***
Чонгук не был спокойным ребенком, который сидел бы послушно на месте: необходимость запихнуть свой нос во все дела, бегать по дому, увлекшись той или иной выдуманной игрой, отчего мог страдать интерьер, мебель и посуда. Девятилетний мальчик, которому некуда было выливать энергию, докучая родителей этим: вымотанную маму и больного отца. Чон не видел этих проблем, не вникал в них, желая получить лишь внимания взрослых, которым и без этого хватало проблем. Няни не справлялись, не могли уследить за этим неугомонным ребенком: ничего его не увлекало, ни спокойствие, ни тихая посиделка с книгой или кистями для рисования, чтобы подарить дому хоть какую-то тишину. Йеджи стала слишком раздраженной из-за непослушания сына и без какого-либо совещания приняла решение отправить ребенка в училище, где его научат дисциплине, раз отец не в силах по своему физическому состоянию. Японское военно-инженерное училище по началу не привлекало женщину: далеко от дома, чужая страна, другой язык, но после она приняла тот факт, что расстояние и познание другого народа будет полезным для единственного наследника. Все документы были приняты довольно быстро, описывая в письме все пункты и необходимые дальнейшие действия. Чонгук узнал об этом вместе с родителями и последние два месяца в доме были ещё ужаснее: мальчик психовал, устраивал скандалы и обижался, пытаясь сохранить себя в Корее. И эта вся учеба вообще не вписывалась в его планы беззаботного детства. Первый год альфа относился к урокам с пренебрежением, не отличался хорошими оценками и поведением, но как ни странно — язык он освоил быстро. Второй год, после отпуска на родине, уже был каким-то принятием и внедрением в изучаемые науки. Ему нравилось чернение, с особым вниманием и рвением выполняя все задания, а ежедневные ранним утром построения уже вошли в привычку и не вызывали никакого раздражения. Чонгук становился более спокойным, взрослел на глазах и начинал стремиться к знаниям, заполняя свою голову математическими расчетами и историей государства. На третий год начали появляться уже устоявшиеся друзья, среди которых были и корейцы, обсуждающие свою прекрасную родину и делящиеся своей тоской по семье. Такие юные, незрелые мальчики выглядели и говорили так по-взрослому, продумывая свое будущее: ставили цели, загадывали желания и обещали, что добьются даже больше, чем могли бы себе представить на тот момент. После стольких разговоров в груди Чонгука горело что-то неизвестное, приятное и мотивирующее. Он хотел вернуться в родной дом и начать выполнять пункты из тех целей. Точные науки, начертания и редкая философия безусловно нравились и вдохновляли, но конный спорт — то, к чему душа лежала. Эти мысли окутывали угрюмостью. В Японии он седлал коня и делал это лучше всех, оно и понятно: наставления отца остались в памяти навсегда. Его тянуло к скорости, рассекая воздух верхом на лошади, нравилось чувствовать себя на высоте и обучать животное новым командам и стилям ходьбы. Наставники, ректора, даже директор чуть ли не удерживали сильного, делающего успехи в учебе альфу, когда тот пришел с запиской, написанной собственноручно, об отчислении в конце четвертого года. Ведь до повышения звания оставался еще один рывок. Чонгук стоял на своем — он принял для себя, что не может быть военным. Его тело и душа принадлежат семейным традициям и конному бизнесу. Родители не встретили его с печалью и огорчением в глазах, а наоборот — уважением и гордостью. Перед парой стоял уже не тот безбашенный мальчишка, а серьезный парень со спокойствием в глазах.***
Проходит немного-немало две недели. Дни идентичны, отчего казалось, что время никуда не торопится. Тэхен не знает, что испытывает, какие чувства его преследуют: что-то неизведанное и необъяснимое. Он бы не сказал «люблю», потому что даже не знает, что это такое, но точно понимает слово «несправедливо». И несправедливо именно то, что его судьба не с ним; именно его судьба ходит под руку с другим человеком по дому, садится в карету, засыпает на одной кровати. Омега не знает господина Чона так, чтобы мечтать о совместной жизни с ним, чтобы представлять его любовь. Тэхен не был любимым и никогда не любил. Даже материнская ласка и то стирается из памяти: теплые объятия, добрый взгляд и мягкая улыбка. Это уже не имеет какого-то веса на фоне пройденного. Парень может только наблюдать, как Джен застенчиво посмеивается, когда Чонгук что-то шепчет ей на ухо в саду после обеда. Кажется, их отношения пошли на улучшение, оба светились прям как солнце в полдень. Омега не строил никаких кознь, не проклинал, не злился на эту пару: такова судьба, сам Бог решил сделать именно такой сценарий жизни, где в главной роли один — улыбается достигнутым целям, а второй — наблюдает в немом молчании. Одну из причин ненависти и отвращения отца, мальчик узнал совершенно случайно, выйдя из комнаты поздним вечером и услышав не самый приятный разговор: — Он не может больше жить здесь, он нервирует меня тем, что он ни рыба ни мясо, понимаешь? — мужчина обращался чуть ли не шепотом к своему приятелю. — У него нет запаха, а что я людям буду говорить, когда они спросят, что этот ребёнок делает у меня? А я не занимаюсь благотворительностью по спасению детей из нищего класса. А многие! Многие в курсе, что у меня четверо детей, знаешь, как они удивились, узнав, что мой сын — омега?! Это полный абсурд, потому что он будет идти грузом до конца моих дней! Кто захочет выйти замуж на него? Я мечтал о дочери! О прекрасной омеге, которой покупал бы самые красивые платья. Но никак не об этом. Парень омега, что может быть хуже? После такого разговора, через пару дней, ребёнок оказался в вагоне поезда. Он не оправдал желаний даже своим рождением, чего он может добиться в будущем? Тэхен не искал ответа на это, пытаясь как можно скорее принять факт, что он не тот, кого можно любить. Он не просился в фавориты или в отличники приюта, пытался оставаться серой тенью; в усадьбе ему тоже хотелось бы спрятаться, что никто его не видел бы, не просил больше положенной работы и не разговаривал. Ему не нужно внимание, он не может его принять правильно, воспринимая как насмешку или что-то хуже. Но иногда Чонгук ведет себя чуть иначе, чем с остальными. Это пугает и вызывает колкие ощущения в груди. Когда Чонгук подходит и смотрит так, будто в душу теплым и глубоким взглядом, у Тэхена все взрывается внутри чуть ли не до слез. Поэтому он часто старается не сталкиваться глазами с ним в моменты раздумий, чтобы не вгоняться в краску на веках. Омега не помнит и дня, когда был каким-то эгоистом или желающим заполучить чье-либо внимание; даже в этой ситуации он не разрешает думать себе о Чонгуке в собственническом ключе. Тэхен будет хоть до конца жизни ходить черной тенью за ним, если тот прикажет, но никогда не откроется ему. Парень-омега это ведь отвратительно? Так говорил отец. Так зачем молодому, красивому альфе такое обречение на жизнь, когда он должен быть счастлив в красивой паре, где девушка — самая настоящая принцесса. Такова судьба истинности — встретив однажды, не забудешь никогда. Связанных судьбою людей будет манить друг к другу, и они не смогут обрести настоящее счастье с кем-то другим. Чонгуку повезло: он никогда не узнает свою истинную пару, не сажая себя в эти «оковы», а вот Тэхен — на поводке в шипами. И так изо дня в день, каждую ночь парень уходит все глубже и глубже в своих мыслях, пока не засыпает. Он здесь чуть больше двух недель и видит альфу обязательно утром и вечером. Дневное время — если повезет. Но был момент даже, что Чонгук уехал на ипподром один. Неужели Тэхен настолько бесполезен? Это вгоняло в какую-то апатию, пытаясь свыкнуться с этой непростой судьбой. Что ни день — так новое событие, Тэхен чувствует эту беспорядочную череду, заглядывая в чужие усталые глаза, и боится потерять равновесие от такого ритма жизни, привыкнув к однотипным дням и действиям, лицам и поведению. Здесь же все наоборот: каждая минута может быть переполнена чем-то неизведанным и необъяснимым для меланхоличного настроения омеги, который на это медленно передвигает взгляд, зная, что не уследит за всем вместе с Чонгуком, с запозданием переваривая это по ночам. С самого утра из окна слышны женские вопли и мужской бас в крике, даже изредка бьющаяся посуда. Кажется, это началось ещё ночью, когда прислуги не могли быть свидетелем подобного, но никто не ожидал, что это все дойдет до утра. Очередное разногласие молодой пары, после которого должно быть бурное примирение. Тэхен пару минут послушал бранные слова, стоя с конем возле конюшни и, пустив озадаченное хмыканье, продолжил работу. Развод давался тяжело всем, особенно Чонгуку, но никак не для Джен, которая как глупая девчонка думала, что такая манипуляция лишь пойдет на пользу, поддавшись давлению Намджуна. Нужно было включить актерское мастерство, и вот — Чон вышел из себя, теряя контроль ситуации. Он не покидал кабинет несколько дней, не подпуская никого даже близко к двери, по-зверски выкрикивая, если слышал шаги по близости в коридоре. О тренировках не было и речи, отправляя все на самотек, этим волнуя даже Кима. — Что тебе нужно? — альфа медленно поднял взгляд на вошедшего бету, но звучал спокойно. Будто тушил угли ярости в себе. — Меня отправили к Вам. Один мужчина интересуется жеребенком. Чонгук нахмурил брови. Покупателей он никаких не ждал в ближайшее время. За пять минут до этого также хмурился и омега, столкнувшись с братом у входа в конюшню и отшатнувшись от него как от монстра. — Отец очень переживает за тебя, — улыбается по-хитрому. — И надеется на какие-нибудь интересные новости, расскажешь? — он подходит ближе к омеге, чтобы задавить морально своим взглядом, но Тэхен был полностью убежден, что в этом месте безопасно, несмотря ни на что. — Не думаю, что мне дозволено общаться с гостями. Я позову хозяина, — он в ответ окинул альфу прищуренным взглядом превосходства, ведь впервые сказал что-то поперек его слова, и быстрым шагом отправился к дому. По коридорам и лестнице Ким уже бежал, мысли настигли плохие: нельзя же, наверно, таких людей оставлять одних в самом сердце усадьбы? — Иди лесом, Сокджин, и отцу своему скажи тоже самое, — он отмахивается, когда ненавистный знакомый открыл рот для разговора. Одно лицо его вызвало табун омерзительных мурашек по телу Чона, он точно не намерен был разговаривать с этим посланником. Сокджин являлся ровесником Чонгука, альфой и ко всему этому — старшим сыном Намджуна. До предела самовлюбленный парень, первенец в семье, которого восхваляли с самого рождения, как будто он сам Всевышний. Смотрел на людей надменно и с презрением, даже на тех, кто старше и мудрее, потому что имел свою правду и мнение. Отец только хвалил за такое, уча быть безжалостным и эгоистичным. В силу своего характера он до сих пор сидел холостяком, даже не утруждая себя в поисках невесты, потому что любить кого-то помимо себя он не желает. — Кто тебя пустил сюда вообще?! Уходи, сказал, — Чон хватает того за идеально выглаженный и сшитый на заказ дорогой костюм, выводя на дорожку. — Я не буду тебя даже слушать, уходи. Рядом с ним Чонгук выглядел бездомным скитальцем, чья одежда была помята и имела еле заметные пятна времени на светлой ткани, которая ещё и растянута от постоянной носки в домашних делах. Прическа потрепанная, волосы почти что блестят от солнечного света из-за малой жирности, а белоснежная кожа лица, за гладкостью которой следили каждое утро, покрылась жесткой черной щетиной. Незваный гость был вышвырнут охраной за территорию, а сам хозяин вернулся к Тэхену с грозным взглядом и пояснениями, кто этот человек и что он из себя представляет. Конечно, Ким знал, ведь это был родной брат, но послушно кивал господину, прося прощения за такую оплошность. Хотя в чем его вина, если смотреть с выдуманной стороны? — Сегодня как раз по расписанию ипподром, собирайся как можно скорее, я не могу уже находиться в доме. Чонгуку определенно нужна была хотя бы молчаливая поддержка, чтобы за пределами усадьбы он не чувствовал себя одиноко и брошено. Тэхен так удачно попался под руку. Снова.***
— Английская чистокровная скаковая. Я купил года два назад, когда его смогли перевезти сюда из Европы. Сколько сил мне потребовалось, чтобы это чудо было со мной. — Почему именно она? И почему с таким трудом? — Слишком много шума поднялось вокруг этой породы, был сначала чистый интерес. Их вывели не так давно, но транспортировка лошадей через такое расстояние — ад как для животного, так и для человека. Может быть, у кого-то уже тоже есть, но одна персона, которая не дает мне покоя много лет, видимо, никак не может заполучить этого красавца, — Чонгук смеется. — Намджун при каждой встрече предлагает любые деньги за эту лошадь. «Любовь не продается»: в моем случае «любовь» — труд и терпение, — он бережно похлопывает жеребца по загривку и с некой детской радостью смотрит в сторону беты. — Его имя — Азарт. Очень хорошая родословная, даже несмотря на то, что эта порода считается новой. Тэхен оглядывает лошадь будто по-новому, он никогда не был силен в этом, не зная ни одной породы: отец не внедрял «слабое звено» в семейное ремесло и дело. Все кобылы и жеребцы не отличались ничем друг от друга кроме расцветки и своими еле заметными объемами. Какая-то была белая и худощавая, а другая — черная и полная, набитая мышцами. И так далее по денникам. Конь, которого оседлал Чонгук, отблескивал на солнце каштановым цветов с черной гривой, а на ногах был плавный затемняющий затемненный переход к копытам. Парень оглядывает лошадь под собой и видит даже некую разницу не только в окрасе, но и в некоторых строениях тела: конь был не просто белый с сероватой мордой, он отличался от фаворита господина своеобразной формой черепа с очень выразительными глазами, довольно большими на такой маленькой голове; ростом чуть ниже английской. — А это кто? — Это арабская скаковая — Миг. Я участвовал с ним на скачках в прошлом году, но сейчас он стал показывать результаты хуже, чем Азарт иногда. Либо ревнует, проявляя характер, либо уже устал от этого спорта, — снова усмешка. В глазах альфы не было печали и какой-то злобы на недавние события. Он, видимо, слишком увлекся, рассказывая о своем пристрастии, о котором не с кем и поговорить вот так, по-простому. Тэхен казался идеальным слушателем. Закаты на ипподроме по-особенному яркие, уютные, ложась теплым оттенком на пыльные ступеньки и сиденья, обогревая их последними минутами солнца перед прохладным вечером. Без слов и вопросов уже каждый занимается своим привычным делом, провожая перед этим остатки солнца на деревянном выступе пристройки. Тэхен иногда оставлял Чонгука одного со своими мыслями, ведь ипподром — место, где он отпускает все напряжение и «забитость», но в этот раз альфа настойчиво попросил остаться с ним. Даже в молчании, пока в доме кипел ужин. Омега не может перечить, не хочет, поэтому тихо присаживается рядом. Первые порывы вечернего ветра зовут в жаркий от печи дом, где и разговор шел расслабленно и на равных, будто нет границы между подчиненным и главой. Чонгук что-то рассказывал увлеченно и улавливал тихие смешки со стороны беты, замечая каждую его улыбку. — Oui, je sais danser, — парень откидывается на спинку стула и уже как-то спокойно смотрит на альфу, который выдавил из себя довольно резкий и не в тему сказанный вопрос. — Понять бы ещё, что ты сказал, — Чонгук закатывает глаза, по-дедовски ворча. Он слышит эту картавую речь не так часто, как тот же Чимин, но уже не может представить, как его повар выдерживает это, являясь не самым терпеливым человеком. — Зачем Вы спрашиваете, господи Чон? Неужто приглядели кого? На носу ведь очередной бал, я помню. И кто она? — Тэхен неожиданно для самого себя закидывает вопросами в ответ и выпячивает глаза в пол, мысленно извиняясь за такое поведение. Ему повезло, что лица не видно в полной красе от тухлого света свечи посреди стола. — Меньше знаешь — крепче спишь. Я так и не понял, что ты ответил. — Умею. Тэхен подумал пару секунд и уже проклял себя за язык. Как он собрался учить альфу танцевать? Абсурд какой-то, но омега поднимается с места и делает пару шагов от стола, молча подзывая Чонгука к себе. — Что Вы так напряжены? Расслабьтесь, девушка ведь почувствует это, — передразнивает, вспомнив слова в первый день на ипподроме. Только ситуация нынешняя вот совсем не сравнится с той, что была у Кима. Нет, Тэхен не злопамятный; он посчитал этакую шутку уместной. Пробегает взглядом по их положению рук: своя на высоком плече, чужая — на талии. И ладонь в ладони. Омега кивает, и смотрит Чонгуку в глаза по-учительски, под этой маской серьезности скрывая вспышки влечения и смущения. — Смотрите за моими ногами и повторяйте. Я начну медленно, — отводит ногу и ждет, пока альфа сообразит. Продолжает: — Раз, два, три. Раз, два, три. Теперь быстрее, и старайтесь смотреть на меня. Они повторяли одно и тоже по кругу, пока Чонгук не начал чувствовать себя уверенно и взял под свой контроль. Тэхен расслабился и обмяк, кажется, окончательно, задерживая воздух в легких, чтобы не выдать себя, такого одурманенного от запаха, ведь шея альфы была прям перед носом. — Вы только недавно развелись, откуда такое рвение в новые отношения? — Тэхен поспешил остановить танец, потому что закрались сомнения, что альфа просто развёл его, но неизвестно для чего, ведь движения были достаточно «прочные». Но не отстраняется, как будто забыв об этом моменте. — Если не суждено почувствовать настоящую любовь, а чужие люди готовы буду лишь наживаться на мне, то зачем обременять себя ложными чувствами? Брак в первую очередь — выгодная сделка, которая пойдет на пользу и одной, и второй семье. Лучше уж я буду чувствовать под собой опору, чем безнадежное дно, в которое я угодил по «любви». — Чем не угодила Вам госпожа Джен? — все-таки делает шаг назад, когда их разговор стал игрой в гляделки. — В ее семье только отец поддерживал материально, работая профессором точных наук, а жена и дочь только и знали, как ходить на балы, да платья новые покупать, — альфа начал снова закипать изнутри, как в первый раз, когда только-только увидел всю истину девушки, которая заприметила красивое богатое крыло. — У Вас был печальный опыт, — омега подходит к свечи на столе, какая была единственным источником света, и тушит ее. — Уже поздно. За окном давным-давно ночь, с каждым разом ужин только удлиняется под разговоры; оба нуждались в этом, потому что тишина была режущей для слуха. Они никогда не одаривали друг друга перед сном привычными для общества словами и пожеланиями, но Тэхен мысленно проговаривал «спокойной ночи», даже чуть шевелил губами, будто звуки хотели сорваться с языка. Чонгук засыпал быстро, ему хватало минуты, чтобы углубиться головой на подушке в расслаблении и спокойном дыхании. Только Ким, даже не обращая внимания на усталость в любой ее степени, не смыкал глаз, активно передвигая зрачками по темноте. Сегодня не исключение: ему снова не уснуть, раздражаясь от собственного шумного дыхания. Как он ни пытался заставить свой мозг отключиться — у него не получалось вот совсем никак. Голова его всегда была повернута в сторону Чона, их разделяло три полных широких шага, этого хватало, чтобы тонуть в еле уловимом и мягким запахом альфы. Обычно, в парах, это должно успокаивать, но вот сердце омеги ищет все антонимы к этому слову — «умиротворение». У Чонгука чуткий сон, это знали все, никто никогда не позволял себе шуметь рядом с ним, чтобы не тревожить отдых парня, который мог проснуться раздражительным. Даже сейчас, в стадии глубокого сна, он четко уловил напряжение в домике, жмурясь. — Эй, — нехотя проворачивается в сторону звука и пытается понять: учащенное дыхание, будто легким не хватает воздуха, шуршание белья и скрип матраса. — Ты слышишь меня? — ответа не поступает, это настораживает альфу, вставшего даже. Подскочившего. — Что случилось? — все ещё не в понимании трясет бету на руку, добиваясь его реакции. Та поступила быстро чуть ли не вскриком и приподнятой головой над подушкой. — Это я, тише, у тебя что-то болит? Ты плохо себя чувствуешь? — наощупь вслепую касается чужого лба. Тревога возросла, потому что Тэхена можно было выживать и кипятить на нем чайник. Парень все также молчал, приходя в реальный мир и осознание, и схватился за предплечье альфы мертвой хваткой, дыша через рот, как будто секунду назад он тонул и умирал от нехватки кислорода. — Тише-тише, — Чонгук рефлекторно и оберегающе обнимает трясущееся тело и терпеливо ждет. Тэхену снилось что-то страшное, неприятное, связанное с его прошлым, отчего мышцы сводило в судорогах напряжения. Мозг воспроизводил ужасное будущее, а «замороженные» гормоны кидали в жар ко всему этому. Запах в объятиях успокаивал только на половину, омега лип к телу как банный лист, пытаясь раствориться в нем и ничего не чувствовать. — Мы можем сразу же на рассвете отправиться домой, если ты заболел, — говорил тихо, почти шепотом, чтобы никак не напугать. — Нет, я в порядке. Тэхен произносил это на последних силах и заснул, прильнув носом к чужой шее.