* * *
От леса тянуло холодом — деревья уж готовы были укутаться в снег по маковку. Тянуло и ещё кое-чем — безвестным, опасным, навостришься — и впору бы бежать. Не от леса — за него. Словно слыхать лязг призрачных мечей — тот, что родимая земля сберегла. А ветра теперь шептали — слушай, вслушивайся. Не ровен час, как ряды ихние пополнишь. На то и лошади указывали — бесновались в конюшне, словно ужаленные оводом в круп. Хельги им предводитель — словно его тяпнул самый крупный. На Билла, коснуться гривы путаной стоило, глаза косил до белизны — остерегись, не суйся, государь. Чуял от ладоней его запах хищный — лошадям-то хорошо знакомый, сколько в медвежьей шкуре на них ни разъезжай. Вот потому-то Джей здесь не желанный гость. Вышел, кое-как утешив коней, — буря над поселением сгущалась, облака, брюхатые дождём то ли снегом, с собой приволокла. Огляделся Билл — никого. Далече токмо постукивал кузнечный молот. Али то призрачная битва разыгралась? Всадники такие проносились над землёю порой — токмо успевай голову пригинать, как бы не снесли. А уж ежели перед зимой они странствовали над землёю северной, так знай — оттого это, что зима будет лютой, да снег — острее их клинков кромсать лицо. Припав на корточки, Билл ощупал ладонью ледяную землю. Эхо копыт конских далече покамест — голову сберечь от них успеется. Акке, соседский мальчонка пяти годков, подошёл да тоже приложил к земле ладошку. Под такой папаня его покоился в кургане — ещё на сечи в Эйнманудур дух испустил да отдался во власть валькириям — тешиться али прислуживать. С тех пор маленький Акке не сказал ни словечка, будто эрлкинги глас его умыкнули. — Что, Акке, — дрожит? — вопросил его Билл, едва они встретились взорами. Мальчонка покивал, сунув палец в рот и пососав в задумчивости. Будто им пытался хоть словечко с корня языка поддеть — и вынести на свет. А никак. Вот и глядел исподлобья голубыми глазёнками. — Не надобно на таких всадников глядеть. Не пожалеют. Поднялся Билл — и, его на руки сгрёбши, побрёл к домам. — Ведаешь, отчего тебя так нарекли, Акке? — вопросил у него Билл. Помотав головой, мальчонка крепче обнял его за плечи. Всё думали, и слух у него однажды пропадёт — до того громко ревел, и до Валланда слыхать небось было. — Акке значит «искренний». А чтобы быть Акке, дюжим воякой становиться не надобно, — молвил Билл. — Коль у души твоей другая потреба. Воинское ремесло его с той поры отталкивало — а чуть блик мечей глаза колол, хныкать брался. Билл отнёс его в отчий дом — к Агде, говорившей не больше маленького Акке. Да наказал из дому не выпускать — небо очень уж мрачно, не к добру. Один токмо ведает, в этом ли войске Акке отец.* * *
В доме загостила ночь — зимой она задерживается к утру, словно охмелевшая. Словно от их с Джеем лобзаний-касаний-разговоров — до того ими любовалась-заслушивалась, что согласна была и долее подолом своим укрывать. Да ныне неспокойно сделалось. Билл суженого своего стерёг — тёплого, сонного. Вслушивался в тишину, будто зверь в берлоге, — по дому гуляли отзвуки того, что таилось снаружи. Выглянешь — пропадёшь. И в двери словно постукивали. И по крыше прогуливался дюжий конь с призрачным всадником. Говаривали в поселении, Билл такого коня переманить как-то вздумал — так и приручил своего Хельги. — Ничуть не тихо у вас зимой, — молвил Джей, притаившись. Трепетал, как лис на охоте. Неясно, он на кого-то али кто-то — на него. — То Дикая охота, — ответствовал ему Билл. Ноги прятали под сшитыми рысьими шкурами, персты — в ладонях друг друга. В лапах? — Вот потому-то в первую холодную ночь засыпать нельзя. — Почему? — Иначе заснёшь навсегда, лисёныш. — А что такое Дикая охота? — вопросил тише шёпота Джей, вновь притаиваясь — как рукой сон у него сняло. Верно, верно — неведомо, сколько мужей храбрых Одинов полк с собой унёс, стоило тем соснуть хоть на чуток. Билла едва не приманили — не конём, не клинком, что Гуннару противник достойнейший. Наобещали весь свет верхом на облаках да тучах — какую масть берёшь? — обойти. Авось чего славное в награду изберёшь, государь? И поддался бы на уловки — ежели бы фюльгья не уговорила за ней прямиком на Восток следовать. — Сбирает Один всадников из своего хирда да псов ужаснее Фенрира, — ответствовал Билл. — И ну как проносится по всей земле. Кто повстречает — замертво падёт. Джей облизнул уста, сглотнув. Притих, как нарезвившееся дитятя. А маленько погодя, приподнявшись, выглянул из-за Биллова плеча сторожливо — в оконце за его спиной, упёрши в плечо подбородок. Стук копыт — едва слышный — стих снаружи совсем. Будто наездник неведомый остановился. Спешился? Джей тут же юркнул к Билловой груди — жмурясь, жмурясь, словно кошмар увидал. А пробудиться — никак. — Что? Что такое, диво моё? — допытывался Билл, возложив ладонь на его щёку — бархатную, что весенний первоцвет. Погладил под глазом большим пальцем — и Джей всё ж таки на него взглянул: — Смо-отрят. — Кто? — Неведомо, Вильгельм. Глаза злые, у-у, горят краше вон… огня. Билл припал к его челу губами. Горячий, словно лихорадка пленила. Да Джей весь такой — от огня неуёмного, что ли. — Обещался — покамест рядом я, ничто не грозит тебе на белом свете, — молвил Билл, в очи ему взглянув. Ресницы Джеевы, дрогнув, кинули на веки рябую тень. — Обещание это держу, никому не выцарапать. — А меня? — запрокинул он голову. — Ещё крепче. — Да вновь лобзанием промеж раскинутых его бровей одарил, а впору бы — ног. — Откель ж ты такой взялся, Джей? — О-о… — округлил он очи да уста. — Да вот ведь озорная звезда однажды поскользнулась на пролитом молоке в Ынхасу — и упала на землю. Так и появился. — Ынх-хасу? — Млечный Путь у вас зовут, Вильгельм. — Из звёздочки, значится, — погладил Билл его щёку — так, словно он вот-вот погаснет. — Вон отчего ты так сияешь. Джей разулыбался, прильнув к руке — словно зверёк, требующий ласки. Нуждался коль — давал ему. Словно принца ублажал. — Я, Вильгельм, прежде, много-много веков назад, белым кумихо был, — поведал Джей. — Вот таким же, как звёздный свет. И шёпот самых младых слышал ночами… и ах, лик свой нынешний принять не мог, как ни бился. А теперь вот чёрен, что ночь, — и младые звёзды уж со мной не болтают. Он притих, перстами лаская ворот Билловой льняной рубахи. Ожерелье под ней не выискивал — медведя будить потребы нет. Далече слыхать было далёкий вой — потомство Фенрирово, али всадники призрачные праздновали свои победы. Чай, над великим волком — заточили в цепи покрепче, на зиму покоен будет. — О чём же тебе звёзды поведали? — вопросил Билл. — Расспрашивали всё, каково мне на земле живётся. Знаешь, парочка от зависти и потускнела, — воздел на него Джей смеющийся взор. — А самые-самые яркие завещали тебя повстречать. — Как же это, Джей? Вой тянулся вновь — через лес, далече, к самой Сале подбирался, сотрясая юный лёд. Пламя в чашах взметнулось, что сторожевые псы. Джей не слышал будто — перстами обласкав Биллов подбородок, коснулся губ, наколдовывая на них жажду поцелуя. — Молвили, явится ко мне человек один — следы звериные он за собой оставляет. Прямо как я! А норов у него крепок, что вечные льды. Как судьба велит мне его повстречать — так впервой увижу во сне. Вот так, Вильгельм, и случилось, — погладил Джей его щёку — словно мотылёк близ крылышками махнул. — Звёздами ты мне обещан. Слыхал Билл, судьба порой играться смела — да обещанные друг другу встретиться никак не могли. Вестимо, и их с ласковым кумихо поводила за носы — путала следы, лишь бы на них, прильнув к тропам, не вышли. Одному тропы ткали Норны, другому — Чикнё, да всё никак уговориться не могли, чья ниточка краше, чья иголочка острее. Ну а опосля рукой махнули — будет их мучить, пущай повидаются. Перехватив его длань, Билл переплёл их пальцы — словно узор урнес составляя. Джей же, опустив очи, поцеловал фалангу его пальца — нашёл, обветренную-огрубевшую. А заходясь шёпотом, признавался — нежнее на всём белом свете не сыщешь. — А на далёком Севере, сказывают, и туликетту водятся, — молвил Билл. — Лисы, что сияние в небе хвостом кличут да им маковки деревьев поджигают. — Туликетту! Надо же… — распахнул глаза Джей. — Вот бы с ними повидаться. — Ажно ежели звёзды пред красой твоей пали, лисы северные и вовсе от зависти потухнут. Улыбнувшись, Джей вновь поцеловал фалангу его пальца. — Тайна у меня есть, Джей, — прошептал ему Билл. — Какая же? Вой вдали притихал — и буря будто не бесновалась. — Давным-давно, ещё и Ингвар Высокий на свет не явился, медведем я был. Памятую глушь близ нашего посёлка. Не протиснуться. И запах земли сырой. Той, что внутри берлог, верно. Скисшая от свалянной шерсти. А потом… — Что? Что, Вильгельм мой? — шепнул Джей, от нетерпения сжав его пальцы. — Запамятовал… Запамятовал, — покачал Билл головой. Кажется, когтищи землю секли. Кажется — ствол ясеня с девятью корнями. Кажется — голое человечье мясо. Пробовал? Чужая кровь коль бросалась на губы опосля взмаха Гуннаром — слизывал, будто сытый медвежонок — материнское молоко. Сдвинувшись на ложе вверх, Джей поцеловал его в лоб. И расхохотался вдруг, что дитятя приголубленное. — Что ты, краса моя ненаглядная? — Никто-никто с медведями дружбу водить ещё не смел. А я вот… полюбил тебя ещё до того, как узрел. Темнота ткала свои полотна — стелила поверх Уппсалы. Заворачивала и дом — словно хлебную ковригу. И до вас, мол, доберусь — настань токмо черёд. И до ваших сердец. Не впустят — заперто, да ключики друг у друга запрятали. — Скажи, Джей, — поглаживая его персты, шепнул Билл, — что ж будет, когда глаза вовек закрою? — Вознесу тебя на небо да сотку тебе фалдон из звёздной пыли. — Как же, и всё пригожее здеся покинешь? — А без тебя, Вильгельм, ничего мне не любо. Джей прильнул — и от тепла в сон бы провалиться. Словно в ловушку, поставленную на здорового зверя, — подлую, оттого что охотники тягаться не посмели. Вьюга пела песни новорождённым сугробам. В доме — шептались огоньки. Не смолкали — словно обменивающаяся сказаниями детвора. Один — о кумихо о девяти хвостах, другой — о воине, чьи руки ему логовище. Джей всё ж уснул, пригревшись, — тёплым носом ткнулся в Биллову шею. Он — под утро, едва опасность повстречать призрачных всадников миновала. А разомкнул глаза — Джей уж его стерёг. Взором, правда, мягким — так себе клеть. Наклонившись, коснулся Биллова носа своим — здесь, дескать. Рядышком. Не потерял? Нет, нет — не то бы убоялся, что всадники призрачные умыкнули кумихо за собой. За ними бы Билл пошёл, куда б ни привели и сколько б ни отговаривала буря. — Какие сны нынче тебе привиделись, лисёныш? — вопросил он, едва Джей пристроился рядом. В гнёздышке из его рук — свил для него, старался. — Дивное-дивное лето. До того мне было тепло и спокойно. От чаш тянуло гарью палёного жира — до поры до времени уснул в них огонь. Вестимо, тоже о лете жарком его сны — когда покрасуется в ритуальных кострах на Мидсоммар.