Большая часть мужчин требует от своих жен достоинств, которых сами они не стоят. Лев Николаевич Толстой
***
Мариша, как и любая представительница прекрасной половины человечества, была уверена, что достойна самого лучшего. Что прискачет однажды статный красавец на белом мерседесе и из всех благоухающих цветков непременно выберет именно ее. Но то ли судьба у нее была такая незадачливая, то ли сама Маришка переоценила свои как внешние, так и душевные качества, сказочный принц на горизонте появляться не спешил. Да и даже если бы появился, то вряд ли бы разглядел в изрядно постаревшей, глубоко несчастной женщине ту самую заводную «хохотушку», готовую покорять просторы великого мира. Ей только недавно минуло тридцать, «юбилейная дата, Мария Степановна» — отметила милая секретарша с охапкой цветущих роз, отпечатавшаяся на ее осунувшемся лице еще одной порцией глубоких морщин, да ворохом мелких проблем на почве здоровья. Единственное, что приносило радость в столь безрадостный, пасмурный день — это обещанный сюрприз Игоря. В противовес ей полного неудержимой энергии и притягательного шарма, не оставляющего надежду превратить из своей вулканизации что-то сильнее калибром, молодой любовник приятно радовал глаз. Мариша беззлобно смеялась над его планами и целуя в нос, желала удачи. Тот недовольно сопел и часто уходил ночевать на диван, приговаривая, что уж глупая женщина в этом точно не разбирается, забывая, чьими руками вообще купил свой дряхлый шиномонтаж и жил, почти ни в чем себе не отказывая. Она, честно, не обижалась. Так как сама не без греха: все бриллиантовые колечки и драгоценные колье вместе с разбросанными по городу квартирами достались от прошлого брака, как и развивающийся бизнес в роли нескольких цветочных магазинов с логотипом личного бренда. Гордиться здесь вопреки всему было нечем. Бывший муж, Леонид Волков, швырнул ей все это добро вместе со стопкой соответствующих документов, как прощальную косточку для собачки: только бы не лаяла насчет измены, выставляя беспрецедентным козлом. Отчего Игорь, живой, непосредственный, так и приманивающий к себе искрой непотухающего огня, Игрюша, был для нее своеобразной отдушиной. После Лёни он представлялся открытой книгой. Все эмоции как на ладони, ярко вспыхивали и гасли прямо в его голубых, словно ясное небо в майский день глазах. По крайней мере ей так казалось. Видя как перед глазами плавают черные пятна, Мариша только скривила уголки губ в горькой усмешке, обессиленно сваливаясь со стула на холодный пол. Лицо Игоря, не перестававшего с увлечением поедать запечённую форель, было последним, что запомнило ее ускользающее сознание. «Мог бы хотя бы десерт подождать», — посетовала именинница перед неотвратимо надвигающейся встречей со смертью.***
Последнее чего ожидала Мариша, когда умирала от гнусно подложенного в еду яда, старанием охочего до денег мужа, — это проснуться от взволнованного щебета японской прислуги, готовившей ее ко встрече с будущим женихом. Ее бросали на произвол судьбы, ломали словно тоненькую тростинку и убивали вопреки сотни счастливых совместных воспоминаний, но никогда, еще ни разу за все пережитые годы ей не доводилось просыпаться в абсолютно чужом инородном теле белокурой красавицы с отливающими алым цветом багрянца глазами. Шутка жестоких богов иль божественный дар за все пережитые испытания судьбы? Тщетно силясь переварить случившееся, она совершенно упустила удобный момент для побега или расспроса мечтательно хихикающих девушек, оказавшись глубоко плененной веселой искрой магнетически черных глаз и непослушных кудрях призывно протянувшего руку мужчины. Под интимностью образовавшейся между ними глухой тишины и морозным холодом не прекращающего снегопада, Маришка, словно влюбленная девица на выданье, не нашла в себе сил сказать ему «нет», смущено вложив продрогшие пальцы в руку своего как оказавшегося будущего мужа. Потом их отвели в синтоистский храм, где ее заставили три раза испить рисового вина из пиалы на пару с успокаивающим своими наставлениями женихом и согласиться со всеми священными клятвами. Именно благодаря последнему ей и повезло узнать имя не в меру ласкового, особенно утончённого мужчины в черном струившемся на свету кимоно с горящим яркими звездами на обороте японским зонтом — «Шисуи». Учиха Шисуи. Чужое имя оседало на кончике языке необычным образом, словно когда-то ей уже доводилось его слышать. Причем не раз. Поежившись от поднявшегося ветра, выбившего ей пару прядей из сложной прически, закрепленной тревожно звеневшей вязью колокольчиков заколкой, Мариша плотнее прижалась к теплому плечу держащего над ними зонт мужчины. — Если это сон, — едва уловимо прошептала она себе под нос, глядя на пасмурное небо. — То ему пора закончиться. Кучерявый красавец сочувствующе улыбнулся и сладким голосом пообещал, что им осталось совсем немного. Признаться честно, вся свадебная процессия приносила ей много неудобств: белое кимоно вместе с несуразно большой накидкой на голову, этакий аналог на местную фату, неприятно давил на плечи, а неудобные жесткие сандалии заставляли семенить жалкими миллиметровыми шагами, бесконечно оттягивая конец всего праздничного ужаса. А уж, когда ее повторно заставили пройти через экзекуцию переодевания марево красных тканей, будь те хоть трижды сотканы из шелка, несчастная женщина была готова взвыть в голос. Несмотря на наличие трех мужей достойную свадьбу в жизни Маришки сыграли лишь раз. С Андреем понятно — родителям обеих сторон было стыдно в глаза друг другу смотреть, поэтому их просто заставили расписаться в ЗАГС. А с Игорем у нее не было никакого желания возиться с всеобщим осуждением, да и сам парень желанием особо не горел. Вот так и вышло, что Леонид, с рождения привыкший к роскоши, свадьбу справил с поистине королевским размахом: кремовый торт, фигурки которого достигали потолок, праздничный стол с заморскими блюдами и салюты, захватывающие дух. Маришка, правда, облаченная в пышное кукольное платье, радость впечатленных родителей не разделяла. Весь вечер тщедушный корсет неприятно давил ей на живот, угрожая переломить позвоночник, свет громадных хрустальных люстр рябил глаза, а так называемые друзья Лёни смотрели на приглашенных ею гостей как на челядь под ногами, что настроения отнюдь не поднимало. Поэтому да, столь воспеваемое среди женщин торжество Мариша, если уж не презирала, то не выносила точно. По крайней мере здешняя обстановка никак не различалась от прошлой. Лица у гостей были такими же отрепетировано радушными, хотя глаза поблескивали ничем не скрываемой неприязнью. Отчего она теряясь, печально сводила брови к переносице, желая провалиться сквозь землю прямо в ласковые объятия похоронного гроба. Компания земляных червей была не в пример лучше здешних обитателей. Хотя бы не кривили из себя невесть что. Умиляло только то, как забавно пытался отвлечь ее Шисуи, силясь разбавить давящую атмосферу тихими шуточками, да веселыми рассказами о том или ином родственнике. — Это Ита-кун, — зашептал он ей на ушко, когда мимо них прошла очередная семья, желающая процветания и удачи в будущем браке. — Он кто-то вроде моего занудного младшего брата. Но не ведись на его милое личико, этот монстр за считанные секунды способен опустошить целую лавку данго! Что искренне удивляло это то, что большая часть присутствующих были черноглазыми и черноволосыми, словно под копирку сделаны. Даже сам Шисуи не особо отличился от них внешним видом вопреки горячей индивидуальности. Позволив себе насладиться обществом веселого, остроумного компаньона, Маришка беззаботно просмеялась весь оставшийся вечер, абсолютно не заметив, как быстро пролетело время за вкусными суши, терпким сакэ и ослепляющей атмосферой ребристого праздника. И наступил час брачной ночи. — Я не хочу оказывать на тебя лишнее давление, — через минуту неловкого молчания и редких перемигиваний на разных концах постели серьезно произнес Шисуи, еще сильнее выпрямив несгибаемую спину. — Поэтому если обстоятельства нашей свадьбы тебя смущают, если тебе до сих пор сложно смириться с тем, на что я поневоле обрек тебя, я… Я не буду насильно удерживать тебя рядом с собой, Ориха. По крайней мере не этой ночью. Маришка осоловело моргнула, пристальным взглядом окидывая соблазнительные изгибы мышц на его твердых руках, выступающие даже сквозь плотный материал двухслойных одеяний, взвившиеся темные кудри, в которые так и тянуло зарыться пальцами, и чувственную линию пухлых губ. Сейчас уже было мерзко думать об этом, однако последний раз сексом с Игорем они занимались пол, а то и больше года назад. Маришка и сама не жаждала падать с ним в одну постель, стыдясь проскальзывающего в голубых глазах налета презрения, когда он дотрагивался до ее не такой уж и бархатной кожи. Да и любовником бывший муж являлся не ласковым, предпочитая грязно драть в позу по-собачьи. Что заставило вдруг задуматься о том, когда удовольствие от любовных ласк заменилась боль горького разочарования. И дернув за гребень цветочного кадзаси, небрежно бросить его куда-то в сторону, после чего порывистым движением повалила не ожидавшего столь яростного акта протеста японца на широкий футон, припав к полным губам жарким, ненасытным поцелуем. — Нет, — вымолвила с тяжелым вздохом Мариша, отстраняясь лишь на одно крохотное мгновение. — Что угодно, только не это. Пальцами она с не скрываемым наслаждением зарылась в мягкие волосы и покусывая его податливые губы, медленно опустилась к шее, покрывая ту влажными, ненасытными засосами и плотнее прижимаясь всем телом к удивленному мужу, ясно ощущая, как тот возбуждается. Позволив ей насладиться главенствующей ролью еще немного, в конце концов Шисуи нежно приподнял ее лицо за волосы и не миндальничая, сразу же углубил поцелуй, с довольством заглотив девичий стон. Не переставая пытаться распутать широкий черный пояс, дабы освободить от мешающей одежды, Мариша недовольно засопела, когда он ловко разобрался с ее, выставив напоказ прикрытую одними лишь бинтами пышную грудь. Она не думает о том, что это тело слишком молодо, слишком соблазнительно и слишком не ее. Маришка впивается ногтями об его плечи, не боясь поранить из-за все того же раздражающего, так и не снятого кимоно, и срывается на прерывистый всхлип, потому что рот у Шисуи греховен, также как и его губы. От вцепившихся в сосок зуб ее сводит так сильно, что она в двух шагах от того, чтобы таки дотянуться до звезд. Прикосновения к груди непривычно мягкие, даже ласковые. Шисуи сжимает выделяющийся холмик одной рукой и выкручивая сосок, не перестает осыпать поцелуями ее дрожащую шею. Мариша плавилась под его прикосновениями, словно легкий снег под лучами безжалостного весеннего солнца, а когда он наконец избавляется от своих одежд, опрокидывая ее на спину, то ее едва не ведет от вида обнаженного рельефного торса и поражающего в своих размерах члена. Ее руки постоянно тянутся к нему, игнорируя уродливые борозды старых шрамов и затянувшихся порезов. Она целует его в соленое по вкусу плечо, длинную крепкую шею и пересохшие от возбуждения губы. И не может перестать льнуть к нему, изнывая от желания стать единым целым. Шисуи отрывается с очевидным трудом. У него сбитое учащенное дыхание и затопивший всю радужку глаз непроглядно черный зрачок. И стоящий камнем член. — Может быть будет больно, — предупреждает его хриплый гнетущий голос, когда он прижимается к ее взмокшему лбу ласковым поцелуем. Следующий толчок вытрясает из нее всю душу, потому что это совсем не больно. Наоборот, это настолько приятно, настолько восхитительно, что она выгибается от чистого, неземного блаженства, умоляя чуть ли не на грани отчаяния: — Быстрее… Ш-шисуи, быстрее. Мариша привыкла к грубости и в какой-то отрезок своей жизни научилась получать от нее удовольствие. Но никогда боль впивающихся в бедра пальцев, сила выбивающих весь воздух из легких толчков и укол разрывающих нежную кожу на шее зубов еще не была настолько желанной. Когда дыхание Шисуи обожгло мочку чувствительного уха, а взгляд его, блестящий от искреннего обожания, уперся в ее красное, возбужденное от накала чувств лицо, она поймала самый незабываемый и скорейший оргазм за все свои тридцать лет.***
В следующий миг Маришка проснулась уже в ванной. Усталые глаза обвели скромное помещение туманным взглядом и остановились на аккуратно намыливающим ей руки Шисуи, чьи уста исказила добрая улыбка. — Я тебя совсем замучил, да? — виновато стукнул себя по голове, забавно морщась от брызнувших капель с мокрого кулака. — И это в первую брачную ночь. Можешь поспать, Ориха-чан, на сегодня ты определенно заслужила отдых. Мариша привыкла к тому, что ею пользуются, когда приспичит, бросают из-за ненадобности, как надоедливую игрушку, и вытирают ноги, воспринимая не иначе как человека второго сорта. Она привыкла. Смирилась с течением долгого-долгого времени и череды трех неудачных браков. И все же… Этот кучерявый веселый красавец с глазами как у лабрадора всколыхнул в ней давно похороненные чувства. — Мне никогда этого не делали… — вымолвила Маришка с задушенным всхлипом, прикрывая мокрыми ладонями искривлённый в неясной гримасе рот. — Никогда. Никто никогда не заботился обо мне, насколько бы грязно и больно мне ни было… От его добрых, утешительных слов ей стало и лучше, и хуже одновременно.***
Примечание.
Кандзаси — японские традиционные женские украшения для волос. Кандзаси носят с кимоно. Саке́ — один из традиционных японских алкогольных напитков, получаемый путём сбраживания сусла на основе риса и пропаренного рисового солода. В Японии называется словом нихонсю, в обиходе словами сакэ или о-сакэ обозначается любой вид алкогольных напитков, в таком виде и вошло в другие языки. Данго или оданго — японские клёцки или колобки из клейких сортов риса. Обычно их надевают на палочку и покрывают пастой анко, мукой кинако, либо жарят. Похожи на моти. Под Новый год принято вешать дома 12 данго, символизирующие 12 месяцев, на сухие ветки в качестве пожелания благополучия. Кимоно́ — традиционная одежда в Японии. С середины XIX века считается японским «национальным костюмом». Также кимоно является рабочей одеждой гейш и майко. С кимоно связан японский праздник «Сити-Го-Сан». Ватабоси произошёл от «кацуки» — головного убора, который носили на улице замужние женщины в самурайских семьях в периоды Муромати-Момояма. С периода Эдо этот обычай переняли более молодые женщины. Хотя сначала ватабоси носили, чтобы защититься от пыли и холода, сейчас он является эквивалентом вуали в западной традиции. Ватабоси при ношении скрывает лицо невесты от всех, кроме жениха, до конца свадебной церемонии. Белый ватабоси носят только снаружи вместе с сиромуку, а не с цветным кимоно или во время приёма в помещении.