И третий Ангел последовал за ними, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем; и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его.
Откровение 14:9-11
Лекс
Земля голодала. Этот острый голод проявлялся в том, как она, холодная и отяжеленная толстым покровом опавших листьев и затхлой хвои, поглощала скудный свет. И этот голод проседал под ногами влажными впадинами, напитанными соками осеннего разложения. Не обращая внимания на колючую морось, Александр брел за Эриком — чуть поодаль, отчего-то не желая вырываться вперед. Было в этой прогулке что-то беспокойное. Что-то, что не позволяло Блэквуду ускорить шаг и обогнать своего... кого? Лекс нахмурился и замедлился, словно боясь расплескать мысли, варившиеся в голове. — О чем ты думаешь? — Голос Монро прозвучал совсем близко, оборвав цепь размышлений. Алексанр поднял глаза и напоролся на пристальный взгляд... кого? — Ты резко замолчал. — Пауза. И Эрик, улыбнувшись со свойственной ему прохладной теплотой, повторил: — Так о чем ты думаешь? — Это тупо. Не парься. — Отмахнувшись с деланной беспечностью, Лекс увернулся от настойчивого внимания и обогнул мужчину, непроизвольно ускорившись, теперь не в силах остановиться. Будто хотел скрыться от преследования. Молчание, нарушаемое хрустом прелого валежника. Утренняя легкость, вызванная благоговейным опьянением, развеялась. Тело, недавно отдававшееся в страстные руки, бичевали болевые ощущения. Надуманные, тянущиеся изнутри, из какого-то зудящего нарыва. Блэквуда изводило беспокойство. Казалось, лес рассыпался сосудами лживого лабиринта, чьи проходы с каждой секундой сужались все сильнее и сильнее. Покорившись внезапному приливу головной боли, Лекс привалился плечом к ближайшему кряжистому стволу и судорожно раздул ноздри. Затем открыл рот, заглатывая мокрый воздух. О чем я думаю? Черт, да Александр сам не осознавал природы своего беспокойства, видимо, долго его подстерегавшего. Такое просто... случается. Ни с того ни с сего. И Лексу не хотелось, чтобы Монро чуял эту слабость. — Эй... — Ссутуленную спину подперло что-то надежное, прочное. На опущенные плечи легли руки. Ухо — самый краешек хряща — мазнуло тепло. — Все в порядке? — Нет, — Лекс как-то дергано покачал головой. — Просто я вдруг задумался о... Глотку закупорил комок. Тишина. Громогласный хруст ветки, переполошивший птиц где-то вдалеке. Эрик не отдалился, а лишь сильнее сдавил плечи Блэквуда пальцами. Своими пальцами. Сглотнув приторную тошноту, Лекс стал вполоборота, прислонившись затылком к жесткой коре дерева, уходившего колонной ввысь. И покосился на Монро. — Ты, я... — Душевная проказа поразила и мысли, отчего слова подбирались с трудом. — Это вопрос в стиле какой-нибудь сопливой драмы: кто мы друг другу? — Александр посмотрел на Монро в упор, не мигая, стремясь отыскать немой — искренний — ответ. — Сверхдрузья? Недосемейная пара? — Не нравится слово «любовники»? — тонкие губы Эрика исказила ироничная усмешка. — Любовники — это только про секс, — недовольно прошипел Блэквуд и спустя секунду устало выдохнул, прикрыв глаза: — По крайней мере, мне так кажется. Как там раньше говорили? Не секс, а занятие любовью, да? — Сдавленную грудь взволновал невеселый смех. Блэквуд вздрогнул и невольно напрягся, когда Эрик коснулся его скулы костяшками пальцев. Затем он скользнул пальцами ниже, по щеке, и подушечками очертил линию челюсти. Лекса всегда волновали такие полукасания; эта тактильная недосказанность волновала нутро и заставляла волоски на затылке вставать дыбом. — Лекс... — Пальцы смыкаются на подбородке, и Александр поддается Монро, поворачивающему его голову немного вбок. — Я никогда не хотел... — Блэквуд смотрит на него — спокойного и как будто... счастливого. Только вот в синих глазах стояли глыбы горького счастья, мрачного и болезненного. Шепот жжет губы: — Только заниматься с тобой любовью. Понимаешь? Отрицательно качнув головой — настолько, насколько позволяла рука, удерживающая подбородок, — Александр тут же потупился и едва слышно признался: — Нужно время. — Хорошо. — Он понимает все без слов. В отличие от недалекого Блэквуда. — Но разве нам нужно какое-то слово, чтобы описать статус наших отношений? — Мне — да. — Лекс нервно поджал губы. Его угрюмо сдвинутые к переносью брови дрогнули. — Пока я потерян. Кругом хаос. И мы — тоже хаос. А для усмирения хаоса нужны... — Тревожный глоток. — Слова. Конкретные слова для упорядочивания абстрактных понятий. — Что ж... — По телу пробежала сладостная дрожь: губы опалил краткий поцелуй. Выдох в приоткрытый рот. Лесная свежесть уступила место ореолу жаркого томления. — Тогда тебе нужно знать лишь то, что ты, — губы в губы, сладко и нестерпимо больно, — мой. Пока этого хватит, верно? Смакуя поцелуй, ставший необходимым ответом, Александр окинул взглядом полюбившееся лицо Эрика — осунувшееся, слегка заросшее, но лучившееся тусклым светом эмоций, горящих внутри Аргуса, — задержался на искусанной линии губ. Уверенно шепнул: — Пока хватит. Лес, объявший дом Монро, хранил в себе дух первородной силы. Вдали от людей, от цивилизации, копошащейся тварями пороков и мучимой выхлопами индустриализации. Близость горного хребта насыщала вкусом воли. Здесь хорошо. С ним хорошо. Идти вот так, плечом к плечу. Наслаждаться его голосом. Никогда прежде Эрик не был настолько словоохотлив. — Я всегда отличался, — он говорил, глядя прямо перед собой, и Александр всеми клеточками души ощущал, что вершится некое таинство. Священный обряд откровения. — Одиночество — это когда ты, осознав всю гниль мира, вынужден уживаться со своим добровольным изгнанием. А в толпе... — Эрик кисло усмехнулся. — В толпе еще поганее. Там это чувство усиливается и жрет тебя. Блэквуд как завороженный наблюдал за преображением Монро. Смотрел, как накопившаяся в нем усталость вытягивает и расслабляет мышцы лица. Гордый профиль того, кто стоит на грани, поражал резкостью отчуждения и смирения. Небесная хмарь сгущалась, промозглый ветерок пробирался под рукава шерстяной кофты. Эрик остановился и поглубже зарылся руками в карманы своего драпового пальто. Вынул сигаретную пачку и зажигалку. Закурил, чуть ссутулившись. Огонек зажигалки бросил на его лицо драконистые блики. Когда папиросная бумага занялась, весело потрескивая, Лекс машинально протянул руку и осторожно вынул курево изо рта Монро. Тот как будто не удивился, хоть и зыркнул неодобрительно. Александру нравилось прикасаться к тому, что принадлежало его мужчине. Нравились моменты единения. Будто Эрик — это он, Александр, и наоборот. Лекс задумчиво затянулся. Обдумывая услышанное, отнял фильтр от губ. Спустил ноздрями белый дым, тут же подхваченный ветром. И без промедлений, пока Эрик не успел среагировать, прижал неторопливо тлеющую сигарету к ладони, к одной из линий судьбы. Порыв. Сигарета, зажатая между пальцев Эрика, вызвала в Лексе мощный рефлекс. Необъяснимый. Истребивший мысль как двигатель рационального. Это бездумное, глупое, ничем не мотивированное действие — будто во сне. Во сне, где ты не можешь думать. Где есть только голые волокна слабой души. — Ты что... — Монро задохнулся, замерев в тихом ужасе, потерянно и непонимающе наблюдая, как Блэквуд тушит о свою кожу бычок. Александр лишь чуть скривился, сосредоточившись на происходящем. Вдавливая огонь в ладонь напористо, чтобы наверняка остался след. Больно. Но эта боль поразительно ничтожна, а сейчас, рядом с ним, практически неощутима. Несмотря на то что кожный покров проедает гарь, вгрызаясь в мясо. Словно выйдя из оцепенения, Эрик рванулся вперед, выбил сигарету из рук Блэквуда и со всей дури тряхнул его за плечи. Александр сцепил зубы и перехватил одичалый взгляд, вызывающе вскинув подбородок. — Идиот, — рявкнув, Монро грубо схватил руку Лекса и рывком раскрыл ладонь. — Зачем... — Одиночество на двоих. — Блэквуд, не меняя выражения лица — лица победителя, — буравил Эрика взглядом, страшным в своей решительности. — Только так. Монро смотрел ошалело. Его лицо изломала лютая ярость, перемешавшаяся с испугом. Под тяжестью этого апокалиптического страха он, сам Эрик Монро, врос в землю. Безоружный. Совершенно растерянный. Он не заметил, как сдавил запястье поврежденной руки Блэквуда. До хруста. До тупой боли. Еще чуть-чуть — и он вывернул бы кости, так что Александр, окрыленный выбросом адреналина, выдернул руку и отшатнулся, оскалившись. Инстинктивно потирая выкрученную руку, Лекс снова сократил самолично выстроенную дистанцию и тут же прижал ладонь к изуродованной кисти Монро. Теплая, свежая и скотски ноющая жженая рытвина напоролась на старые, белые, кривые рубцы. Одиночество — на двоих. — А если бы у меня не было ноги? Ты бы и себе отхерачил? — Монро загнанно посмотрел на сцепленные пальцы, так и не шелохнувшись. Александр, расслабившийся из-за внезапной усталости, вымученно улыбнулся: — Станешь инвалидом — посмотрим. Пока ничего обещать не буду. Казалось, взгляд Аргуса вобрал в себя всю злобу мира, пробивая насквозь, парализуя волю. — Не смей, — в голосе — явная угроза. — Ты больше никогда подобного не сделаешь, понял? — Наконец отмерев, Монро обхватил обеими руками лицо Блэквуда, больно надавив большими пальцами на выступы скул. Словно хотел открутить голову. Лекс поморщился, но вырываться не стал. Все тот же жуткий взгляд. Из гортани Эрика вырвался не то рокот, не то травматичный хрип: — Иначе... Иначе я сделаю так, что ты пожалеешь. Страшно. Страшно от этих слов. Внутренности Александра вновь ущипнула физически осязаемая нервозность. Дурное предчувствие точило сердце. Сглотнув, он опустил глаза и пробубнил: — Больно. Ты мне лицо раздавишь. Давление тут же ослабло, и Монро, насупившись, отстранился, спешно пихнув руки обратно в карманы. Вернее, спрятав их, как особо опасное оружие. Отвернувшись, он в приказной манере бросил через плечо: — Идем. — И торопливо зашагал прочь. Теперь он бежал, гонимый какой-то тенью. Удалялся, как пристыженный вор. Или убийца, так и не сумевший совершить задуманное. Шмыгнув носом, увлажнившимся из-за скверной погоды, Александр натянул на нижнюю часть лица воротник водолазки и поплелся следом. Как жертва, ставшая для убийцы тяжким бременем долгосрочной памяти. Лекс уже занес ногу, чтобы подняться на крыльцо дома, когда округу взорвало учащенное хлопанье чьих-то маленьких крыльев. И смачный глухой удар о панорамное окно. Монро, уже приоткрывший входную дверь, резко обернулся. Запоздав с реакцией, Александр проследил за тем, куда смотрит Эрик, и плотно поджал губы, пристально всматриваясь в недавний источник шума. Распластавшись в неестественном изломе, на дощатом полу террасы валялась небольшая птица. Ее скрюченные лапки еще подрагивали. Лазоревое, отливающее холодной зеленью оперенье едва заметно пушилось и колыхалось от усилившегося ветра. Миниатюрная головка — такая же насыщенно-голубая, необычайно яркая на аскетичном фоне — обагрилась чернотой, брызнувшей из размозженного черепа — невероятно хрупкого, как материя мироздания. Блэквудом завладел этот трагичный образ. Образ неустойчивости жизни. Образ смерти. Труп, крохотный на фоне колоссального дома, отражался в почерневших глазах Лекса. Почему-то он увидел в этой, казалось бы, никчемной смерти крушение чего-то важного. Приближение бездны. Поднявшись на террасу, Александр приблизился к стремительно остывающему лазоревому тельцу. Вглядываясь в раскуроченную птичью голову, поднял взгляд, повторяя дугу падения пернатой жертвы. И остановился на черно-бурой кляксе на окне. Разглядывая эту кляксу, Блэквуд скривился и окаменел: кровавое пятно наложилось на его отражение, зияя на лбу пугающей дырой. Внутри что-то оборвалось. — Отойди. — В окне, рядом с Лексом, появилось отражение Эрика. И он был совершенно бесстрастным. Невозмутимым. Будто ничего не произошло. И это хладное спокойствие казалось чудовищным рядом с «убитым» Александром, чей зеркальный двойник стоял напротив, красуясь дырой в башке. Блэквуд врос в пол, не в силах двинуться с места; он лишь не отрываясь смотрел в глаза своему отражению. В черные, безжизненные, угасшие глаза, где до сих пор отражалась дохлая птаха. Хрупкая лазурь и убийственная чернота. Лекс не стал сопротивляться, когда Монро слегка подвинул его, вынудив сделать шаг назад (так, что багряное пятно сместилось куда-то в район горла). Моргнув, Александр склонил голову набок и принялся молча наблюдать, как Эрик наклоняется, небрежно поднимает мертвую птицу, как кусок мусора, и идет к дальней части террасы. — Я скоро умру, — Лекс выдал это не задумываясь, автоматически. И без тени эмоционального окраса. Словно констатировал факт. Черные глаза по-прежнему упирались в место, где недавно валялась злосчастная птица, ставшая роковым знамением. Монро затормозил резко, едва устояв на ногах. Его корпус, подавшийся вперед, так и не разогнулся. Как стоп-кадр с жуткой динамикой, скрытой внутри. Александр оторвался от пола, покосился на него, подозрительно затихшего, и спросил: — Ты часто задумываешься о смерти? Я вот... часто. — Это голубая сиалия, — тихо произнес Эрик, пропустив мимо ушей вопрос Лекса. Он не видел лица хозяина дома, и от этого тревога только усилилась. — Давно их не видел. Они красиво поют. Мертвые — уже не поют. Александр развернулся, чтобы лучше видеть происходящее. Монро двинулся дальше, неестественно выпрямившись, подошел к перилам и, жестко вскинув руку, выкинул то, что некогда красиво пело. Свободно, без промедлений. Ему все равно. Не сказать чтобы Блэквуда сильно опечалила смерть птицы. И все же ему было не по себе. Паутина противоречивых чувств обклеила душу и поползла к мозгу, обращая парня коконом. Раковина мира шаталась под ногами, не в силах удержать его, ступившего на край. А внизу — бездна. С невозмутимым видом Эрик обернулся и уверенно направился обратно к двери. Проходя мимо Александра, он полоснул его косым взглядом. Лекса парализовало: цвет глаз Эрика — это цвет оперения той голубой сиалии. Насыщенная лазурь, поглощенная бездушным палачом. Он не просто выкинул труп, а впитал его. Высосал хрупкое естество. — Почему ты забрал ее? — вопрос сипло слетел с губ Лекса. — Так — правильно.***
— Пора позвонить Малкольму. Он с меня три шкуры спустит, а перед этим башку своими проповедями просверлит. Прошел день. Былая тревога уступила место прежнему умиротворению у лона домашнего очага. Блэквуд и думать забыл о вчерашнем, о работе. Здесь, в этом доме, время будто остановилось, и лишь настенные часы давали понять, что минуты идут. — И какое сегодня число? Пора платить аренду. Разморенный теплом, Лекс лениво шевельнулся, подняв голову с коленей Эрика, развалившегося на кровати и читавшего какую-то толстую книжку. (Когда Лекс спросил, о чем книга, он попытался объяснить, но все оказалось слишком сложным для примитивного мышления Блэквуда, так что оба махнули на это рукой.) Упершись на локти, парень неохотно приподнялся и вопросительно посмотрел на Монро, почему-то напрягшегося и тут же помрачневшего. — Двадцать восьмое, — как-то раздраженно выдавил Эрик, и Лексу это очень не понравилось. — Что тебя не устраивает? — Александр не скрыл некоторого возмущения: он всегда чутко реагировал на малейшие смены настроения Монро, и этот навык особенно усилился в последние дни, проведенные наедине, без информационного шума и прочих раздражителей, притупляющих эмоциональную восприимчивость. — Вроде бы я ничего плохого не сказал. — Разве я сказал, что меня что-то не устраивает? — Монро сердито и как-то надменно взглянул на Александра, нещадно раскрошив идиллию. — Не придирайся к словам. Я просто ответил на вопрос. — Врешь, — угрюмо отрезал Блэквуд и резко сел, отодвинувшись. — Что, уже за меня начал решать? — Ядовитый тон Эрика мерзко прошелся по нервам. Но, видимо, он тоже умел считывать настроение Блэквуда, потому что практически сразу мягко добавил, усмиряя ниоткуда взявшуюся злобу: — Прости. Судя по звуку, он отложил книгу. Кровать скрипнула и чуть-чуть просела: Монро придвинулся к ощерившемуся Лексу и нежно коснулся костяшками пальцев оката его голого плеча. — Есть вещь, которая меня бесит, — шепнул он, кончиком носа утыкаясь в яремную вену Александра, демонстративно игнорирующего ласку. Пальцы спустились ниже, к локтю, и обратно — к выпуклому плечевому суставу. Затеяв незамысловатую тактильную игру, Эрик будто успокаивал, для должного эффекта пылко прижавшись губами к холке, из-за чего по спине Блэквуда скатилась волна колючих, как разряды тока, мурашек. — Что за вещь? То, что я спросил, какое сегодня число? — все еще щерясь, съязвил Лекс. Он практически услышал, как скрежетнули стиснутые челюсти Монро и вздулись его желваки. Спину обдало прохладой — Эрик стремительно отдалился к краю кровати. Несмотря на легкую обиду, Александр не смог долго терпеть и сел вполоборота. Эрик же сидел, упершись локтями в колени. Потом неспешно поднялся и направился к окну, сунув руки в карманы домашних штанов. Его силуэт чернел внушительным рельефом на фоне леса, залитого серовато-белым светом пепельного солнца и прошибаемого беспокойным ветром. — Если включишь мозги, поймешь, — голос Эрика был тихим, но прозвучало сказанное небесным грохотом. Он с хрустом размял плечи и повернулся лицом к Лексу. Утонувший в тени, Монро выглядел суровее прежнего. Он продолжил, не сбавляя нажима: — Малкольму я уже позвонил. Ты там больше не работаешь. Мог бы и раньше понять. Сжавшись пружиной, готовой вот-вот сорваться с места, Александр глянул на Эрика исподлобья и поинтересовался, едва сдерживая дрожь закипающего в животе гнева: — И давно я там не работаю? — С того дня как я тебя сюда привез, — невозмутимо парировал Монро, перенимая враждебный настрой Блэквуда. Лекс вскинул брови и кивнул с саркастичным видом, слегка выпятив нижнюю губу: — Круто ты решил, что могу сказать, — и, мгновенно переменившись в лице, процедил: — А ничего, что это моя работа? У тебя, я смотрю, тоже не хватило мозгов, чтобы поинтересоваться, чего хочу я. — А тебе бы понравилось, если бы на меня ежедневно пялились течные пидоры, мечтающие присесть на мой хуй? — Высокомерная беспечность, с которой Монро говорил об этом, бесила. Взирая сверху вниз, он шагнул к кровати. Раз. Два. Вот он нависает сверху подавляющей громадой. На его губах змеится скотская ухмылка. Он певуче растягивает: — Или хочешь проверить? Не проблема. Можем поменяться местами. Уверен, ты будешь в восторге, малыш. Последнее слово он угрожающе спустил меж обнаженных клыков, из-за чего стал похож на кровожадное животное. Александр притих, но взгляда не отвел, таращась враждебно, будто перед ним стоял заклятый враг. — Мне не нужны отношения, — тихо заговорил Блэквуд, и его речь напоминала треск занимающегося пламени, которое вот-вот разразится пожаром, — где все решается за моей спиной. Это не какая-то херня. — Слушай. — Монро, не вытерпев, быстро склонился к Лексу, перехватил его запястья и вместе с ним повалился на кровать. Придавив взбесившегося Блэквуда своим весом — правда, это не особо подействовало и парень, задетый за живое, лишь сильнее завелся, — он грозно шикнул и двинул бедрами вперед, толчком вбивая разъяренного борца за свои права в кровать. Когда он немного успокоился, Эрик пророкотал ему в губы: — Ты бы не уволился. Знаешь почему? Потому что думаешь, что чем-то обязан Малкольму. Испытываешь вину перед ним за многочисленные скандалы и драки. И хочешь отплатить. Но... — он понизил голос до свистящего искусительного шепота, — я не позволю тебе работать там, где каждый второй хочет тебя трахнуть. Ты не представляешь, что мне приходилось переживать, когда я приходил в этот блядюшник и видел, как... Монро запнулся, будто ему не хватило воздуха. В черно-синих глазах плясали языки адского пламени. Его кадык заметно напрягся и дрогнул. Жилы на шее вздулись, пульсируя. Александр затих, опасливо наблюдая за тем, как в глазах напротив бушует дьявольское негодование; как пенится ярость и какая-то робкая боль. — Если бы все осталось как раньше, — теперь Монро хрипел, будто глотая раскаленные угли, выжигающие трахею, — я бы просто... переубивал их всех. К чертовой матери. И спалил бы на хуй этот блядский притон. Вместе с ебучим Малкольмом и прочей мразью. Прищурившись, Блэквуд обмяк, шевельнул руками, по-прежнему скованными хваткой — пусть и ослабевшей, — и шепотом потребовал: — Руки мне освободи. Я спокоен. — Скривившись и перевалив язык в пересохшей пасти, чуть погодя дополнил: — И слезь. Дышать нечем. Эрик выглядел каким-то контуженным. Словно очнувшись от наваждения, он освободил руки Лекса и немного приподнялся, позволив вдохнуть полной грудью. Александр тут же сухо закашлялся и жадно глотнул воздуха. — Тебе правда было настолько неприятно? — тон Лекса смягчился, демоническое возмущение скрасилось лаской. Не успел Монро ответить, как Блэквуд заткнул его голодным поцелуем. Обхватив его шею, Лекс зарылся пальцами в волосы, стискивая их у корней до тянущей боли. Эрика не потребовалось упрашивать: он ответил с таким же рвением, жадно, с уничтожающей, отчаянной страстью. Оторвавшись от губ Блэквуда, Монро принялся обжигать поцелуями его шею, плечи, грудь, будто страшась потерять. Желая забрать каждый кусочек его податливого тела. Закатив глаза в подлинном блаженстве, Лекс потирался щекой о взъерошенную макушку Эрика, непрестанно комкая фалангами волосы на его затылке. Возбужденный до предательской дрожи, истосковавшийся по жаркой близости, Александр машинально просунул руку между их телами и опустил ладонь на ощутимо затвердевший пах Эрика, призывно надавив пальцами. — Нет. Пока рано. — Прихватив зубами ключицу Лекса, Монро подался вбок и отодрал его руку от своего паха. — Плевать, — в Блэквуде говорило остервенелое желание, распаренное дикой неудовлетворенностью. — Я хочу. — Нет, — режущий рык раскатился по уху возбуждающей вибрацией. — А если по-другому? — мучительный стон вырвался из перенапряженной глотки Блэквуда. — В смысле? — Монро замер и злобно глянул на размякшего, изнывающего от жажды Лекса, дышащего загнанно и отчаянно вжимающегося в Эрика. — Нет, — Блэквуд помотал головой, разметав по простыни лоснящиеся кудри, — ты не понял. Я хочу... — Глоток. Зрачки растеклись опиумными блюдцами. Грудную клетку рвет сбивчивое, хриплое, возбужденное дыхание. Низ живота мучительно крутит. Бедра крепко стискивают покатые бока Монро. — Хочу тебе... отсосать. Видимо, предложение Александра ввело Эрика в замешательство. Не дожидаясь ответа, Лекс, подстегиваемый бесконтрольным желанием плоти, уперся обеими ладонями в грудь Монро, грубо отпихнул его вбок, тут же потянулся следом и взгромоздился на тугие бедра. — Кто-то говорил, что никогда не станет брать на губу, — нагло усмехаясь, припомнил Эрик. Опалив его предостерегающим взглядом, Блэквуд метнулся вперед. Цапнул Монро за губу и, не позволив ему урвать поцелуй, ловко съехал вниз, пробираясь руками под футболку. Для удобства Монро, облизнувшись в томительном предвкушении, подтянулся повыше, откинувшись на подушки. Блэквуд знойно вжимался губами в низ живота Эрика. Безумно. Отдаваясь целиком каждому поцелую. Вниз, по жгутам вздувшихся вен и дорожке из темных волос. Его пальцы — в кудрях, направляют. Массируют кожу головы. Вбирают пряди в слабо сжатый кулак. Ладонь ласково давит на затылок. Совершенно обезумев от влечения, воспламеняющего кровь колдовскими чарами, Блэквуд ухватился за резинку штанов и оттянул ее. Ниже, обнажая аккуратно стриженый лобок. В нос ударил знакомый запах звериного возбуждения. — Потрясающий вид... — раздалось сверху, и Блэквуд, пьяный от всплеска гормонов, поднял взгляд, застланный пеленой цветастого тумана. Он увидел лишь довольный оскал и две темно-синие вспышки. Манящий голос будто тянулся со дна колодца, одурманивая: — Хороший мальчик. Только следи за зубами. В первый раз... я проявлю терпение. И Блэквуда пожрала пучина. Он отдался ей. Ведь Лекс — хороший мальчик.