***
14 февраля 1900 Лондон Шатко ступив из мрака и обнаружив, что очутилась на пороге своего дома, Сибила едва не повалилась на брусчатку; тошнота поднималась под легкими и грозила перехватить горло. Тут же позади была Лиззи. Ее обычно бледное лицо стало еще бледнее, а волосы растрепались от их судорожного, сверхъестественного путешествия. Обогнув Сибилу, она немедленно направилась к ее отцу, который уже стоял у входной двери, ничуть не выглядя потрепанным вихрем теней и дыма, вызванным им, чтобы унести их из поместья Транси. — Вы... — начала она, явно не имея никакого плана для речи дальше первого слова. Голос прервался, но она продолжала мерить его взглядом, пока он открывал дверь. — Пожалуй, нам стоит продолжить этот разговор внутри. Сибила вздрогнула, от холода, как она была уверена, а не от нечеловеческого, алого сияния в глазах отца. Она молча прошла мимо него под яркий свет прихожей. — Как вы узнали, где мы? — спросила его Лиззи. — Ваша мать позвонила, чтобы справиться о вас, — объяснил Симон. — Мы быстро догадались, что вы обе солгали о своем местонахождении. Ваша мать вспомнила о приглашении на бал. Я сказал ей, что отправлюсь туда и заберу вас. Обычно теплый, благодушный тон его голоса пропал, мужчина казался уставшим, измотанным. — Похоже, я едва не опоздал, — тихо добавил он. Осознание случившегося начало приходить к Сибиле, когда она посмотрела на свои руки, силясь избегать взгляда отца. Здесь, на свету, кровь на перчатках и платье невозможно было не заметить. Она убила человека, вернее, демона, но все равно живое, разумное существо. Лиззи чуть не погибла. Они обе чуть не погибли. Будь это любой другой день, она бы со слезами упала в отцовские объятия. — Сибила, — сказал отец. — Прошу, посмотри на меня. — Не могу, — ответила она, но все-таки посмотрела. Что-то в ее взгляде, должно быть, пристыдило его. Настал его черед отвести глаза. — Кто ты? — спросила она. И кем это делает меня? Он не встретил ее взгляда. Не ответил. — Ты убил маму? На этот раз он встретил ее взгляд, но промолчал. Это было достаточным ответом. — Сибила, — снова сказал он, слишком поздно, неуверенно потянувшись к ней с мольбой в глазах... Лиззи преградила ему путь. — Не подходите, — со злостью сказала она. — Вы оставите Сибилу в покое, пока она не решит, что готова выслушать то, что вам есть сказать. Разве она не видела бурю? подумала Сибила. Неужели не понимает, что он может убить ее, даже не подняв руку? Вместо гнева и жестокости, которые Сибила привыкла ожидать от нему подобных, он проявил испуг, как отруганный ребенок, как пнутый щенок. Симон опустил руку и слегка поклонился. — Конечно. Как пожелаете, — тихо сказал он, отступил в темный дверной проем гостиной и исчез, поглощенный тенями. Как только он ушел, Сибила разрыдалась.***
Поврежденная нога Себастьяна срослась сразу после того, как он пересек Темзу. Он хорошо его знал — ощущение, как сломанные кости собираются обратно, как затягиваются ссадины и исчезают гематомы. Ранения зажили еще до того, как показалась крыша «Клариджа». Но даже если его раны были достаточно серьезными, чтобы на время сделать из него калеку, им было не сравниться с ранами обмякшего, бессознательного тела на его руках. Пальцы Себастьяна оставили темные разводы на защитном знаке. Ему едва хватило присутствия духа, чтобы открыть створку, и, чуть было не пробив стекло, он ввалился в комнату. Положив Сиэля на кровать, Себастьян наконец смог оценить всю степень повреждений. Увиденное пробрало его холодом до самых костей. Основной урон приняла на себя правая сторона. Пламя охватило руку прежде, чем Сиэль наконец взял его под контроль. Обожгло его сильно, от кончиков пальцев до гребня плеча. Кожа была изъеденная и потемневшая, рука лежала неподвижно. Было не ясно, потерял ли он способность шевелить ею, или ему просто было слишком больно это делать. Однако гораздо хуже самих ожогов было их происхождение. Однажды Себастьяна целиком поглотил святой огонь. Его физическая форма испепелилась практически мгновенно, и если бы не сделка с Сиэлем, связывавшая их в то время, он бы прекратил свое существование. И в этой же опасности сейчас находился Сиэль. Вместо того чтобы регенерировать, как полагалось, его плоть отслаивалась. Места, не обгоревшие до мяса, обуглились до черноты, а там, где ожог встречался с нетронутой кожей, расходились темные вены. За то время, которое потребовалось Себастьяну, чтобы доставить Сиэля в безопасность, ползущая гниль переместилась от шеи к лицу и даже сделала правый глаз чернильным и влажным. Волосы поредели, пыльные и темные как сажа. Тело била лихорадка, жарче самого Ада, на лбу выступил пот, смешавшийся с кровью из раны на голове, о которой, к счастью, больше не приходилось беспокоиться. Сиэль будто снова был ребенком, прикованным к постели в лихорадочном тумане, больной и изнуренный. Однако на сей раз лихорадка не спадет, а изнурение не пройдет само собою. На сей раз Сиэль умирал. Несколько лет назад, в ночь, многим похожую на эту, жизнь Себастьяна спасла кровь Сиэля. Но тогда Сиэль был человеком, и это вкус его души вернул Себастьяна со грани смерти. Но у нынешнего положения вещей не было прецедента, он не мог быть уверен, что его кровь поможет хотя бы остановить яд в венах, не говоря уже о том, чтобы заживить раны. Но если был хоть какой-то шанс, он без колебаний попытается. Себастьян сбросил фрак и закатал рукав рубашки по локоть. Кончиком черного когтя вскрыл вену на запястье. Дыхание Сиэля сбилось — запах крови немного привел его в чувство. — Себастьян? — пробормотал он, поворачивая голову, когда к его дрожащим губам приложили запястье. — Пей, — велел Себастьян, вздыхая, когда Сиэль легонько лизнул ранку. Сиэль приподнял голову, схватил здоровой рукой руку Себастьяна и, держа ее неподвижно, сильнее впился губами в бледную кожу; кровь в их уголках пузырилась и капала на простыню. — Да, вот так. — Себастьян гладил его по волосам, пытаясь не думать о том, как много их упало с головы. — Молодец. Тихие, отчаянные стоны Сиэля вибрировали по коже, достигали костей, урча словно внезапный голод в желудке — голод Сиэля, перешедший к нему через связь. Он внимательно следил за признаками исцеления. Через пару минут в нормальное состояние начал возвращаться глаз, тусклая печать контракта снова стала видна в багровой радужке с фиолетовым отливом. Почерневшие вены на лице медленно отступали, как реки после наводнения. Кожа выглядела зарумянившейся, здоровой вместе мертвенно-бледной, хотя на ощупь он по-прежнему горел. Губы Сиэля оторвались от запястья Себастьяна, горячее, тяжелое дыхание обдало порез, который уже заживал. Язык последовал по дорожке вены, к изгибу локтя. Себастьян едва понял, что закрыл глаза, утонув в волнах страха и облегчения, пока его не отбросило назад и он не приземлился на полу спиной к стене; ноги вдруг накрыл атлас, губы захватил обжигающий поцелуй со вкусом его собственной крови. — Долой, — хрипло, едва разборчиво потребовал Сиэль, потянув за испорченное платье. — Слишком жарко. Под скорыми, ловкими руками Себастьяна платье было разорвано в клочья в мгновение ока. При любых других обстоятельствах он мог бы призадуматься, стоит ли уничтожать что-то столь чудесное, однако же не было ничего чудеснее, чем избавлять Сиэля от барьера между его кожей и своими руками. Да и не платье отвечало за его красоту: даже в рубцах и крови, обнаженный, если не считать корсета и подвязок, с грудью, вздымающейся от прерывистого дыхания, Сиэль все еще был усладой из услад для глаз Себастьяна. Он был жив, а это было прекраснее всего на свете. Губы Сиэля были скользкими от крови и слюны, язык покатывался о язык, зубы вдруг прорезали губу Себастьяна. Он со вздохом отстранился, провел пальцами по покрасневшим, опухшим деснам, где без предупреждения выступили клыки. — Больно, Себастьян, — жалобно простонал он, взгляд у него был затуманенный, остекленевший. — Так хочется пить. Себастьян ничего не сказал, только отклонил голову назад, оголяя горло. Сиэль простонал и погрузил зубы в плоть, клыки вонзились прямо в вену. То, что могло убить человека, для Себастьяна было сладостной негой. Поток крови, пульсирующий в такт сердцу, влажные, требовательные звуки, с которыми Сиэль осушал его чуть ли не до потери сознания, — это был совершенный экстаз. Он почувствовал руку Сиэля в своих волосах, резко потянувшую за них у затылка, и приоткрыл глаза — обожженная рука зажила достаточно, чтобы ей можно было двигать. Плоть больше не была почерневшей, превративший в испещренный шрамами участок, в завихренный узор изрытой кожи, медленно шедшей на поправку. — Мм... долой. — Сиэль оторвал губы от шеи Себастьяна и вцепился в рубашку. — Мне нужно твое тело, нужна... Потребовалось немногим больше мысли, прежде чем Себастьян под ним оказался раздетым. Радостно простонав, Сиэль снова поцеловал его, слизывая кровь с рассеченной губы. Клыки не отступили, а Сиэль стал исступленным и неуклюжим, кровь свободно вытекала из губы, и он глотал каждую каплю. Себастьян потянул за шнуровку корсета, тугой, сковывающий предмет одежды упал, и он тяжело вдохнул, когда к коже прикоснулись груди, скользкие от крови, что беспрепятственно стекала по его шее, повторяя каждый контур мышц густой, красной рекой. Себастьян обхватил одну грудь, сжимая и перекатывая сосок между пальцев, пока он не отвердел, пока Сиэль не начал стонать и елозить у него на коленях. Он качнул бедрами, медленно потираясь о член. Себастьян простонал и схватил его бедра, повторяя движение. Он переместил губы к груди, посасывая и покусывая каждую по очереди. Сиэль вцепился ему в плечи, дыша короткими, прерывистыми глотками, тело сжималось всякий раз, когда головка члена задевала клитор. Связь между ними наводняли мириады ощущений, боль и наслаждение, облегчение и отчаяние. Четких мыслей не было, только чистый обмен эмоциями, ибо ни один из них в этот момент не мыслил достаточно ясно, чтобы формулировать слова. А потом — вспышка отчетливой агонии, и Себастьян оттолкнул Сиэля, встревоженный. Черные вены, начавшие отступать, возвращались, расплетаясь на алебастровой коже как лозы. Сиэль сжимал пострадавшую руку, лицо исказилось от боли. — Мне нужно больше крови, — прошептал он так, словно осознание пугало его. — Бери, — без раздумий ответил Себастьян. — Все, что у меня есть, — твое. Сиэль, казалось, хотел возразить: малая часть его разума, которая еще могла мыслить сознательно, не желала совершать необходимое. Но голод и жажда всегда побеждали. — Скажи мне остановиться, — было единственным предупреждением, на которое он был способен. Себастьян ухмыльнулся. — Не скажу... ох. Язык Сиэля уже был на его горле, слизывал загустевшую, запекшуюся кровь из оставленной им ранки. Он опускался, медленно ведя губами по каждому дюйму груди, зубы легонько задели сосок. Себастьян дернулся, но руки Сиэля удержали его с удивительной силой. Сиэль соскользнул с его колен, следуя по кровавой дорожке, язык погрузился в пупок, дразняще приближаясь к заалевшему, сочащемуся члену. Из груди Себастьяна вырвался болезненный стон, когда Сиэль обхватил его пальцами и начал ласкать, в то же время вонзаясь клыками прямо в бедренную артерию. Боль и наслаждение всегда разделяла тонкая как лезвие бритвы грань, но сейчас они наступали одновременно, бурля и нарастая в животе Себастьяна, пока его вскрывали, уж если не буквально, то метафорически. Он инстинктивно дергал бедрами, отчаянно пытаясь толкнуться в кулак Сиэля, пока тот продолжал удерживать его. Себастьян чувствовал пульсацию в ноге, каждый удар сердца выливался в рот Сиэля, собственная ярко-красная артериальная кровь текла по подбородку, и он жадно глотал ее. Жжение от укуса усилилось до все возрастающей боли, распространявшейся по ноге, однако удовольствие от крепкого прикосновения губ Сиэля к ранке было почти сродни тому, как если бы вместо нее был его член. Одного этого почти хватило, чтобы довести его до оргазма, если бы только Сиэль не сжал его у основания слишком сильно. Рука замерла, но рот продолжал работать. — Сиэль, — выдохнул он. — Пожалуйста. — Он почти никогда не употреблял это слово, в его устах оно звучало совсем иначе, а может, дело просто было в его голосе, лишенном притворства и гордости. Еще рано, подумал Сиэль, ясно как звон колокольчика. У меня на тебя другие планы. Это был добрый знак, сообразил Себастьян, раз сознание вернулось к Сиэлю достаточно, чтобы подначивать его. Чернота совершенно сошла с кожи, набухшие вены исчезли, по-видимому, окончательно. Казалось, он ведет себя более осознано, менее торопливо, движения — медленные и контролируемые. Себастьян же все больше и больше терял над собой власть. Одна его рука зарылась в волосы Сиэля, другая рыла бороздки в половицах. Когда он глянул вверх, ему показалось, что потолок кружится, а может, то кружилась его голова, и вовсе не комната. Картинка по краям расплывалась, даже когда ранка на ноге затянулась, даже когда Сиэль откинулся на носочки и смотрел на него темными, тяжелыми глазами. — Возьми меня в постель, — скомандовал он. Кровь размазалась по подбородку и стекала по горлу. Член Себастьяна ныл, казалось, будто вся оставшаяся в нем кровь, сосредоточилось именно там. По правде, это Сиэль взял его в постель. Он без жалоб повалился на матрас, руки разместились на бедрах Сиэля, поглаживая изгиб ягодиц, пока его седлали. — Нас сегодня так грубо прервали, — сказал он, располагаясь над членом Себастьяна. — На чем мы остановились? Он резко осел, как уже делал это раньше, головка члена прижалась ко входу, скользкому, горячему, девственному. — Пожалуйста, — сказал Себастьян, уже второй раз за ночь. Весь воздух выбило из легких, когда Сиэль опустился, вбирая его одним-единственным плавным движением. — Черт… — вскричал Сиэль. — Это… ох. Я нет… — Он качнул бедрами, пробуя, морщась, кусая губу, не в силах решить, то ли больно, то ли нет. — Не торопись, — подразнил Себастьян, хотя голос его звучал отчаянно. Сиэль был таким жарким и тугим вокруг него, подрагивал с каждым медленным движением, привыкая к ощущению внутри. Бедра задрожали, когда он приподнялся и вновь опустился, при этом чуть наклоняя таз, уже пытаясь вобрать Себастьяна глубже. Ненасытный, подначил Себастьян, на что Сиэль только сжался вокруг него — намеренно, в этом он был уверен, — и тело пронзила ударная волна наслаждения, изгнавшая из головы все прочие мысли. Он беспомощно смотрел снизу вверх на Сиэля, пока тот неумолимо гнался за удовольствием: голова откинута назад, глаза сомкнуты, рот приоткрыт. Сиэль почувствовал, как руки Себастьяна начали бродить, одна обхватила грудь, мягко сминая ее и лаская сосок большим пальцем, другая направилась к клитору. Сиэль схватил его за запястье — он еще не хотел кончать, а знал, что кончит, как только Себастьян коснется его там. Ему было не впервой вот так седлать Себастьяна, но он не был готов к тому, как иначе это будет ощущаться в этом теле, каким заполненным он себя почувствует, каким особым будет это удовольствие. Не был готов к жжению и боли от того, как член растягивал его, как он двигался в нем. Сиэль ощущал каждый дюйм, не только у входа, но и дальше, невероятно глубоко внутри. Он прижал руку к низу живота и в самом деле почувствовал под кожей легкий бугорок. А посмотрев, увидели и гадал, заметил ли уже Себастьян. Он провел его руку к тому самому месту и сильно прижал. — Чувствуешь себя во мне? — спросил он. Себастьян ответил резким толчком вверх, навстречу Сиэлю, который в этот момент опускался вниз. Перед глазами вспыхнули звезды, те самые, которые он видел ранее вечером, когда Себастьян касался той точки внутри, тело свела судорога, и он едва не повалился ему на грудь. Он буквально слышал, каким влажным он был, и залился румянцем. Казалось, это только подстегнуло Себастьяна и заставило сильнее покачивать бедрами в такт бедрам Сиэля. Себастьян вел себя на удивление тихо, издавая низкие, короткие стоны, пока Сиэль двигался на нем сильнее и быстрее. Одна рука держала его за бедро, ладонь второй Сиэль поцеловал и сжал мышцы, улыбаясь тому, как это вынудило Себастьяна выругаться и закатить глаза. — Любопытно, каково будет, когда ты кончишь в меня, — сказал он задыхаясь. — Ты ведь кончишь в меня, правда, Себастьян? Рука на бедре напряглась — Сиэль почувствовал знакомый укол пронзающих плоть когтей. Он поднес запястье Себастьяна ко рту и вгрызся в него, снова вкушая кровь, расцветшую на языке. Пьянящую, горькую, до неприличия прекрасную, как лучшее вино, как самый темный шоколад. Он опустил вторую руку между ног, обхватил пальцами клитор и позволил себе последовать за Себастьяном навстречу кульминации. Оба кончили вместе во всплеске энергии. Себастьян притянул Сиэля вниз последний раз, изливаясь в него, и тот проскулил. Сиэль отпустил его запястье, повалился вперед и распластал ладони на его груди, отходя от оргазма. Вспышка жара прокатывалась по телу до тех пор, пока огонь внутри не утих до мерцающих углей, насытившийся, по крайней мере, пока. Отдышавшись, Сиэль отстранился от Себастьяна и тут же вздрогнул, почувствовав, как сперма стекает по бедрам. Провел рукой по волосам и нахмурился — они были влажными и покрытыми корочкой крови, да и лицо, наверняка, было в ней же. Он вздохнул. Ему нужна была ванна. Но у Себастьяна были другие планы. Сиэль внезапно оказался прижатым к кровати, руки Себастьян крепко обхватили талию, и он прильнул к его телу всем весом, головой на живот, повернув щеку к коже, медленно вдыхая из объединенный запах, смесь крови и секса. Он цеплялся к нему так, словно думал, что Сиэль исчезнет в тот же миг, как он отпустит его. — Прости, что заставил волноваться, — тихо сказал Сиэль, поглаживая Себастьяна по волосам. — Но я в порядке. Видишь? — Он поднял пострадавшую руку. — Я даже могу шевелить пальцами. Сиэль поерзал на спине, тяжело вздыхая от липкости между ногами. А потом к нему пришла мысль, та, которую прежде он и представить не мог у себя в голове. Я ведь... я ведь не забеременею, правда? Себастьян фыркнул в усталой попытке засмеяться, его дыхание обдало кожу теплом. — Нет, — сонно ответил он, а потом в шоке поднял голову, до конца поняв сказанное. — Если только ты этого не хотел. — Уж точно нет. — Сиэль не представлял, чего бы хотел еще меньше. — Но я бы не отказался от ванны. — Я пойду с тобой, — предложил Себастьян, однако уже положил голову обратно и не делал никаких попыток шевелиться. Сиэль ухмыльнулся. — Никуда ты не пойдешь. Глянь-ка на себя, ты едва можешь держать глаза открытыми. Ты потерял слишком много крови, чтобы делать хоть что-нибудь, кроме как спать. — Мне не требуется сон, — возразил Себастьян, удерживаясь, чтобы не зевнуть. — Тебе, может, и нет, а вот твоему телу — явно, — подчеркнул Сиэль. Себастьян уже задремал.***
В какой-то момент слезы Сибилы утихли. Лиззи решила, что это, должно быть, случилось после того, как она принялась за застежки на платье, но до того, как ванна окончательно наполнилась. После этого Сибила впала почти что в кататонический ступор, ушла в себя, неподвижная и не реагирующая на голос Лиззи, хотя и не сопротивлялась, когда та помогала ей раздеться и забраться в воду. Было не так неловко, как боялась Лиззи. Она сосредоточила взгляд только на лице Сибилы и своих руках и, сохраняя движения короткими и точными, проводила теплой, мокрой тряпочкой по лицу и шее, стирая кровь, засохшую на смуглой коже как веснушки. Сейчас, когда большей частью Сибила была под водой, не задерживать взгляд было проще. Следующими она омыла руки, хотя бархатные перчатки, которые Сибила носила этим вечером, были запачканы больше, чем кожа под ними. Под ногтями остались бордовые полумесяцы, и Лиззи тщательно оттирала их. Ей не нужно было прикасаться к телу девушки так уже много, ведь она всего лишь пыталась стереть брызги крови с кожи и волос. Она намылила руки и запустили их в короткие, густые, волнистые локоны, стараясь не цеплять кожу ногтями, пока выбирала красные частички из копны темных кудрей. Сибила вздохнула и подалась навстречу прикосновению — первая реакция на Лиззины действия. Она чуть отплевалась, когда Лиззи облила ей голову водой, и провела руками по лицу, чтобы убрать из глаз остатки мыла и воды. — Лиззи, — сказала она. Тепло развязало ей язык, а туманный пар, как ни странно, прояснил голову. — На тебе тоже кровь. Лиззи принялась вынимать шпильки из волос, на что потребовалось больше времени, чем на раздевание подруги; кудри распустились по плечам. Жар ванной комнаты ударил в лицо, она чувствовала, как заливается румянцем под взглядом Сибилы, далеким и вместе с тем пристальным. Она отвернулась, чтобы бросить шпильки в рядом стоящую раковину. Послышался плеск воды — Сибила поднялась и осторожно выбралась из ванны. Лиззи замерла, заставила себя не оборачиваться, как велел инстинкт, даже когда шею обдало теплое дыхание, а мокрые руки медленно и неуклюже скользнули по ряду пуговок на спине ее платья. Она с трудом держалась неподвижно, борясь с желанием бежать из комнаты, когда Сибила развязала поясок и бросила его на пол, или когда спустила лиф, чуть касаясь кончиками пальцев склона обнаженных плеч. Испачканная ткань ворохом упала ей под ноги. Сибила, стоит совершенно нагая и почти касается ее — Лиззи пыталась не представлять ее поблескивающую кожу, прилипающие ко лбу влажные волосы, стекающие по ней ручейки воды, их перекаты по линиям ее фигуры, по вершинам грудей, по долине талии, по изгибу бедер и месту меж ног. И, конечно, потерпела неудачу. — Разденься, — приказала Сибила, отстранившись. — Я вымою тебе волосы. Лиззи покраснела пуще прежнего и, быстро сняв остатки одеяния, скользнула во все еще теплую ванну прежде, чем Сибила вернулась, застегивая ночнушку; через плечо у нее свободно свисало полотенце. Она выглядела так обычно, так по-домашнему, что Лиззи почти позабыла о событиях вечера. А потом поймала свое отражение в покрытой рябью воде, и багряный развод засохшей крови на переносице вновь обо всем напомнил. Она плеснула воду в лицо и тщательно терла его, пока не стала похожей на саму себя. Если она думала, что ей трудно вынести близость Сибилы, она явно не была готова ощутить, как ее руки ласково возятся в ее волосах, смачивая и намыливая их с такой нежной заботой, что Лиззи едва выдерживала. Мыть ее волосы всегда было большим трудом, для матери, для нянечек, для любого, кого обременяли этой задачей, Сибила же делала это с таким пылким уважением, которое почти ошеломляло Лиззи. — Не двигайся, — голос Сибилы хрипел, когда она подняла ванный кувшин и медленно вылила воду Лиззи на макушку, потом еще и еще, пока волосы не ополоснулись дочиста. Девушка резко заморгала и сделала вид, что это было мыло в глазах, а не слезы. После самого шокирующего открытия в жизни, после сокрушения фундамента собственной личности, Сибила все еще желала заботиться о Лиззи, когда она в этом нуждалась. Вот любовь, которую она так жаждала, не безумная, безудержная страсть, а простая, нежная преданность одной души другой. Сибила предложила ей руку, и Лиззи взяла ее, выбираясь из ванны и внезапно совсем не беспокоясь о том, что была совсем гола под взглядом Сибилы, который метался по комнате в очевидной попытке сохранить галантность. — Посмотри на меня, — сказала ей Лиззи, ступая ближе, и, взяв с ее плеча полотенце, выжала из волос лишнюю воду и обтерла кожу. Она уже близка к тому, чтоб задрожать — переход из теплой воды в прохладный воздух заставил кожу покрыться мурашками, но в ту же секунду, как глаза Сибилы остановились на ней, ей показалось, что она стоит на поверхности солнца. — Ты хочешь меня? — спросила она, наблюдая, как Сибила скользит по ней взглядом. — Конечно, хочу, — выдохнула Сибила. Держа руки по бокам и сжимая в кулаках ткань ночнушки, она явно боялась сократить разрыв меж их телами. — Хорошо. — Лиззи взяла ее руку, разжала пальцы и направила их к своему бедру. Прикосновение обожгло как клеймо. — Потому что я тоже тебя хочу. С печальным видом Сибила одернула руку. — Даже если я не человек? — Ты человечнее многих. — Лиззи протянула руку и взяла девушку за подбородок, большой палец прошел по дрожащим губам. — Мне неважно, кто ты, — продолжила она. — Ты все та же, кем была этим утром. — Она сделала глубокий вдох, чтобы убедиться, что следующие слова прозвучат громко и отчетливо. — Ты все та же, в кого я влюбилась. Из горла вырвался рваный, бессловесный звук, и Сибила резко подалась вперед, притягивая лицо Лиззи вниз, чтобы встретиться с ней в страстном поцелуе. Лиззи пискнула от удивления, плечи напряглись. А потом она отдалась в объятия. Ее холодная рука соскользнула с подбородка Сибилы и обхватила шею, пальцы запутались во влажных, непослушных волосах. — Ты восхитительная, прекрасная, чудесная женщина, — в губы сказала Сибила. — Кем бы я ни была, я твоя. Я всегда была твоей. — Прости, что мне потребовалось столько времени, чтобы понять это. Сибила переплела их пальцы. — Я ждала бы вечно. — Больше никакого ожидания. — Лиззи прижалась лбом ко лбу Сибилы. — Я здесь, бери меня. Сибила простонала, вновь накрывая губы девушки своими. Прижала язык к трещинке между губами, ласково заставляя открыть рот, и облизнула его изнутри, обнаруживая, что Лиззи охотно подражает ее движению, с таким же пылом покатывая свой язык об чужой. Вскоре Лиззи уже не слышала ничего, кроме собственного сердцебиения и своего дыхания на губах Сибилы. Руки Сибилы потеряли нерешительность, она крепко держалась за Лиззины бедра, ладони и широко расставленные пальцы твердо и уверенно обвились вокруг талии. Лиззи вздрогнула, от прикосновения побежали мурашки, она легонько потянула Сибилу за волосы, и та ахнула в губы. — Прости, — выпалила Лиззи, отстраняясь, чтобы отдышаться. — Мне нравится. — Сибила снова поцеловала ее. — Можешь тянуть меня за волосы сколько угодно. — Она поднесла губы к уху девушки. — Позволишь отвести тебя в постель? Сердце Лиззи пропустило удар. — Пожалуйста, — сказала она. Ничто еще не казалось настолько реальным. Или настолько иллюзорным. Потянув ее за бедра, Сибила повела Лиззи в спальню. Здесь было темнее, освещение давали только месяц и свет из двери ванной комнаты. Воздух был холоднее, Лиззи тут же захотелось нырнуть под одеяла Сибилиной постели, но для этого потребовалось бы, чтобы руки Сибилы перестали прикасаться к ней, а в данный момент это было просто неприемлемо. Из-за того, что Сибила была ниже Лиззи на несколько дюймов, ее губы находились на идеальной высоте, чтобы целовать ее ключицы, плечи и мягкий склон груди. Девушка целовала их с охотой, услаждаясь ее вздохами, и так и двинула ее к постели, ни разу не отрывая губ на достаточно долгое время, чтобы вымолвить хотя бы одно слово. Она толкнула Лиззи на кровать и опустилась на колени между ее ног, любуясь ее длинными, идеальными линиями, сложенными в идеальных пропорциях. В таком освещении Лиззи светилась, словно была сделана из звездной пыли. Ее волосы, влажные и вьющиеся, рассыпались вокруг нее по постели — ореол соломы, сплетенный в золото, как что-то из сказки. Ее груди были маленькие, кругленькие, идеальные, розовые соски уже покрылись мурашками и слегка подрагивали, когда у Лиззи сбивалось дыхание — только то, что Сибила смотрела на нее, склонившись над ней, уже возбуждало ее. Она была великолепна. Тонкая талия казалась еще тоньше, когда Сибила обняла ее, глядя на контраст между кожей Лиззи и своей. Она толкнула большой палец во впадинку бедра, снова услышав вздох, когда плавно спустила руку ниже, легонько пробегая кончиками пальцев по мягким, бледным завитушкам волосков, которые нашла там. — Поцелуй меня, — сказала Лиззи, и то была единственная вещь, способная прервать исследование Сибилы. Девушка подалась вперед и снова поцеловала ее, жадно, одной рукой опираясь на кровать, а другой вырисовывая круги на животе, на боку, отчего кожа Лиззи жужжала, а биение сердца запиналось. Она держала лицо Сибилы в руках, так, чтобы она была как можно ближе, отчаянно посасывая нижнюю губу, и проскулила, когда та отстранилась. — Скажешь, если стоит остановиться? — спросила Сибила. Ее карие глаза расплавлялись в тусклом свете. Лиззи, зацелованная так, что не могла произнести ни слова, только кивнула. Она не представляла, чтобы ей захотелось остановить происходящее. Сибила быстро чмокнула ее, прежде чем перейти к ее челюсти, шее; горячие, влажные поцелуи заставляли Лиззи дрожать, остывая на коже. В комнате было далеко не тепло, но ей было все равно. Ее кожа горела, горел каждый дюйм, еще больше — места, которых касалась Сибила, а больше всего — те, которых еще не коснулась. Лиззи резко вдохнула, когда рука Сибилы обхватила ее грудь, обводя большим пальцем уже отвердевший сосок. Это было как удар статического тока, но в то же время — ничто по сравнению с тем ощущением, которое она испытала, когда компанию руке составил рот, лизнувший вторую грудь, прежде чем вобрать в себя сосок, сперва порхнув по нему языком, а потом посасывая. Второй сосок она все это время сжимала и перекатывала между пальцами. Запустив руку в волосы Сибилы, Лиззи прочесала пальцами короткие, мягкие кудри, боясь, что унесется в космос, если не будет держаться за что-нибудь. Дыхание учащалось, а меж ног нарастало давление, которое нужно было снять. Она попыталась свести колени, кусаю губу и отважно сопротивляясь желанию потянуться вниз и прикоснуться к себе. Пока Сибила сидела у нее между ног, вызвать трение было невозможно, только если та сама не решит предоставить его. Лиззи отстраненно вспомнила, что всегда боялась оказаться на спине под кем-то, полностью в чужой власти, но она еще никогда не была во сласти Сибилы, и весь этот страх в миг исчез, оставив за собой лишь чистое желание. Рука Сибилы скользнули вниз, в ту же секунду, как зубы легонько сомкнулись на соске. Лиззи вскрикнула, спина прогнулась навстречу укусу, которой в следующий момент унял язык. Рука спустилась по равнине живота, кончики пальцев пробежали по коже как капли дождя и впали меж складок. — Ох, — простонала Лиззи, не в силах вымолвить ничего более внятного, пока Сибила дразнила ее между ног, а зубы продолжали переминать сосок, так, что тот заалел и поднялся. Девушка подняла голову, ниточка слюны соединяла ее губы с грудью Лиззи. Она облизнулась и разорвала ее, ровно перед тем, как прижать пальцы к клитору. Звук, который Лиззи издала на сей раз, был бессловесным, как и все ее мысли. Она толкнулась бедрами, рефлекторно усиливая хватку на волосах Сибилы. Та радостно промычала, принимаясь за второй сосок, кажется, решив измучить его так же сладостно, как и первый. — Сибила, Си… ах, — прерывисто повторяла Лиззи, качая бедрами в такт запястью Сибилы. Нашла идеальный ритм. Скользкая промежность издавала тихие, влажные звуки, пока пальцы Сибилы опускались все ближе ко входу. Лиззи закусила губу, чтобы удержаться от крика, но не удерживалась от того, чтоб не стонать «Пожалуйста» всякий раз, когда Сибила покусывала ее, всякий раз, когда пальцы почту углублялись в проход. — Так ты трогала себя? — спросила Сибила, выгибая шею, чтобы посмотреть на Лиззи. — Той ночью, когда я заснула на твоей кровати? Сибила все-таки слышала. Лиззи подумала, что может залиться румянцем настолько, что лицо так навсегда и останется красным. — Так ощущения другие? Когда тебя трогаю я? — Так… так лучше, — простонала Лиззи, почувствовав, как Сибила сильно надавила на клитор. — Так намного лучше. Сибила, пожалуйста… Сибила оставила поцелуй между грудями, потом на горле, потом на подбородке. — Хочешь услышать секрет? — Мммм. — Лиззи лихорадочно закивала, дескать, что угодно, если это означало, что ей позволят кончить. — Ты снилась мне, — призналась Сибила. Как ей удавалось говорить так самодовольно, Лиззи было никогда не понять. — В твоей постели, окруженная твоим запахом — как мне могло сниться что-то другое? — О боже, — протянула Лиззи, чувствуя, как приближается оргазм. — Я кончила во сне, — прошептала Сибила. — Грезя о тебе. До этого момента тело Лиззи было натянуто сильнее тетивы. А потом она надорвалась, прижала ко рту ладонь, заглушая крик, и, дернувшись, излилась на Сибилину руку. Та приложила пальцы к прорезу, чувствуя, как он подергивается и пульсирует, истекая скользкой жидкостью, пропитывавшей простыню под ней. У нее и самой ныло в промежности, особенно, когда она скользнула вниз вдоль тела девушки, раздвигая ей бедра и продолжая водить большим пальцем вокруг клитора, пока Лиззи жалобно стонала, тянула ее за волосы и ерзала по постели. Она была такой розовенькой, блестящей от влаги, созревшей как персик, клитор набух и распустился, пригнездившись над истекающей плотью. Ее запах был сладким, дурманящим, соблазнительным, и Сибила чувствовала опьянение, просто уткнувшись головой в бедро Лиззи и вдыхая ее. — Сибила, — глухо простонала Лиззи, поднимая голову Разум возвращался к ней. — Что ты... Без всякого предупреждения Сибила склонилась и поцеловала ее между ног, как поцеловала бы в губы, с жаром дыхания, губами, языком и легким намека на зубы, в тот момент, когда, как она знала, Лиззи будет ожидать этого меньше всего. Она сомкнула пальцы на бедрах, прижимая девушку к кровати, пока та тряслась и молила, но ни разу не просила остановиться. Она слизывала всю влагу, что была у Лиззи, мгновенно привыкая к ее вкусу, как к наркотику, привыкая к ощущению этой гладкой, чувствительной плоти на своем языке. Нырнула головой пониже, провела языком вокруг входа и вернулась к клитору, со стоном всасывая его в рот. Скользнула под себя рукой, потираясь сквозь ночнушку, только бы облегчить боль между ногами. Руки Лиззи крепко вцепились ей в волосы, ногти царапали скальп, и от их сладостного жала Сибила делалась только мокрее. Лиззи умирала, не иначе. Зрение затуманилось, ведь секунду назад не было так темно, или было светло? Под кожей и за глазами вспыхивали искры, точно визги и хлопки салюта в небе. Она держалась за волосы Сибила так, словно от этого зависела ее жизнь. Одну ногу закинула ей на плечо, вдавливаясь пяткой в спину, а другой толкалась о простыню, отчаянно пытаясь вбиться в чужой рот. — Хочу... — начала она предложение, пожалуй, уже в седьмой раз. Она не знала, чего просит: то ли хотела еще, то ли хотела пощады. — ...внутри, — закончила она задыхаясь. Грудь казалась слишком полной, нарастающее давление не позволяло выдохнуть, и потому она не могла втянуть в легкие нового воздуха. Сибила порхнула по клитору кончиком языка и прижала ко входу два пальца, медленно скользя ими вперед, пока тело Лиззи не поглотило их полностью. Она была такой мокрой, такой податливой после предыдущего оргазма, что сопротивления почти не встречалось, несмотря на то, какой тугой она была. Сибила снова облизала клитор и, согнув пальцы, потянула их назад, протаскивая по внутренним стенкам и повторяя эти движения до тех пор, пока рот и рука не пропитались влагой, а Лиззи не превратилась в дрожащее, скулящее нечто. — Сибила... черт, Сибила, пожалуйста. Сибиле никогда б не надоело это слово, пожалуйста, так сладко слетающее с Лиззиных уст. Никогда, пока она была жива. Она отпрянула от заалевшей плоти, запыхавшаяся, обдавая ее тяжелым дыханием, и в последний раз согнула пальцы. Второй оргазм вырвали из Лиззи едва ли не против ее воли. Она не видела приближение конца, пока он не наступил, тепло хлынуло по телу, разливаясь от глубины живота до кончиков конечностей. Она сжала пальцы Сибилы, остававшиеся в ней еще секунду-другую и медленно ласкавшие ее, когда их вытаскивали. Сибила тяжело дышала, выглядя такой же удовлетворенной, как и Лиззи. Она вылезла из-под бедер девушки и, накрыв ее тело своим, снова припала губами к горлу, пожалуй, их излюбленному месту. Приподняв ее за подбородок для поцелуя, Лиззи почувствовала вкус того, что, должно быть, было ей самой, терпкий, горьковато-сладкий, совершенно чужой, но вовсе не такой уж неприятный. Она рассеянно задумалась, какой на вкус могла бы быть Сибила. Когда дымка возбуждения уступила место насыщению, вопрос перешел в осознание. — Сибила, — промычала она в поцелуй, — ты ведь не... — Да-да, — убедила ее девушка. И тогда Лиззи почувствовала его — мокрое пятно на ночнушке Сибилы, зажатой между их телами. — Я же тебя даже не трогала, — сказала Лиззи, наблюдая, как девушка перекатывается на бок, набрасывает на них одеяла и располагает ее так, чтобы она уткнулась ей в грудь. — Тебе и не надо было, — ответила Сибила, поднимая лицо Лиззи за подбородок, чтобы заглянуть в ее глаза. — Просто с тобой невозможно сдержаться. — В следующий раз ты позволишь потрогать себя, верно? — спросила Лиззи. — Если следующий раз будет... Сибила перебила ее раскатом смеха. — Разумеется, будет. — Она примостила макушку Лиззи под свой подбородок. Лиззи зевнула и зарылась в чужое тепло. — Завтра, — сонно сказала она. — Завтра, — пообещала Сибила, и в этот раз слово ее не пугало.***
Поместье Транси Ханна бесшумно проскользнула в комнату. На ней снова была униформа, а единственным свидетельством потушенного ей пожара был легкий запах паленого, цеплявшийся за окружавший ее воздух. Дверь неприятно скрипнула петлями, и даже слабый щелчок, с которым она закрылась, в гробовой тиши комнаты прозвучал как выстрел. Алоис в постели не шелохнулся. — Ты простоял тут всю ночь? — спросила она Клода, остановившись рядом с ним у изножья кровати. Прежде Клод не чувствовал себя обязанным стеречь сон хозяина. Он никогда не был настолько беспокойным. Настолько ревностным. Даже то, что Ханна находилась так близко к нему, уже действовало на нервы. — Ох. — Она опустилась на колени у кровати и сдвинула брови от печали и сочувствия, разглядывая крапчатую, опухшую кожу под глазом и синяки, расцветавшие из-под бинтов на шее. — Посмотри-ка, что он сделал с тобой, славный мой. Ее длинные, изящные пальцы мягко порхнули по волосам Алоиса. В груди Клода прокатился низкий рык, и прикосновение Ханны отступило. — Следи, перед кем предстаешь в таком виде, — предостерегла она. — Кто-нибудь может решить, что ты размяк. Замечание разозлило его только потому, что ему очень хотелось, чтобы она ошибалась. — Друитт благополучно добрался домой? — спросил он ее. Она повернулась к нему, указывая на Алоиса и прикладывая палец к губам. — Он пожелал чего-нибудь, что бы помогло ему заснуть. — Клод указал на стеклянную бутылочку лауданума на прикроватной тумбочке. — Да он и спит как мертвец, даже трезвый. Он не услышит, что мы говорим, а если и услышат, не запомнит. Она кивнула. — Тройняшки вывели его еще до того, как я начала играть. Клод зажал переносицу. — Он не будет рад нашему провалу. — Друитт, конечно, не представлял угрозу, но унимать его всегда было утомительной задачей. — Я займусь им. Я нужна ему для ритуала. — Она глянула через плечо, в окно, на мертвое поле тлеющих деревьев. — К тому же, он обязан нам за то, что мы держим его у власти в его маленькой секте. Разговор прервала затянувшаяся пауза. — Ты хотела что-то еще, Ханна? — Тимбер мертв. — В ее голосе звучала искренняя грусть. — Томпсон и Кантербери жаждут крови. — Они выжили, нет? — Твой план не включал смерть одного из моих подчиненных. — Она помрачнела. — А теперь еще и этот камбион и третий демон. Ты чувствовал его, Клод? Видел его силу? Он, должно быть, старше нас с тобой вместе взятый. — Она обогнула кровать, снова встала рядом. — И ты не говорил, что твой маленький феникс умеет бросаться огнем. — Я не знал. — Он вспомнил дивный запах горящей плоти Сиэля, его крики агонии, от которых рот наполняла слюна. — Я бы не сказал, что это повод беспокоиться. Похоже, он в этом не очень хорош. Ханна ухмыльнулась и, шурша юбкой, направилась к двери. — Скажи тройняшкам… двойняшкам, чтобы набрались терпения. Лучше нам больше не привлекать к себе внимание, по крайней мере, сейчас. — Скажу. Но они не станут ждать долго. Советую тебе придумать план, и лучше раньше, чем позже. — Позволь напомнить, что это ты все затеяла, — сказал он. — Я знаю правду и могу сообщить ее господину в любой момент. Так что советую тебе следить при мне за своим тоном. — Паучишка в центре паутины, — протянула она напевным голосом. — Дергает за ниточки, плетет ловушки, не осознавая, как на самом деле мал. Он повернулся, чтобы резко ответить, но ее уже не было.***
15 февраля 1900 Дом Монтроузов Утро застало Сибилу в тепле и безопасности. В легкой полудреме она обнимала Лиззи за талию, прижавшись к ней со спины и уткнувшись лбом между лопаток, чувствуя, как по телу рядом проходит дыхание. Нырнув головой под одеяла, она принялась оставлять на спине поцелуи. Одна ночь, а она уже была ненасытна. Теперь, когда ей было дозволено прикасаться к Лиззи так свободно, ей не суметь остановиться, в этом она была уверена. — Сибила. — Лиззи поежилась. Ото сна ее голос звучал сладким и тягучим. — Щекотно. Сибила приложила ладонь к животу девушки, дразня кончиками пальцев кожу на склоне под пупком, и самодовольно улыбнулась, услышав заминки в дыхании. — Хочешь, чтобы я прекратила? Лиззи вздрогнула, когда Сибила снова поцеловала ее в плечо. — Нет, — прошептала она. — Не хочу. Сибила не прекратила. Позже, за завтраком, Лиззи сидела напротив нее, молча читая утреннюю газету и поедая невероятно огромную слойку с черникой. Ее длинные ноги вытянулись под столом, и носок шелковой туфельки лениво толкался о лодыжку Сибилы повторяющимся гипнотическом движением. Она могла бы подумать, что Лиззи делает это неосознанно, если бы не каждый жаркий взгляд, брошенный в ее сторону. — Доедай свою завтрак, Элизабет, — пожурила она. — И не отвлекай меня от моего. Лиззи невинно взглянула на нее поверх газеты. — Не имею ни малейшего представления, о чем ты, — сказала она и снова откусала булочку. Взгляд сверкал озорством. Дверь позади отворилась, и в комнату вошел отец. Дыхание Сибилы так и застыло в горле. Чай во рту обжег язык, но глотнуть казалось трудно. И все-таки она заставила себя, сумев не подавиться, хотя глаза уже жгли слезы. Так же бесшумно, как зашел, отец поспешил выйти. — Нет, — бросила она. — Останься. — Однажды им придется провести этот разговор, и чем дольше прождут, тем болезненнее будет возобновить контакт. Нужно было с этим покончить. Лиззи поднялась со стула, жестом приглашая отца Сибилы присесть, а сама, обогнув стол, придвинула себе стул поближе к Сибиле, так, чтобы сидеть плечом к плечу. Как если бы такой жест мог защитить ее от того, что скажет или сделает отец. Сибила любила ее за это. — Все хорошо, Лиззи, — прошептала она. — Чаю? — предложила она, когда отец сел напротив. — Нет, благодарю. Он закинул ногу на ногу, затем опустил. Сжал и разжал руки, положив их на стол. Такой неуверенный, человеческий жест. Быть может, он настолько долго вел человеческую жизнь, что стал по-настоящему чувствовать такие вещи, как волнение. А быть может, просто изображал из себя уязвимого, чтобы завоевать доверие Сибилы. Ей крайне не нравилось, что она не была уверенна, в чем же именно дело. — Скажи же мне, — начала она, глядя на него изо всех сил, — чего такого моя мама хотела так сильно, что продала за это душу? — Она хотела тебя, — ответил он просто. Под столом Лиззи сжала ей колено, жест поддержки, в котором она так нуждалась. — Объясни, — потребовала Сибила. — Все объясни. И он объяснил. Мать Сибилы призвала его незадолго до своего тридцатипятилетия. Она была, как многие называли бы ее, старой девой, хотя этот ярлык она носила как своего рода знак почета. Она никогда не испытывала тяги выйти замуж, не желая приносить в жертву даже частичку своей личности мужчине, выросшего в мире, где все доставалось ему просто так. Она была самостоятельна и финансово независима, чем могли похвастаться немногие женщины. Будучи единственным ребенком вдовца, она унаследовала после смерти отца весь его капитал и занялась профессией швеи, ремеслом, в котором была весьма искусна. Большинство потенциальных ухажеров считали ее красивой, но резкой — или не такой податливой, как им хотелось бы, — что ее вполне устраивало. Симон улыбался, вспоминая ее. — Но кое-что она хотела, хотела больше, чем что-либо в жизни. Она хотела иметь собственного ребенка. В юности ее признали бесплодной. Врачи сказали, что она никогда не сможет зачать ребенка. То есть даже если бы она нашла мужчину, которого смогла бы терпеть достаточно долго, чтобы заиметь с ним ребенка, ее тело просто-напросто не позволило бы это. — Она испробовала все что можно, — объяснял Симон. — Исследование поглотило ее: всевозможные виды медицины, бабьи сказки, новые лекарственные средства. Это стало навязчивой идеей, делом всей ее жизни. В конце концов поиски привели ее к оккультизму, — он остановился, задумавшись, — и ко мне. Сибила не спрашивала, как демон может оплодотворить человеческую женщину, — она полагала, что процесс не очень отличался от того, как это сделал бы человеческий мужчина, — но как студентке медицинского училища ей было любопытно, какие отличия может иметь биология демона, чтобы сделать беременность возможной, даже с бесплодным носителем. Пожалуй, это обсуждение лучше было оставить на другой раз. — Выходит, ты дал ей желаемое, — деликатно заключила Сибила. — Ваш брак тоже был частью сделки? Отец почти улыбнулся. — Эта сторона наших отношений развилась сама собой. — Каковы были детали вашего контракта? — Мы условились, что, как только твоя мать забеременеет, я уйду и вернусь через пятнадцать лет, ровно в этот же день, чтобы забрать ее душу. Она смогла бы испытать материнство, а я тем временем был бы свободен странствовать, как сочту нужным, и поглощать столько душ, столько пожелаю. — Он сцепит руки перед собой. — Это был самый неординарный контракт, но и твоя мать была самой неординарной женщиной. Он сказал это с такой любовью, что Сибила едва не забыла, как кончается история. — Но ты не ушел. — С той секунды, как я встретил твою мать, она заинтриговала меня. — Теперь он смотрел куда-то вдаль, погруженный в воспоминания. — Чем больше времени я проводил с ней, тем яснее видел, что она не была похожа ни на одного из когда-либо встречавшихся мне людей. И когда она забеременела тобой, моя привязанность к ней только усилилась. Не могу с чистой совестью отрицать, что здесь было замешано нечто большее, чем мои чувства, какими они были в то время. Мой вид во многом примитивен, ведом инстинктом даже больше людей, хотя некоторые из нас предпочитают делать вид, что это не так. Для такого существа, как я, видеть, как его уязвимая спутница носит его дитя, — я не сумел бы уйти, даже если бы захотел. Сибила понимала значительность слова спутница, но оставила эту тему, пока что. — К тому времени, когда ты родилась, она согласилась выйти за меня, ко всеобщему удивлению, в том числе и к моему. Я решил остаться. Пусть даже я бы не старел, я провел бы рядом с ней земную жизнь. Это было больше, о чем я мог просить, и намного больше, чем заслуживал. — Его взгляд снова сфокусировался, глаза наполнились слезами. — Но она преподнесла мне этот дар. — Ты любил ее, — осознала Сибила. — Она была для меня самым дорогим на свете. — Он поднял глаза и встретил ее взгляд. — Как и ты. Сибила покачала головой. — Она умерла, когда мне было двенадцать. — Сердце подступило к горлу. — Почему ты убил ее? — Ее убил туберкулез. — Ты забрал ее душу, — обвинила Сибила, вскакивая на ноги. — Я пыталась связаться с ней, в загробном мире, но ее там не было. Ее душа перестала существовать. — Ты ведь помнишь, что твоя мать никогда не отличалась крепким здоровьем. — Терпение отца, казалось, было безграничным. — Душа была не единственным, чем ей пришлось пожертвовать ради тебя. Беременность, подобная той, которую она перенесла, нанесла ее организму гораздо больший урон, чем наносит любая обычная. Она была больна. Она страдала. Я оттягивал это, как мог. — Тени в углах комнаты нарастали вместе с его горем. — Я бродил по земле тысячи лет, повергал врагов за пределами людского понимания, и все же я ничего не мог сделать, чтобы спасти ее. Она умерла сама, и тогда я забрал ее душу, как и предписывала наша сделка с самого начала. Сибила помнила тот далекий сентябрь, ее неделями не подпускали к комнате матери, из страха, что она заразится. Но отец не отходил от нее, несмотря на предупреждения врачей. Теперь Сибила знала, что он без страха делал это потому, что был неподвластен болезни. — Ты мог спасти ее, — сказала Сибила, бросая быстрый взгляд на Лиззи. — Брачный ритуал. Ты только что назвал ее своей спутницей, так почему не обратил? Отец не показался удивленным, услышав, что она знает о чем-то столь древнем и мистическом. — Понятно. — Он вздохнул и посмотрел на Лиззи. — Похоже, ваш кузен весьма откровенен. Лиззи удивленно открыла рот. — Откуда вы знаете о… — Это не важно, — прервала Сибила, не сводя глаз с отца. — Ты определенно знал об этом ритуале. Мама по-прежнему могла бы быть здесь, по-прежнему могла быть бы со мной, но вместо этого ты позволил ей покинуть меня. — Она не хотела этого. — Что? — Я умолял ее. Я не думал, что смогу существовать в мире, в котором ее нет. Я испробовал все, что мог, чтобы уговорить ее. Заставить ее я попросту не мог. Сибила сморгнула слезы. — Почему? — Она приказала мне, — сказал он. — Я не мог не повиноваться. Более того, я не мог не уважать ее желания. Я любил ее слишком сильно, чтобы сделать подобное. — Я не об этом. — Сибила помотала головой, чувствуя, как с щек слетают слезы. — Почему она выбрала смерть? Впервые со вчерашней ночи ее отец колебался с ответом. — Возможно, стоит продолжить этот разговор позже, — предложила Лиззи, переводя беглый взгляд между лицами Симона и Сибилы. Оба выглядели готовыми сломиться при малейшей провокации. Лиззи, конечно, больше беспокоила Сибила, которая сжимала ее руку до побелевших костяшек. Ее дыхание было быстрым и прерывистым, и Лиззи волновалась, что у нее может начаться удушье, если так продлиться еще дольше. Симон кивнул. — Элизабет права. Мы… — Нет. — Сибила посмотрела на Лиззи покрасневшими глазами. — Мне нужно услышать это. — Она не могла принять вечность, если это означало пережить тебя, — признался Симон. — Скорбь — не легкая ноша для бессмертного. Лиззи опасалась, что его ответом будет нечто подобное. Какой же жестокой была Ада Монтроуз, чтобы наложить это вечное проклятие на мужа и дочь, лишь бы избавить от него саму себя. Колени Сибилы подкосились. Она тяжело опустилась обратно на стул, плечи вздымались от всхлипов. Лиззи притянула девушку и приткнула ее голову себе под подбородок, чувствуя, как теплые слезы впитываются в блузку. По другую сторону стола Симон сидел, лишившись дара речи. Он коротко взглянул на Лиззи, молча умоляя, как будто мог предложить в этот момент хоть какую-то помощь. Уходите, хотелось сказать Лиззи, хотелось обругать его, выставить вон. Разве не видите, что сделали уже достаточно, чудовище? Но, сидя за своим обеденным столом, с тяжелыми плечами и хмурыми бровями, Симон не был похож на чудовище. Он был похож на человека, человека разбитого.***
Себастьян не припоминал, чтобы когда-то спал так крепко, не припоминал, чтобы когда-то нуждался в таком крепком сне. И не было случая, чтобы, проснувшись, он обнаруживал, что Сиэль наблюдает за ним. Поистине изумительная смена ролей. Сиэль сидел у его головы, недавно искупавшийся, одетый в одну из рубашек Себастьяна, и, положив подбородок на согнутые колени, немигающе разглядывал его лицо. — Себастьян, — выдохнул он, вздохнув с огромным облегчением, когда поймал его глаза, заморгавшие от утреннего света. Он опустил ноги, и Себастьян перекатился к нему, заползая на колени, и, устроившись головой на бедре, радостно промычал, когда Сиэль начал проводить пальцами по его волосам. — Ты хоть спал, драгоценный? — спросил Себастьян, потянувшись рукой к его губам. — Скажи мне, что ты не дежурил всю ночь. — Я спал, честно. — Сиэль повернул голову и поцеловал ладонь Себастьяна, поглаживая его от затылка к щеке. — Ты так бледен, Себастьян. — Ты когда-нибудь знавал меня не бледным? — Ты нечеловечески бледен. — Я не человек. — Ты знаешь, о чем я, мерзавец. — Сиэль щелкнул его по уху. — Я забрал у тебя слишком много крови. Ты мог умереть. — Мое физическое тело умирало много раз. И все же я всегда возвращался к тебе. — Себастьян пожал плечами, пальцы заплясали по губам Сиэля. — К тому же смерть в служении тебе — единственный конец, который я приемлю. А смерть от твоей руки — или твоих губ — не могу представить большего блаженства. Неисправимый романтик, подумал Сиэль, посасывая кончики пальцев Себастьяна. Весьма неподобающе для демона. Себастьян ухмыльнулся и, нежно подцепив губы Сиэля пальцами, притянул его для поцелуя. Волосы Сиэля упали ему на лицо, неровные и подрезанные. Дорогой, что ты сделал с волосами? спросил Себастьян, не размыкая их губ. Большая часть сгорела на концах, ответил Сиэль, а не смог отрастить их обратно. Пытался подстричь, чтобы они хотя бы выглядели ровными, но мне никогда не приходилось стричься самому. Исправишь? Встав, Себастьян почувствовал, как закружилась голова, ощущение, мягко выражаясь, незнакомое. Руки Сиэля быстро поддержали его, между бровей пролегла тревожная морщинка. — Всего лишь побочный эффект потери крови, — заверил Себастьян. — Я буду в норме через несколько часов. Он закрыл глаза, прильнув в объятия Сиэля, провел руками по бедрам и тонкой талии. — Ты в прежнем теле, — заметил он. — Золушка вернулась домой после бала. — Мне хотя бы не пришлось носить хрустальные туфельки. — Сиэль взглянул на него. — Ты разочарован? — Нет. — Себастьян медленно припер Сиэля к стене. — Разве прошлой ночью я не говорил тебе, что ты никогда меня не разочаруешь? Он поцеловал Сиэля в горло, челюсть, щеку, где несколько часов назад темные вены смерти грозили забрать его. Я люблю это тело, потому что оно твое, подумал он. И потому что оно принадлежит мне. — Это тело только что приняло ванну, — проворчал Сиэль, бурно краснея. — И твоему тоже нужно, прежде чем оно сделает что-то с моим. Позже Себастьян принялся исправлять кошмар, который Сиэль сотворил со своими волосами. — Думаешь, я смогу когда-нибудь отрастить их обратно? — спросил Сиэль. — Твою истинную форму ранил святой огонь, — сказал Себастьян, наклоняясь то туда, то сюда, чтобы проверить ровность своей работы. — Как и любая рана, это оставляет шрам, в данном случае оставленный на твоем физическом теле. — Он прикоснулся к руке Сиэля. — Со временем все шрамы исчезают. Ожоги уже выглядели так, словно с момента их появления прошло несколько месяцев, а не часов, но кожа по-прежнему была узловатой и слегка припухшей, а рука все еще ощущалась слабее остального тела, не болезненной, но вялой. — Что ж, у меня уйма времени, верно? — Он чихнул, когда несколько остриженных волосков пролетели у носа. — По крайней мере, она не всегда будет выглядеть так уродливо. Себастьян взял обожженную руку и поцеловал ее: кончик каждого пальца, внутреннюю сторону запястья, плечо, где кончался шрам. Ты спас меня, сказал он прямиков в разум Сиэля. У тебя не должно было быть повода. Этот шрам — моя ошибка. Пожалуйста, не оскорбляй себя из-за меня. Сиэль тихо хмыкнул. А ты не оскорбляй себя. Я твой спутник, о чем ты постоянно мне напоминаешь. А это значит, что ты — мой. И мне защищать тебя так же, как тебе — меня. Я не жалею о сделанном, ранение того стоило. Я всегда был готов умереть за то, что мне важнее всего, так почему бы мне не быть готовом умереть за тебя? В этом нет ничего удивительного. Он мог поклясться, что в глазах Себастьяна виднелись слезы, но тот их хорошо спрятал, притянув Сиэля в крепком объятии, и на долгий, молчаливый миг уткнулся носом в его плечо. — Разумеется, ты никому не расскажешь, что я сказал это, — пробормотал Сиэль. Мне бы никто не поверил, справедливо заметил Себастьян. Я правда недостоин такой жертвы. Даже такое бессердечное существо, как я, удостоилось бы чести таким заявлением. Более того.... Замолчи. Сиэль поцеловал его, успешно обрывая нить мыслей. — Что, по-твоему, сделал бы тебе тот меч? — спросил Сиэль, когда губы Себастьяна наконец покинули его. Себастьян отстранился, прочищая горло. Губы сжались в плотную, мрачную линию. — Не знаю, — ответил он. — Полагаю, ничего хорошего. Он смахнул с кожи Сиэля остриженные волоски и отошел в сторону, чтобы тот мог увидеть свое отражение. Волосы были подстрижены короче, чем он мог их припомнить, правда, только на затылке, где сужались к шее вполне привлекательной формой. — Мне нравится, — вынес он вердикт. — Тебе идет, — согласился за спиной Себастьян, встречаясь с его взглядом в зеркале. — И теперь мне проще делать это. — Он поцеловал его в шею, точно за ухом. — Как удобно. — Сиэль закатил глаза, а заметив, что Себастьян потянулся за своим набором для бритья, вопросительно поднял бровь. — Называй это возвращением к подобающему виду, — сказал Себастьян, отвечая на немой вопрос. Сиэль увидел, как он вытаскивает опасную бритву, и подавил желание указать, что Себастьян мог бы избавиться от растительности на лице, просто пожелав. Он всегда был прозаичен, когда дело касалось повседневных задач, и находил удовольствие, выполняя их так, как выполняли люди. Порой это приводило Сиэля в недоумение, но в целом он считал это очаровательным. — Еще одна вещь, которой я так и не научился, — отметил он. — Я мог бы научить тебя. — Себастьян потянул Сиэля на ноги и вложил ему в руку опасную бритву. Сиэль прижал его спиной к раковине и скользнул кончиками пальцев по холодной, бледной коже над воротником рубашки. — Что, если я случайно перережу тебе горло? Себастьян резко вдохнул, на мгновение напрягшись от прикосновения острой стали к челюсти. — Нет большего блаженства, — сказал он и отдался в его руки.***
Симон ушел из дома, у него были какие-то дела. Лиззи хотелось спросить, что могло быть настолько неотложным в такой день, как этот, но Сибила, похоже, не желала это знать, и потому, как бы от ее имени, Лиззи смолчала. После обеда они с Сибилой расположились в гостиной. Лиззи сидела в кресле у камина, с иглой в руке. Мадам была более чем счастлива позволить ей использовать свои обрезки ткани, чтобы попрактиковаться в наложении швов. Сибила полулежала на соседнем диване, с романом на коленях, хотя в настоящий момент она глядела в узкие, высокие окна, наблюдая, как солнце что есть мочи пыталось показаться из-за туч. Внезапно она резко выпрямилась. — Лиззи, — позвала она, указывая на окно. — Посмотри. Лиззи подняла голову и отклонилась в сторону, чтобы проследить за взглядом Сибилы. — Оставайся здесь, — сказала она. — Я скоро вернусь. Сиэль выглядел неважно. Себастьян тоже, он, пожалуй, был даже в худшем состоянии, чем Сиэль, хотя Лиззи не понимала, как это было возможно. Он был гладко выбрит, выглядел бледнее смерти и чуть покачивался, стоя рядом с Сиэлем на углу улицы через дорогу от дома Сибилы. По крайней мере, на щеках Сиэля виднелось чуть краски, однако правую руки он держал близко к телу, как будто прикрывая ее. Она вдруг поняла, что волосы его стали короче, и гадала почему. — Выглядишь ужасно, — сказала она Себастьяну. Он молча склонил голову, словно соглашаясь с ее оценкой. — Я сказал ему остаться в отеле, но он отказался выпускать меня из виду. Сиэль сказал это так, как будто это его раздражало, но нежность в его глазах говорила совсем об ином. Лиззи скрестила руки. — Зачем ты здесь, Сиэль? — Хотел убедиться, что вы с Сибилой в порядке. — Удивлена, что тебя это волнует. Она изо всех сил пыталась не испытывать облегчения по поводу того, что он жив. — Лиззи, — в его голосе снова звучала так мягкость, та нежность, та привязанность к ней, о которой он заявлял. На сей раз это было для нее пустым звуком. — Ты знал? — спросила она его. — Ты знал, кто Сибила такая? Кто такой ее отец? — Задрожала губа. Чтобы унять ее, она закусила щеку изнутри. — Могу ли я вообще надеяться, что ты ответишь честно? — Да. Я знал. — И ничего не сказал. Он пожал плечами. — Это не мой секрет, чтобы его рассказывать. Она только фыркнула на его и, развернувшись на каблуках, стремительно зашагала по тротуару. — Лиззи, пожалуйста, послушай меня... — Мне нечего тебе сказать, — рявкнула она, поворачиваясь к нему. — С меня довольно твоих игр, твоей лжи. Больше я не стану следовать за тобой вслепую и следовать вообще. — Она шагнула ближе и понизила голос. — Я выясню, что произошло с Эдвардом и добьюсь справедливости. И сделаю это так, как сочту нужным. Он глянул ей в глаза, неустрашимый, да и с чего бы ему, чудовищу, ее страшиться? — Поступая как знаешь, — ответил он резко. — Но, пожалуйста, сделай себе одолжение и не стой у меня на пути. — Сибила, возьми пальто, — сказала она, прежде чем поняла, что девушка ждала у двери уже полностью одетая и готовая встать на ее защиту. Сердце в груди забилось быстрее. — Куда мы идем? — спросила Сибила, подавая Лиззи шляпку. — Делать то, что должны были сделать с самого начала.***
При сложившихся обстоятельствах не стоило удивляться, что, вернувшись в номер, они обнаружат, что в гостиной их уже поджидают. — Какой смысл в защитных чарах, если любой прохожий с улицы может войти, когда ему соблаговолит? — раздраженно воскликнул Сиэль. Реакция Себастьяна была далеко не такой равнодушной. Он тут же оскалился, прорычал и встал между Сиэлем и стоявшим перед ним демоном. — Я не желаю вам зла, — сказал демон, снимая шляпу и радушно кивая. — Если бы я хотел убить вас, вы были бы мертвы, как только переступили порог. Он был прав. Ни Сиэль, ни Себастьян не были сейчас в форме сражаться. А после представления в саду у Транси прошлым вечером даже в лучшей форме их сил могло быть недостаточно. Сиэль положил руку на спину Себастьяна, молча прося успокоиться. Тот сделал это с неохотой и обвел Сиэля за талию, когда тот шагнул вперед, протягивая руку. — Симон, я полагаю. — К вашим услугам, лорд Фантомхайв, — ответствовал Симон, пожимаю руку и чуть кланяясь. — Похоже, Сибила рассказала вам, как пользоваться знаками. — Ей не нужно было. Сибила использовала колдовство матери. Я узнал его, как только прибыл. Только скажи, Себастьян сжал пальцы на его бедре, и я выставлю его. Спокойнее. Не стоит грубить нашему гостю, ответил Сиэль, точь-в-точь господин, которым он когда-то был. Даже если у него ужасные манеры. — Чему обязаны этим визитом? — спросил Сиэль Симона. — Вы оказались в центре весьма грозного конфликта. — Симон сделал круг по комнате, словно его искренне интересовал декор. — И по причинам, которые мне не понятны, решили втянуть в это мою дочь. — Ваша дочь сама решила втянуться, — поспорил Сиэль. — Возможно, вам стоит поговорить с моей кузиной. — Я подробно обсудил с ней этот вопрос. — Симон мягко засмеялся, увидев беспокойство на лице Сиэля. — Нет нужды волноваться, сэр. Я не намерен причинять вреда юной Элизабет. Она, понимаете, весьма люба моей дочери. Можете быть уверены, она под моей защитой. Сиэль, следует признать, был облегчен, услышав это. — Мое дело к вам весьма простое, — продолжил Симон. — Я пришел предложить свою помощь. Я не доверяю ему, подумал Себастьян. Ты никому не доверяешь, подумал в ответ Сиэль. Но ты прав. Я тоже не уверен, что доверяю ему. — Весьма признательны за предложение. Однако мы решили обойтись без помощи. — Сиэль отступил от Симона и указал ему на дверь. — Спасибо, что заглянули. Пожалуйста, передавайте привет мадам Лашанс. Симон не сдвинулся ни на дюйм. — Способность призывать огонь не так уж редка среди наших сородичей, — отметил он. — Но чтобы демон имел огонь в себе, состоял из него — этот феномен значительно более редкий. Что, если я скажу, что мог бы научить вас управлять им? Сиэль почувствовал, как поврежденную руку свело от боли. Он посмотрел на белое как полотно лицо Себастьяна и представил, что может его потерять. Снова перевел взгляд на Симона. И кивнул. — Расскажите подробнее.***
— Это он, — мрачно произнес Абберлайн. — Это констебль Мур. Коронер накрыл лицо Мура обратно белой простыней и бросил на инспектора сочувственный взгляд. Абберлайну хотелось, чтобы труп побыстрее убрали. Положение тела и выгнутая под неестественным углом шея ясно говорили о том, как умер полицейский. Искалеченная левая рука была совсем другой историей: пальцы не были сломаны естественным путем, в этом он был весьма уверен, но причина пытки была далеко не так ясна, как ее последствие. Пожалуй, это было первое достаточно теплое утро за всю зиму, это чувствовалось в вони реки. Толпы портовых рабочих слонялись по округе, обеспокоенные тем, что их удерживают от работы из-за обнаружения тела. Абберлайн вздохнул, зная, что на то, чтобы опросить их всех и попытаться узнать, видели ли они что-нибудь, потребуются часы. Но от также знал, что это была необходимая работа. Однако не для него. — Выстроите людей, — приказал он одному из офицеров, охраняющих место происшествия. — Допросите всех, запишите показания, алиби и все прочее. Один из моих людей убит, и я хочу знать почему. Во что же мог ввязаться Мур, что из-за этого его убили? Он не был самым опытным офицером, но прослужил в полиции почти пятнадцать лет и должен был знать, что не стоит в одиночку забредать в опасные места. — Обратно в Скотленд-Ярд, сэр? — спросил водитель, перекрикивая рокот двигателя автомобиля. — Да. У Мура не было семьи, он был единственным ребенком, родители умерли. Он так и не женился. Некого было оповещать. Некому было сказать о нем пару слов у могилы, некому было отомстить за его смерть, кроме Абберлайна, и даже он не так уж хорошо знал Мура. Но доверял ему и уважал за тяжелый труд. Только этим и приходилось довольствоваться. К тому времени, как Абберлайн вернулся в Скотленд-Ярд, солнце уже пересекло зенит за тусклым покрывалом туч. У дверей его ждал офицер, один из новобранцев. — К вам кое-то пришел, старший инспектор, — сказал молодой человек, следуя за Абберлайном в здание и вверх по лестнице. — По поводу убийства констебля Мура. — Что? — У меня была та же реакция, сэр. Я ответил: «Вы ошибаетесь, констебль Мур не убит» — так и сказал, но... — Он действительно убит. Прошлой ночью. Лицо молодого человека побелело как снег. — Но никто не мог этого знать, — вдруг понял Абберлайн. — Если только... Он развернулся и схватил мальца за плечи. — Где этот человек? — Она в вашем кабинете, сэр. Она? Оставшиеся ступени Абберлайн перескакивал через одну, уже не был молод, как когда-то, но жжение в легких и боль в суставах ничего не значили для него, пока он мчался к своему кабинету. Добравшись до двери, он все еще не представлял, что могло ждать его на другой стороне. — Добрый день, старший инспектор, — сказала одна из ожидавших его женщин. — Леди Элизабет? — Это моя подруга, мисс Сибила Монтроуз. Возможно, вы помните ее с похорон моего брата. — Конечно, — он пожал ей руку. — Прошу прощения, леди Элизабет, мне сказали, что у вас есть сведения касательно убийства... — он запнулся, — касательно смерти констебля Мура. Но это невозможно, я сам узнал об этом только что. Должно быть, произошла какая-то ошибка... — Никакой ошибки, — сказала леди Элизабет. — Я была свидетельницей убийства. Как и Сибила. Руки у него похолодели, желудок опустился, речь покинула его. — Думаю, нам пора поговорить, старший инспектор. — Она подошла к одному из кресел и села, жестом приглашая его присоединиться. — Определенно. — Он сел за свой стол. — С чего желаете начать? Леди Элизабет взглянула на свою подругу Сибилу, та ободряюще кивнула. Когда она снова повернулась к нему, Абберлайн и за тысячу лет не смог бы предсказать следующие слова, которые сорвутся с ее губ. — Старший инспектор, — спросила она, — вы верите в демонов?