✞✞✞
Несколько дней спустя он снова встречает Юнхо. Его друг детства выглядит шикарно в ботинках «Челси», хорошо сидящих джинсах и тёмно-синем свитере с характерным торчащим воротником, напоминающим Сану, что он вне досягаемости. Самыми разными способами. Когда они росли, он был вне досягаемости, потому что его отец был самым страшным человеком на всём побережье. Теперь, когда его отец мёртв, а его единственным настоящим боссом является сам Бог, Сан считает, что парень особенно отдалён от него. Обстановка для него достаточно проста. Крошечная комната отдыха в подвале их маленькой городской церкви с её болезненным желтоватым галогенным свечением. Приклеиваемая плитка в шахматном порядке. Ряды сложенных стульев были придвинуты к стене, чтобы освободить место для личного собрания АА Сана. Он что-то ворчит себе под нос, когда дверь за ним закрывается с тихим щелчком. — Тигр! — Священник улыбается ему с нежностью в глазах. Его руки нервно возятся со множеством колличеством сливок и подсластителей рядом со всё ещё кипящим кофейником, когда он машет рукой, приглашая Сан присесть. — Ах, я не уверен, где мне сесть, — отвечает Сан полушутливым тоном. В комнате всего два стула. Они стоят лицом друг к другу и слишком близко. По крайней мере, слишком близко, чтобы Сан не почувствовал лёгкого удушья, оказавшись лицом к лицу с Юнхо. Его друг фыркает и качает головой. Как только кофе готов, он наливает Сану чашку кофе, в котором около семидесяти пяти процентов жирных сливок. Именно так, как ему это нравится. Ну, как ему нравилось. — Такой пойдёт? — Его друг садится на своё место со своей чашкой кофе и передаёт вторую дымящуюся кружку Сану. — Да. Всё в порядке. — Сан кивает и скрещивает ноги. Затем расправляет их. Затем двигается по кругу до тех пор, пока его ноги не оказываются скрещенными под стулом. Он вдыхает сливочный пар из кружки и делает маленький глоток. Слишком жирный. Слишком. Юнхо с любопытством наклоняет голову, когда Сан, наконец, оглядывается на него. Его следующие слова совершенно неожиданны: — Ты изменил лицо. Сану приходится убрать кружку от лица, чтобы не расплескать жидкость внутри. — Да. Я кое-что сделал. Челюсть и глаза. — А ты этого хотел? — Юнхо продолжает свой допрос. Его глаза по-прежнему мягки, но теперь они немного прищурены. Это странная смесь обеспокоенного осуждения, которую Сан определённо ожидал бы от священника. Сан ëрзает на стуле под пристальным взглядом Юнхо. Комната внезапно кажется ему слишком тихой. — Ты не возражаешь, если мы включим какую-нибудь музыку или что-нибудь в этом роде? Это немного странно, не думаешь? — Для меня это не странно, — прямо отвечает Юнхо. Но, несмотря на свои слова, он пересекает комнату, чтобы взять ноутбук со стола, на котором всё ещё кипит горячий кофе. — Но я понимаю это. Чего бы ты хотел? Поп? Рэп? — Что-нибудь спокойное? Вроде белого шума? Юнхо задерживает палец на трекпаде ноутбука, чтобы улыбнуться Сану, затем находит плейлист, который кажется подходящим. — «Парящий в Космосе». Звучит заманчиво. Музыка — это много спокойного бубнения, которое почти усыпляет Сана. Ему было трудно заснуть с тех пор как он прибыл на остров. В первую очередь из-за страха, что он во сне выйдет в море и утонет насмерть, даже не осознав, что находится под водой. — Итак... — снова начинает Юнхо, приподнимая бровь и балансируя кружкой с кофе на колене. — Я не знаю. Компания хотела, чтобы это было сделано, и я это сделал. Как ты думаешь, я хорошо выгляжу? — Конечно ты хорошо выглядишь. Ты Чхве Сан. Потребовалось бы многое, чтобы заставить тебя выглядеть плохо. «Например, если бы моё лицо ударилось о приборную панель на скорости более пятидесяти миль в час? Этого достаточно много?» Он слегка дёргается, но Юнхо замечает это. — С чего ты хочешь начать, Сан? Я могу сказать, что ты думаешь о конце, но обычно истории начинаются не с этого. Он думает о том, с чего начать. Думает о церемониях награждения и афтепати. О ранних утренних тренировках и долгих голодных ночах. Он думает о поездке на такси в город. О том как обнимал Юнхо на прощание. К тому времени как он подбирается к ответу, его голос звучит ломко, как старый пластик, годами пролежавший на солнце. — Ты помнишь шоу талантов, в котором мы участвовали в начальной школе? Мы пели эту песню... N*SYNC или что-то в этом роде? Какой-то американский бойз-бэнд. — Улыбка, расплывающаяся на лице Юнхо, заразительна. Это отражается на лице Сана, когда он продолжает говорить: — Это был первый раз, когда я почувствовал, что меня видят на этом острове. Это странно. Здесь не так уж много людей. Так что, я думаю, именно поэтому ещё больнее, когда тебя снова и снова каким-то образом упускают из виду. Медленный гул музыки, доносящийся из ноутбука, помогает заглушить звук дрожащих ног Сана, подпрыгивающих вверх-вниз на скрипучем стуле. Если Юнхо это и раздражает, он этого не показывает. — Это чувство никогда не покидало меня. Это было само по себе как наркотик. Когда я вышел на сцену... даже если это было всего для пяти человек... Это всегда было так же хорошо как в то время, когда мы выступали в детстве. — В этом есть смысл. И ты заслуживаешь такого внимания. Ты действительно талантлив, Сан. — Он наклоняется, чтобы поставить свою кружку на землю у их ног, и наклоняется вперёд, упираясь локтями в колени. Его большие руки образуют подставку для подбородка. — Ты забыл попрощаться со всеми когда уехал или я был особенным? Этот вопрос поражает Сана. Он ожидал, что эти встречи будут полностью профессиональными. В конце концов, это было решение суда. Возможно, это была какая-то тактика, о которой Сан не знал. — Я не сержусь на тебя. Какое-то время мне было действительно грустно, но когда я увидел твоë выступление... всё исчезло. Я был так счастлив видеть тебя там, на этой сцене. Ты действительно звезда. — Спасибо, — шепчет он, почти слишком тихо, чтобы Юнхо мог услышать. — Я боялся, что если расскажу людям, они убедят меня остаться. Но я не мог остаться. Я ненавидел это место, когда рос. Маленькие городки могут быть действительно милыми, но они также могут выжать из вас всю жизнь. Я чувствовал себя здесь невменяемым инопланетянином среди хорошо приспособленных людей. Явно сбитый с толку, Юнхо спрашивает: — Инопланетянин? Я никогда не видел тебя таким уж непохожим. Мы отлично ладили. — Ага. — Сан фыркает и проводит рукой по своим растрёпанным волосам. — Ты со всеми ладишь. Теперь ты священник в этом чëртовом городе, Юнхо. Я ни с кем не дружил, кроме тебя. Было ли это отвращением или безразличием, я не знаю, но и со мной мало кто ладил. — Почему ты так говоришь? Я не понимаю. Раздражённый и усталый, Сан снова начинает кипеть от эмоций. Его кожа кажется слишком натянутой, когда его голос становится громче. — Пойти в школу. Найти работу. Жениться. Родить детей. Умереть и быть похороненным на кладбище за этой церковью. Звучит знакомо? Это жизнь каждого человека этого ужасного города! Я этого не хотел! Я ничего из этого не хотел! Чем больше Сан говорит, тем больше что-то странное появляется на лице Юнхо. Это почти похоже на радостное возбуждение. Он ещё больше наклоняется вперёд на своем стуле, его глаза бегают по лицу Сана как будто ему рассказывают самую интересную сказку, известную человеку. — Разве это действительно так плохо? Это звучит умиротворяюще. — Я грëбаный фейри, Юнхо! У меня не получается быть «мирным». По крайней мере, не в этой жизни. Это признание легко стирает энтузиазм с лица Юнхо. Взяв свою кружку, он откидывается на спинку стула и делает большой глоток. Сан не уверен, почему он не отвечает. Это что, проверка? Он что, снимается в худшем эпизоде «Скрытой камеры», когда-либо выпущенном? — И что такого умиротворяющего в том, чтобы медленно умирать, так и не сделав ничего примечательного? Как кто-то вообще может быть счастлив в такой жизни? В этом нет никакого смысла. Это глупо. Я ненавижу это место. Он тяжело дышит к тому времени, как останавливается, чтобы оглянуться на Юнхо. Священник смотрит на него с полным вниманием, но невозможно угадать, о чëм он думает. — Ты, блядь, не мог бы что-нибудь сказать?— Он ворчит себе под нос, его взгляд опускается на руки, лежащие на коленях. — Как была жизнь в городе? — наконец спрашивает Юнхо. — В... городе... — Пульс Сана звенит у него в ушах, пока он пытается вспомнить как говорить. — Всё... Хорошо. Всё было хорошо. Мне понравилось. Юнхо печально улыбается, его взгляд опускается к участку кожи, который виден над раздробленной ключицей Сана. Синяк уже пожелтел, но прикасаться к нему всё ещё больно. — Да? Сан позволяет своим пальцам пробежаться по синякам настолько, что они начинают жечь. Чтобы служить напоминанием. Ощутимое наказание за его ошибки. Его голос пронизан той живой болью, когда он смотрит Юнхо в глаза и кивает. — Да.✞✞✞
Часто говорят, что вещи должны стать хуже, прежде чем они смогут стать лучше. Обычно говорят «темнее всего перед рассветом» — это громкий звон церковного колокола, звучащий в глубине сознания Сана, когда он плюхается на старую деревянную скамью, примостившуюся на вершине дюн, ведущих к пляжу. Он пьёт безалкогольное пиво и гадает, нравился ли ему вообще когда-нибудь вкус пива или он просто убедил себя в этом, потому что так было легче забыть, что оно ему нужно. Ему это было не нужно. Он хотел этого. Всё время. Как и в большинстве случаев в его жизни, Сан в первую очередь зависимый человек, а во вторую — функциональный. Он не мог просто так стать певцом в городе... Он должен был стать самым большим кумиром на сцене. Это была не просто весёлая игра в баскетбол с друзьями... Это была настоящая битва за доминирование, чтобы выяснить, кто сможет выиграть больше всего раз, не разбив нос. Это был не просто один глоток водки... это была бутылка. Это была не просто одна бессонная ночь... целая неделя. Сан любит океан. Хотя остров, на котором он вырос, казался ему скорее тюрьмой, чем раем, он должен был признать, что океан ни с чем не сравним. К этому моменту он объездил весь мир и познакомился со всевозможными людьми, зданиями и произведениями искусства. Но ничто не сравнится с морем. Особенно то, что находится прямо по улице от него. После разговора с Юнхо, Сан вышел из себя. Он знал, что так и будет. Каждый раз, когда он пытался заговорить об этих чувствах, которые продолжали расти и видоизменяться внутри него, он взрывался. Этот раз ничем не отличался. Он просто хотел, чтобы Юнхо не был тем, на кого он направил свой гнев. Юнхо проводил его до закусочной после их разговора и купил ему салат. Он не стал настаивать, когда Сан заказал только увядший салат-латук и морковь без заправки. Просто молча наблюдал, как Сан перебирает всё это как чересчур разборчивый кролик. Когда они расстались, Юнхо крепко обнял его. Это было самое странное ощущение для Сана. С одной стороны, это было самое любимое чувство, которое он испытывал за последние годы. Как будто неизменная преданность Юнхо ему как другу ни на йоту не ослабла с тех пор, как он ушёл. Но было почти слишком тепло. Слишком жарко. Ему казалось, что это обжигает его. Как будто его заключили в жадные объятия самого солнца и сжимали до тех пор, пока от него не осталось ничего, кроме пепла и костей. Сидя на скамейке с видом на разбивающиеся волны и слушая почти ритмичное пение самого моря, Сан теперь чувствует себя спокойнее. Он дважды обошёл весь остров, потом искупался, а потом кричал в подушку, пока не почувствовал как что-то хрустнуло у него в груди. Но сейчас он спокоен. Если он достаточно сосредоточится, то сможет вспомнить как одеколон Юнхо обволакивал его как вторая кожа. Это тот же самый аромат, которым он пользуется уже целую вечность. Острый привкус цитрусового лимона и ноты тикового дерева и фрезии. Это всё ещё так сильно ощущается на его коже. Как будто Юнхо всё ещё обнимает его. Это напоминает ему о том, как они вместе росли и боролись на пляже после долгого дня в школе. Эта особая смесь самого Юнхо и его любимого аромата. Когда он тащится домой, его мама уже спит. Его отца никогда нет рядом. Это напоминает Сану о том, почему он возненавидел работу своего отца, когда был ребенком. Какой смысл ломать своё тело и восемьдесят процентов времени отсутствовать в семье, если ты не занимаешься тем, что любишь? Так что, конечно, Сан оказался на похожей работе, когда вырос, но, по крайней мере, он что-то делал. В конце концов он занялся тем, что ему нравилось. Он уверен в своём решении. Были допущены ошибки, но, в конце концов, он рад, что ушёл. Он действительно рад.✞✞✞
— Как заживают твои раны? Я вижу, ты всё ещё ходишь купаться по ночам, когда никто не сможет помочь тебе, если у тебя начнутся судороги. — Юнхо начинает говорить в ту же секунду, как Сан садится напротив него на этот раз. Никакого кофе из вежливости. Никакой лучезарной улыбки. Всё по делу. Сан отвечает взаимностью, обходя его, пока Юнхо разговаривает, за чёрным кофе. Он хочет добавить сливок, но знает, что не должен. — Я их уже почти не чувствую. Я имею в виду, я не думаю, что смогу снова начать петь и танцевать вживую, но моё тело чувствует себя хорошо. Сильным. — Хорошо. А твой разум? — На этот раз у Юнхо напиток со льдом, который он потягивает, пока Сан обдумывает вопрос. Это не вопрос ставит его в тупик. Всё дело в странном поведении Юнхо. Когда он говорит, то кажется почти отрешëнным. — Бывало и лучше. — Да неужели?— Бросает его друг, не останавливаясь. Кощунственное жало этих слов заползает Сану под кожу, как огненные муравьи. — И что это значит? — Он кусается в ответ, раздражение сочится из его слов как липкая, мокрая смола. — Это значит то, что это значит, Сан. Я не приукрашивал. — Он отставляет свой бокал в сторону и наклоняется вперёд как и в прошлый раз, но на этот раз не с интересом, а скорее с раздражением. — Ты можешь вспомнить время, когда тебе было хорошо? По-настоящему? — Я... — По его мнению, его грудь состоит из самой хрупкой яичной скорлупы. Все его внутренние органы почти видны сквозь тонкий слой защиты. У него нет твёрдых рёбер, нет слоёв мышц, которые могли бы его защитить. Он раздет догола, если не считать той самой яичной скорлупы, и Юнхо копается прямо за ней. Так близко, что оно готово разлететься вдребезги. — Потому что я думал, что ты был счастлив, когда мы росли. Я думал, мы были счастливы. Я собирался... — теперь очередь Юнхо казаться уязвлëнным. Он расстроен из-за Сана. Это совершенно очевидно. Это очень редко случалось, когда они были детьми, но когда это случалось, это всегда причиняло боль сильнее, чем любой другой человек. Каким же больным уродом нужно было быть, чтобы разозлить самого милого мужчину в мире? Настоящее дитя Божье? — Я... это не так просто, Юнхо. — В самом деле? Тогда объясни мне. Потому что я этого не понимаю. Я не понимаю... — Он машет руками, как бы указывая на Сана в целом. — Я тебя не понимаю. — Как, чëрт возьми, ты вообще получил эту работу? У тебя это ужасно получается, — выдавливает Сан, его шея раздувается от напряжения. От каждого слова Юнхо у него по коже бегут мурашки. — Да? Что ж, я никогда не оказывался почти мёртвым на больничной койке из-за того, насколько плохо у меня получилось, так что, думаю, меня это устраивает. Сан медленно моргает. Теперь его грудь поднимается и опускается неравномерно. Кажется, что его горло забито постоянно расширяющейся жижей. Слëзы наворачиваются на глаза против его воли. Он не хочет этого делать. Только не с Юнхо. Не сейчас. Он резко отодвигает стул назад. Резкий металлический лязг от его падения заставляет Юнхо тоже встать. Сан пытается развернуться на каблуках, чтобы уйти, но Юнхо быстро впивается своими длинными пальцами ему в талию, чтобы развернуть его. — Что? Собираешься снова сбежать? — Я не убегал! — Да, ты это сделал! Ты испугался и убежал! Ты лжёшь о том, почему тебе нравилось выступать! Ты ненавидел это, когда мы были детьми! Сан едва может видеть Юнхо из-за слëз в его глазах. Его голос испуганный и ломкий, когда он шепчет: — Ты ничего не знаешь. — Я знаю, что единственное, что тебе понравилось в выступлении в тот день, — это быть кем угодно, только не Чхве Саном. Это всегда было твоей проблемой. Ты не испытываешь ненависти к острову. Не ненавидешь своего отца. Чëрт, даже если ты думаешь об этом прямо сейчас, ты не ненавидишь меня тоже. — Юнхо... — медленно начинает Сан, его конечности дрожат. Тайленол, который он принимал ранее, начал действовать в режиме реального времени на его желтеющих синяках. — Скажи мне, Сан. Скажи мне правду, и я остановлюсь. Это так просто. Сан делает паузу, чтобы глубоко вздохнуть. Точно так же, как обычно говорил ему Хонджун, когда нервничал за кулисами. Его лидер игнорировал всех вокруг, чтобы поставить Сана на колени, чтобы они могли дышать вместе. Медленные, глубокие вдохи. Вдох и выдох. Вдох и выдох. «Ты Чхве Сан. Ты слышишь этих людей там, снаружи? Они здесь ради тебя». — Высокий, гнусавый голос его лидера всегда был на волосок от того, чтобы раздражать, но в такие моменты он действовал как кинжал, проникая сквозь его оглушительные мысли. — «Ты здесь не просто так. Ты особенный. Дай мне услышать, как ты это скажешь». — Я особенный, — шепчет Сан в настоящем, его голос тусклый и безжизненный. «Вот и всё. А теперь давай сожжëм дотла эту сцену!» — Сан? Тёмные, встревоженные глаза смотрят на него, когда он снова может дышать. Юнхо. Юнхо. — Ты прав, — начинает Сан медленно. Он потирает свою грудь, которая начинает по-настоящему гореть, и морщится от боли. Не очень приятная боль. Всё, что делает эта боль, — это напоминает ему о том, что произошло. Он смотрит Юнхо в глаза и продолжает: — Я когда-нибудь рассказывал тебе о том времени, когда я проснулся в океане? Его друг медленно моргает, сбитый с толку внезапной сменой темы разговора. Он открывает рот, чтобы заговорить, но Сан не позволяет ему. Просто продолжает говорить, обходя Юнхо, чтобы поднять стул, который он опрокинул ранее, и сесть обратно. — Ты знаешь, что большую часть своей жизни я ходил во сне. Что бы ни пытались сделать мои родители я... просто продолжал это делать. Стало лучше, как только я покинул остров, но это всё ещё не прошло. — Он делает паузу и пытается придумать, как лучше объяснить следующую часть. — Однажды ночью ты мне приснился. Ты часто мне снился. Тогда ты был моим единственным настоящим другом. И сейчас, я думаю. Если ты можешь называть нас друзьями. — Да. — Юнхо отвечает без колебаний. Он всё ещё стоит, но теперь за своим стулом, обеими руками до побелевших костяшек вцепившись в его раму. Грустная улыбка омрачает черты лица Сана при этом признании. Он кивает и продолжает: — Во сне мы обычно ничего не делали. Просто лежали на моей кровати, как мы привыкли. Я был подростком, поэтому мы были особенно ленивы. Его друг медленно кивает, но по какой-то причине выглядит огорчённым, когда Сан говорит. Сан должен задаться вопросом, как выглядит его лицо, чтобы Юнхо выглядел таким жестоко уязвлëнным такими банальными словами. — В какой-то момент ты перевернулся и как бы посмотрел на меня сверху вниз. Как будто я был под тобой. И становилось всё жарче и жарче. Это было так странно. Я почти чувствовал, как становится жарко. И в какой-то момент я понял, что весь горю. Но ты не горел. С тобой всё было в порядке, так что я пытался заставить тебя слезть с меня. — «Если ты не слезешь с меня, ты тоже сгоришь. Я сожгу тебя». — Неприкрытая боль в голосе Сана определённо присутствует сейчас, когда он говорит. Он может видеть то, что видит Юнхо. Услышать глубокое изнеможение, которое прокрадывается в пересказ этого воспоминания. — Но вместо того, чтобы слезть с меня, ты подхватил меня на руки и пошёл. И чем дольше мы шли, тем больше я сгорал, и медленно... ты начал гореть тоже. — Сан... — Ты отнёс меня к океану. Мы вошли вместе. Я думаю, что твоим намерением было потушить пламя, но прилив был слишком силён. Подводное течение было слишком сильным для нас. Нас... разделило. И я не могу быть уверен, что с тобой случилось, но я знаю, что мне казалось, что я тону. Жар исчез и на его месте был этот ужасающий холод. Я чувствовал себя так, словно меня швыряет какое-то ледяное Божество. Это было ужасно. Его друг тяжело сглатывает, обходя складной стул, чтобы опуститься на колени перед Саном. Сан опускает взгляд на свои ноги, чтобы не смотреть на Юнхо. Большие руки его друга легко затмевают его тощие коленные чашечки там, где он на них опирается. — Я проснулся в океане. Я не уверен как мне так повезло, что в ту ночь каким-то образом оказалась песчаная коса. Такого никогда не случается. По крайней мере, не здесь. Я был на самом краю. Если бы я сделал ещё несколько шагов... — Мне так жаль, Сан. Голос Юнхо звучит так, как всегда звучит в подобные моменты. Будто ему нужно взваливать на себя чужую ношу. Как будто от него зависит, впитывать всю боль вокруг себя как губка и молить Бога, чтобы у него был способ выжать её до того, как его собственный дух взорвётся под её тяжестью. — Ты лучший друг, который у меня когда-либо был, и тебе не за что извиняться. Ты был единственным человеком, который принял меня полностью. Даже сейчас ты всё ещё пытаешься. Хотя я не уверен, что заслуживаю этого. Сильные пальцы, наконец, направляют взгляд Сана вверх. Глаза Юнхо слезятся, но он улыбается Сану, как и всегда, когда шепчет: — Ты это заслужил. Что-то в груди Сана потрескивает и лопается при этих словах. Кислород в комнате внезапно становится чище, его легче вдыхать, когда он снова смотрит на Юнхо. Его друг притягивает его в неуравновешенные объятия, утыкаясь лицом в колени Сана, а руки Сана обхватывают его голову. Это неловко, но это работает. Это даёт Сану то утешение, которое он искал некоторое время. Хонджун мог бы уговорить его спуститься с карниза, но он прикоснулся бы к нему, только если бы они были на сцене перед фанатами. То же самое со всеми остальными в его жизни. Кроме Юнхо. Юнхо отстраняется, чтобы вытереть глаза, прежде чем спросить: — У тебя есть какие-нибудь планы после этого? — Я не голоден, если ты об этом спрашиваешь. — Сан угрюмо ворчит, но теперь у него свободно в груди. На самом деле, он чувствует себя не так уж плохо, когда смотрит в полные надежды глаза Юнхо. — Нет. — Юнхо улыбается, вставая и протягивая руку, чтобы помочь Сану подняться со стула. На его лице появляется дикая ухмылка, когда он отходит от Сана, чтобы расстегнуть воротник и бросить его на пол позади них. — Как ты смотришь на то, чтобы пойти поплавать?