Кофе в спортзале

«В этой тьме размытых границ и беззаветного плена, Среди серых испуганных толп и бахвальства элит, Твой протест полон памятью детского смеха, Заточенного в карцер мраморных хладных плит. Тянешь руку к солнцу и свету, свободе и миру — И готовая к бою, сегодня, вчера и всегда, Ты идешь налегке, так светла и красива, И слезы твои — не кровь, а…» — «Вода»? — Лу иронично поднимает бровь, смотрит на Кея. — Угадала рифму? — Переписать надо, я давно не практиковался. Мужчина поспешно забирает из рук Лу тонкую школьную тетрадь в линейку и прячет в ящик стола. Зря оставил на видном месте. Но кто же знал, что сегодня Мартен так поздно их отпустит, что Лу проще сюда привезти, чтобы она хотя бы лишний час поспала?.. Кей знает, что Лу не поднимет его на смех, но хотел бы хранить свое неуклюжее хобби в тайне как можно дольше. Сейчас бы с удовольствием и руки в карманы спрятал, и смущенный взгляд в какую-нибудь картину вперил, и сам бы со стеной слился, но от лукавого прищура Лу все равно никуда не деться. Поднимает руки ладонями вверх — «сдаюсь». — Не думала, что ты стихи пишешь. Говорю же, хороший парень, и как такой да по мою душу… А еще есть? Она присаживается на диван, вся в ожидании. Под ее внимательным и любопытным взглядом Кей чувствует себя как под лазерным прицелом, и стоять в одной позе уже слишком трудно. Определенно, нужно куда-то пойти и что-то сделать. Воды принести или пульт от телевизора с наигранным громким предложением заказать пиццу — нормальную пиццу с овощами и нормальным таким мясом, если, конечно, в пицце может быть нормальное мясо. Но вместо этого он прислушивается к своим ощущениям и ощущениям Лу — сейчас, наверное, подходящий момент, чтобы сблизиться именно так, как ему нравится — неспешно и прежде душой, чем телом. Поэтому он мысленно возносит хвалу собственному самообладанию и снова лезет в ящик стола за теперь уже другой тетрадью, потрепанной и пухлой. — Вот, можешь критиковать в удовольствие. Я не знаю, о чем дальше писать. Начал на дежурстве, потом отвлекся, а потом уже не то настроение было, — он смотрит на лист и читает: «В липкой вяжущей тишине нервно в голову бьет стаккато текущего крана, дождя за окном и шагов по асфальту снаружи». — Гм… — задумывается Лу. — Не писала стихи, но такие строчки жалко оставлять. Может, садись со мной, вместе подумаем? Кей присаживается рядом с Лу, и она кладет голову ему на плечо, шепотом проговаривая строки еще раз. — Как будто о Термитнике. — Там и было дело. Надиктовал себе в телефон, потом дома записал, ну и… Когда-то так и начал: клиента или заказ ждал, а делать нечего, мозги свободны. От Лу пахнет его собственным гелем для душа — такая мягкая, родная и близкая. Она прижимается к плечу и руке, и Кей плывет в обволакивающем чувстве принятия и любопытства. Словно от прикосновения Лу по всему телу расползается солнечный свет, яркий и согревающий. Пустота в голове, эйфория и желание срочно сотворить что-то безумное. Например, развернуться сейчас и сжать Лу в своих объятьях, повалить на спину, благо что тут мягко и просторно, и… — Я не эмпат, но твое намерение весьма понятно, — бурчит Лу ему на ухо совсем не недовольно. — Совсем тогда не поспим. — Тогда, наверное, я постелю тебе и пойду? — Кей делает попытку подняться с дивана, но вялую и саботирующую саму себя — Лу упирается подбородком в его плечо больнее. — Я не это имела в виду. Просто посиди со мной рядом. Мне интересно то, что ты делаешь и что у тебя в голове. Секс мне тоже интересен, но завтра, чтобы без спешки. Не хочу в спешке. Кей мягко касается поцелуем лба Лу, вдыхая ее запах. — Не ожидай, что я сейчас буду творческим собеседником. — Будь любым, — она улыбается, глядя ему в глаза. — Будь со мной самим собой. От этих слов Кею так легко, что он сам себе напоминает воздушный шар, который вот-вот воспарит к облакам и полетит навстречу солнцу, пусть даже это будет последнее, что он сможет сделать, полыхая яркой звездой на небосклоне. Он кладет руку на талию Лу и обнимает ее, притягивая ближе. — Гм… — Лу нарочито спокойно вновь зачитывает строку и, потираясь носом о его щеку, предлагает: — «Лужи». Там снаружи должны быть лужи. — Несомненно, — соглашается Кей, большим пальцем вычерчивая круги на ее ребрах. — «Там, наверное, утро. Там, наверное, тысячи ног, торопясь, наступают на лужи», — медленно предлагает Лу, рвано дыша и хихикая от щекотки. — Замечательно, мне очень нравится, — снова соглашается Кей, и его ладонь ползет чуть выше, забираясь под топ Лу. Чувствует биение ее сердца, мягкость кожи и уязвимость — и от этой близости, от бескрайнего доверия срывает крышу, ей хочется упиваться и наслаждаться, и, нет, просто так встать и уйти за пледом в другую комнату он уже не сможет ни при каком условии. Языком очерчивает ушную раковину Лу и тихо шепчет: — А что еще есть утром в Термитнике? — Пахнет дымом, — перечисляет Лу, открывая для поцелуев шею, — паленой резиной, барыженной травкой… — И бурдой из фабричных однояйцевых кружек, — довершает Кей, прежде чем сгрести Лу в охапку и, стянув через голову легкий топ, начать целовать ключицы. — Я тебе утром такой кофе сделаю, не уснешь. Вместо ответа Лу притягивает Кея для поцелуя, сжав в кулак ворот его футболки. — Вез меня к себе, чтобы выспалась. Ага, как же. — Ты же помнишь, что я знаю, что ты не против? — Я не против уже пару месяцев. Ты не торопился. — Я не из поспешных, — фыркает Кей, приникая к ее шее. — И сейчас тот самый момент, когда это к лучшему. — Совращаю благородных мужчин стихами, — выгибается Лу, — как это в моем стиле. Тетрадь скользит с дивана на пол и закрывается под тяжестью страниц. Лу еще не знает, что Кей не дописал ни одно стихотворение.