✞✞✞
— У него коллапс лёгкого, сломана ключица и раздроблена скула. Пройдёт некоторое время, прежде чем он снова сможет выступать. Сан слышит слова, которые произносит доктор, но они едва разборчивы. Во всяком случае, не похоже, что доктор разговаривает с ним. Его менеджер плохо воспринимает новости, его верный планшет рассыпается в пыль в его побелевших костяшках пальцев с каждым произнесённым вполголоса словом. — Ты хочешь сказать мне, что мой главный певец... и главный танцор... ни хрена не сможет ни петь, ни танцевать??? Вот этот голос. Сан впечатлён тем, что его менеджеру удавалось так долго сдерживаться. Он привык к этому голосу. Привык к жжению горячей слюны на щеке, которое предшествует поднятой руке и пробормотанной угрозе. Резкий жар этого голоса ассоциируется у него с острой болью голода, которая приходит позже. Когда он запирается в своей комнате в общежитии и на все три приёма пищи у него только виноград. — Мне нужно, чтобы вы говорили потише, сэр. Он не единственный пациент в этой больнице. Вы его родственник или опекун? Сан думает о мягких седеющих волосах своей матери под большой соломенной шляпкой, которую она надевает когда работает в саду. Одинокая слеза каким-то образом умудряется выкатиться из уголка его глаза, когда он думает о её успокаивающем голосе. — Я его менеджер. Хрен знает, где его родители. Что нам теперь делать? Ему нужно принимать таблетки или что-то в этом роде от его травм? — Никаких таблеток. — Голос Сана хриплый из-за длительного молчания и травм, но его слова звучат чётко, когда он прерывает разглагольствования своего менеджера. — О, теперь он заговорил... — Глаза его менеджера закатываются к потолку, он раздражённо взмахивает руками. — Он прав, сэр. Сану не разрешается принимать обезболивающие препараты. Ему придётся принимать высокие дозы противовоспалительных средств из-за его травм. — Что? Типа Тайленола? Как он должен выступать с раздробленной ключицей на Тайленоле? — Я не буду выступать. При словах Сана в комнате воцаряется тишина. Они звучат жалко даже для него, когда срываются с его губ. Единственный звук, который он может слышать, — это звуковой сигнал монитора рядом с ним, который напоминает ему, что он всё ещё дышит. Всё ещё жив. — Если ты не собираешься выступать, тогда какого хрена я здесь делаю? — Его менеджер выглядит разъярëнным. Вена на его шее подскакивает в такт неуклонно нарастающему звуковому сигналу рядом с Саном. Доктор успокаивающе кладёт руку на плечо его менеджера. Она легко отбрасывается, когда этот ужасный человек выходит из больничной палаты Сана, даже не оглянувшись. — Ты в порядке? У тебя… есть кто-нибудь, кому ты бы мог позвонить? — спрашивает его доктор, всё ещё явно недовольный дерзкими действиями его менеджера. — Я... — Он делает паузу, чтобы посмотреть на свои исцарапанные руки. Те же руки, которые строили замки из песка на пляже рядом с домом его лучшего друга, когда он был маленьким. Те же самые руки, которые поймали такси, которое увезло его до города много лет назад. Его несчастные руки, которые он поднял перед своим лицом как раз перед... как раз перед… — Сэр? — Доктор уже ушёл, когда Сан моргает, возвращаясь к реальности. На его месте молодая женщина. Медсестра, как предполагает Сан. — У вас есть кто-нибудь, кому бы вы хотели, чтобы мы позвонили? Он молча кивает, затем протягивает руку, чтобы взять блокнот и карандаш, которые предлагает ему медсестра, и начинает писать.✞✞✞
— Ты уже поел? — Голос его матери, как всегда, лишён осуждения, когда он звонит ей из телефона-автомата на пароме. — Нет, ма, я не могу есть до отправления парома. Ты же знаешь это. — О-о-о, животик моего ребёнка всё ещё не может справиться с морем? Эй, я рассказывала тебе о дочери Рю? Его щека подëргивается от сдержанной улыбки, когда она разговаривает с ним. Несмотря на то, что до того как он войдёт в её парадную дверь, осталось полтора часа, она всё равно хочет заранее рассказать ему городские сплетни. — Ах, ма... Паром вот-вот отчалит. Скоро поговорим с тобой подольше. Просто хотел сообщить тебе, что я скоро буду дома. — Я люблю тебя, милый. Не забудь надеть своё пальто. Около воды становится холодно. Он улыбается, глядя на свой оливковый вельветовый пиджак, и разглаживает подкладку. — Хорошо. Я люблю тебя сильнее. Телефон-автомат дребезжит, когда он вешает трубку. На стенах этого здания сохранились многолетние иероглифы и поэзия, которые каким-то образом всё ещё крепки, несмотря на десятилетия ураганов и многое другое. Он взбирается на паром в небольшой толпе из двадцати человек. Не так много людей посещают остров, где он вырос. Однако на этой неделе намечается большое событие. Это, должно быть, объясняет такую большую толпу. Когда они плывут к острову и он облокачивается на борт лодки, чтобы посмотреть, как под ними проносится вода, он не может не думать снова об этом телефоне-автомате. Старая вещь сохранилась не только из-за погоды. Это сама жизнь. Сколько человек пользовалось этим телефоном-автоматом? Сколько из них ещё живы? Целовались ли юные влюблённые на его плексигласовой обшивке? Был ли там родитель-одиночка, запихнувший своего ребёнка внутрь, чтобы спастись от града летней грозы? Жизнь просто продолжала идти. Это половина проблемы для Сана. Он думал, что когда покинет остров, то будет расти. Будет учиться. Будет жить. Но вот он здесь. Прямо там, где он начинал. И всё, что у него есть — это повреждённое лёгкое и несколько раздробленных костей. Немного жизни. — Сан? Его голова поворачивается в сторону, чтобы увидеть знакомое лицо. Его брови хмурятся, когда он пытается вспомнить, кто это. Его старый знакомый. Это уж точно. Сан помнит его. Совсем чуть-чуть. — Чхве Сан, это ты? Этот голос кажется особенно знакомым. У него пересыхает в горле, когда он окидывает взглядом знакомую одежду незнакомца. — Что это такое — чёрное, белое и красное всё вместе? — Незнакомец ухмыляется Сану, затем протягивает руки, как будто хочет обнять его. — Эм... — В груди у него слишком тесно. Он пытается вспомнить свои дыхательные упражнения. Тем, которым он научился у лидера своей группы, когда тот разогревался перед концертом. Его глаза блестят, когда он наклоняет голову набок и пожимает плечами. — Не знаю. Что это? Кем бы он ни был, теперь он священник. У него юношеский блеск и обаяние школьника, но он закутан в ткань, которая тяжёлой тучей нависла над детством Сана. — Я! Когда я начну краснеть от того, что впервые за много лет смог обнять своего старого приятеля Тигра Сана! Кажется, что мир перестаёт двигаться, когда священник подходит к нему с широко распростёртыми объятиями. Сан клянется, что видит всё, что происходит вокруг него как в замедленной съëмке. Громкие, бурные волны, бьющиеся о борт парома, цоканье каблуков священника по деревянному полу корабля, возбуждённые визги детей всего в нескольких футах от них. Он осознаёт, с такой острой и необузданной силой, что у него разрывается внутри, что мужчина перед ним не просто знакомый. Он не просто какой-нибудь школьник, которого иногда качали на качелях. Это его лучший друг. Чон Юнхо. Мальчик, с которым он ел червей на спор. Мальчик, который продолжал есть червей, потому что они ему нравились, и Сану пришлось засунуть руку в его рот, чтобы вытащить всё ещё извивающегося червяка. Мальчик, который оставался в его спальне, чтобы спрятаться от бури. Мальчик, чей отец был страшнее любого старого раската грома. Длинные, сильные руки обхватывают его за талию как раз вовремя, чтобы морская болезнь Сана подняла свою уродливую голову. Он чуть не падает в обморок, когда награждает Папу их маленького городка вчерашнем чапчхэ. Он икает, уткнувшись в локоть, пока Юнхо тянет его сесть на скамейку неподалёку. Его старый друг смеётся. Его глаза почти влажные от веселья, когда он вытирает грудь коричневым бумажным пакетом, услужливо предоставленным каким-то незнакомцем. — Что, кхм, такого смешного? — Сан жалобно стонет, его голова склоняется набок, когда его пронзает очередной приступ тошноты. Юнхо всё ещё хихикает про себя, когда наклоняется, чтобы стереть остатки грязи с губ и подбородка Сана. Его глаза сияют от годами сдерживаемой энергии и пропущенных телефонных звонков. — Я предполагаю, что тебе не понравилась шутка.✞✞✞
Остальная часть поездки на остров проходит без происшествий. В первую очередь потому, что Сан всё время держит глаза зажмуренными. Однако Юнхо всё время говорит. Сан успокаивается, зная, что на самом деле ничего особо не изменилось с тех пор, как он ушёл. Сан по-прежнему тих и встревожен почти во всех ситуациях, а Юнхо по-прежнему готов бессвязно болтать о чëм угодно, лишь бы отвлечь Сана от упомянутого беспокойства. Это одновременно успокаивает и угнетает Сана. — Утром у меня месса, так что я должен ехать домой, но если хочешь, я могу провести тебя по острову завтра вечером. Расскажу тебе обо всех старых притонах. С помощью своего друга Сан заставляет себя подняться на ноги, когда паром причаливает. Юнхо, похоже, даже слегка не раздражён тем фактом, что он пахнет и выглядит как кузов мусоровоза. Он просто продолжает взволнованно бормотать, пока они направляются к трапу, чтобы высадиться. Сан пытается выдавить улыбку, но она получается деревянной, поэтому он опускает её. — Да. Звучит заманчиво. Могу я узнать твой номер? — О, ты не помнишь мой домашний телефон? — Юнхо кажется искренне шокирован этим признанием. — У тебя нет мобильного телефона? — Есть... но только в экстренных случаях. У меня уже есть отличный городской телефон. Зачем платить за два телефона? Юнхо улыбается так лучезарно, что у Сана щекочет грудь и лёгкие. Он не шутит. Похоже, он действительно не слишком заботится о внешнем мире. Внешний мир — это всё, о чëм Сан сейчас знает. — У твоей мамы есть мой номер. Вообще-то, он прямо на холодильнике у тебя дома. — Юнхо посмеивается, робко поднимая руку, чтобы потереть покрасневшую шею, пока он говорит. — Ты всё ещё приходишь ко мне домой? Пока они разговаривали, им удалось совершить короткий переход на материк с лодки менее чем за несколько минут. Юнхо останавливается, когда они выходят на разбитую главную дорогу, и кивает сам себе. — Да. Твоей маме бывает одиноко, и с тех пор, как мои родители умерли... — О, прости меня, Волк. Я не знал... Почти неузнаваемый священник перед ним улыбается, как мальчик, которого он когда-то знал. — О, ты назвал меня Волком. Я подумал, что ты, может быть, уже забыл. — Ну, я не такой уж Тигр без моего Волка, верно? Это самая странная вещь. Если бы это был кто-нибудь другой… если бы он был где-нибудь в другом месте... он бы подумал, что они флиртуют. — Правильно. — Его друг вдавливает свой блестящий ботинок в песок и неловко смеется. — Мне пора домой. Может, я и не такой выдающийся певец, как ты, но я всё равно исполнитель! Сан напевает что-то себе под нос и поднимает руку, чтобы помахать на прощание. — У меня много вопросов по этому поводу. Приготовься. Юнхо уже направляется в сторону своего дома, но он оборачивается, чтобы кивнуть Сану и сказать: — Я уверен, что у меня есть к тебе ещё больше вопросов. Спокойной ночи, Тигр. — Спокойной ночи, Волк.✞✞✞
Остров не так уж сильно изменился, по мнению Сана. По-прежнему только один бар. По-прежнему одна закусочная и несколько захламленных мест для ланча. Это не остров для отдыха и релаксации. Это остров выживших. Люди, которые живут тяжёлой работой своего тела, а не разума. Он действительно скучал по океанскому воздуху. Даже если это преследовало его каждую ночь во сне. Что-то в густоте морского воздуха в определённое время суток проникало в его лёгкие. Вездесущий фильм о доме, от которого он не мог избавиться, как бы ни старался. Его мать почти не изменилась. Больше седины в её волосах, больше сплетен о соседях. Он скучал по ней каждый день, пока его не было. Теперь у него было всё время в мире, чтобы прижиматься к ней и слушать её истории о церкви, закусочной и всех тех мальчиках и девочках, совершающих ошибки точно такие же как и он. Но его ошибки были немного серьёзнее. По крайней мере, ему так кажется. Он слишком усердно изображал из себя айдола. До боли. Он вкалывал до изнеможения, а затем зависел от крепких напитков и лекарств, чтобы пережить периоды продвижения, которые любили и оплакивали многие айдолы. Он слишком привык к этой рутине. И теперь он расплачивался за это. Вернулся на остров с судебным приказом посещать консультации раз в неделю, чтобы обсудить зависимость, реабилитацию и шаги на пути к тому, чтобы стать более продуктивным членом общества. Он пытается не думать об этом, когда встречает Юнхо в закусочной следующим вечером. Они идут на то же самое место, где всегда сидели, когда были моложе. Глаза Юнхо такие же яркие как и всегда, когда он начинает свою обычную болтовню, едва оставляя пространство для дыхания, когда он рассказывает Сану о жизни за последние несколько лет. — ...и ты не поверишь, Сан, каких размеров кит, которого только что вроде как выбросило на берег. Это было ужасно. И грустно. Мы не могли придумать как вернуть его обратно в океан. Клянусь, всему острову пришлось помогать этой твари вернуться в воду. Сан улыбается в свою кофейную чашку. Никакой еды для него. Ужасная привычка, от которой ему было трудно избавиться даже сейчас, когда он вышел из-под бдительного ока своего мерзкого менеджера. — Эй. — Голос Юнхо низкий и успокаивающий. Пять длинных пальцев протягиваются, чтобы обхватить руку Сана, держащую его всё ещё дымящуюся кружку. — Ты не собираешься что-нибудь поесть? Желудок Сана сводит от голода, но сердце, колотящееся в груди, причиняет достаточно боли, чтобы заглушить рёв желания. — Не сейчас, — мягко говорит он, его взгляд прикован к пятну, глубоко въевшемуся в древесину стола. Пальцы Юнхо скользят вверх и обхватывают тонкое запястье Сана. Он наклоняется, пока их глаза не встречаются, и шепчет: — Давай заключим сделку. И когда Сан покинул остров много лет назад, он положил сотни миль между этим человеком и собой. Они годами не разговаривали. Они не прикасались друг к другу с тех пор как Сан в последний раз обнимал его на прощание. Не то чтобы Юнхо тогда знал, что это было прощание. Но услышать эти слова было всё равно что увидеть восход солнца после долгих лет изоляции. Оно подкралось к нему, маленькое, милое и застенчивое, и притянуло его к себе в крепкие, тёплые объятия. Что-то мягкое и знакомое. — Помнишь? — Теперь Юнхо мягко улыбается. Не та широкая, фальшивая, почти маниакальная улыбка, которой одаривали его другие. Эта настоящая. Она что-то пробуждает в Сане. — Когда мы были маленькими, мы всегда заключали сделки. Я сделаю это, если ты сделаешь это. Ты обещал, что всегда будешь заключать со мной пари, верно? — Точно. — Его голос звучит так робко. Так напугано. Чхве Сан не робкого десятка. Чхве Сан не боится. Он разрушает сцену. Он кричит, пока у него из горла не идёт кровь. Он веселится до тех пор, пока не останется ничего, что можно было бы праздновать. Так почему же он сейчас такой? Почему ему, кажется, совсем нечем дышать рядом с Чон Юнхо? — Если ты съешь одну вафлю, я прыгну в океан в своей полной сутане. Сдавленный смех вырывается у Сана прежде, чем он успевает его остановить. В его сознании вспыхивают образы его новоиспеченного друга детства, ныряющего глубоко в ледяные глубины моря в одном только своём дурацком костюме священника. Юнхо наклоняется ещё ниже, постукивая кончиками пальцев по подбородку Сана и поддразнивая: — Это означает «да»? — Наверное. — Он отвечает мягко, его щëки, честно говоря, болят от того, что он улыбался дольше минуты. — Хорошо. Ынха! Принеси нам три вафли! Крик пугает Сана, но, похоже, небольшое количество жителей привыкло к вспышкам Юнхо, потому что они даже не моргают. Ну, Ынха моргает. Она хихикает, заправляя волосы за ухо, и одаривает Юнхо своей самой милой улыбкой официантки в закусочной маленького городка. Юнхо так же лучезарно улыбается в ответ. Сан перестаёт улыбаться. Когда приносят еду, Сан ест медленно. Он не привык к углеводам. По крайней мере, не так много сразу. Его менеджеру не нравилось, что он тратит калории на что-то столь бесполезное. «Ты мог бы съесть двадцать салатов с таким количеством углеводов». — Скажи вкусно? — Юнхо умудряется что-то бормотать с двумя большими щеками, набитыми вафлями в сиропе. — Конечно. — Сан кивает. У него начинает болеть рот от того, что он так много жевал, улыбался и разговаривал сегодня. — Но почему ты взял три? — Подумал, что ты захочешь ещё, как только съешь один. Я знаю, что всегда так делаю. Мы можем разделить напополам. Сан смотрит на вторую вафлю и хмурится. Его желудок уже кричит ему, чтобы он остановился. Его сердце болит в груди. Он отводит взгляд от вафли. — Может быть, в следующий раз, — отвечает он наконец. После этого они на некоторое время замолкают. Из динамиков по обе стороны закусочной доносятся старые песни, чтобы убаюкать их ложным комфортом. Напоминание о прошлых годах. Счастливая ностальгия. Юнхо, наконец, прочищает горло, съев в одиночестве вторую вафлю. Его голос тише, чем обычно, когда он встречается взглядом с Саном: — Мне нужно с тобой кое о чëм поговорить, Сан. — Хорошо, — медленно отвечает Сан, его кожа кажется слишком натянутой, когда Юнхо медленно поднимает на него взгляд. — Я твой консультант, Сан, — говорит он после долгой, неловкой паузы. Его глаза выглядят печальными, когда он снова смотрит на Сана. — Я прочитал твоё досье. Если ты не хочешь меня… если ты… мы можем найти кого-нибудь другого. Но я... это всё, что есть на острове. Тебе нужно будет плыть на остров за другим консультантом. Сан был прав, когда испугался молчания Юнхо. Он никогда так не замолкал. Только когда он был особенно взволнован или невыносимо печален. – Я... — Он делает глубокий вдох и качает головой. — Нет. Всё в порядке. Я могу... мы можем сделать это вместе. Я думаю, это нормально. — Ты уверен? — теперь очередь Юнхо быть робким. При виде этого, в позвоночник Сана вонзается железный стержень. Он наклоняется вперёд, чтобы положить ладонь на дрожащую руку Юнхо, и грустно улыбается: — Раньше мы всегда играли в доктора. Это не совсем одно и то же, но это близко, не так ли? — Да... — Лицо Юнхо выглядит раскрасневшимся. Его взгляд опускается на стол между ними. — Но, вероятно, нам придётся надеть для этого больше одежды. Горло Сана сжимается при этом напоминании. Он совсем забыл эту часть. Играть в доктора — это не просто притворяться. У них обоих были скрытые мотивы, когда они пробрались в комнату Сана, чтобы сдать экзамены. — Ах, извини. — Он потирает свою шею и тихонько смеётся. — Не стоит. — Юнхо снова смотрит на него и улыбается. Он хорошо вырос. Он выглядит сытым и сильным. Не такой сильный как айдолы в городе, но сильный как будто он мог бы поменять колесо, когда оно лопнет на шоссе. Сильный как будто он вбежал бы в горящий дом, чтобы вынести детей на своей спине. Он хорошо выглядит. Здоровым. Сан застенчиво улыбается ему в ответ, а затем допивает остатки своего напитка.