Коллекционер

— Подайте сироте, миледи! Паренек лет семи, проскользнув между вооруженным здоровяком и разодетым портье, бросился прямиком к женщине в длинном голубом платье. Огромные лампы, освещавшие пятачок перед одним из лучших ресторанов улья Терпсихора — столичного улья Титаниды, — заставляли сверкать вышивку на юбке. На корсете золотые нити обрисовывали символ — три глаза, вписанные в лотос. Они же безжалостно высветили оборванную грязную одежду мальчишки, неестественно выступающие скулы, тонкую синеватую кожу вокруг испуганных, но жадных глаз. Когда он оказался на пути высоких гостей, спутник дамы, темноволосый мужчина в широкополой шляпе и расстегнутом плаще поверх богатого камзола, брезгливо поморщился и бросил недовольный взгляд на телохранителя, оказавшегося таким нерасторопным. Бугай замахнулся на мальчишку, собираясь поймать его за шкирку: — А ну пошел прочь! Паренек оказался шустрым, он увернулся и повторил, поднимая жалобный взгляд на женщину и протягивая ладошку: — Подайте сироте! — Не трогай его, Доуб, — женщина приподняла руку в белой перчатке, увитую жемчужными цепочками, останавливая телохранителя. У нее был добрый, хотя слегка отрешенный взгляд. Лоб перехватывала широкая голубая лента, тоже расшитая причудливыми символами. Портье, встречавший посетителей у дверей ресторана, глядя на происходящее, явно колебался: звать ли охрану, которая изобьет мальчишку и выбросит вон с чистой улицы, или рискнуть — вдруг богатые гости не развернутся на пороге, недовольные ужасным сервисом. Он колебался, поскольку видел не только раздражение на лице мужчины, но и мягкую улыбку его спутницы. А по их виду сложно было сказать, кто в этой паре принимает решения. "Танец музы", конечно, не был самым роскошным рестораном Терпсихоры, но в среднем городе славился лучшим сервисом. Здесь предпочитали заключать сделки все частные предприниматели планеты, сюда приходили только гости, чей кошелек мог позволить им пообедать и на вершине улья, но кто не хотел привлекать к себе внимание ушлых соглядатаев всех возможных и невозможных аристократических домов, шнырявших по верхнему городу не хуже этого оборванца. Правда, в верхнем городе нищие не будут кидаться прохожим под ноги… Женщина выразительно посмотрела на спутника. Тот покачал головой, но маска неодобрения уже сменилась снисходительной усмешкой, и он, вынув из внутреннего кармана монету, бросил ее мальчишке. Попрошайка схватил ее в воздухе — с проворством, характерным для тех, кому постоянно приходится бороться за свой кусок протеинового брикета, состоящего большей частью из отходов. — Спасибо, миледи! — мальчик карикатурно, но явно искренне поклонился. Если его отмыть и причесать, у него был бы почти ангельский вид. Светлые чуть вьющиеся волосы, слипшиеся в серые патлы, вздернутый нос, синие большие глаза на испачканном въевшейся грязью лице. — Спасибо, добрый господин! Женщина улыбалась, мягко и немного грустно. — Пошел вон! — не выдержав, зашипел портье. — Иначе… Ему не понадобилось повторять. Мальчик умчался, прижимая полученное богатство к сердцу, и вскоре скрылся между домами. — Я нижайше прошу прощения… — начал портье. — Все в порядке, — перебила его гостья. Теперь ее голос был ровным и даже надменным. Она даже не посмотрела на него. — Ты слишком мягкосердечна, Лисса, — пожал плечами ее спутник, помогая ей снять меховую жилетку. Он стянул и свое пальто — и небрежно бросил портье. — Этот наглец заслуживал палки, а не монеты. — Я не понимаю, как вы можете обходиться так с собственными детьми, — сказала леди, подтверждая смутные подозрения портье о своем происхождении. Они прошли внутрь, их водитель увел флаер со стоянки, и через пару минут сюда словно никто и не подъезжал.