Лекс
Монро мало говорил о себе. С ним можно вести беседы на мыслимые и немыслимые темы, что всякий раз поражает тем, насколько у Эрика широкий кругозор – казалось, этот парень знает все, чуть ли не на уровне Бога. Но о себе он практически не говорил, увиливая от ответов с помощью общих фразочек. Юрист, тридцати лет от роду, холост. (Это Лекс понял еще до того, как Монро все же приоткрыл завесу тайны своей личной жизни, сказав, что не женат. Но не против поразвлечься, когда припрет, как и у любого нормального мужика в расцвете сил. Кольца на пальце нет, а если бы друг его снимал, избегая расспросов на стороне, его непременно бы выдал характерный отпечаток на пальце.) Идеальный, не докопаешься. Какого черта терся в «Лилит» (клубе, где работает Блэквуд) – непонятно, хотя Аргус сказал, что заглянул туда с коллегами. Ради интереса. Но Лекс прекрасно знал, что это за «интерес». По крайней мере, с теми коллегами, латентными любителями членов, все понятно. Монро же он верил: мужчина и правда производил впечатление порядочного натурала, решившего попросту разнообразить свой пятничный досуг, воспользовавшись предложением любопытных приятелей. Только вот после первой встречи от стал регулярно посещать место работы Александра. Потом в качестве объяснений последовали отмазы вроде помощи владельцу «Лилит», якобы старому знакомому Монро. (Тут не придраться: ублюдок Малкольм в самом деле нуждался в юридической поддержке, так как ходил вдоль пропасти банкротства, рискуя потерять клуб, к слову, весьма приличный, не какой-то там сифилисный клоповник, где каждая стриптизерша готова отсосать за пять баксов.) В общем, отмазы отмазами, однако преподносилось все максимально правдоподобно, поэтому Лекс, сперва придирчивый и преисполненный подозрения в отношении мутного типа Эрика Монро, доверился. Хоть на всякий случай и пообщался с Малкольмом, выяснив, правда ли Аргус вытягивает его из долговой ямы. Доверяй, но проверяй, как говорится. Дружба завязалась незаметно, будто бы это нечто естественное, само собой разумеющееся. Предначертанное, судьбой назначенное. С тех пор Эрик заваливался в клуб на правах друга. Но о себе он не говорил. Не так, как хотелось Александру. И вот сейчас, в этой студии, Блэквуду показалось, что он уловил желанную искренность, нагую и чистую, как девственная плоть. Когда долго живешь один… Почему-то после этих слов отлегло от сердца. Эгоистичное блаженство, точно ты заполучил то, по чему давно пускал слюни и что мечтал прибрать к рукам. Скотство. Какое же скотство. Настоящему другу полагается посочувствовать, приободрить своего одинокого приятеля. По-мужски, конечно же, без розовых соплей. Только вот Лекс явственно почувствовал, как миг драгоценного аргусовского откровения — когда он, как будто чем-то опечаленный, курит в своей меланхоличной манере — разомкнул цепи неведомого груза. Что это за груз, терзавший нутро? И откуда он вообще взялся? Может… Да ну, что за херня. Дружеская ревность, серьезно? К бабе лучшего друга? Пускай бы даже Эрик был открытым геем – разве у Александра есть право ревновать к партнеру Аргуса, какого бы пола тот ни был? Ведь они друзья, а радость за близкого человека – одно из первостепенных дружеских обязательств. «Ну ты и говнюк, Блэквуд», – мысленно укорив себя за тошное чувство ниоткуда взявшегося собственничества, из-за которого теперь в животе порхали не бабочки, а кусались и шипели ядовитые змеи предательства, Лекс приподнял отяжелевший уголок рта в горькой ухмылке, полной ироничного презрения к себе.Хантер
Планируя похищение Александра Блэквуда, чтобы наконец сделать его целиком и полностью только своим, Хантер продумал абсолютно все, включая любые жизненно важные мелочи. Напоить Лекса и под видом «утомленного» приятеля увезти домой — самое простое в этом плане. Решить проблему с работой, где Блэквуда обязательно начнут искать, — второй шаг. Тут все тоже оказалось не так сложно. Заполучив телефон Александра, Хантер, давно узнавший код блокировки, написал менеджеру клуба, где «трудится» парень, что тот заболел и не сможет в ближайшие смены выйти на работу. Наверное, грипп, да, чувствую себя не очень, температура высокая. Обязательно сгоняю к врачу — выпишет больничный. Да, буду лечиться, все путем... В общем и целом эта переписка с коллегой не заняла и пятнадцати минут, так как для Хантера скопировать стиль общения Александра — проще пареной репы. Все же Вольф успел достаточно узнать Блэквуда, чтобы написать парочку сообщений от его имени, не вызвав никаких подозрений со стороны адресата. Кроме коллег по работе Александр ни с кем не контактировал на постоянной основе. Хозяйке дома, где Лекс снимал квартиру, — пожилой добродушной женщине из тех, что выписывают журналы со схемами для вязания и не дружат с современными технологиями — не было особого дела до личной жизни постояльцев, лишь бы вовремя платили аренду. С соседями по этажу Александр мог поздороваться исключительно ради приличия, что Хантер и наблюдал лично, но дальше этого не заходило: никаких тебе типичных вопросов вроде «ну как поживаешь?», перебросов фразами ни о чем, обмена сплетнями или чего-то подобного. Лекс хоть и мог показаться легковерным при поверхностном общении, на самом деле далеко не так прост и не подпускает к себе каждого встречного. О каких-либо друзьях и вовсе речи не было. За время знакомства Хантер понял, что тема взаимоотношений для Александра не то что болезненна, но довольно сложна. С этим Блэквуду, видимо, не везло по жизни. Даже сейчас тот, кого он в кои-то веки посчитал своим другом, оказался лжецом, убийцей и в довершение всего одержимым им маньяком. Вольф просчитал все возможные варианты развития событий после того, как Александр окажется в его власти, здесь, за добрую сотню миль от цивилизации. Он с самого начала не планировал лгать ни о своих намерениях, ни о «пропаже» мобильного телефона и других вещей Лекса. Ожидал, что Александр с его вспыльчивым характером будет психовать и хаять все вокруг, когда посчитает, что каким-то образом потерял мобильник — вещь все-таки необходимую в повседневной жизни.Лекс
Парень был уверен, что телефон у Монро, ведь он такой внимательный, бережливый, с ним невозможно что-либо потерять. Да и Александр сам не лыком шит. Даже нажравшись до усрачки, ни разу не терял ни ключей, ни денег, ни шмоток, ни – тем более! – мобил, в которых хранились все данные, жизненно необходимые любому гражданину: оповещения об уплате налогов, счета за съемное жилье, забитые в приложение банка номера карт со всеми накоплениями, а также рабочие и личные номера телефонов. Проще говоря, вся жизнь сосредоточена в железке, защищенной никчемным для хакеров паролем и отпечатком пальца. Лекс полгода вкалывал в «Лилит», без малейшего удовольствия крутя задницей направо и налево, так что просрать кровно заработанные бабки, доставшиеся через всевозможные унижения, – все равно что угодить в глотку урагана Катрина. Нет, Блэквуд не мог допустить подобного провала. На крайний случай есть надежный Аргус. Он бы этого не допустил, и никакие законы Ньютона тому не противники… Неудивительно, почему Лекс застыл с раскрытым ртом, к которому поднес ложку с остатками бульона, достаточно быстро выхлебанного с голодухи. Медь загара, сиявшего лучистым здоровьем и природной бойкостью духа, болезненно побледнела, пачкаясь мелом ужаса. Черты лица застыли античной гипсовой маской. Золотисто-шоколадные радужки налились темной гущей, как у мертвеца. Встретившись взглядом с ощетинившимся, вмиг овеянным тенями жуткого мрака другом, Александр с непониманием вглядывался в одичалую чернильную синеву глаз напротив, принявших потустороннюю форму всепожирающего Зверя из самой бездны. – То есть как… – слова кривили онемевшие губы с загробным сипом, затыкая глотку могильной землей пока еще неосознанной разрушившейся жизни, – не увижу?.. Минуты траурного безмолвия скручивались калеными проводами. Сизые клубы сигаретного дыма, впитавшие в себя адское каминное свечение, словно заволокли округу туманом, в котором полыхали лишь размножившиеся языки ультрамаринового пламени Зверя. К горлу подступила тошнота, в ушах звенели ненавистные, заунывные колокола собора святого Патрика, располагавшегося неподалеку от съемной квартирки Блэквуда. За всю свою сознательную жизнь парень мог потерять только пачку сигарет или сережку, выпавшую из уха из-за ослабевшего за время носки замка. Но никак не телефон. Безответственно, неосмотрительно. По-тинейджерски тупо. – Ты угораешь? – риторический вопрос прозвучал мольбой о спасении, писком умирающей, разодранной обстоятельствами надежды. С трудом продираясь сквозь путаные дебри помутневшего рассудка, Лекс склонил голову и уставился в опустошенную тарелку, к чьей стеклянной полости кое-где пристали еще влажные обрывки зелени и отслоившиеся жилки курицы. Одна из проблем Александра Блэквуда – чрезмерная эмоциональность. Разгоревшись пожаром ярости, Лекс стиснул ложку, выбелив костяшки, и слегка искривил корпус столового прибора. Желваки гневно натягивались и перекатывались в углах скул. В тени бровей демоническим бешенством сверкали угли глаз, напитавшиеся тьмой, слившей воедино зрачки и радужки. С молниеносной скоростью парень швырнул травмированную ложку на столешницу. Звеня и подпрыгивая, она отлетела на пол. Лекс то ли взвыл, то ли рявкнул, сажая голос к чертовой матери: – Блядь! Блядь, блядь, блядь! Повторяя матюг, обнищавший растяпа в остервенении долбил край столешницы раскрытой ладонью. Ссутулившись, Александр со скрипом отъехал на стуле от барной стойки, продолжая выпускать на нее праведный гнев ослепленного животного, загнанного в ловушку. Парня буквально распирало от негодования и отчаяния, поэтому, не в силах больше сидеть на месте, он оставил в покое избитую столешницу, терпеливо вынесшую экзекуцию, и соскочил на пол. Запустив пальцы обеих рук во вьюны густых волос, Блэквуд запрокинул голову и через злобно оскаленные зубы сокрушенно цедил, периодически срываясь на бессвязный вопящий рык: – Все-таки просрал! Столько корячился, чтобы вот так просрать все до последнего цента! Еще и с работы попрут, хоть я ее и в рот ебал! Как я умудрился слить телефон, сука?!! Оставив попытки выдрать волосы с корнем, Лекс судорожно выдохнул, накрыл искаженное болью лицо руками и, хрустнув коленными суставами, сел на корточки, выгнув хребет дугой. С минуту посидев в позе жалкого притихшего комочка, парень медленно поднял голову. Отлепив подбородок от груди, раздвинул пальцы, закрывавшие обзор, и хмуро посмотрел на очаг подвесного камина, уходившего в потолок угольно-черной жестяной трубой. Поленья алели и золотились в губительных объятиях жаркого огня, распускаясь темными жилами сгорающего дерева, от которого вскоре останутся только головешки и пепельная удушающая зола. Снова вспомнился мальчишка Икар с его поразительной тупостью.Хантер
Чего Хантер не ожидал — так это того, что этим вечером, наблюдая за терзаниями объекта своей одержимости и жертвы похищения (Лекс, разумеется, воспринял потерю телефона как настоящую катастрофу мирового масштаба, подумав, что все его накопленные средства уже у того, кто якобы нашел мобильник), — внутри него неожиданно отзовется что-то, напоминающее совесть. Странное чувство, противостоять которому оказалось сложнее, чем предполагалось, на долгие несколько минут повергло Хантера в ступор. Вольф мрачно наблюдал за метаниями Александра, полностью осознавая, что виноват в этом не кто иной, как он сам. Решительная готовность выложить парню всю правду — под давлением чего-то, неведомого прежде, сродни чувству вины и нелепых сожалений — бесконтрольно и пугающе быстро сменилась безотчетным стремлением хоть как-то помочь паникующему «другу». Горло сдавил спазм, на мгновениеперекрыв дыхание. Кисть сжалась в кулак до скрипа тонкой кожи перчатки. Спина словно окаменела, а мышцы налились тяжестью. Поражаясь обуявшей его мягкотелости, Хантер застыл зверем в клетке, в которую сам же себя и загнал; позабыл о тлеющей в пальцах сигарете, о вскипевшем чайнике, и не обратил внимания даже на сброшенную на пол грязную ложку, заляпавшую каплями бульона вылизанный до блеска ламинат. Александр, на какое-то время сжавшийся беспомощным комочком — будто желая спрятаться от враждебного несправедливого мира, — нежданно-негаданно вызвал внутри мужчины щемящее чувство жалости и сочувствия, и Хантеру немалых усилий стоило преодолеть иррациональный порыв броситься к нему и... И что? Утешить? Обнять? И как бы это выглядело для Лекса? С силой стиснув челюсти, Хантер жестко одернул себя. Что на него вообще нашло? Все давно продумано и просчитано, теперь он просто должен сказать Александру все как есть: его телефон и другие вещи под замком, в кабинете, и в ближайшем будущем беспокоиться о сохранности своего имущества парню стоит меньше всего. И какого черта под воздействием каких-то дурацких эмоций все едва не пошло наперекосяк в самом начале осуществления плана?Лекс
– К черту, потерянного не вернешь, – неторопливо выпрямившись, Лекс безрадостно подвел итоги и поплелся обратно к столешнице. Покосившись на брошенную ложку, Блэквуд угрюмо и виновато посмотрел на Монро, не двинувшегося с места и с каким-то суровым любопытством наблюдавшего за происходящим. Немного погодя расстроенно буркнул: – Прости. Ложка твоя ни в чем не виновата. Александр на ходу сгреб супницу, обогнул стойку и перед тем, как поставить посуду в раковину, наклонился за брошенной в порыве сокрушительной ярости столовой приблудой. Подцепив ее, парень, потихоньку остывая, резко крутанул кран, пустив теплую воду. Взял жестковатую пористую губку, выдавил на нее немного моющего средства и, поджав губы, принялся заглаживать свою вину, старательно оттирая тарелку и ложку. Гель для мытья посуды пузырился и пенился, вычищая все до ангельского сияния, так что уже можно было остановиться. Но Блэквуд все тер и тер, с головой погрузившись в омут своих размышлений, разверзшихся трясиной перевариваемого кризиса.Хантер
Хантер окончательно пришел в себя, сбросив с застывшего тела минутное предательское оцепенение, когда Лекс — с видом виноватым и абсолютно прибитым — принялся гневно и даже, как показалось, отчаянно отмывать несчастную посуду. Голова поникла, плечи опущены, словно под весом неподъемной тяжести; движения резкие, неаккуратные, рваные. Тарелка уже давно сияла чистотой, а он все полировал ее — упорно, с остервенением, как будто впав в какой-то транс... Дело дрянь. Осознав, что самостоятельно Александр не остановится и продолжит вымещать свое разочарование на ни в чем не повинной супнице, Хантер осторожно приблизился к парню и мягко, но настойчиво тронул за плечо: — Эй... Уже достаточно.Лекс
Из забытья выдернуло вкрадчивое «эй», и очнувшийся Лекс растерянно взглянул на Эрика, положившего руку на плечо. – Прости, – снова повторив с виноватой механистичностью, Александр сунул губку под струю воды, смывая с нее излишки развеселой пенки, и быстро окатил супницу. Словно витая в облаках, парень заглушил водный поток, окинул студию заплывшим моросью уныния взглядом и по наитию выхватил тлеющую сигарету из пальцев Аргуса. Тут же сунув ее в зубы, Лекс широким отчаянным движением стащил со столешницы пепельницу, початую пачку сигарет — видимо, собравшись умереть от никотинового отравления — и потащился к камину.Хантер
Вкрадчивый, вновь потеплевший тембр мужчины, скрашенный заботливыми нотками, подействовал и, кажется, вывел Блэквуда из лабиринта его безрадостных мыслей. Зачем-то повторно извинившись, он оставил посуду в покое, оглянулся с совершенно потерянным и печальным видом, будто не зная, что ему дальше делать в жизни. А затем развернулся и, выхватив из пальцев Хантера почти истлевшую до фильтра сигарету, взял пепельницу с пачкой курева и под пристальным взглядом мужчины понуро поплелся к камину, не обращая никакого внимания на слегка удивленного таким поведением «друга». Хантер лишь на мгновение, рефлекторно, напрягся — когда пальцы Александра беззастенчиво коснулись его перчатки. Так было всегда, когда его кто-либо касался. Привычки одиночки давали о себе знать, хоть в случае с Лексом — и пока только с ним — такие простые, непринужденные прикосновения вовсе не отталкивали. Скорее наоборот — были непривычно желанны. Проводив уныло сгорбленную спину парня растерянным взглядом, Вольф тяжело вздохнул. Все пошло немного не так, как он планировал, и что делать теперь — вопрос. Выложить совершенно разбитому Александру всю правду прямо сейчас — казалось вопиющим преступлением. Неоправданной жестокостью по отношению к единственному человеку, которого Хантер желал видеть рядом с собой. Сокрушить его мир парой убийственных фраз и в тот же миг разрушить то, что есть между ними? Нет, это недопустимо. Не сейчас. Глубоко и медленно вдохнув через нос и так же медленно выдохнув, Хантер развернулся и снял с плиты позабытый чайник. Аккуратно залил кипятком приготовленную заварку в большой чашке. Самому Вольфу не хотелось ни есть, ни пить — все происходящее отшибло аппетит, и желудок словно свернулся под ребрами тугим узлом. Так, что ли, ощущается вина?.. Вольф упрямо мотнул головой, отгоняя назойливо ковыряющие мозг едкие мыслишки, взял кружку с горячим напитком — бережно, чтобы не расплескать — и уверенным бесшумным шагом направился к убитому горем «другу».Лекс
Когда страдалец ступил на пушистый ковер, согретый близостью домашнего очага, похожего на рот ручного монстра, накатила гадкая сонливость. Блэквуд затянулся и плюхнулся на пол. Привалившись спиной к краю наверняка удобного дивана, закиданного какими-то подушками, Лекс, устремив взгляд в каминное жерло, отражающееся в его глазах колдовской оранжево-багряной пляской, вяло шевельнул языком и со слабенькой полуулыбкой произнес, раскатывая неровности самолично наваленного тоскливого дерьма: – Это ты к моему приезду подушек натащил? Сколько заботы. Видимо, и правда придется натурой расплачиваться, потому что теперь у меня за душой ни гроша. Все унес какой-то хер, в чьи руки вовремя попал мой несчастный телефон.Хантер
Наблюдательность этого парня порой поражала: когда Хантер, как раз присевший на диван, потянулся к кофейному столику, чтобы поставить чашку, и услышал замечание про новые подушки и ковер — твердая рука мелко дрогнула, едва не пролив чай. Сузившиеся колючие зрачки цепко вонзились в затылок Лекса... Но лишь на несколько секунд. Александр ничего не заметил, продолжая смотреть, как языки пламени в камине доедают почти догоревшие до углей поленья. Как и не мог заметить изменений в лице мужчины, слегка застигнутого врасплох. Что ж... не страшно. Чашка беззвучно опустилась на стеклянную поверхность столика, и Хантер, выпрямив спину, подался вперед. Крепкие руки в перчатках плавно легли на опущенные покатые плечи Александра. Вольф тут же уловил мимолетное напряжение в развитых твердых мышцах под ладонями, но рук не убрал — лишь сжал крепче и наклонился ближе, подтянувшись к уху парня.Лекс
Завороженный танцами огненных языков, изгибающихся и пляшущих лукавыми сатирами, Лекс встрепенулся: по мышцам прошлась тревожная волна дрожи, осевшей в пояснице неприятно щекочущим морозом. Так бывает, если кто-нибудь невзначай заденет особо чувствительные волоски на загривочной впадинке. Александр скрепя сердце удержал себя от спасительного броска в сторону, подальше от внезапно настигшего его раздражителя. Сердечная мышца замерла и, выписав сальто, осела в ребрах, заколотившись с убойной мощью. Пульс прыгал как бешеный, отливая в щеки нервным румянцем. Окаменев статуей, Блэквуд покосился вправо – туда, где его, Эрика, губы ласково волновали пряди волос; в ту сторону, откуда тянулся пялящий зной его дыхания, обдающего чересчур чувствительную ушную раковину, тут же покрывшуюся гусиной кожей. Слишком близко. Слишком опасно. Кадык застыл, так и не дернувшись при застопорившемся глотке. Во рту сухо. Сердце изводилось в бесшабашном темпе джазового свинга, вторящего ритуальным хороводам пламени, шипящего раскрасневшимися углями. Сумасшедшая мысль прострелила затылок и заклубилась в башке дымными плюмажами опьянения: развернуться и отдаться этой испепеляющей, вышибающей дыхание страсти, на протяжении стольких недель мучившей Лекса. Прежние метания, поиски ответов на угнетающие вопросы показались такими глупыми, излишне накрученными. Зачем волноваться, если все так просто? Хочешь — бери, или хотя бы попытайся взять. Отдайся этим рукам, так нежно, успокаивающе… и до одури возбуждающе сминающим твои плечи. Впитай пустынный накал голоса, губ… Разве можно идти против того, что естественно? Да, Монро мужчина, но… какая к черту разница? Низ живота тянет. Его вылизывают каминные всполохи, пробравшиеся под одежду, гуляющие по лоску кожи, вмиг обернувшейся единой эрогенной зоной. Опасно. Желанно. Сознание под чарам беспамятства. Недоумок Икар, ты сгорел. Спалил свои крылья и теперь падаешь, падаешь в бездну. Не летать тебе больше под облаками, не любоваться ультрамариновой синевой небосвода, столбом уходящего к недосягаемому Олимпу…Хантер
— Не стоит так убиваться, Лекс, — мужчина говорил тихим, хрипловатым шепотом, словно баюкая беспокойное животное, невесомо касаясь устами вьющихся растрепанных прядей, с наслаждением вдыхая его вкусный, манящий аромат. Хантера тянуло к этому парню столь сильно, что иногда он точно впадал в какое-то подобие транса, желая коснуться его хоть как-то, практически не отдавая отчета своим действиям. Рвано выдохнув, мужчина вовремя остановил себя и, немного отстранившись от источника вожделенного запаха и тепла, продолжил бархатным успокаивающим тоном: — Я позаботился о том, чтобы твои счета были в порядке, так что все хорошо. И о работе тебе переживать не стоит... Хотя бы сегодня. В конце концов, это чистая правда. Всего лишь преподнесенная несколько иначе, но... правда. Хантер пообещал себе не лгать Александру — ровно с того момента, как тот оказался в доме. И обещание это сдержал... по-своему. Позднее он поймет, что поддался неведомой доселе слабости одержимого Лексом нутра, лишь попытавшись тщетно отсрочить неизбежное. Но сейчас... сейчас у них есть хотя бы этот вечер — в тишине, у камина, без тягостного ощущения, что все безвозвратно разрушено.Лекс
Блэквуд очнулся, когда пепел с истлевшей сигареты, незаметно отнятой от губ в буйном порыве бессознательного и практически выскользнувшей из пальцев, пораженных преступной негой, упал на ладонь и – не столько больно, сколько неожиданно, подло подкараулив потерявшего бдительность парня – въелся в кожу. Цыкнув, Лекс поспешно отправил зловредный бычок в пепельницу, поставил ее на столик, рядом с как по волшебству появившейся чашкой, источавшей излюбленный чайный аромат, и тут же, превозмогая легкую нервную тряску, полез в пачку за новой сигаретой. Выцепив «добычу», парень вгрызся в фильтр и принялся лихорадочно пожевывать, с туманной рассеянностью поигрывая зажигалкой Монро. Большой палец правой пятерни то откидывал внушительную крышку, высекая искристый огонек, то закрывал с лихим металлическим щелчком. – Спасибо… Да, ты прав. Не нужно так убиваться. Даже если бы все просрал, всегда можно начать сначала, – утвердительно кивнув, Александр вспомнил о том, что Эрик до сих пор монотонно массирует его плечи, и от этого стало не по себе. Парень затылком чувствовал, как Аргус буравит его своими синющими глазищами, как по привычке хмурит брови, собирая над переносицей суровую складочку, и продирается своими хищными зрачками в глубины разума. Такое ощущение, что от него ничего не скрыть. Недаром Лекс прозвал друга Аргусом. Оголяющий нервы похотливый пыл до сих пор покалывал подобранные буграми мышцы, перетекал под наэлектризованной кожей, так что парень, неловко похлопав мужчину по одной из лап, забравших его в капкан, натянуто улыбнулся и попытался разбавить неуютно сгустившуюся атмосферу: – Что бы я без тебя делал. За тайский массажик отдельное спасибо, но, пожалуй, хватит, а то мой дружок очнется. Я рассказывал тебе, как у меня встал на одном из сеансов? Массажистка оказалась что надо, сочная азиаточка. «Боже, что я несу… Не было же никакой массажистки и никакого стояка», – сгорая от стыда за выпаленную чушь, придуманную с целью расслабиться и отшутиться, Блэквуд как можно медленнее, хоть и дергано, повел плечом, стряхивая руки Эрика, и тут же отполз левее, подальше от разыгравшегося друга. Он здорово подкармливал инстинкты, обострял их, буквально за шкирку вырывал наружу всех демонов, и Лекса это нервировало. Он же мужик, черт возьми. Нет, «везунчик» Александр никогда не испытывал неприязни к людям, выбирающим партнеров из числа своего же пола, никаких гомофобных притязаний никогда не было. Но чтобы самому с мужчиной… Вряд ли Монро из тех, кто согласился бы дать. Получается… самому ноги раздвигать, что ли? Ну на хер. Да и… не факт, что… «друг» промышляет такими развлечениями. «Так, так, так. Стоп, – ужаснувшись помыслам, дошедшим вплоть до признания, что пришлось бы лечь под Эрика, Блэквуд помрачнел, состроил рожу кирпичом и устремил беспомощный тяжелый взгляд куда-то в пустоту. – Это еще паленая текила Гамильтона не выветрилась, отвечаю. Ты пьян, сукин сын. Вытряхни из своей башки всю дурь и будь мужиком».Хантер
Стояк, массажистка... Забавно. На правду это не похоже — скорее, одна из тех спонтанных шуточек, какими Лекс обычно пытался скрыть волнение, беспокойство или свое очаровательное смущение. Тем не менее нервозность парня не укрылась от Хантера, чуткого к таким перепадам настроения объекта своей мании. Неужто малыш Александр так разнервничался всего лишь из-за небольшого «массажа»? Жаль, нельзя увидеть выражения его красивого личика. Наверняка в данный момент Лекс выглядит безумно мило. Ощутив укол злостной досады и на мгновение поджав губы, Вольф отстранился, подцепил со стола пачку с куревом и зажигалку; выудил одну сигарету и подкурил. Затем глубоко затянулся и по-хозяйски развалился на диване, забросив ногу на ногу и вальяжно раскинув руки вдоль широкой спинки. Выдохнув плотное облачко бледного табачного дыма, мужчина опустил задумчивый, грузный взгляд к алой чаше камина, где плескалось рыжевато-золотое пламя, со смачным треском пожирающее почерневшие поленья.Лекс
– Да, спасибо еще раз. Выручил, старик. Неуравновешенно хохотнув, Лекс вновь стянул со стола курево и наконец-то поджег табак, с нервозным остервенением раскачивая задымившуюся сигарету в сведенных зубах — челюсти так окостенели, будто в десну засадили стоматологическую иглу с морозным анестетиком; немного погодя положил зажигалку и пачку рядом с нетронутой кружкой, вернув нагло подрезанное добро законному владельцу. Не вынимая курева из клыков, парень глухо проронил, пуская нестройные жидкие облачка никотинового чада, своей парной синевой схлестывающегося с оранжевыми отблесками огня: – За огонек тоже спасибо. Напомнило сразу нашу первую встречу. Помнишь, я тогда сказал, что ты какую-то дичь тянешь? Злой был как собака, а ты все ухмылялся, скотина. Ухмылочка эта твоя… А ведь я хотел тогда тебе по морде съездить.Хантер
Помнит ли Хантер вечер их знакомства? О да, тот вечер — как и ппоследующие, проведенные в компании Блэквуда, — не забыть... Тем вечером я задержался в «Лилит» допоздна. Цель покинула клуб — подхваченный нестройным хороводом своих таких же нетрезвых дружков, ублюдок наверняка убрался восвояси, досыпать свои последние ночи, нахрапывая паровозом и пуская слюни в подушку. Через два дня я покончу с ним. Время еще есть, сроки не поджимают, просто уже порядком надоело тратить свой досуг на этого жирного никчемного уебана. Ночь выдалась спокойной и тихой, даже в этом, обычно шумном после полуночи, разгульном квартале. Посетители текли рекой — стрип-клуб с пафосной пометкой «VIP» славился разумной политикой цен в сравнении с другими конкурентами, качественной выпивкой и отлично выдрессированым персоналом. Хотя, если б не этот заказ, и ноги бы моей не было в подобном заведении. Но тем вечером, не особо запариваясь наблюдением за целью — уже и так давно выучил все примитивные привычки этого тупого борова, — я позволил себе действительно расслабиться, почти так же, как это делают «нормальные» люди. Сидя у бара, неспешно смакуя одну порцию виски за другой, со своего удачно выбранного места посматривал в сторону никогда не пустующих танцевальных постаментов. Интересовал меня, правда, всего один из них. Конечно же, сегодня Его смена. В другие вечера я попросту сюда не приходил — слежка за целью давно отошла на второй план, и в «Лилит» меня тянуло как магнитом по иной причине. Иррациональной, нелогичной и, по правде говоря, просто нелепой. Пожалуй, впервые в жизни я не мог отказать себе в том, чтобы совместить работу с личным удовольствием. Тем более я ничем при этом не рисковал: с заказом все схвачено и продумано до мелочей, со дня на день прикончу ублюдка, и больше не будет нужды посещать клуб для охоты, разве что только... Только ради Него. Тем вечером Он был особенно хорош. Танцевал в свете ярких софитов и бликов неоновых ламп, точно молодой греческий бог, красотой своего совершенного тела и умением управлять им — соперничая с каким-нибудь демоном-искусителем. Прекраснее всего были моменты, когда Он полностью отдавался музыке и танцу, словно забыв на время обо всем: о том, что на него смотрит и пускает липкие слюни куча латентных членососов, что это всего лишь его работа, что есть какие-то правила, обязательства, какой-то дрянной мир вокруг. В такие моменты казалось, что для Него существуют лишь музыка и танец вольного гибкого тела — больше ничего. И то, как Он, отпустив все заботы, отпустив самого себя, двигался в ритме мелодии — с особым чувством, самоотдачей и полной несдержанной распущенностью, — не сравнимо ни с чем, пускай это обычно и длится всего каких-то пару минут и, в общем-то, происходит не так уж часто. Каждый из таких моментов я ловил жадно, с алчностью и восторженным трепетом коллекционера, поймавшего особенно редкий экземпляр бабочки. И бережно хранил в чертогах памяти. По окончании Его смены музыка в клубе как будто становилась слишком громкой, воздух — тяжелым, алкоголь — безвкусным. Почти добив бутылку «Дэниелса», я вернул остатки выпивки бармену, расплатился и двинулся к выходу. По пути одна из девочек, «одетых» в одни лишь кожаные трусы, попыталась преградить мне дорогу своими аппетитными формами, однако ей не повезло. Мне хотелось только поскорее выбраться на свежий воздух; вязкие запахи этого «элитного» блядюшника — пот, алкогольные пары, сигаретный смог, мешанина всевозможных парфюмов богатеньких и не очень посетителей — зудели в ноздрях вонью, вызывая желание прочистить носоглотку. И никакие женские прелести в тот момент не интересовали меня больше, чем приятная, свежая прохлада ночи и желанная тишина опустевшей под утро улицы. С тишиной, правда, не сложилось: гармонию нарушил чей-то громкий бубнеж со стороны улицы. Вырвавшись из дымного сумрака «Лилит» на волю, я первым делом вдохнул на полные легкие — пусть здесь и веяло слабенькими ароматами выхлопных газов проезжавших машин и теми же сигаретными выбросами, что и в парилке клуба, ночной ветер делал свое дело: бодрил, освежал после жарковатой атмосферы заведения и блаженно холодил кожу. Я закурил. Из закоулка, где прятался за углом, кажется, вход «только для персонала», донеслись до слуха уже крики. Если сначала мою драгоценную тишину нарушали лишь невнятные и приглушенные отголоски чьего-то разговора со стороны того переулка — кстати говоря, вход в него преграждал припаркованный прямо на тротуаре здоровенный черный мерс, — то сейчас «беседа» неизвестных явно набирала обороты и перерастала в нечто иное, оглашаясь довольно-таки яростными воплями. Поначалу я просто слушал, искоса поглядывая на машину. Дорогой кроссовер; блестящий, отполированный черный хром, этого или прошлого года выпуска. Номера блатные: вместо стандартного набора цифр — до нелепости пафосная надпись «BOSS». Да уж, типичная тачка местной «элитной» клиентуры. Стоит она там, буквально загораживая проулок, явно не просто так. Но вмешиваться не хотелось. Какое мне дело до чужих разборок? Между тем крики из-за угла, похожие на рычание разъяреного животного, не прекращались, и с каждой секундой возрастало мое иррациональное любопытство... В конце концов, плюнув на все, я решил пройтись до поворота и посмотреть, что же там происходит. Если вдруг дойдет до криминала — мало ли что бывает по ночам в таких местах? пьяным людям частенько срывает крышу под действием горячительного градуса, — сделать то, что сделал бы любой «порядочный гражданин»: вызвать 911. И каково же было мое удивление, когда там, в сером сумраке обшарпанного закутка, под светом единственной неоновой лампы над массивной металлической дверью с надписью: «Вход только для персонала», я увидел... Его. Того, ради кого я вообще приходил в это место. От кого порой не отрывал глаз целыми вечерами. В таком виде (в обычной мешковатой толстовке, полностью скрывающей пикантные очертания божественной фигуры, и простых джинсах) и при таком тусклом освещении его вполне можно было не узнать. Но я успел досконально изучить не только его соблазнительное тело, но и модельное личико, поэтому узнал бы где и когда угодно, при любых обстоятельствах. (Пусть в тот момент это самое личико и было скрыто тенью надвинутого капюшона и искажено свирепой гримасой негодования.) Собственно, оказалось, что и крики, напоминающие больше звериный рев, принадлежали тоже Ему. Рядом с Ним терся какой-то мужик. Терся чересчур близко, настырно, тянул к парню свои лапищи, пытаясь ухватить за руку и преграждая ему путь. Ага, вот, значит, и хозяин мерса нарисовался, который, очевидно, желал прокатить парня на своем хромированном красавце... И речь, разумеется, не только об автомобиле. Мальчишка же натурально рычал и скалился, по-видимому, желая лишь как можно скорее избавиться от назойливого «поклонника» — я рассудил, что это подходящее определение для такого прилипчивого хуесоса — и спокойно уйти. Я слушал их ругань около трех минут. За это время «поклонник» — судя по всему, безуспешно — пытался уговорить пацана сесть в его тачку, а пацан — доходчиво объяснить, что у него совсем другие планы. Когда доходчиво и по-хорошему не получилось, он повысил голос. Только вот урод попался больно уж непонятливый. Понаблюдав немного за представшей взору не особо приятной картиной, я не выдержал. Неспешно обойдя широкий капот «Мерседеса», сделал последнюю затяжку и затушил сигарету о глянцевитую черную бочину авто, сильно вдавив бычок в сияющий, вылизанный металл. Медленным шагом никуда не торопящегося человека я направился к шумно спорящим между собой мужчинам. Вернее, мужчине и натуральной свинье. В тот момент, когда я приблизился на расстояние в пару футов, владелец мерса как раз грубо схватил парня за рукав толстовки и потянул на себя, за что получил озлобленный протестующий вопль, мат-перемат и... отлично прописанный прямой удар с правой в нахальную рожу. Парень, видно, далеко не промах. Мужик отшатнулся, взвыл благим матом, схватился за расквашенное рыло, но на ногах устоял. События разворачивались стремительно, ситуация накалялась и выходила из-под контроля. Рядом на асфальте, у ног парня, я заметил небрежно разбросанные стодолларовые купюры: видимо, даже подкуп внушительной суммой эффекта не возымел. — Да пошел ты на хуй, мудила! Сказал же: никуда я с тобой не поеду, уебан ты тупой! Ругался Он просто обворожительно. Но удар по противной морде не помог. Мужик, хоть шкафом и не был, выглядел достаточно коренастым и силами какими-то все же располагал. Отпускать пацана просто так он явно не собирался. По горящим диким глазищам взбешенного мальчишки я понял, что он вот-вот набросится на доебавшегося хуесоса, чем точно заработает себе большие проблемы... Твою мать. И зачем мне это? Железная логика подсказывала, что это не мое дело. Нужно просто позвать охрану клуба, что заняло бы всего пару минут, развернуться и уйти, ведь все это — абсолютно меня не касалось. Но в тот момент пробудилось нечто, что превыше логики и здравого смысла, сильнее и мощнее хладнокровного расчета. Нечто, похожее на яркий неудержимый импульс. Инстинкт. Впрочем, и свою выгоду из ситуации я мог бы извлечь, но в тот момент об этом даже не задумывался. Что-то во мне перемкнуло, щелкнуло, резко толкая на опрометчивый поступок. — Эй, он ведь ясно сказал, что никуда с тобой не поедет. Войдя в круг рассеянного желтоватого света, я остановился за спиной вкрай обнаглевшего мудозвона. Говорил я абсолютно спокойно, не повышая ровного тона ни на герц. Две пары глаз — негодующе-злобные, кажущиеся обсидиановыми демоническими безднами, и пьяные и дурные — мгновенно уставились на меня. Морда у хуесоса красная, опухшая, внушающая брезгливое отвращение. Лет за сорок, в зализанных гелем жиденьких патлах просматриваются первые признаки седины. По выражению тошнотворной физиономии видно: в своей жизни мудила все покупает за бабки и к отказам не привык. На потемневшей нижней губе и под носом красовались свежие кровавые ссадины — вот тебе и последствия конченого мудачизма и излишней уверенности в себе, свинья. — Э, муж-жик, — язык у него знатно заплетался, да и мутный взгляд отсвечивал неадекватным блеском, а грязно-желтые белки поросячьих глазенок, непропорционально маленьких для широкой морды, оплело сеткой красных, воспаленных капилляров. Теперь понятно: помимо приличного количества выпитого алкоголя, членосос конкретно обдолбался какой-то убойно мощной дурью. Отсюда и силы в пьяном в говнину теле. — Ш-шел бы ты отсю-юда, э… Его конкретно вело, но на своих двоих уебок держался на удивление крепко. Впрочем, для меня снести эту тушу наземь в один четко поставленный прием — не составило бы труда. Мужик, явно не ожидавший, что в устроенный им беспредел вмешается кто-то посторонний, отвлекся на меня и снова раскрыл окровавленную из-за разбитой губы пасть, когда пацан вдруг, воспользовавшись моментом, прорычал что-то неразборчивое на рассерженном зверином и стремительно кинулся на обидчика с кулаками. Твою же мать. Только участия в драке с бухим в сопли обдолбанным уродом мне и не хватало для счастья. Нет, в этом парнишке я почему-то ничуть не сомневался — уверен, он и сам бы справился на отлично с любым куском говна, норовящим пристать к подошве его кроссовка. Но в то же время, по каким-то не совсем понятным для меня причинам, увидев его здесь, увидев, как к нему тянет свои грязные обрубки этот обсосок, — я уже не мог пройти мимо. Будто во мне вдруг взыгралось какое-то невиданное отродясь безрассудное рыцарство, ей-богу... Между тем парень оказался совершенно диким. И телом своим владел превосходно, как оказалось, не только в танце — что наглядно продемонстрировал, бросившись на несчастного назвавшегося хуеплета. Ощетинившись разъяренным Цербером и со всей дури вмазав отвлекшемуся на мое появление мужику, мальчишка повалил его своим весом на тротуар и принялся мутузить кулаками. Видимо, не только вечер, но и день у него не задался, а тут еще и гребаному «поклонничку» очень «повезло» попасть под горячую руку. Как бы меня ни забавляло — и даже ни заводило — подобное зрелище, ведь Он в своем жестоком неистовстве был просто неотразим, — я понял, что еще немного, и 911 придется вызывать уже для этого неудачника на мерсе. За что парню впоследствии светят большие проблемы с законом и с этим самым зажравшимся мажором. Необходимо вмешаться, иначе все кончится плохо: в первую очередь — для Него. Аккуратно приблизившись к осатаневшему мальчишке сзади — так, чтобы и самому ненароком не отхватить по лицу или ребрам, — я наклонился и молниеносно обеими руками сгреб его в крепкий захват поперек груди. Он был определенно силен и, конечно же, что я давно уже успел заметить, великолепно сложен; а тут еще и полностью слетел с катушек. Но я все-таки сильнее, и моя мышечная масса, нарощенная годами тренировок до седьмого пота — крупнее и мощнее. Десяток лет работы наемным убийцей даром не проходят. — Эй, ему уже хватит, прекрати, — я старался говорить успокаивающе, но вместе с тем твердо, осторожно склонившись к его уху. Мальчишка вырывался, рычал, шипел и ревел, как дикая кошка, норовя снова добраться до и так уже знатно расписанной, залитой кровью хари провинившегося ублюдка. Кровь капала и с Его разбитых костяшек — скоро наверняка распухнут и начнут адски болеть. Главное, чтобы не было трещины. Впрочем, самого парня это беспокоило в тот момент меньше всего. — Достаточно, остановись. — Продолжая удерживать его, остервенело рвущегося на волю, я с титаническим нажимом, все так же спокойно и уверенно повторял призыв прекратить это вышедшее из-под контроля буйство, пытаясь воззвать к его благоразумию... Пока сам дурел и пьянел от странной, противоестественной радости: впервые я оказался настолько близко к Нему, пусть и при таких отвратительных обстоятельствах. Впервые ощущал его теплый, живой запах, слегка обагренный кровью, что лишь добавляло пикантности и остроты. Прижимал к себе его горячее, сильное тело, впитывая мощь натянутых крепких мускулов. И чувствовал собственной грудью, как бешено и заведенно колотится Его сердце. В тот момент я испытал даже что-то вроде благодарности этому огребшему от мальчишки ушлепку, ведь если б не он — вряд ли бы мы с Ним когда-нибудь столкнулись вот так, лицом к лицу, где-либо за пределами клуба... Какое-то время пацан еще сражался со мной, вырывался, да с таким рвением, что у меня даже начали ныть выворачиваемве им руки. Но в конце концов, спустя пару долгих минут ярого сопротивления, он понял, что это бесполезно. Или же попросту до его затуманенного бешенством сознания дошло, что я прав. Когда он перестал рьяно трепыхаться, я аккуратно поднял его — с немалым усилием, вес у него все-таки приличный, — позволил самостоятельно встать на ноги и оттащил на пару ярдов назад, подальше от распластанного на земле и жалобно стонущего херова членососа. Проревев злобное «все, пусти», он стряхнул мои руки и отскочил как ошпаренный. Я примирительно поднял ладони вверх, показывая, что кидаться на него не собираюсь и угрозы не представляю. Парень пытался отдышаться. В черных глазищах еще клубилась тьма самой преисподней и клацали зубами разбуженные демоны ярости и разрушения. Прошив меня недоверчивым лютым взглядом, он процедил сквозь звериный оскал: — Тебе-то хули надо? Тоже из этих? Ответить я не успел — внимание отвлек зашевелившийся на асфальте кусок дерьма, по ошибке считавший себя человеком. На физиономии у него места живого не осталось: расплющенный, явно сломанный нос — в кровище; губины — размешены в кашу; зубов наверняка стало меньше; на свиные глазенки уже наплывали расбухающие бурые гематомы. Парень расстарался, ничего не скажешь. — Ах ты... тваль, — из-за выбитых зубов и без того неразборчивая речь мудилы превратилась во что-то едва внятное. Схватившись грязной лапой за покалеченный нос, из которого хлестало, как из фонтана, он вопил недорезанной свиньей: — Да я на тебя в суд подам, млась! Ты мне нос сломал, сутенок! Я покосился на парня. Он застыл, ощерившись, как собака со вздыбленной шерстью, с безумно пылающими глазами и сжатыми окровавленными кулаками, как будто был готов броситься в атаку снова и добить мерзкого выблядка. Но я его опередил. Выступил вперед, заслонив собой, и встал прямо над пытающимся то ли отползти, то ли встать подвывающим мужиком. Сделав шаг вплотную к этой жертве собственной тупости, я опустился перед уродом на корточки, чтобы он смог разглядеть меня как следует. Смерив обсоска презрительным взглядом, я спокойно усмехнулся. Почти дружелюбно. Почти. С тем самым дружелюбием, с каким довольный кот смотрит на полудохлую мышку под своими когтями. И заговорил, размеренно и четко, с жестким нажимом артикулируя каждое слово, будто обращался к слабоумному: — Нет, дружище, мне кажется, это ТЫ очень хочешь пойти под суд по статье за сексуальное домогательство и нападение. Знаешь о такой? А если не хочешь, тебе стоит как можно скорее доползти до своей шикарной тачки, молча сесть в нее, поехать к себе домой и навсегда забыть об этом вечере и, что важнее всего, об этом парне. Пока у тебя не начались по-настоящему серьезные проблемы. Смекаешь? Работа киллера имеет свои преимущества и в повседневной жизни. Как говорил Ницше: «Кто сражается с чудовищем, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». С каждым новым убийством человечности в тебе остается все меньше: она отнимается постепенно, раз за разом, по кусочку, и поглощается этой самой бездной, заменяясь непроглядной бесчеловечной тьмой. Бóльшую часть времени тьма эта прячется глубоко внутри, за ледяным спокойствием личины «нормального» человека. Однако стоит хотя бы немного приоткрыть эту обманчивую завесу, растревожить мирно дремлющую Бездну — и тьма всплескивается наружу, превращая взгляд «нормального» человека во взгляд хладнокровного беспринципного убийцы, каким ты являешься на самом деле. Монстра в людском обличье. Я ничего больше не делал. Лишь невозмутимо, с абсолютным превосходством смотрел прямо в заплывшие наркотическим дурманом и кровоподтеками глупые глазенки этого козла. Пацан тем временем, отойдя подальше и массируя ушибленные кисти рук, метал своими черными очами злобные искры, кидая грозные предостерегающие взгляды то на меня, то на нерадивого «поклонничка». Черт возьми, как же он все-таки красив в этой своей дикой, темпераментной ярости. Мужик, к тому моменту кое-как усевшийся на пятую точку, отшатнулся от меня, как от прокаженного, видимо, не выдержав такого напора и потихоньку догнав, о чем я ему говорю. Тупая раздолбанная рожа до сих пор просила кулака, и в какой-то момент, пока он зырил на меня своими совершенно лишенными признаков интеллекта глазенками, мне и самому захотелось пересчитать ублюдку все оставшиеся зубы, чтобы раз и навсегда усвоил, какими бывают последствия блядской наглости, выходящей за рамки приличия и уважения к личным границам других. Вдруг в его отбитом, захмелевшем мозгу заработала наконец оставшаяся скупая извилина и закрутились ржавые шестеренки околоздравого разума — мне даже почудилось, что я слышу, с каким противным натужным скрипом они вращаются в его лысеющей башке. Как-то неуверенно зыркнув через мое плечо на пацана, он снова покосился на меня, окидывая с ног до головы испуганным взглядом. Промямлив что-то неразборчивое вроде «да ну на хуй», сплюнул в сторону кровавую жижу слюны и начал неуклюжий тяжелый подъем. Помочь ему, разумеется, никто не собирался. Несколько раз чуть не свалившись обратно на замызганный асфальт, урод под моим чутким надзором все-таки смог подняться и вскоре шаткой походкой поплелся к своему мерсу. Что сказать: кулаки этого парня и мое профессиональное хладнокровное «дружелюбие» — умеют убеждать. Я не спускал с его сутулой спины глаз, пока он не добрел до машины. Пару раз мудак воровато оборачивался, будто боялся, что на него снова нападут, что-то вяло бубнил, сплевывал собственные раскрошенные зубы. Но, когда видел мою фирменную надменную усмешку и прикованный к нему взор маньяка, разворачивался и ускорял вихляющий из стороны в сторону шаг. Пискнула сигнализация, мерс приветливо подмигнул владельцу огнями. Затем громко хлопнула водительская дверь. Спустя пару секунд взревел мощный двигатель, и черный кроссовер, неуверенно крутанув массивным широким задом и истерично взвизгнув шинами, рванул с места. Я понадеялся, что до дома этот обдолбанный утырок не доедет. — Я бы и сам разобрался, — озлобленно бросил пацан мне в спину, нарушив повисшую в переулке тишину, когда конченый «поклонничек», получивший по заслугам, наконец скрылся из виду. — Непременно. — Я повернулся к нему, успев взять под контроль внутреннюю убийственную тьму и вернув себе прежнюю личину «нормальности». Теперь на парня вновь смотрел уже не бездушный убийца, а самый «обычный», вполне добродушно настроенный человек. Он диковато сощурился, буравя меня подозрительным, враждебным взглядом: — Так хули ты тут забыл? Какого хера полез? Я спокойно пожал плечами, всем своим видом показывая миролюбивый настрой по отношению к нему, такому взлохмаченному, воинственному и взвинченному: — Просто мимо проходил, услышал крики. Потом... терпеть не могу таких уродов. Но проблем с законом они не стоят. Еще с минуту пристально и как-то оценивающе рассматривая меня — будто прикидывая, не собираюсь ли я доложить копам или распустить руки, и не стоит ли вмазать в назидание и мне, — пацан ретиво тряхнул головой; отвернулся, как-то раздосадовано выругался себе под нос и похлопал подрагивающими от перенапряжения ладонями по карманам толстовки и джинсов. Выругался еще раз. — Блядь, сигареты забыл… Не хочу возвращаться, — и с явной неохотой, подпитанной все тем же настороженным недоверием, спросил, повернувшись ко мне: — Это... не найдется закурить? Выглядел он, такой недоверчивый, злой и нахмуренный, как маленькая грозовая туча, просто прелестно. И безумно соблазнительно. Я тепло улыбнулся, сунул руку в карман и протянул ему сигареты. Так все и началось. ...Вынырнув из омута приятных, греющих душу воспоминаний, Хантер растянул уголки рта в мечтательной усмешке и вновь вдохнул никотиновую горечь на полную мощь легких, после выпустив тонкую струйку белесого дыма, растекшуюся густым жидким туманом под потолком. В интимном полумраке комнаты витала тихая, умиротворяющая атмосфера, лишь мягко потрескивало мерно горящее пламя в камине. Хантер невольно поймал себя на мысли, что впервые в его лесном логове настолько хорошо и по-настоящему уютно. И все потому, что здесь он. — Да уж, как такое забудешь, — вкрадчивым бархатистым тоном, лишь с едва заметной ноткой привычной беззлобной насмешки, протянул Вольф, сместив потеплевший взор на вихрастую макушку Лекса. И, понизив голос практически до низкого, чуть хриплого полушепота, спокойно, почти ласково, добавил: — Ты тогда был похож на очаровательного взбешенного чертенка. Красивый и жутко злой.Лекс
Конечно, он помнит. Скорее Иисус примет ислам, нежели Эрик Монро хоть что-то забудет. Его память на пару с наблюдательностью действительно феноменальны. Лекс курил, блаженно щурясь. Табачное тление вилось млечной струйкой и расчищало свалявшиеся мозги, разгребая захламленные углы дурной головенки. Выкуривая тягостные мысли и убогую оторопь, парень понемногу расслаблялся: опустились упрямо застывшие плечи, размякла спина, притулившаяся у дивана. Теперь то, что нахлынуло минуту назад, ощущалось наваждением. Осталась только неоднозначная горчинка послевкусия. Душу угрюмо посасывало вовсе не облегчение, а... разочарование. В себе самом. Американский Икар мрачно усмехнулся. На его могильной плите точно напишут что-то вроде: «Здесь покоится Александр Блэквуд, херовый сын, херовый друг и просто отстойный любовник. Его сгубила собственная трусливая нерешительность. Этот гандон навечно у нас в печенках». Как-то так. Похож на чертенка... Красивый и жутко злой... В горле тут же пересохло. Что это за тон? Откуда столько ласковой наготы, льющейся велюровой мелодией? Сказанное резануло оголенные провода нервных окончаний. Лекса будто погладили против шерсти: только-только парень разомлел в каминном жаре, как его снова заковали в кандалы пугающего напряжения. Башка закружилась, и перед глазами загорелись багряные пятна. Уши заложило раскатами сердечного грома, через чью звуковую завесу продиралось эхо нежного тембра. Кое-как сглотнув иголки горловой рези, Александр мотнул головой, пытаясь стряхнуть муть помешательства. Моргнул. И затянулся, надеясь этой спасительной тягой избавиться от чувственной напасти. Не помогло. Сердечный пожар не унимался, клубясь мертвенной гарью беспомощности перед своей жалкой привязанностью. Зависимостью от Монро. Да, точно... зависимостью.Хантер
Очаровательный, красивый. Да, так и сказал: прямо, откровенно, как ни разу до этого момента. Давно пора быть с ним неподдельно открытым, искренним. Не для того ли Хантер бесцеремонно похитил и привез его сюда? Эта обманчивая «дружба» все равно бы долго не прожила: мужчина видел реакции Александра, считывал особые сигналы в его поведении. Помнил ту самую ночь, ставшую переломным моментом в их отношениях, когда Лекс сам перешел границу их «дружбы». И вкус его сладких горячих губ и жаркого жадного языка. К тому же обстановка этого уединенного вечера, напоминающего то ли семейные посиделки, то ли свидание, вполне располагала к такой бесхитростной откровенности. Сердце Вольфа поневоле пропустило удар и понеслось вскачь, на мгновение ошалев от столь неприкрытой прямолинейности хозяина. И все же была у этой категорически честной, но пока что совершенно безобидной искренности другая сторона — темная, глубинная, будоражащая нутро и тело, пробуждающая скрытые, давно сдерживаемые желания. Он — такой близкий, стоит лишь руку протянуть и коснуться — будил своей близостью страшные порывы голодного хищника, затаившегося внутри Хантера. Наконец заполучив его в свои руки, Хантер все сильнее желал этой запретной близости с ним; желал его всего, целиком и полностью. И сдерживаться наедине с ним, на расстоянии вытянутой руки, с каждой минутой — и даже секундой — все труднее. Мужчина плавно, тягуче подался вперед, опустив обе ноги на ковер, уперся согнутыми локтями в широко расставленные бедра. Потемневший до глубокой океанской синевы взгляд потяжелел, налился сдерживаемой силой исступленного вожделения и алчно впился в озаренный ореолом красноватого свечения силуэт желанного мальчишки. Хотелось дотронуться до Него. Схватить, развернуть к себе и обрушиться на Него неистовым вихрем огненной страсти, столько времени скрывавшейся за маской невозмутимого спокойствия.