Жизнь - монета

Рене де Ориме       Как же ярко горит Опера. Мои глаза не могут перестать смотреть на это прекрасное и одновременно ужасное зрелище, а от понимания того, что всё рано или поздно станет пеплом, даже я и остальные люди, по телу прошлись мурашки. Кажется, корсет давит сильнее обычного или только мне так кажется? Кажется… Ведь утром всё было нормально. Но почему меня привлекает хаос? Что можно прекрасного разглядеть в пожаре? Он же уничтожает, разрушает… И всё же, как он прекрасен! Если с ним договориться, то он греет. Как в камине. — Рене! Такой пожар! — в комнату, постучавшись, вошёл мой брат Мишель и встал подле меня. — Да… Дух захватывает, — и всё же, я отошла от окна — Я пойду… Чаю сделаю. Приходи, если захочешь.       История моей семьи довольно занятна, ну или я так считаю. Ах, забыла сказать довольно важный момент. Мишель мне не родной брат — его отец, граф Клод де Ориме, владелец шёлковой мануфактуры, выкупил меня у цыган, когда мне было восемь или девять. В любом случае меньше десяти, ведь свой первый юбилей я отмечала уже в поместье де Ориме. До сих пор помню свист плетей за своей спиной, рычание злого пса надсмотрщика Бахти и всех тех, кто хотел посмотреть на уродливые рыжие волосы и зелёные глаза ведьмы. Впрочем, я действительно тогда была страшилищем и больше походила на дитя леса, вылезшее из болота. Я не знаю, что тогда во мне разглядел Клод, но он отвалил за меня целых сто франков золотом… Я тогда даже не понимала, насколько это большая сумма за оборванку. Меня отмыли, причесали, накормили и дали имя. В таборе меня называли Пешой, но графу это не понравилось… Ещё б ему понравилось, ведь тот эстет, а потому дал мне имя своей любимой покойной жены. Рене. Может, Господь мне улыбнулся в тот день, но через несколько месяцев я стала Рене де Ориме… Однако, вплоть до своей смерти пару лет назад, старый граф называл меня Огоньком за яркое рыжее пламя волос. Скучаю очень по этому. — Мадмуазель, — поклонилась мне горничная, когда я вошла в кухню — Вы что-то желаете? — Хотела сделать чай, Марго, — я помню, когда папенька болел, всегда делала ему какие-то отвары, разученные в таборе, после которых тот поправлялся за ночь — Я посылала за мятой сегодня. Её принесли? — Да, мадмуазель, — понимая, что меня нужно оставить одну, девушка покинула кухню, а я оказалась тет-а-тет со своими мыслями.       В таборе была лишь один человек, который относился ко мне… Не сказать, что с любовью. Скорее с наименьшим пренебрежением, чем все остальные. Старая цыганка Ана, которая настолько не хотела слышать мои стоны и слёзы от боли, что научила меня избавляться от неё. А потом угораздило простыть, так и лечению этого недуга научила. Вот так, раз за разом, на своём горьком опыте я разучила всякие снадобья. Не без оплеух, конечно, но это меньшее из зол, которое меня могло бы настигнуть.       Помню, мне исполнилось семнадцать, когда папенька купил этот дом, выходящий окнами на фасад Оперы. Нет, он не любил ни балет, ни оперу — просто не понимал, но он любил покойную супругу, а та любила «Дон Жуана» и потому старик ходил на все его интерпретации вплоть до самой своей кончины. Мы с Мишелем решили, что останемся жить здесь. Почему нет? Мне девятнадцать, ему двадцать три — мы взрослые и, что греха таить, довольно состоятельны, чтобы спокойно жить и ещё внукам оставить.       Я уже собиралась сделать глоток зелья, как называл в шутку мои чаи Мишель, как в заднюю дверь постучали. Странно, ведь у всех слуг в доме есть ключ от этой двери… Кто это? Взяв небольшую свечку, горящую на полке рядом с очагом, я осторожно посмотрела в щели, но ничего там не увидела. Стук повторился и в этот раз гораздо тише. Собрав всю храбрость, я открыла дверь. Сначала я ничего не разглядела и даже подумала, что просто дворовые мальчишки решили подшутить, как что-то или кто-то вцепился в подол моего платья. И тут я в полумраке двора едва разглядела его — мужчина, одетый лишь в рубаху, брюки и сапоги. Всё это было перепачкано сажей и едко пахло дымом. — Господи! Так вы из Оперы! — я чуть не выронила свечу, когда ко мне пришла эта мысль — Сейчас! Я позову слуг. — Нет, прошу, — внезапно попросил ночной гость и я снова опешила — Лишь воды.       И на этих словах он потерял сознание. Прямо у моих ног. Как иронично, но тем не менее — человеку нужна помощь. Позвав слуг, я еле смогла сама затащить его в дом и закрыть дверь. К этому моменту уже прибежала Марго и остальные слуги, что ещё не спали или же были разбужены моим криком. К моменту, когда беднягу слуги уже уносили в свободную комнату, прибежал недоумевающий Мишель, едва прикрыв халатом ночное одеяние. — Рене? Что происходит? Кто это? — Я не знаю, дорогой мой. Думаю, кто-то из работников Оперы. Попросил воды и упал без чувств, — я пожала плечами и посмотрела вслед слугам — Надо будет посмотреть, как они его устроят. Да и жалко его. — Хорошо, — только и кивнул брат — Скажи потом, как очнётся. — Договорились, — мы поцеловали друг друга на ночь и разошлись каждый по своим уголкам.       Я пошла в желаемую сторону и осторожно заглянула в комнату, которую определили для нашего неожиданного гостя. Слуги, увидев меня, поклонились и продолжили заниматься делом. Тут было гораздо светлее, и я смогла разглядеть гостя. Я была удивлена, увидев, насколько разителен контраст между правой и левой сторонами лица… Левую будто изваял древний скульптор в порыве вдохновения, но правая… Ожог ли это или же с рождения так не повезло? Впрочем, меня это не касается… В таборе видала и куда более устрашающие вещи. — Мадмуазель де Ориме, — Марго накрыла гостя по самый подбородок — Будут какие-то указания? — Да. Дайте ему чистой одежды и проследите, чтобы, когда он очнётся, поел, — я посмотрела на испачканную одежду и слегка потрогала ткань рубашки — Из благородных. Ткань тонкая и мягкая. Дорогая. — Мы вас поняли, мадмуазель.       Памятуя своё скромное врачевательское прошлое, я осторожно прикоснулась ко лбу гостя. Чуть теплее обычного, но в этом нет ничего страшного. Если не начнёт ночью лихорадить, что вряд ли, то к утру должен проснуться. И только после этого я смогла со спокойной душой лечь в постель и заснуть.       Мне показалось, что я совсем не спала. Вроде бы только прикрыла глаза, а сейчас уже кто-то стучится двери моей спальни. Едва подняв веки, я смогла простонать разрешение войти. Это была раскрасневшаяся Марго, чей испуганный взгляд разбудил меня полностью. — Что случилось? — не став ждать, когда мне подадут пеньюар, я сама его надела и поймала за руки горничную — Марго! — Ваш гость проснулся! Но он в такой ярости, мадмуазель, — это вызвало у меня растерянность с приличной долей обиды — А мсье де Ориме чуть свет ушёл по делам мануфактуры. — Одеваться, Марго. Живо! — я сама чуть не срывалась на крик, еле сдержалась, ведь девушка не виновата.       Спешно совершив утренний туалет, я, стараясь сохранять спокойствие, одна вошла в комнату гостя. Он разбил все зеркала, вазы. И разбил бы последнюю, если бы за мной не хлопнули двери. Мужчина так и застыл с вазой в руках, смотря на меня. Невозмутимо я подошла к нему и забрала предмет интерьера, строго глядя в глаза. — Что вы себе позволяете, мсье? Это ваша благодарность за мягкие перины и чистую одежду? — я отошла чуть в сторону и села в кресло — Объяснитесь, мсье. Почему вы громите дом? — Позволите сесть, мадам? — я кивнула, и гость сел на край кровати, явно находясь в растерянных чувствах и здоровой стороной лица ко мне. — Мадмуазель. Мадмуазель Рене де Ориме, — поправила я, понемногу успокаиваясь — Ваше имя, мсье? — Эрик Карье, — что же, хотя бы, я знаю имя нарушителя вечернего спокойствия — Приношу вам свои искренние извинения за столь неподобающее поведение. — Где вы живёте? Я попрошу слуг вас отвезти, — ладно, пусть не утруждается объяснениями, а скорее покинет мой дом. — Боюсь, мадмуазель де Ориме, это проблематично. Он сгорел накануне, — похоже, я была права, когда подумала, что он связан с Оперой. — Вы об Опере, мсье Карье? Вы там работали? — на оба вопроса мужчина лишь кивнул — Глубоко сожалею о вашей утрате. Я прикажу вам дать еды и денег до тех пор, чтобы вы могли найти работу. — Мадмуазель, — Эрик неожиданно полностью повернулся ко мне, демонстрируя в полной мере свой внешний изъян, но меня это не впечатлило — Поверьте, в деньгах я не стеснён. В полной мере возмещу то, что испортил. — В таком случае, я прикажу подать вам завтрак, — я поднялась, а следом за мной и гость — Желаю вам удачи, мсье Карье. Буду рада увидеть вас при более радостных обстоятельствах.       Я попросила подать завтрак в гостиной. Это моя вредная привычка — очередной приём пищи проводить где-угодно, но не в столовой. Это пока брата нет дома, я завтракаю на мягком диванчике, подобрав под себя ноги и с какой-нибудь книгой. Папенька всячески пытался меня от этого отучить, но забрать ребёнка из табора можно, а вот табор из ребёнка — никогда. Может я и стала мадмуазель, а некоторые моменты всё же выдают во мне черты простой девчонки, запуганной и непослушной.       Не помню, что было до табора. Такое чувство, что он был всегда. Я не знаю, от матери или от отца я получила свою ведьминскую внешность. Их я вообще никогда не знала. Довольно печально, но не надолго. Я больше тоскую по мсье Клоду. — Мадмуазель, — в гостиную, благо, вошла именно Марго, и я успела занять более надлежащее положение — Мсье Карье. Говорит, что хочет попрощаться. — Хорошо, — признаться, я думала, мы уже попрощались — Мсье. — Ещё раз благодарю вас за помощь, мадмуазель, — словно английский джентльмен, он поклонился мне — И снова прошу прощения за причинённые неудобства. За вторжение в том числе. — Простите меня, мадмуазель де Ориме, — горничная поклонилась и подошла ко мне, когда наш гость, наконец, покинул дом — Он такой жуткий. А когда шумел утром, то я так испугалась его. — Да, согласна, что внешность его… неординарна, скажем так, да и манеры специфичны, — не могла не согласиться я с Марго — Будем надеяться, что в его жизни этот вечер был самым неприятным. И что он действительно заплатит за зеркала.