малышка на миллион

Зачем надел надел костюм свиньи? Не стой, скорей его сними — На нём густой слой плесени, Струпья свисают до земли. Поросячий лик, Навсегда останусь среди них. Узы разъединены, И поныне мы ины. © GONE.Fludd — HUNABSUIT

Снова — ночь, снова — полупустые артерии дорог и Хэ Тянь на пассажирском кресле по правую руку. Ветер. Неоновая иллюминация. Однообразно сменяющие друг друга гало белых и желтых фонарей. Плывущие мимо предупреждения на электрических таблоидах. Одно — незримо парит в салоне красной круговой голограммой: «Опасность! Зона повышенного напряжения». Хэ Тянь опирается щекой о кулак и безучастно смотрит на мигающие впереди точки телефонных башен. Цю смотрит прямо перед собой. Молчит. — Че ты такой добрый? — Хэ Тянь не отрывает лица от ладони и взгляда — от контура высоток впереди. Цю не сразу понимает, о чем вопрос. Секунда, третья — доходит. — Я всегда был добрым, — краем глаза он наблюдает за тем, как руки и ноги диди приходят в движение. Тянь шарит в бардачке. — Ага, — вскрывает упаковку влажных салфеток, выдергивает несколько. — Особенно когда игнорил меня последние десять лет, — он тщательно отирает с ладони и пространства меж пальцев подсохшие следы их недавней страсти. Цю шумно выдыхает через нос. Эта невидимая голограмма начинает мигать у него в башке. Опасность. — Мне казалось, так лучше. — Ты сделал больно. — В голосе Хэ Тяня — металл. Возможно, он согласился на эту поездку только ради того, чтобы нафаршировать Цю ртутью и свинцом по самую печень. — Я не знал… — Какой же идиот. Вложить в руку топор своему палачу, да подвести к собственному же эшафоту, с комфортом. — Знал, — спокойно перебивает его Хэ Тянь. — Ты всё знал. Цю сосредоточен на дороге. На ебучей алярме «опасность», мигающей по ту сторону глазных яблок. — Тогда, — он сглатывает, — я думал, это было правильно. Хэ Тянь воспламеняется, как чиркнувшая спичка: — Верно! — температура подскакивает так же резко, как он швыряет ком из салфеток себе под ноги. — Было правильно вырвать меня из своей жизни нахуй! — Ладно! Знаешь? — Цю вспыхивает следом. Ебучая алярма взрывается его собственным голосом: — Я испугался! Тянь скалится — подхватывает эту частоту с легкостью оседлавшего волны серфера: — Чего испугался? Ребенка? — Именно! — взрывается Цю, мазнув ожесточенно сузившимися зрачками по обнаженным зубам диди. — Что ты — ребенок, Хэ Тянь! Я испугался, что… — Что? Он отворачивается. Сжимает руль крепче, крепче цепляясь взглядом за летящее под колеса полотно трассы. — Своих мыслей. Реакции, — на напряженно сжатых пальцах бугрятся выступившие венки. — Испугался, что отвечу и буду думать… О тебе, — он облизывает склеивающиеся губы. — Что ты особенный. А я ненормальный. Все педофилы говорят своим жертвам, что они особенные. Потому что искренне считают так, ха? — Цю резко выпрямляется и щелкает пальцами по вспотевшей обивке. — Ты был особенным для меня! Я ни к кому не чувствовал того, что чувствовал к тебе. Я любил тебя, испытывал нежность и хотел… — задыхается. Сердце выпущенным с резинки попрыгунчиком мечется между грудной клеткой, горлом и черепной коробкой. Судорожно дыша, Цю пытается успокоить его. Не отрывает взгляда от дороги. Хэ Тянь не отрывает взгляда от Цю: — Что? — отзывается он эхом. — …обнимать. Трогать. Иногда… — Цю раздраженно утирает плечом выступившую над верхней губой испарину. — Ладно. Неважно. Ночной Ханчжоу, как опытный гримировщик, скрывает их лица за мазками света, бликами боке и глубокими провалами теней. — Я испугался того, что могу сделать с тобой. Испугался, что хочу думать об этом… — Цю опускает плечи. Распрямляет ладони, проветривая, чтобы вновь вцепиться в руль. Говорит тише: — О том, что было, — нервничает. — Я не хотел тебя видеть, потому что боялся оказаться монстром. — Вот как… — Мне жаль, что я оставил тебя, что ты остался один на один со всем этим, но это казалось правильным, — голос Цю обреченно сипит. — Правильнее, чем если бы я остался. Молчание. — Я тебя ненавидел. — Хорошо. Хорошо, что ты ненавидел меня за то, что я оставил тебя. А не за то, что я бы мог сделать с тобой — как считаешь? Молчание… Хэ Тянь опускает голову, глядя на растертые ладони, от которых теперь слабо несет спиртовой отдушкой и лавандой. — Не знаю, — шепчет он, спрятав болезненно сузившиеся глаза за челкой. — Я фантазировал о тебе. Думал. О том, чтобы ты сделал, если бы… Цю жестко чеканит: — Не надо. Замолчи. Молчание, как розово-белая акварельная вода, становится все плотнее. Красный бледнеет. Вспоротая грудная клетка избавилась от лишней крови — теперь в салоне спокойнее. Напряжение не искрит, как оголенная проводка — напряжение гудит, смешиваясь с посторонним электрическим гулом. — Ты испытывал похожее к другим… детям? — Никогда не любил детей — Значит, я впрямь был особенным? Цю скашивает на него взгляд. Улыбается. Бес. Переключает скорость, мягко опускает педаль газа. «Хава» останавливается на красном. — Но раз я был таким особенным, — Хэ Тянь водружает локоть на спущенное стекло. — Почему не поговорил со мной, когда стало можно? — Предположим, — Цю наблюдает за обратным отсчетом под пластмассовой линзой. Крупными красными пикселями: 15, 14, 13… — Что бы я тебе сказал? — Всё. Что сказал сегодня. — Я бы не сказал… нет. Как? — он оборачивается к Тяню, в обезоруженном жесте приподняв ладони над баранкой. — Прости, дружище, я не был уверен, что у меня на тебя не стоит? — переводит внимание на светофор. Снова дергает за коробку передач. — А Чэн? Он бы говорить не стал, сам понимаешь. — Значит, все-таки из-за брата… — низко тянет Хэ Тянь, вновь опершись щекой о кулак. Машина трогается. — Ладно, — Цю вздыхает. — Предположим, — выдыхает. — Брата нет. Ты один. По какой-то причине, происходит все то же самое: ты меня целуешь, я убегаю. Разница — мне не грозит смерть от заточки в глотку. Может, это бы пробудило мое чувство безнаказанности. Я бы подождал, пока тебе исполнится шестнадцать, споил тебя пивом, а потом… — осекается. Хэ Тянь смотрит на него с заинтересованной улыбкой. Заинтересованной и возбужденной: — Серьезно? — Сексуально, — Тянь дергает бровью. Цю-гэ открыто смеется. Берет левее — скоро дом. — Нет, малыш, — он качает головой. — Я бы не смог. Хэ Тянь хмыкает. Отворачивается к окну, позволяя слабому ветру растрепать челку. Щурится на слепящий свет автомобилей, пролетающих по встречке. — Все равно не прощу. Они подъезжают к частному сектору — заворачивают на дорогу, ведущую к мосту. Минуют особняки вверх по улице. Замедляются перед знаком «стоп» и утонувшими в земле рельсами железной дороги. Останавливаются. — Может, когда-нибудь я смогу искупить свои грехи… — Цю щелкает шеей. — И ты смилостивишься. Тянь фыркает. — Сложно представить, что должно произойти для того, чтобы я тебя простил, — но затем ухмыляется. Славно. На вершине бетонного холма «хава» останавливается. Хромированные ворота бесшумно отъезжают в стороны, открывая вид на трехэтажный особняк. Фасад, декорированный деревом, тускло отливает фиолетовым и синим под лакированными ламелями. На газоне разлито золото горящих садовых фонарей. Они паркуются под навесным гаражом. Тянь хлопает дверью и задирает голову: — Некислый домик. — Не мой, — пиликает брелок — вспыхивают и тут же гаснут фары. — Приглядываю за ним пока. — И давно? — они ступают по дорожке, отделанной мозаикой из камня. — С годик уже. Поднимаются по прозрачной лестнице. Пространство внутри оживает: включается свет, сенсорные панели. Цю щелкает пультом, делая кондиционер потише. Они минуют просторную прихожую и кухню, заворачивают в коридор, оттуда — в маленький предбанник, за которым располагается крытая терраса с панорамными окнами, баром и трехступенчатым бассейном. Хэ Тянь оглядывается, спускаясь в явно обжитое логово: повсюду валяются вещи, набитые коробки и разинувшие пасть сумки. С щелчком и коротким сигналом системы зажигается точечный второстепенный свет. Над подиумом у самого окна тускло бликует огромная плазма. Там же располагаются диваны и стол, плойка, стопка дисков. — Это что же, ты тут живешь? — Тянь оценивает вид со стеклянных стен, за которыми перемигивается, дразнясь с пустоглазым небом, бессонный город. — Типа, — Цю подходит к бару, оглядывая бутылки. — Не вижу смысла обживать весь дом. — Спишь на шезлонге? — усмехается он, цепляя с него один из сваленных в стопку журналов. Присвистывает — «Плэйбой». Выпуск 88-го. — Раритет, да, — комментирует Цю, разгибаясь. В его руках — блок из запотевших пивных банок. — Вижу, за последнее десятилетие стандарты красоты изменились радикально, — он проходит мимо, бегло листая пожелтевшие от времени страницы. — Какие все волосатые, ммм, — облизывается шумно и слюняво. Оборачивается, приподняв постер с крупным планом самой пикантной части тела: — Братец Цю, а тебе какие больше нравятся — гладкие писечки или очень небритые? Тот уже направляется к столу у диванов. — Не принципиально. Тянь прыскает: — Цю-гэ — Король Джунглей! Пхахаха! Цю щелкает алюминиевой крышкой, игнорируя выступившую пену. Залезает в приложение, откуда можно заказать еду с доставкой. Хэ Тянь же, зажав открытый журнал подмышкой, достает с полок Мартини, Бакарди и початого «Джека Дэниэлса». Из холодильника — газировку. Цю окидывает улов скептически, однако предпочитает не комментировать. Тянь уже сооружает себе коктейль: крошит в хайбол лед, куски лимона и свежую мяту. Заливает мартини и спрайтом. Мешает, делает глоток. Валится одним коленом на диван и подцепляет диск: — Че, «Need for speed»? — Давай. В конце концов, веселиться он позвал диди или как? Они катают круг за кругом, запивая победы и поражения кто чем. Пивом, газировкой, белым ромом. Потом приходит пицца: две двойные пепперони на толстом тесте. Джойстики откладываются. Они переключаются на кабельную антенну и оставляют первое, на что выбрасывает: «Вассаби» с Жаном Рено и отвратительным двухголосым дубляжом за кадром. Цю, успевший проголодаться, не сразу замечает, что Тянь предпочитает опустошать бутылки, а не закидывать в себя промасленные сырно-колбасные куски. Вот и Мартини уже пустая, и Бакарди вот-вот закончится. Тянь повышает градус грамотно — откидывает вторую бутылку к пепельнице и отвинчивает крышку ополовиненного виски. — Может, хватит? — подает голос Цю осторожно. Он и сам уже порядком хмельной, но Хэ Тянь точно выпил больше. — А че? — дергает тот бровью, неаккуратно запихивая в себя скрученный в ролл кусок. — Будешь потом плакать, просить вколоть это… — Цю квело щелкает пальцами. — Антим… унт… антиумиральное, — последний глоток рома все же был лишним. — Мы отдыхаем, веселимся, — Тянь, при его комплекции и весе, видимо, и впрямь не чувствует алко-урона. — Всё нормально. — Ну, или своего лимита. Цю встряхивает головой: — Да всё, завязывай, — он силой отбирает к него виски, умыкает под стол. Безуспешно шлепает по карманам в поисках сигарет, а Хэ Тянь поднимается на ноги. Потягивается, чуть шатаясь. Оглядывает бассейн с освещенной под водой разноцветной смальтой и вдруг выдает возмущенно: — А че мы не плаваем? Цю рыгает. Выливает на язык остатки колы и чешет висок. — Э-э… да? — Ты обещал, — резко сменив интонацию с быдловатой на томно-шершавую, Тянь скидывает с себя пиджак. Из кармана на тахту с глухим стуком падает телефон. Он неловко наклоняется поднять. — Ну, можно, — Цю трет, растягивая, бровь, пытаясь собрать мысли в кучу. — Только надо найти плавки… Но Хэ Тянь уже раздевается. Вслед за пиджаком на пол падает футболка. Он спускается к воде. С лязгом железной пряжки за длинными ногами волочатся брюки. У шезлонга падают трусы… Округлив глаза, Цю комично моргает: — Или нет. Тянь останавливается у борта, сжав в руке телефон. Полностью голый. Пьяный, Цю с нечеткой дикцией выдает первое, что приходит в голову: — Знаешь, ты одарен, — он поднимает палец. Это не должно было звучать похабно. Просто комплимент от мужчины мужчине… Да? Хэ Тянь заторможено оборачивается на словесные овации. Эффектная премьера получилась. Он опускает взгляд на свой член и, широко раскрыв рот, вдруг высоко затягивает: — Я такого хуя не вида-ала никогда-а, — его голос дает петуха, и Цю давится последними каплями кока-колы. — От таки-их размеров чуть не треснула пизда-а! Цю ржет. — Я все же поищу плавки, — он спускается следом, стараясь не делать резких движений, чтобы сохранить равновесие. — Они где-то тут были, — гэгэ держит курс к коробке на той стороне, у горшка с диффенбахией. Слово-то какое — диффенбахия. Кто вообще придумывает такие ублюдочные названия обычным кустам из мясистых листьев? Мясистых, как твой член, хы. Тянь опускается на корточки. С отстраненным взглядом набирает номер. «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны обслуживания». Набирает. «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны обслуживания». — Вроде тут оставлял, — бормочет Цю где-то за спиной, перебирая стопки одежды. «Аппарат вызываемого абонента…», — механический голос оператора ломается, когда Тянь разжимает пальцы и айфон падает в воду. Экран еще горит, когда он идет ко дну. Наверное, и оператор говорит в затапливаемый динамик — только его теперь не слышно. Он наблюдает за тем, как под подрагивающей толщей гаснет сенсор — фокус перемещается на собственное отражение. Искаженное. Кривое. — Знаешь, Цю… — М? — откликается, не оборачиваясь. — Монстр — не ты. Тот, наконец, добирается до дна коробки, где, смятые в ком, лежат искомые плавки. Слабый плеск воды за спиной едва достигает слуха, перебивая хмельной шум… это алкоголь или он снова трипует? Свет вокруг такой цветной, почти раздражает. Цю вытягивает их из кучи-малы и поднимается на ноги. Оборачивается. — Хэ Тянь? Он один. Акустика зала возвращает вопрос прозрачным эхом — диди как сквозь землю провалился. Сквозь землю или… — Хэ Тянь! — орет Цю, бросаясь к бассейну, где, медленно выпуская пузырьки кислорода, Тянь плавно опускается на дно.