король златокудрый с глазами зелеными
он сегодня венчается с нею
пьяною полночью осеннего ветра
серебряной полночью полнолуния
в пламени леса средь лунного света
король смеется, король колдует
♫ Иллет — Король Лесов
Впервые в жизни Эсси Давен покидала Минас Тирит, и предстоящее путешествие волновало ее до дрожи в коленях — наконец-то она вырвется на свободу. Птице нельзя жить в клетке, особенно перелетной; менестрели — те же птицы. Эсси безумно хотела увидеть мир. Собственный надоел до оскомины, новый манил, как нектар манит бабочку. Она не скрывала счастья перед поездкой и не замечала, как старательно Боромир отводит глаза — он отворачивался от нее все время после той ночи и случая с подарком. Злился, но отнес в кровать; Эсси не помнила, как, но помнила шепот в миллиметре от лица, и не знала, сон это или нет: «только валар создать могли тебя, любимая». Любимая. Естественно, это был сон. Чувства Леголаса должны были волновать и тревожить Эсси, но… не волновали и не тревожили. Она не сомневалась, что, приехав в Лихолесье, узнает о помолвке короля с Тауриэлью или с другой женщиной. О чем-то более серьезном, чем мимолетное чувство к ней. Эсси не хотела быть для кого-то единственной, никогда не считала это счастьем и не могла дать то же самое взамен. — К утру будем в Лихолесье, — пообещал Боромир, загружая в повозку вещи. Неожиданно у Эсси появился багаж: платья, туфли, украшения, книги… Она и раньше не жаловалась на отсутствие денег, но носила костюмчик менестреля до тех пор, пока тот не приходил в негодность или не надоедал. Только тогда Эсси покупала новый. Множество платьев иметь она могла, но таскать их за собой было нереально. — К утру? Ночевать придется в дороге? Боромир пожал плечами: — Так быстрее всего. Не переживай, госпожа, орки на лигу не подойдут к Лихолесью, во время войны хуже им досталось только под Лориэном. Орков Эсси не боялась — незнакомые ей твари внушали скорее любопытство. Разбойников страшилась больше, но Боромир в одиночку мог уложить примерно десятерых, а с ними ехало еще несколько воинов из стражи. Белая кобылица Эсси была спокойной и флегматичной, не пыталась брыкаться, дала погладить себя по носу без возражений и с первого взгляда ей понравилась. — Как ее зовут? — спросила Эсси. Боромир усмехнулся. — Так, как ты назовешь. Она твоя. Мой подарок, — добавил он значительно. Эсси потрепала лошадку по гриве, задумалась… вспомнила. Самое подходящее имя для лошади. Идеальный вариант. — Плотва! — решила она. Боромир удивился: — Плотва? Это же рыба. — Да, но один мой… знакомый всех своих лошадей называл Плотва, — улыбка Эсси стала теплой. — Это удобно. Он часто их менял, а с фантазией у него было туго, поэтому каждая новая была снова Плотвой. — Это один из твоих мужчин? — подозрительно спросил Боромир. Как, ну как ему объяснить? Нужно ли объяснять? Геральт был одновременно одним из мужчин и другом. Геральт был ее безответной больной любовью на целую неделю — огромный срок для Эсси. Геральт был важен ей, хотя больше она с ним в постель бы не легла. — Нет, — соврала Эсси. — Просто друг. Боромир недоверчиво прищурился. Просто друг, как же. Не бывает у таких женщин просто друзей. Каждый мужчина рано или поздно ощутит желание обладать, перерастающее границы дружбы. — Скучаешь по нему? — как можно безразличнее продолжил расспросы Боромир. — Да, — честно ответила Эсси. — Но это светлое чувство. Я по многим скучаю. По родителям, по друзьям, по морю… А вернуться обратно не хочу. Мне даже нравится так скучать. Намного лучше, чем если бы они умерли, потому что здесь они для меня бессмертны. Они некоторое время ехали в молчании. Потом Боромир спросил: — Ты любишь море? — О! — один короткий выдох красноречиво передал все чувства. Лицо Эсси изменилось, озаренное изнутри одухотворенным светом. — Люблю. Море — это… жизнь, — уверенно сказала она. — Не могу передать словами. Нет таких слов даже на синдарине и квенья. — Тогда тебе понравится Дол Амрот. Он расположен на берегу Моря. После коронации Леголаса можем поехать туда навестить Денетора, — предложил Боромир. Эсси восхищенно вздохнула. — Обязательно!***
Заночевали посреди леса, на уютной поляне, где слуги разбили шатры, развели костер и приготовили ужин. Эсси сидела, перебирая струны лютни и улыбалась довольно, как сытая кошка. В ее глазах отражалось пламя костра. Боромир любовался, лежа рядом, закинув руки за голову и гоняя травинку из одного уголка рта в другой. Они были наедине, несмотря на сопровождение. Они были наедине, и кожа Эсси горела от взгляда Боромира, а он не мог думать ни о чем, кроме ее близости. — Я буду спать здесь, — сказал Боромир. — А что соврешь прислуге, если заметят? — Они не прислуга, — сказал он укоризненно. — Они воины Гондора. Защитники Башни. Герои войны. — Да, и что ты им соврешь? — Эсси не устыдилась. — Что прячусь от ненасытной жены, — хмыкнул Боромир. Думал, что Эсси рассердится или зальется румянцем, но она в который раз удивила его, вместо этого рассмеявшись — оценила шутку. — Лучше скажи, что храпишь, и я тебя вытолкала спать на улицу. — Или что ты храпишь, и я ушел, чтобы суметь нормально поспать, — это звучало обидно. Любая знакомая Боромиру женщина обиделась бы, даже Тауриэль и Эовин — вторая, может, не так сильно, но все равно бы оскорбилась. Эсси же вновь только рассмеялась. — Или, — продолжила изобретать она, — что мы поссорились и я тебя выгнала. Или ты сам ушел. Это было слишком похоже на правду. Боромир выплюнул травинку. — Эти люди не слуги, но все равно им не стоит знать, что между лордом Гондора и его леди существуют размолвки, — отрезал он. — Я просто скажу, что это не их дело. — Тоже неплохой вариант, — одобрила Эсси. Повернувшись на бок, она закрыла глаза до боли в веках. Расслабилась, представила море — свое родное море, волны, мерно накатывающие на желтый берег, ждущее море под беззаботным небом… Почти услышала его шум — и все равно не заснула. Ничего не помогало. Мысли роились в голове стаей назойливых ос: Боромир спал под шатром, Леголас ждал в Лихолесье, и что, если он не нашел другую? Но даже так, разве Эсси хотела бы с ним остаться? И с Боромиром — разве хотела? …хотела. Но не так. Иначе. Эсси тихо застонала — как же она его хотела. Выглянув из шатра, она увидела, что Боромир спит, преграждая вход — так спят, когда защищают. Внутри теплом расцвела нежность, вспомнилось, что в Минас Тирите он тоже ложился так же, перед дверью. Как большой пес. Присев на колени рядом с ним, Эсси всмотрелась в профиль — и тут Боромир повернулся на спину. Эсси вздрогнула, но он не проснулся. Спал крепко, приоткрыв рот, и выглядел неожиданно беззащитным. Красивый — не утонченной красотой эльфа, но мужественной — воина. Она могла коснуться его прямо сейчас, и он бы не запомнил, он бы не узнал, он бы счел это разве что сном, не более. Эсси не стала — у Боромира должен был быть очень чуткий сон. Нехотя встала, расправила юбки; платья ей нравились, но костюм менестреля был гораздо привычнее и не сковывал движения. Посмотрела на звезды, яркие, сияющие с небес — говорили, что их создала Элберет. Богиня, одна из валар, к которой эльфы часто обращались в молитвах. Повинуясь порыву, Эсси запела — без музыки, шепотом. — А Элберет Гилтониэль… что видит все мои пути… Она слышала эту песню на синдарине. Знала ее на синдарине. Но прямо сейчас пела на своем языке, что здесь звали вестроном, переводя уже известные слова. — В темнице ночи, в черной мгле надеждой ясною свети… Ресницы Боромира дрогнули, но Эсси этого не заметила. Не заметила, как он открыл глаза, чтобы тут же закрыть и притвориться, будто спит, а на самом деле слушая ее и поражаясь тому, как легко и поэтично она выражала на общем то, что все привыкли слышать исключительно на эльфийском. — А Элберет Гилтониэль, с небес глядящая насквозь… Если Элберет видит ее сейчас, подумал Боромир, наверняка Владычица довольна увиденным. Наверняка гордится той, кому подарила белый свет. — Мой путь далек на сотни лиг… На сотни лиг… вот чего она хочет, вот к чему она стремится. К пути на сотни лиг. Не к замужеству, не к семейной жизни, и не нужен ей титул леди Гондора, и Гондор ей не важен, это не ее дом. Боромир мог дать своей жене все, чего бы хотела любая женщина — но не того, что хотела Эсси. — Но сердце остается здесь, на этом берегу земли, — закончила она. Боромир готов был поклясться, что на слове «сердце» дева опустила глаза на него. Неужели?.. нет. Она пела не свою песню. Она пела чужую, в синдарине были те же слова. Примерно те же. Мелодия ее голоса еще звучала у него в ушах, но шелест подола и звук шагов говорили, что Эсси вернулась в шатер. На рассвете они продолжили путь, а к вечеру следующего дня прибыли к королевскому замку.***
Лихолесье целиком оправдывало свое название — угрожающе темнели деревья, ветер в листьях шептал что-то осуждающее, отовсюду чудился взгляд чужих глаз. Близилась осень, и здесь осень ощущалась острее, чем в Гондоре, здесь уже желтели листья, здесь ветер пах холодом, здесь ночи наступали раньше — Эсси радовала осень. Несмотря на все неудобства этой поры, именно осенью к ней приходило больше всего вдохновения. Лорда и леди Гондора встречали у ворот — кроме слуг, принц, капитан лесной стражи и несколько незнакомых эльфов-синдар. — Suilad! — просияла Эсси, спешившись без посторонней помощи. Леголас тепло улыбнулся в ответ, взял ее руку, поцеловал пальцы — Боромир скрипнул зубами, но возразить не мог, и ревновать тоже не мог, поцелуй руки был самым невинным, обычным общепринятым жестом вежливости. Так положено приветствовать чужих жен. Боромир сам поцеловал руку Тауриэли, но ни он, ни эллет не ощутили при этом ни капли трепета. — Suilad, brennil, — сказал Леголас. — Мы рады видеть вас, — вмешалась Тауриэль. — Надеюсь, вам придется по душе Лихолесье. — Арагорн уже прибыл? — спросил Боромир. — Ждем с минуты на минуту, — ответил Леголас. — Гимли уже здесь. — Трандуилу очень сложно это пережить, — шепнула Тауриэль на ухо Эсси. — Гном у него дома в качестве почетного гостя, а не пленника. — А Фродо? — продолжал Боромир. Он думал, что самую сильную вину будет испытывать перед ним, перед Мерри и Пиппином, но нет, получив прощение всей четверки хоббитов, душа Боромира успокоилась. Они действительно его простили, не тая за пазухой ни камня, ни тени обиды. Они простили его намного раньше, чем он попросил об этом. Раньше, чем он погиб от орочьей стрелы. — Уже прибыли все, — голос Леголаса потеплел. — Ждали только вас и короля с королевой… а, да. Лорд Элронд не смог приехать. Он занят сборами за Море. Вместо себя прислал своих сыновей. Не знаю, кому из них достанется трон Имладриса. — А леди Галадриэль? — нервно спросил Боромир. Он страшился встречаться с владычицей Лориэна: та прозрела его предательство. Кто знает, что еще она могла прочитать у него в душе? — Леди Галадриэль не покидает Лориэн просто так. Моя коронация не повод, — усмехнулся Леголас. — Но я сам поеду к ней позже. Думаю, она хочет увидеть и тебя. А еще больше — твою леди. — Меня? — вмешалась Эсси. — Да, brennil. Уверен, тебе понравится Лориэн. Советую ехать туда летом, когда будут цвести мэллорны; я никогда не видел Валинор, но уверен, что цветущий Лориэн похож на Валинор так же точно, как копия Элессара на настоящий, — Леголас мечтательно сощурил глаза. Он был непозволительно красив в золотых и алых одеждах. Эсси залюбовалась — не должна была, но залюбовалась. В Минас Тирите она гуляла по склонам Миндоллуин с мальчишкой, здесь же Леголас предстал перед ней мужчиной — мужчиной, на чьих плечах был собственный груз долга, воином, правителем. Королем. Если бы Эсси не была помолвлена… что тогда? Запереться в другую клетку? Из белокаменной — в лесную?***
Коронацию Арагорна она не видела. Коронация Леголаса прошла так, как Эсси представляла себе любую коронацию — Трандуил торжественно снял с себя королевский венец, произнес торжественную (на вкус Эсси, чересчур напыщенную) речь, опустил венец на голову коленопреклоненного сына, и Леголас поднялся, уже будучи королем. Вокруг не было такого сияния, как в Минас Тирите у Белого Древа, но столы ломились от количества яств, и некоторое время Эсси была занята только пищей, чрезвычайно вкусной и легкой. Она остерегалась лишь лембаса, зная, что от одного кусочка будет долго ощущать сытость, а попробовать хотелось и жаркое, и рагу из овощей, и ягодный пирог, и фаршированных куропаток, и многое другое. Боромир вместо еды пил вино, кубок за кубком опрокидывая в себя сладкий напиток. Не боялся опьянеть — эльдар угощали гостей легким вином, хмельным, но не помутняющим разум сверх меры. Есть не хотелось. Вино не приносило успокоения; вскоре Боромир пожалел, что выпил столько. Голова заболела, закружилась, а на душе стало еще хуже, чем было. Слева от Эсси сидела Тауриэль, и когда она заговорила с ней, эллет ответила словно натянуто, с неохотой, потому что должна была. Боромир поглощал вино и тоже не был расположен к разговорам. Молчание становилось неприятным: Трандуил очевидно сдерживался от каверзных вопросов в адрес Гимли, Гимли точно так же терпел, чтобы не высказать что-то, Тау сердито ковырялась вилкой в рагу, близнецы Элладан и Элрохир растерянно переглядывались, а Леголас во главе стола поник, как и Боромир, налегая на вино. Невеселый праздник, невеселая коронация… неужели Эсси тому виной? Даже народ Лихолесья, эльфы, столы для которых стояли отдельно, шумели и смеялись словно без радости — или атмосфера за главным столом омрачала звуки извне. Хватит. — Простите, — Эсси поднялась. Тишина стала еще громче — затихли все, и король, и лорды, и простонародье. На нее устремились все взгляды. — Позвольте мне поздравить его величество. Если разрешите. Трандуил кивнул, и Эсси вынула лютню. Она уже знала, что споет, она вынашивала эту песню по пути сюда, как ребенка — заботливо и бережно. Не то, что нужно петь для поднятия настроения, но не всегда нужны плясовые. Иногда — наоборот. Не развеселить хотела Эсси собравшихся, а сказать Леголасу все, что не могла выразить словами. Она не смотрела на него. Ни на кого — только на лютню. — Он идет по лесам осенним, он — король в золотом и алом… Это о нем? Леголас замер, опустил кубок. Смотрел на Эсси, не отводя глаз — не в силах отвести, и неважно, что здесь было так много народа, что они могли догадаться… все неважно. Важна была только Эсси и те слова, что слетали с ее губ, лаская слух. Слова о короле, который мог быть лишь Леголасом. — Король смеется, король колдует… Смеется… Не до смеха. Разве что смех будет полон гранатовой горечи. Леголас поднял чашу, думая, что это не во имя леса, не во имя безумной осенней пляски — во имя другое, то, что он не решится произнести, но по лицу его все можно было понять. — Король колдует, король плачет… Это было унизительно, чертовски унизительно — сидеть на виду у всех и слушать, как его жена поет песню о другом. Боромир опустил глаза, сделал вдох и выдох, закусил щеку изнутри — устраивать сцены было бы гораздо хуже. Пусть Эсси пела о другом, но не о любви, песня ее была грустной, надрывной, лютня отвечала на касания пальцев рыданиями. Ей грустно? Поэтому она так поет? — Пьет он славу своей нареченной, владычице ночи, луны осенней… Леголас сжал пальцы на ножке кубка — он понял. Песня Эсси была не просто поздравлением… нет, совсем не поздравлением. Это был ее ответ. Это был плач о его чувствах, потому что отныне нареченной ему может быть только осенняя луна и пьяная полночь. Он не мог надеяться на взаимность, но теперь все окончательно рухнуло, рассыпавшись пылью. Моргот заставил деву, чьи кудри — злато, любить другого. — Золото клена — его корона, рубины рябины в его ладонях… Встав, Леголас учтиво склонил голову. Эсси тоже встала — больше не собиралась петь. Их взгляды соединились. — Выпьем за свет, который привел вас сюда, brennil, — проронил молодой король. Горечь вина, которое он пил большими глотками, была горячей поцелуя.***
— Самая грустная коронация в моей жизни, — сказал Элладан, поигрывая кинжалом в руке. — Надеюсь, моя такой не будет. — С чего ты взял, что твоя? — Элрохир растянул губы в усмешке. — Может, моя? — Я старше на пять минут, — надменно заявил Элладан. — Поэтому отец оставит Имладрис мне. Братья замолчали, прислушиваясь к осеннему лесу. Ни один, ни второй не любили шумные сборища и праздники, с детства они росли воинами, надолго не задерживались дома, всегда находясь в движении, охотясь то за лесной дичью, то за слугами Саурона. Ехать в Лихолесье пришлось — детство закончилось в тот самый момент, когда они направили своих коней вперед не по велению сердца, но ради долга. — Но ты видел, какая она? — Элладан мечтательно прищурился. — Отвергла Леголаса песней. Тебя когда-нибудь отвергали песней? Обычно так только признаются в любви, а не наоборот. — Меня вообще не отвергали, — теперь надменно хмыкнул Элрохир. — И все же ты прав. Она… говорят, ее послали валар. И она полуэльф. Как мы. — И жена Наместника Гондора, — криво усмехнулся Элладан. — Поверить не могу, за что ему такое счастье. Ожил, получил в жены эллет… Будто подвиг совершил, а не грехи искупил. Элрохир сумрачно нахмурился. Он знал, что брат чувствует то же самое — боль потери. Они давно потеряли мать, смирились с ее уходом в Аман — ей необходимо было лечить телесные и душевные раны. Они потеряли сестру, приняв это сложнее, болезненней, но за время Войны Кольца Вечерняя Звезда выросла, из невинной голубки превратилась в хищную орлицу, сделала свой выбор, и помешать ей не мог никто. Они теряли отца. Имладрис опустеет без Арвен и Элронда; именно в них заключалась душа их королевства. Во время странствий близнецы редко встречали женщин. Так редко, что забывали, как нужно общаться с благородными леди — крестьянские девы не шли в расчет, девы из дома удовольствий тем более. Ни одна из них не могла вызвать в душе сладкого трепета, ни одна не заставила бы принцев онеметь, застыть парализованными, как от удара, лишь одним словом, ни у одной не было похожих на звезды глаз и голоса, похожего на Музыку Айнур. — Если она выберет Путь Эльфов, — тихо произнес Элрохир, — то однажды станет вдовой. — Что? — Элладан вскинул брови. Из них двоих Элрохир был более спокойным и уравновешенным, но иногда в его спокойствии проступало нечто темное, то, чего не было у старшего близнеца. То, что ему в голову бы не пришло. — Век человека короток, — объяснил Элрохир. — Рано или поздно… к тому же, людям свойственна старость. Людям, но не эльдар. — А если она выберет Путь Людей? — Значит, надо помочь ей выбрать. Но только честно! — Элрохир поднял руку. — Леди решит сама. Мы только подтолкнем. Намекнем. Покажем, что она может получить. Завлечем… — Это разве честно? — усомнился Элладан. — Это в бою нечестно бить в спину, а любовь все равно не возникнет по принуждению, — авторитетно заверил брата Элрохир. — Может, леди оставит нас ни с чем и уйдет на Путь Людей, как наша прелестная сестра. Разве мало достойных мужей-эльдар сватались к ней? И все получали отказ. — Но не в виде песни, — Элладан засмеялся. — Ты прав, брат. На все воля Эру. Но, может, он будет милостив к нам, — подняв глаза, он посмотрел на небо. Ночь в лесу медленно сменялась рассветом. — Тем более, — сказал Элрохир, — она его не любит. Ты видел, как Арвен смотрела на Арагорна? Как касалась, будто невзначай? Как улыбалась? И он вел себя так же. А Эсси на своего мужа глянула от силы пару раз, и он только и делал, что пил.***
Пустые улицы, заколоченные досками двери трактиров и домов, на досках начертаны мелом кресты. В канавах горы мусора и рои мух. Бездомные собаки с выпирающими ребрами лакают грязную воду из луж. Людей нет — люди в домах, не выходят зря. Кто-то прячется в погребе, силясь уйти от судьбы. Кто-то мечется в горячке в госпитале, бредит, давится кровавой пеной на губах. Эсси призраком ступала по улицам Вызимы, поражалась увиденному, не верила — как, почему? Что произошло? Лицо нищего, сидящего на перекрестке, ответило на все вопросы — лицо, покрытое язвами. Пустые слепые глаза. Испарина на лбу от лихорадки. Запекшиеся губы. Оспа. Мертвый город, умирающий город, полный стонов и предсмертных хрипов, заходящийся в агонии. На стенах призывы «эльфов в резервацию», но те, кто их писал, наверняка уже никогда не потащат никого ни в какие резервации, а те, кто партизанским движением скоя’таэлей мешал покою граждан, больше не станут помехой. Оспа Великим Уравнителем бросила на одну чашу весов и d'hoine, и Aen Seidhe. Поднеся ладони к горлу, Эсси ощупала его, открыла рот, хотела закричать — и не издала ни звука. Не смогла — только еле слышный свистящий хрип. Нет, нет, нет, как? Неужели и она тоже? Неужели она заразилась… как она вообще здесь оказалась? Как? Почему? Она умрет? Вторая догадка ужаснула намного больше первой: она больше не сможет петь. — А-а-а-а! Собственный звонкий крик ударил в лицо радостным солнечным лучом. Эсси громко всхлипнула, не открывая глаз, еще находясь во власти сна — и тут чьи-то сильные руки обхватили ее за плечи. Ладонь провела по спине, утешая. Низкий мужской голос прошептал на ухо: — Тише, тише… Прижавшись к широкой груди, Эсси спрятала рыдание в его плече — не знала еще, кто это. Кто-то сильный, кто способен защитить ее от кошмаров. Кто-то заботливый, кто-то бережный, кто-то, кто взрослее нее, умнее, кто заслонит собой от всего мира. От него пахло вином и лесом. Вслед за испугом пришла радость, неконтролируемая, неудержимая — это был сон, просто сон, всего лишь сон, нет оспы, нет мертвой Вызимы, есть ее голос, есть она, живая и здоровая… за этот дивный момент осознания стоит любить кошмары. — Тише, — взмолился тот кто-то, чьего лица Эсси пока не видела. Так утешал ее только один человек. Тот, кто был заботливым, взрослым и умным. Тот, кто был ее другом, ее старшим братом, подаренным судьбой. Тот, с кем Эсси, несмотря на свой и его более чем свободный образ жизни, никогда не делила постель. Эсси подавила новый всхлип, шепнула, опалив дыханием шею: — Лютик?.. Объятия медленно разомкнулись. Эсси открыла глаза… …проклятый кошмар выбил ее из колеи, спутав мысли, соединив миры между собой в ее сознании. Если между ними все было очень сложно, то теперь одним словом Эсси усложнила все в сотню раз. — An’badraigh aen cuach… — простонала она. На Эсси с нескрываемой болью смотрел Боромир.