколько мужское. Как успокаивается Боромир, она не задумывалась — самостоятельно или с помощью других женщин. Эсси была уверена, что лишена ревности; к чему присваивать человека себе и ограничивать, если можно разрешить ему и себе любить свободно? Имя Лютика, сорвавшееся с ее губ, причинило Боромиру боль. Явную, неприкрытую, не замаскированную фальшивой усмешкой. Не могло же быть так, чтобы он?.. Нет, даже подумать глупо. Боромир мог страдать от задетого мужского самолюбия, эгоистично желать, чтобы названная его женой женщина принадлежала только ему, ревновать, как ревнуют друзья, но действительно тяжело и болезненно воспринимать нежелание Эсси сближаться и ее внимание к другим мужчинам… с чего вдруг? Если он ее любит, то когда успел влюбиться и почему ничего не сказал, ни единого намека не сделал? Разве она читает мысли? Разве у нее нет права иметь друзей? А если бы она назвала имя брата? Но, когда он вышел за дверь, Эсси выскочила из кровати и бросилась за ним — босиком, едва осознавая, что делает и зачем. Хотела остановить, прояснить все, утешить. С разбегу обняла сзади, обхватила руками за талию, прижалась лицом к напряженной спине. Боромир замер, затаив дыхание — Эсси дрожала, сжимая в кулачках ткань его камзола. Так близко, так маняще, но одновременно так далеко — далеко на сотни лиг. — Я… — прошептала она. Не придумала, как продолжить, и выдохнула короткое, — Прости. Это «прости» врезалось в его грудь орочьей стрелой. Боромир положил ладони поверх ее рук, целиком накрыл тонкие изящные кисти. — Эсси, — вымученно сказал он. — Ты не должна извиняться. — Не должна, — согласилась она. — Не за кошмарные сны. Но за другое. — Ты говорила, что не любишь никого в своем мире, — напомнил Боромир. — Не люблю. Лютик — мой друг. Как названный брат. У тебя есть брат. Думаешь, как он к тебе относится? — Эсси крепче стиснула ткань камзола. Боромир был теплым. Она знала, что там, где к его спине жмется ее щека — шрам от меча. — Фарамир… Просыпается ли младший брат, выкрикивая его имя? Фарамир нашел его мертвого в ладье. Он ни за что бы не признался, что видит кошмары с участием старшего, но… Боромиру стало стыдно: он ревновал, как безусый юнец, имел на то причину или нет. — Ты права. Прости меня, миледи. Развернуться к ней, прижать к себе за талию, впиться в губы требовательным поцелуем, подхватить на руки, унести обратно в спальню, бросить на кровать и доказать, что она — его. Так, чтобы она извивалась под ним и молила о продолжении, так, чтобы сама признавала, что принадлежит ему, так, чтобы впивалась ногтями в его спину, выстанывала его имя… Великий Эру, какими сладкими должны быть ее стоны! Боромир сам чуть не застонал, представив это — но не обернулся. — Госпожа моя, отпусти, меня ждут дела. Эсси отпустила неохотно, отступила, отведя взгляд. Голос Боромира звучал совсем не так, как у человека, спешащего заняться делами. Во всяком случае, связанными с политикой, торговлей, или что еще они обсуждали с Леголасом, Арагорном и Гимли. — Удачи, — сказала Эсси. Боромир повел плечами и быстро зашагал прочь, будто убегая.***
Эсси сердито пнула большой мухомор — при первой же возможности она убежала в лес, спряталась среди деревьев; никогда бы не подумала, что в лесу ей может быть так спокойно, как на берегу родного моря. Будто она дома. — An’badraigh aen cuach! — выругалась Эсси не столько из злости, сколько ради звучания привычной знакомой речи. Острая ностальгия вонзилась иглой между ребер — ей нравилось здесь, она не хотела обратно, но иногда выход виделся лишь один: убежать. От Леголаса, от Боромира, от чужой любви и чужих страданий, от собственных метаний, от необходимости рано или поздно сделать сложный выбор… Ее считали особенной, а она была обыкновенной. И определенно не романтической героиней; Эсси сочинила множество баллад о любви с разнообразными сюжетами, но не походила ни на одну из воспеваемых в них дев даже косвенно. — Aew! — раздалось слева радостное. Справа тут же — такое же радостное: — Merilin! Эсси опомниться не успела, как оказалась между двумя мужчинами — темноволосыми, синеглазыми и широко улыбающимися. Элладан и Элрохир, принцы Имладриса. Братья королевы Арвен, близнецы — они действительно были очень похожи. Практически одинаковые. — Гуляете? — спросил Элладан. — Вам грустно? — спросил Элрохир. — Да. Нет, — могла бы ответить «да» на оба вопроса сразу. Улыбнулась Эсси в ответ на улыбки принцев натянуто, не сомневаясь, что они уловили фальшь. Она терпеть не могла притворяться; лгать — другое, ложь — ее предназначение, ее работа, ложь и приукрашивание истины, но притворство — для актеров, не для менестрелей. — Хотите прогуляться? — хором спросили принцы.***
Осенний полдень радовал теплым солнцем, пляшущим лучами в листве, медовым благоуханием трав и свежим ветром, несущим на своих крыльях сонное умиротворение. В такую пору хорошо растянуться на поляне посреди цветов, или дремать в тени раскидистого клена, перебирая струны, но Эсси, вместо ленивого отдыха, стояла на полигоне и наблюдала, как Элладан с Элрохиром соревнуются в стрельбе. — Снова в яблочко! — торжествующе расхохотался Элладан. — Aew, я прав? В яблочко? Проверив мишень, Эсси кивнула, вызвав еще один взрыв радостного хохота. Ей нравилось, как близнецы смеялись — веселые, жизнерадостные, ничем не обремененные, им она не причиняла боль, и это подкупало, заставляло желать проводить с ними больше времени. В их глазах не было отблеска тоски и немого укора. — Merilin, а моя стрела? — поторопил ее Элрохир. Эсси проверила, зажмурила один глаз, примеряясь. — Немного левее центра. — Я выиграл, — заявил Элладан. — Уже в миллионный раз, между прочим. — Потому что я в миллионный раз тебе поддался, чтобы ты не плакал от обиды, — огрызнулся Элрохир. Старший близнец надулся, сложив руки на груди. Эсси звонко рассмеялась, привлекая внимание обоих. — Хотела бы я уметь стрелять, — сказала она. — Девы не стреляют, — безапелляционно отрезал Элрохир. — И не носят меч. — А Тауриэль? — удивилась Эсси. — Она другое дело. Она капитан лесной стражи, и она слишком упрямо в свое время добивалась разрешения приемного отца учить ее искусству войны, — ответил Элладан. — Тауриэль — исключение, что лишь подтверждает правило, — А Эовин? — упрямо нахмурилась Эсси. — Она атани, — хмыкнул Элрохир. — И она ристанийка. Среди рохиррим девы ни в чем не уступают мужчинам. Но ты не атани, Merilin. Зачем тебе оружие? Разве нет у тебя защитника? — Просто интересно, — Эсси пожала плечами. — Никогда не пробовала. В моем мире учиться было не у кого. — Лук тяжелый для твоих рук, — Элладан смерил ее взглядом. — Как и меч. Нет нужды учиться владеть оружием, aew. Война Кольца закончилась, больше нет никаких угроз, зло исчезло, став лишь призраком былого. Впереди Арду ждет эпоха процветания. — Или упадка, — вдруг проронил Элрохир. — Средиземье ждет упадок. Когда уйдут за Море последние квенди, когда атани забудут заветы Эру, когда наугрим истощат землю своими безжалостными железными кирками… Лишь Аман навсегда сбережет первоначальную красоту. Слова его были полны печали. Эсси заслушалась рассказом, как грустной песней. — Почему эльфы уходят за море? — спросила она то, что давно волновало. — Они уплывают в Валинор, aew. Туда, откуда однажды прибыли сюда. Нам не довелось узреть сей благословенный край, но его расцвет видела наша бабушка, — Элладан усмехнулся. — Уверен, владычица Галадриэль сердилась бы, назови я ее бабушкой в лицо. — Merilin хочет знать не это, — возразил Элрохир. Они втроем уселись на траву в тени — Эсси между двумя принцами, и младший медленно повел рассказ. Музыкой текла его речь о Пробуждении Первых Эльфов, о великом путешествии, о разделении по пути, о Войне Сил… о том, как счастливо и мирно жили Первые Дети Эру под крылышком у валар, обучаясь у богов мудрости и искусствам. О том, как однажды в светлую обитель проник Моргот, Темный Властелин, и посеял зерна мрака в душах нолдор. О том, как были уничтожены Древа Телперион и Лаурелин, погрузив мир во тьму, как был убит король Финвэ, как сын его Феанор, горюя по отцу, дал Страшную Клятву всегда преследовать Моргота и слуг его. Как нолдор покинули Аман, став изгнанниками. Как кровь тэлери лилась в морские воды у Альквалондэ, как горели корабли, унося жизнь младшего из Феанорингов, как Лутиэн повстречала Берена и полюбила его… Эсси слушала, затаив дыхание; много чего она успела прочесть на страницах книг, но сухая информация ничто в сравнении с живым повествованием. Сколько же она могла сочинить баллад, сколько чудесных историй хранил в себе этот цветущий мир, баюкая на ладонях!***
Дни Боромира превратились в сплошное мучение. Как бы он ни старался избегать Эсси, она появлялась в поле зрения — не наяву, так во сне. Краем глаза он ловил золотой блеск ее волос, краем уха — переливы смеха или музыку ее лютни, даже запах девы его преследовал, знакомый, изученный. Раздеваясь, ощущал на коже ее взгляд, хотя не было ее поблизости и быть не могло. Ненавидел себя, обхватывая рукой член: грязно, стыдно, так делают только мальчишки, не знающие женщин, но что делать, если тело горело огнем? Проскальзывали мысли: вернется в Гондор, пойдет туда, где можно купить любовь за монеты. Пусть это недостойно, пусть это унизительно, но иначе он не выдержит. Оба они покидали Лихолесье с тяжелым сердцем. Эсси попрощалась с Леголасом натянуто, за время пребывания в его владениях она практически не общалась с ним, кроме пары слов и песни на коронации. Элладан и Элрохир наперебой звали лорда и леди Гондора в Имладрис. Будь на то воля Эсси, непременно бы поехала, но путешествовать одна пока не могла, и эта зависимость раздражала больше всего. Только по слову Боромира Эсси могла отправиться куда-либо. Только он решал; лорд Гондора, Наместник, он по праву распоряжался своим временем, раз уж без его сопровождения было не обойтись. По праву, но все равно обидно. Будто услышав ее мысли, Боромир, поравнявшись с ней, сказал: — Помнишь, я говорил тебе про Дол Амрот? Быть может, сразу поедем туда? — Да! — Эсси подпрыгнула в седле. — О, да, да, да! К морю! Наконец-то к морю! Она столько о нем слышала, она так часто представляла его и видела во сне, и теперь увидит настоящее живое море! Если бы они с Боромиром оба не ехали верхом, Эсси бросилась бы его обнимать. …и это бы все усугубило. Напряжение между ними и так потрескивало электрическими разрядами молний.***
Чайки плакали, носясь над волнами. Белые барашки катились на берег, касаясь ног. Море жило, дышало, море было радо видеть Эсси — она чувствовала эту радость в легких нежных касаниях ветра к своим щекам. Море ласкало ее. Море любило ее и ничего не требовало взамен. Дол Амрот был прекрасен, и его не омрачало даже общество Денетора, пристально и недоверчиво посмотревшего на Эсси так, словно она не принимала никакого участия в воскрешении его любимого сына. Эсси стало неловко, она отступила назад, не зная, куда деть руки; с родителями своих друзей и то знакома не была, не то что с родителями мужа. Но Денетор вспомнил, лицо его просветлело, он благосклонно кивнул Эсси, поцеловав ей руку. Боромир ощущал не меньшую неловкость. — Хорошо вам живется вместе? — допытывался старик, заведя молодоженов в столовую своего небольшого дома и распорядившись насчет чая: слуг у Денетора было совсем мало, но без дворецкого и экономки он бы не справился, приученный не к хозяйству, а к войне. К вечной войне, длящейся с рождения его до смерти; когда-то Денетор говорил, что настоящий воин не умеет иначе. Боромир не верил, но теперь сам это понял. Война закончилась вокруг, но жила в нем. Война продолжалась даже в его сознании — между разумом и сердцем. — Прекрасно! — вдохновенно просияла Эсси, успев ответить первой. — Мы так счастливы! Врать она не умела, но ее актерских навыков хватило, чтобы Денетор успокоенно и довольно вздохнул, оглаживая бороду. Боромир покосился на Эсси вопросительно — что именно она считает прекрасным? Жалеет отца или его? Для кого в первую очередь предназначена ее ложь? — И ты выбрала Путь Людей? — вдруг скрипучий голос Денетора резнул лезвием по душе. Путь Людей? Какой же он дурак. Боромир сдержался, чтобы не уставиться на Эсси с немым шоком — он не подумал. Он забыл. Ему было плевать на разнообразные законы и правила эльдар, которые любили все усложнять. Но этот закон, это правило, оно же было таким простым и элементарным, пусть Эсси не из народа Эарендиля, если она здесь по воле валар и Эру, то ей априори даровано право выбора, и она должна определиться. Или уже определилась? Сказать «Путь Людей» у Эсси не повернулся язык: такими словами не бросаются бездумно, слова имеют куда большую силу, чем все вокруг привыкли считать. Она неловко улыбнулась, ковыряясь вилкой в тарелке с жареными кусочками рыбы и крабовым мясом. — Еще ничего не выбрала. Боромир вздохнул с облегчением. Денетор нахмурился: — Если ты любишь Боромира, то должна выбрать его Путь. Жена всегда идет бок о бок с мужем. Их дороги неразделимы, и горько скорблю я о том, что дорога моей госпожи Финдуилас закончилась раньше моей. — Я… — Эсси замешкалась. Ей на помощь пришел Боромир: — Отец, сам Гэндальф сказал, что не стоит спешить. Есть еще время. — И твое время снова двинулось вперед, — пустив скупую слезу, Денетор наполнил кубки сына и невестки сладким вином. — Выпьем за это! За возвращение к жизни и к свету! За звезду, которую послали сами боги! Вино не шло в горло. Звезда, боги… Не стать ей ни звездой, ни богиней, Боромиру она может быть только другом, и как же фальшиво то, что она сидит здесь сейчас в компании чужой семьи, притворяясь ее частью. Никто даже мысли не допустил, что Эсси самозванка. Не творение Моргота — значит, ее прислал Эру, и третьего не дано. Но она была самозванкой.***
У моря — любого моря — Эсси чувствовала себя лучше, и при первой же возможности она сбежала к морю, оставив Денетора с Боромиром разбираться в каких-то не касающихся ее вопросах. Сбросила туфли, зарылась пальцами в теплый песок, прислушалась: море напевало что-то успокаивающее. Умиротворяющее. Ободряющее. Море словно говорило Эсси: все будет хорошо. «Я шагаю в воды великого моря, и беспомощно рвутся оковы былого» Эсси шагнула. Волны омыли ее ноги, теплые, нежные волны, ласковые, как поцелуи. Чайки кричали над головой отчаянно, но не плакали — смеялись. Радовались. Закрыв глаза, Эсси застыла, впитывая в себя окружающую ее картину, вдыхая соленый запах, наслаждаясь касаниями легкого ветра. Открыла глаза — вдали по волнам скользил белый парус. Тэлери? Единственные из эльдар, кто умел строить суда и управлять ими… Чьи корабли силой отнял Феанаро… — Корабли мои разбиваются вдребезги… Она не вынула лютню — для моря петь можно было только а капела, море само создавало аккомпанемент музыкой волн. — На песке их бросаю без жалости… Боромир ощутил дежавю, замирая позади Эсси, поющей среди волн. Он пошел за ней, когда они с Денетором хватились прелестной жены и невестки, решил, что найдет ее здесь, и не ошибся, но окликнуть не мог, как и раньше. Язык прирос к небу, онемел, отказываясь слушаться. Сам Ульмо наслаждался ее голосом, если обращал слух свой к Средиземью. — Ты прости, но мне даже не верится, что мы войдем в закрытую дверь… Снова — как пощечина, рифмованный спетый отказ. Эсси ставила его на место — знала, что он здесь или нет, имела в виду его или нет, но так явно, так точно, так отчетливо Боромир видел себя и находил отклик собственных чувств. Это могло быть только волшебством, истинным волшебством, сотворенным той, что с глазами речной воды, той, что пришла к нему, нагулявшись среди миров, и она с ним, но он не смеет надеяться. — Давай войдем в закрытую дверь… Послышалось? Почудилось? Это было не о ней или о ней? Было ли это разрешением? Колебанием? Предположением, что, возможно, они… Боромир сглотнул. Пение застыло солью на губах. Золотые волосы развил порыв ветра. Эсси обернулась — какой же она была прекрасной в этот миг, когда позади нее плескалось море, когда глаза сверкали вдохновением, когда губы приоткрылись в немом вопросе. «Ульмо вылепил пенный облик». — Боромир? — Эсси, — хрипло сказал он, шагая к ней. Взял за руку, прижав ладонь к своей щеке — у него была колючая щетина, жесткая, и ладонь загрубевшая от оружия, и загоревшая во множестве походов кожа. Эсси не убрала руку, не отступила — смотрела, завороженная тем, как темнеет серая сталь в его глазах. — Эсси. Его губы прижались к ее ладони почти невесомо. Эсси затаила дыхание — нет, все это было неправильно, нельзя, надо остановить и его, и себя… bloede arse, ну почему все так? — Боромир, — не остановила. Обхватив ее за талию, он притянул Эсси ближе. Она положила ладонь на его грудь — без лат, в одном камзоле, Боромир выглядел намного домашнее. Его сердце билось под не рукой так быстро, что внизу живота сладко потянуло. Как восхитительно было понимать, что она делает воина вроде него таким… уязвимым? беспомощным? Эсси всегда восхищала женская власть над мужчинами, но никогда — таким образом. Его губы накрыли ее губы без предупреждения, страстно, отчаянно, как будто это был последний поцелуй. Эсси вцепилась в его воротник, поднимаясь на цыпочки, ответила, поддавшись мгновению, порыву, о чем после — она не сомневалась — будет жалеть, но сейчас думать получалось только о Боромире, его губах и широких ладонях на ее спине. О пальцах, путающихся в ее волосах. О том, что если она снимет его камзол, то увидит еще неизвестные ей шрамы — в том числе те, смертельные, от стрел. Рука Боромира сжала ее бедро, сминая ткань платья. Другую он опустил ей на поясницу, держал в объятиях, не веря, что это происходит на самом деле, что Эсси разрешает, не ускользает от него — и, может, для нее это значит намного больше, чем все, что было до. Может… можно же представить, что это так. Он задыхался ее запахом летних цветов, тонул в звездной синеве глаз, сердце отбивало ритм барабанов где-то в ушах. Можно же, можно, можно? Снять с нее платье, уложить на песок… Их будет видеть только море и небо… или увести в покои, где есть удобная мягкая кровать, неторопливо расцеловывать ее тело, слушать музыку стонов, таять самому и чувствовать, как тает она, как торопит его, как просит сильнее, глубже… но в воспоминаниях голосом Эсси прозвучало другое. «Ты обещал, что будешь братом» Обещал, черт возьми. Титаническим усилием воли Боромир прервал поцелуй. Разжал пальцы, сжимающие бедро. Прижался лбом ко лбу Эсси и шепнул с мольбой: — Останови меня. Если ты не хочешь… останови меня. «Потому что еще немного, и я уже не смогу». Эсси выдохнула ему в губы. Остановить… Нужно ли, стоит ли, она горит внутри, она никогда не хотела мужчину настолько сильно, но… Внутренний голос ехидно шепнул: «Путь Эльфов подарит тебе бессмертие». Бессмертие. Возможность познавать этот мир бесконечно долго. Путешествовать бесконечно долго. Нет лучшей доли, чем быть менестрелем, и, став эллет, Эсси вечно будет петь, играть, вечно будет сочинять песни… что важнее — минутный порыв желания или возможность жить вечно? Как хорошо, что он дал ей возможность остановить их обоих. Она положила ладошку Боромиру на губы и сделала шаг назад — с неохотой. С явной, нескрываемой неохотой; он мог быть уверен, что Эсси сжигало то же желание, что и его, просто… Просто она не хотела сковывать себя узами. Просто ее пугал брак с кем бы то ни было — причин он не знал, но их могло и не быть. Главное — Эсси никого не любила, а к Боромиру относилась неплохо, но не знала его достаточно. Неужели, чтобы понять это, чтобы полностью осознать сказанное ранее, ему было нужно приехать к морю, неужели оно подсказало ответ? Что такого видят в этом огромном количестве воды эльдар, почему тоскуют о море, любят его и иногда втайне страшатся? Может, и правда поныне власть Ульмо таилась в водах? Неважно. Главное: Эсси не хотела отстраняться. Эсси себя заставила. Если так, то у Боромира был шанс доказать ей, что брак с ним — не оковы, что они смогут путешествовать вместе, что он не запретит ей петь — даже звучит глупо, как можно запретить петь самой песне? У него был шанс. И он не собирался его упускать. «Gweston», — мысленно произнес он, обращаясь к самому себе. Опустил руки, выпуская Эсси, учтиво поклонился ей и ушел, оставив деву наедине с морскими волнами.