***
Утро не задалось из-за судорог в ногах, что и разбудило юношу, который чуть не вскочил с матраса. Даже петухи ещё не проснулись, в усадьбе была полная тишина, это и разозлило Чимина, чей сон был очень чутким и среагировал на внезапный шум. Не обошлось колкими словами шепотом, но Тэхен не мог ничего поделать, громко мыча и извиняясь, пока боль не отступила. Спать уже не хотелось, хотя глаза просили ещё на пять минут закрыть их. Омега вместе с поваром вышел в свет раннего утра, вдыхая полной грудью прохладную свежесть, а слух ласкало пение птиц. Господин Чон, казалось, ещё не проснулся, но каково было удивление заметить его силуэт возле конюшни. Тэхен даже остановился на тропинке по пути к дому, раздумывая: а как ему нужно поступить? Неужели они прямо сейчас отправятся на ипподром? Желудок просился на кухню… Думалось парню, что каждый день проходил бы именно так, как и первый. Омега даже не допускал мыслей, что Чонгук выполнял бы часть из того самого списка, который всегда с собой в кармашке, — маленький помощник. После завтрака Тэхен наблюдает то, как альфа выводит последнего коня на поле и закрывает ворота. Мимолетно напомнив об уборке, хозяин уходит в сторону другой конюшни, по-доброму подмигнув остолбеневшему парню. Солнце медленно стремилось к горизонту. — Ты верхом сидел хоть раз? — строгим голосом проговорил Чон, когда дождался своего помощника уже с выведенными и подготовленными двумя конями. Сейчас он, сложив руки на груди, наблюдал за омерзительной по его мнению картиной. У Тэхена страх и паника рядом с таким высоким для него животным. — Да, — неуверенный ответ, но без обмана. Сидел верхом, но лет пять назад. В Париже такой возможности, к счастью, ему не доставалось. Конь ещё в знак недовольства и в силу своего характера слегка дергался и пыхтел озлобленно, будто был не рад новому человеку рядом. Альфа постоял, посмотрел на это представление, но в итоге помог освоиться на седле, как ребенку показывая и рассказывая, что нужно делать. Тэхен все это знает, просто не помнит, стыдливо кивая на каждое «понял?». И зачем ему такой помощник? Зачем отец отправил его сюда? Для чего? «Все подробности узнаешь позже, сначала освойся рядом с Чоном. И не говори ему, кто ты такой» — последнее, что сказал Намджун за минуту до того, как парень сел в карету в тот день. — Только не навернись с него, — презренная усмешка, пока за секунды запрыгивает на своего коня и сразу же стартует к выходу. Ипподром встречает тишиной на трибунах, как будто заброшенный: по центру все заросло высокой густой зеленью, даже тоненькие деревья поднимались чуть выше травы. Тропа не была четко обозначена и только протоптана по одной линии, на которой видимо происходила вся работа, потому что остальные полосы покрылись мелкими ямами с лужами грязи, попадание в которые привело бы к переломам кого-либо из участников. О трибунах и самому строению по окружности даже нет смысла говорить: некоторых ступенек уже нет, свалились куда-то к земле. Никто не приходит сюда, конечно, так часто, как это делает господин Чонгук: уделяет для себя определение дни на неделе. Альфа не любит тренироваться, когда кто-то может помешать. Вместо положенного часа пути было потрачено ближе к двум, не успев застать на точке прибытия даже закат солнца. Эхо ветра и где-то бьющиеся доски дверей пугали Тэхена, который поспешил слезть с коня, чтобы чувствовать себя безопаснее. — Я займусь тогда загоном лошадей, а ты, — он указывает на одноэтажный квадратный домик среди деревьев, будто дополнительная пристройка к началу ипподрома, — растопи печь, — кидает после слов свою выездную сумку, в которой было все только необходимое для ночлега в этом месте. Тэхен кротко кивает и, не показывая страх перед неизведанной темнотой, идет ко входу в это здание. Внутри парень вовсе ощутил себя слепым, потому что шторы на окнах не пропускали даже света только-только рождающихся звезд, и листва за окнами была преградой. Кое-как разобрав сумку, Ким достал спички и чуть ли не на ощупь поджигал сначала свечи на стенах, открывая для себя содержимое этакого жилья. Это была одна единственная большая комната с двумя кроватями по разные стены, между которыми располагалась каменная «уставшая» печь с выступом для приготовления не слишком мудреных блюд, и по центру обеденный шатающийся стол. Все-таки от входной двери комнату отделял несильно выраженный и никак не обозначенный четкими границами предбанник, только слегка с заниженным полом, чтобы не тащить пыль и грязь, с вешалками и громоздким ящиком, где хранились чьи-либо старые и ненужные вещи для тренировок. С печью тоже были немалые проблемы, потому что омега даже не знал, где взять дров или сухих веток для нее. Чонгук не сказал никакой детальности, но, слава всевышнему, в том самом сундуке, где-то в глубине, нашелся «букет» из тоненьких веточек и две дощечки. — Справился? Тогда поужинаем и будем ложиться спать, — Чонгук подходит то к одной кровати, то к другой, проверяя на чистоту. Он хоть и сдает на пару часов ипподром вместе с этим домиком, но чистоту должен соблюдать каждый гость и привозить собственное белье. Свое же хранит здесь, в комоде, под замком вместе с подушками и двумя пледами на случай холодов. — Что нам Чимин с собой отправил, интересно, — как голодный ребёнок без терпения кинулся к сумке, доставая все содержимое. — Что это за дом? И почему именно этот ипподром? Он выглядит довольно заброшено. Не думаю, что даже сиденья верхних рядов выдержат толпу людей. Чонгук озадаченно посмотрел на молодого парня, который, видимо, уловил мимолетную мысль, что пора готовить, и подошел к стеллажу с чугунной посудой, доставая оттуда сковороду. — Этот ипподром достался мне по наследству от прадеда, но никто до меня не хотел заняться его реконструкцией. Поэтому пока что это просто место для тренировок, где я за плату разрешаю тут провести сутки некоторым лицам. В будущем планирую возобновить тут все, чтобы проводить скачки, когда сам уже не смогу сидеть на коне. — А почему Вы взяли меня с собой, если можете вполне быть тут один? — Ким сидел на корточках перед огнём и кочергой поправлял трескающиеся ветки. Не то, что бы он имел что-то против. Для него это и правда не имело смысла, потому что: чем он поможет глобально? А спать в одной комнате со сносящим голову запахом нет никакого желания, если посмотреть на ситуацию с другой стороны. — Как тебя зовут? — он знал, но забыл. — Тэхен, Господин Чон. — Тэхен, ты являешься моей правой рукой. По крайней мере должен являться. Я тебя не знаю и не понимаю, как доверяю до сей секунды, но как ты мог заметить: я взял двух коней. Такое расстояние пройти с ними в одиночку не так уж и просто, — говорил размеренно и плавно, усевшись за стол. — Простите за такой бестактный вопрос. — Не бери в голову. В твоём вопросе нет ничего плохого. Тэхен посмотрел на альфу глазами полными удивления и скривил губы в улыбке еле заметной, качнув головой. Лучшим решением было теперь вовсе заткнуть рот, чтобы не провоцировать судьбу своими вопросами. Ужин при свечах — звучит романтично, если бы не было так обыденно, но своя какая-то неописуемая атмосфера есть в этом доме. Чонгук давно подметил. Тишина, спокойствие; он чаще всего бывает здесь один, разгружая свой мозг от толпы людей и множества разговоров. Даже какие-то книги перевез из библиотеки на досуг перед сном или же просто смотрит в окно, которое выходит прямо к действующим денникам, следя за порядком сквозь ночную темноту. Он не переживает, что кто-то вторгнется сюда или попытается выкрасть лошадей: двери настолько скрипучие, что их можно услышать даже во сне в этом домике, да и жеребцы под надежным замком, ключ от которого висит на шее хозяина. Всю трапезу альфа как-то нагло не сводил глаз с беты, у которого почему-то аппетит пропал — это было заметно невооруженным глазом: его взгляд цеплялся за стены, пол, окна, печь, лишь бы не сталкиваться с лицом напротив. Чон любил анализировать людей по их эмоциям и выражениям, наблюдая за каждым вздохом. Тэхен был напряжен, оно и понятно: ему неловко, потому что эти оба толком и не знакомы. Чужие друг для друга. Альфа считал также и был отчасти прав в своих думах. К тому же сразу бросалось в глаза, что бета напуган и шарахается от каждого звука, напрягая скулы стиснутыми зубами; во всех движениях он осторожничает и медлит, будто ждёт полного одобрения, чтобы не огорчить и не злить. Неуверенный, загнанный жизнью в темный угол. Можно сослать на его возраст — не ребенок, но и недостаточно зрелый по виду. — Сколько тебе лет? — разрывает тишину резко всплывшим в голове вопросом, вгоняя слугу в ступор. Тот будто на пару секунд забыл ответ, закатив глаза куда-то в сторону и нахмурив брови. — Семнадцать. — Я думал, ты моложе. Допустим. Все-таки ответ возмутил Чонгука, ведь поведение казалось ему каким-то детским. Ну хотя бы на пятнадцать лет. Какой-то наполненный невинностью взгляд, даже потерянный, блестит пустотой, никакой мудрости и отпечатка прожитых лет. Так рассуждал альфа, который в таком же возрасте уже полностью взял под свой контроль всю работу на конюшне, включая продажи и переговоры, научившись этому всему еще раньше, как ушел из японского военно-инженерного училища за год до выпуска. Стоило задуматься, что они оба несравнимы, ведь альфу с детства учили серьезности, а чему могут учить бет? Поклоняться во дворцах. Утром Чонгук не тратит время на лишние разговоры и приказывает стоять на старте, засекая время, за которое он на коне пробежит дистанцию, а после сам пересядет на второго коня — доверять Тэхену уж совсем небезопасно. Омега ничего не имеет против, только радуется тому, что точно ничего не сломает себе на такой скорости и высоте в очередной раз. Первый круг пройден, и Чон тормозит, подзывая Тэхена к себе. — Я планирую его взять на скачки, — хлопает коня, на котором, собственно, сидел, по загривку. — Но второй на всякий случай, сам понимаешь, всякое может случиться. Давай сейчас пробежимся в слабом темпе, чтобы я посмотрел, на что ты способен. У Тэхена холодный пот прошелся по спине после услышанного. Он этого и боялся даже больше, чем неловкость совместной ночи в одной комнате. Омега кинул сдержанный напряжением взгляд на второго коня, который терпеливо ждал своего часа, слабо от некой скуки топча землю копытом и шумно вздыхая. Хотелось возразить, откосить и вообще уже уйти домой, но альфа смотрел настойчиво и с интересом, приспустив верхние ресницы. Парень с дико бьющимся сердцем подходит к лошади, пытаясь забраться с первого раза на седло, чтобы снова не позориться перед господином и не слушать его смешки. Дыхание начинает сбиваться, когда в голове возникают картины скорости, превышающей обычную плавную ходьбу. Поводья крепко держаться в запястьях, направляя коня ближе к Чону, который одобрительно кивнул и развернулся обратно к протоптанной пыльной полосе. — Ты слишком напряжен. Лошадь чувствует это. Расслабься, — альфа двигается ближе в Тэхену, тормоша его тело. — Вот, да, вот так. А то сидел как каменный. — Господин Чон, я не чувствую себя безопасно, если не напрягаюсь, — он хоть и расслабил мышцы, но мыслями сжался ещё сильнее. Да и если конь двинется вперед, то руки за секунду вместе с ногами отдадутся в легкую судорогу. Чонгук подталкивает его, чтобы продолжить путь, но руку с чужого плеча не убирает, чтобы контролировать «послушание». — Мы ведь не бежим никуда, а спокойно идем. Что может произойти? — он чуть ли не смеется от некой глупости и наивности парня, замечая на его лице окаменелую эмоцию сосредоточенности. — В детстве мне говорили также, я верил до момента, пока не упал с коня, который ещё к этому встал на дыбы, — он шумно сглатывает, когда мозг воспроизвел эти воспоминания во всех страшный и контрастных красках. — После этого я до сих пор не могу поднять руку над головой без лишних усилий. — Разъяренный конь это действительно страшная картина, особенно для ребенка, — Чонгук мимолетно задумался смотря вперед, так и не посмев отдалиться. — А что с твоей рукой? — Я упал на это плечо, — кивает в сторону правой руки, которая была ближе к альфе. — Не знаю, как именно повредил, но таков результат остался со мной, видимо, на всю жизнь. — Все-таки я не прошу тебя соревноваться со мной, хочу увидеть твой максимум. Если почувствуешь что-то неладное, мы остановимся, — прибавляет темп в ходьбе. — Je sens déjà quelque chose de mal… — шепчет себе под нос и равняется с Чонгуком, дыша через рот. Не получается у него никак держаться на седле, ему кажется, что он скатывается то в один бок, то в другой. Это (по мнению Кима) нервировало животное, оно точно начнет снова злиться, и снова омега может оказаться на земле. Повод тянется к себе и полностью тормозит коня. — В следующий раз попробуем снова.***
После первой совместно проведенной половины дня Тэхен смог составить хоть какой-то портрет Чонгука, ещё и подкрепляя его словами Чимина. Альфа был довольно сдержанным и не проницательным во что-либо, кроме своего занятия. Его родители были интеллигентными люди и воспитали сына под стать себе. На лице и характере очень отразилась не такая и давняя трагедия (потеря близких), какая замкнула этого ещё юного парня, сделала мудрее и чуть старше своих лет. Все ведь упало на его плечи, никого роднее, чем самого себя просто-напросто нет. Следить за домом и за его пределами не по силу каждому, а жена, кажется, только подливала масла в этот моментами падкий к раздражению характер. Он мог повысить тон голоса, если кто-то сказал поперек его слова, но никогда не отчитывал в грубой манере своих слуг, ведя исключительно конструктивный диалог. Из этого можно сделать выводы: чего бояться самому Тэхену? Со стороны Чонгука ничего, не считая того, что он может с легкостью отправить обратно туда, где научился французскому, но омежье сердце с трепетом бьется не от этого страха. Дом полон гостей: участники в полном составе своих семей, спонсоры, судьи и непосредственно ведущие победители страны и ближайших заграниц. Где-то скапливались целые компании с бокалом вина, обсуждая ближайшие планы или проекты, юные дамы танцевали под приглашенный оркестр, кружа платьями возле своих возлюбленных или потенциальных любовников. Каждый отец как будто бы обязан был присмотреться к женихам для своей дочери, оценивая ту или иную семью. Чонгук не исключение, хотя уже на начале разговора напоминал о своем кольце на пальце и вежливо отдалялся. Кажется, это непривычное мероприятие для главы, поэтому слуги в полном составе остались, надеясь на завтрашний выходной день. Ничего не было бы странного, но Тэхен тоже в этом ряду, хотя никак не относится к делам дома. Чонгук настоял — Ким не отказался, переодевшись в парадный черно-белый костюм с тугим бантиком под воротником. В честь чего это сборище стало понятно только со временем и по мимолетным разговорам: через пару дней скачки, но сам Чонгук не являлся участником. Он — почетный гость, какой будет награждать победителя. Так а почему все сегодня в этом доме? Из вежливости альфы, от которого отбоя не было от незамужних девушек, какие плевали на то, что этот мужчина занятой. Джен, кажется, только рада такому раскладу, потому что ей столь приятно внимание других кавалеров. Брак и так с недавних пор держался на нитке. Множество запахов, естественных и даже ядерных духов, кружили голову, но прислуги, привыкшие к такому, не обращали внимания. А вот Тэхена воротило. Он достаточно часто убегал на кухню, где очень настаивал на свою помощь. Пак ворчал, как старик, но не прогонял парня, кидая наипростейшие поручения. Полный поднос закусок был готов и пристально стоял под наблюдением Чимина, которому надоел помощник, и Тэхена, который никак не хотел выходить из этакого убежища. — Взял и пошел, — насильно пихает в руки разного вида тарталетки и подталкивает в спину, шутливо вышвыривая в зал. Не то, что бы Тэхен был такой наглый или не хотел работать. Просто с Чимином комфортно, ведь это первый человек, который улыбнулся здесь. К нему тянет, потому что чувствуется некая безопасность. Для Тэхена это так ново, даже в отцовском доме его просили просто «не отсвечивать» перед гостями, запирая в самой дальней комнате. Сейчас же дрожащими руками парень несет поднос и боится, повернуть голову как-то не так, что все содержимое с этой «тарелки» упадет на пол. Через боль и неприязнь он улыбается гостям, предлагая закуски, чтобы как можно скорее облегчить свою руку. Кто-то перехватывает Тэхена за локоть прямо у дверей на кухню и ведет в неизвестном направлении сквозь толпу. Парень даже не успевает повернуться, ведь все ещё держит поднос второй рукой в равновесии. И видит он лицо человека только уже на улице, в самой тени этого дома. Поднос выскальзывает и грохотом валится на плиточное покрытие пола, ведь руки парня ослабли из-за вида отца перед собой. — У нас не так много времени, поэтому слушай внимательно, — он роется в карманах брюк и достает из них две маленьких стеклянных колбы. — Ты же здесь не за просто так, да же? Хочешь вернуться к обычной жизни? Тогда тебе нужно сделать пару вещей, ты справишься, сын мой, — говорит в спешке, но четко и берет руку омеги, чтобы положить в ладонь эти две стекляшки. — Белая для Чонгука, серая — для коня. Только в день скачек, не раньше. Это вызовет отравление, — он закрывает тонкие пальцы в кулак, скрывая под ними яды, а у Тэхена от этого холодный пот прошелся по всему телу. — До их развода не так долго, поэтому сделай все, чтобы он к тебе привязался. Ты же у меня такой послушный, милый сыночек, — омега вздрагивает, когда чужая рука с лживой нежностью скользит по скуле. — Я верю в тебя и верю в твое будущее. Ничего не бойся, твой папа с тобой. Ты же не хочешь вернуться в приют? — на тон ниже проговаривает, пытаясь как-то «разморозить» этого парня, и тянет в свои объятия, пока у того не начинают течь слезы. Тэхен не понимает своих эмоций после сказанного, он лишь чувствует обжигающие полосы от капель на щеках. Почему именно он должен сделать что-то плохое? Почему именно Чонгуку? Тэхен не сможет, нет, сердце не позволит открыть эти колбочки, которые до сих пор зажаты в ладони. Отец так больно для души гладит, ведь тело помнит те мучения от этих рук, поэтому мелко дрожит от каждого прикосновения. Ждёт очередного удара. — Если ты поможешь мне, то я помогу тебе, помни. Либо будет наоборот, — наконец-таки отстраняется. — Какой же ты все ещё ребенок, плачешь также как и десять лет назад. После этих колких слов вперемешку со смехом Тэхен остается один, дрожа и держа в руках свою же «судьбу». Было бы правильным просто незаметно для всех уехать. Куда? Правильно — некуда. Сейчас есть крыша над головой и хоть какой-то мирный сон, но ради чего? Чтобы испачкать себя в этой грязи? Омега не может думать больше, голова пульсирует, а рука убирает «приданное» в карман. Нужно скорее вытирать слезы и привести себя в порядок, чтобы вернуться к гостям. Чонгук бы не обратил внимания на исчезновение Тэхена, если не пропавший с его поля зрения Намджун, приглашенный на празднование лишь как часть всего игрового состава. За этим человеком был особый контроль. Кто знает, что придет этому человеку в голову? Свою территорию обязан охранять. Мужчина неожиданно для хозяина дома вошел в двери никак не через главный вход, что напрягло вены на висках. Извинившись перед партнерами, Чон лично отправился проверять заднюю веранду, куда никому бы в голову не взбрело пойти. Ничего подозрительного, только согнувшийся лбом на ограждение бета. — Что ты здесь делаешь? Ты должен быть в зале, — спокойно начинает речь, не подпуская мысли даже подойти ближе к слуге, но тот молчит в ответ. Силуэт в темноте был понятен сразу, тот самый хилый бета-иностранец. Тэхен вздрогнул, незаметно, и тут же постарался привести дыхание в норму, выпрямляясь и вскидывая голову кверху, чтобы слезы перестали вытекать из глаз. Молчит лишь потому, что боится выдать себя дрожащим голосом, поэтому надеется отвертеться таким образом от допроса. — За какой надобностью этот старик посмел зайти сюда? — Чонгук настаивает, чтобы добиться правды, а у Тэхена новая партия воды из глаз хлынула. — Мне стало плохо, он вывел меня, — стиснув зубы, все-таки отвечает. Чонгук, кажется, поверил. Тэхену ничего не стоило и не мешало рассказать все то, что произошло на самом деле. Но имеет ли эта правда будущее? Омега не уверен в правильности любых своих слов и действий, поэтому выбрал «молчание». — Иди к себе и отдохни. — Merci, — подрывается с места и, пряча лицо, буквально пробегает мимо альфы, задерживая дыхание. Чонгук, проводив взглядом бету, остался на пару минут подышать свежим воздухом и немного придти в себя от этого шума. Как же он не любит балы и все прочее. Эта пучина снова проглатывает его танцами и звонким смехом; как бы это все не нравилось — лицо нужно держать. Молодой человек с улыбкой здоровался с теми, кого ещё не видел, взяв бокал красного вина с подноса, и подошел к своей «цели», за которой так пристально следил весь вечер. — Вечер добрый, уважаемый Санхон, — альфе чуть кланяется при виде пожилого мужчины, чьи года были ближе к шестидесяти. — Дети и внуки не потеряли Вас или Вы с семьей приехали? — такой вопрос был взят вовсе не из воздуха: этот старик любитель сбежать из дома без предупреждения, что родственники ищут по ближайшим кабакам или поместьям. — Все со мной, даже дети с няней, — он хрипло смеется и откашливается в кулак. — Разбежались вот только все! А как твои дела, Чонгук? Где же жену потерял? — Она где-то здесь, с подругами крутится. Вы же знаете, я не любитель танцевать. Да и не умею. У альфы нет хороших знакомых, с которыми он может часами стоять вот так и общаться, без принуждения. В какие-то моменты он чувствовал себя лишним в своем же доме, даже учитывая тот факт, что к нему подходили юные леди поворковать обо всем на свете. В компании со стариком было поприятнее находится, на самом деле. — О! Ким Намджун, здравствуй! Не заметил твоих сыновей, один решил приехать что ли? — а эти оба тоже знали друг друга. Даже лучше, чем Чонгук мог себе представить. — Почему? Отправил двоих искать девушек, а то совсем уже одичали без женского внимания и ласки, — он без спроса в знак приветствия чокается своим бокалом с бокалом Чонгука и подмигивает. — А где ещё двое? Помнится, я присутствовал на родах третьего и четвертого ребенка, — Санхон нахмурил брови, когда в его голову били воспоминания, но мужчина перебил его: — С чего четверо? Эти двое — оболтуса — и младший, — Ким кладет ладонь на лопатки старика и пытается прервать его бормотания, отводя от внимательно слушающего Чонгука. — Кстати, вашей внучке ведь тоже десять лет? Не хотите познакомить ее моим Чунменом? Чонгук остался один с подозрительным взглядом и пустым бокалом в руках, уже не внимая дальнейшего диалога этих двоих.