***
От кого: звёздочка: Отель Канхи, 21:00. Комната номер 2112.
Коротко и просто. Чонгук смотрит на смс, потом на часы, снова после возвращаясь к смс. Это чувство, что гложет под ключицами, царапает и ноет, оно такое беспокойное, но от того ситуация не становится менее искушающей. Гук действительно ХОЧЕТ встретиться, быть может, если они увидятся, звёздочка передумает и откроется ему, не станет больше скрываться и бояться, увидев, что с ним Чонгук не сможет быть иным. Он спешит. Перебирает вещи пальцами, как девица перед свиданием, а подушечки пальцев от волнения стали совсем не чувствительными. Сжимает какую-то футболку и отбрасывает прочь, в большую кучу уже отвергнутных вещей. Из всего обилия чёрного и очень чёрного, выбирает единственную цветастую вещь гардероба: алую, словно кровь, рубашку. Когда-то давно её подарил Юнги, вынудив надеть на встречу первокурсников, но Чонгук больше её в глаза не видел и не хотел. А навязчивое желание прихорошиться перед встречей твердило о том, что его обычная одежда совсем не подойдёт. Неужели он настолько сильно влюблён?.. С этой мыслью Чонгук, прижав рубашку к груди, застывает среди разбросанных вещей, хмурится и бросает её прочь. Ничего подобного! Никаких влюблённостей, не будет он прихорашиваться, выбирать одежду перед встречей с человеком, который ему даже лица показать не хочет! Возьмёт первые попавшиеся футболку и джинсы из мрачной тёмной кучки и пойдёт в этом. Добирается через полтора часа, почти опаздывает и долго ждёт на ресепшене отеля, что почти на другом конце города, когда ему дадут ключ от нужной комнаты. Он взволнован совершенно капельку, может, из-за того, как косо на него глянул молодой прыщавый парень с ресепшена, брезгливо скривил губы. Да, из-за этого только, совсем не из-за кого-то, кто в комнате двадцать один — двенадцать его ждёт. Щёлкает замочная скважина, пропускает его внутрь распахнувшаяся хлипкая дверь. В номере тихо и темно, слышится шум за дверью позади двуспальной кровати, а щёки Гука вспыхивают. Звёздочка ведь его не за этим позвал, да? Не только ради того, о чём Чонгук думал в последнюю очередь? На тумбе, ближайшей к нему, лежит длинная повязка из плотной ткани и листочек бумаги, испещрённый ровными буквами: «Надень её и сядь на кровать. Если ты меня обманешь — больше никогда не увидишь.» Гук испуганно смотрит на повязку и зависает на несколько секунд. Что это за игры? Может, звёздочка на самом деле правда маньяк, сейчас как свяжет и увезёт Гука в лес прикапывать к ближайшей берёзке. Но всё равно берёт ткань в руки и присаживается на краешек постели, заправленной кричащим красным покрывалом. Ему страшно, сердце уже у корня языка, колотится, словно сейчас ему перекроет доступ к кислороду совсем, не даст вдохнуть. Но Гук, смолчав обиды и предположения, смыкает веки и закрывает глаза от самого лба почти до кончика носа плотной повязкой, не пропускающей света. Завязывает неумело, но крепко узел на затылке, потом ещё один для гарантии, что та не сползёт. — Звёздочка? — чуть громче необходимого зовёт Чон, впивается в покрывало дрожащими пальцами. — Я… я завязал глаза. Слышит скрип открываемой двери, там, наверное, ванная, Чонгук ранее не был в отелях, не знает планировки номеров. Сидит, неестественно выпрямив спину, слух такой чёткий, что пугает, но не сильнее, чем то, что он сидит с завязанными глазами на кровати отеля, встретившись с незнакомцем, не желающим ему показываться. Улавливает шаги, затем щелчок замыкаемой двери, вздрагивает от напряжения. — Не пугайся ты так, — смеётся, засранец, над перепуганным Чонгуком, что уже почти дрожит от непонятных, сдавливающих со всех сторон ощущений, — в лес не повезу, насиловать не буду. Ты мне скорее сам голову свернёшь, чем я уложу тебя на лопатки. Он приближается, застывает рядом, Чонгук вскидывает голову на звук его голоса. Красивый, переливается, до боли знакомый, так что под лопатками сосёт и вздрагивает от тревоги. Ощущений так много, что Чонгуку не удаётся их разделить и классифицировать. — Почему нельзя? — страдальчески, но вместе с тем недовольно, бурчит Чонгук, вызывая тихий смех снова и наслаждаясь им. — Даже если расскажу — не поймёшь, — лукавит тот, мнётся, переступая с ноги на ногу. Чонгук насупливается, ощущает, как его разглядывают, и протягивает руку предположительно туда, где звёздочка стоит. Проходит несколько секунд, прежде чем его подушечек касаются прохладными пальцами. Те скользят по коже, вызывая мурашки, бродят по фалангам, перебирают линии на внутренней стороне ладоней. Гуку хочется, очень сильно, содрать с лица тряпку, схватить этого человека в охапку, плевать, даже если он маньяк, а в подвале дома есть пыточная, и держать там так долго, пока руки не отсхонут. Он взволнованно и рвано вздыхает, размякает, как растаявший шоколад, когда пальцы скользят между его собственных, переплетаясь, сжимая и сцепляя в крепкий замок. Чон тянет его на себя, заставляя присесть рядом, так чтобы ощутить, как прогнулся матрац под чужим весом. Ладно, он готов смириться и с отелем, и с темнотой из-за повязки, если его будут так трепетно, но крепко, держать за руку. — Попробуй мне объяснить, — робко предлагает, но брови непроизвольно хмурятся, он поворачивает голову в сторону, где сидит звёздочка. — Я знаю тебя, — тихонько, с отчаянием вздыхает, пытается выпутать пальцы из хватки, но Чонгук не отпускает, сжимает сильнее. — А я тебя? — Нет, — слишком резко отвечает звёздочка, заставляя Гука вздрогнуть, а потом чуть мягче, — не знаешь. Они неловко держатся за руки и молчат, Чонгуку немного некомфортно в повязке и жарко. Хочется снять. Ведёт большим пальцем по чужой ладони, поглаживает костяшки, второй рукой вдруг тянется, но попадает не туда, куда хотел. Чон просто хотел дотронуться до плеча или чего-то ещё, а уткнулся согнутыми пальцами во что-то мягкое. Губы, задетые рукой, раскрываются, обдают кожу дыханием, а тот вдруг пьянеет сильнее, чем от соджу с пивом, убирать не хочет. Впервые приходит ясность: Чонгук касается его. — Что ты делаешь? — Ты не разрешаешь мне взглянуть на тебя, — бурчит с деланным раздражением, проводя подушечками по подбородку, — буду смотреть, как слепой. Руками. Лицо звёздочки дрожит от сдерживаемого хохота. Он выдает сквозь смех простое «ладно», и Чонгук улыбается, посмеиваясь в ответ. Ведёт от подбородка выше, по щеке к скуле, легко надавливает на тёплую кожу, не замечая никакой щетины. Ощупывает небольшой нос со вздёрнутым кончиком, давит, заставляя звёздочку снова хихикать, когда его нос используют в качестве какой-то кнопки. И не может не улыбаться в ответ, не в состоянии отпустить руку, даже если ладони уже вспотели. Звёздочка прикрывает глаза, когда Чонгук прикасается к векам, под кожей вздрагивают глазные яблоки, трепещут пушистые ресницы. Он продолжает гладить лицо, перейдя на лоб и задев брови, достигает края волос и дёргает за свисающую прядь, тот ойкает и сжимает руку, протестуя. Чонгуку странно, но он не хочет останавливаться. Не может нарисовать портрет чужого лица, но с удовольствием зарывается рукой в волосы, ерошит и путает, тянет за пряди, спускаясь ближе к затылку. Прикосновения становятся смелее, Гук уже свободно положил ладонь на щёку звёздочке, ощущая, как тот склонил голову в эту сторону, положив её на руку. — Я хочу тебя увидеть, не понимаю, чего ты боишься, — они перешли вдруг на шёпот, словно обстановка в миг стала гораздо интимнее с прикосновениями. — Разве я стал бы приходить к человеку, который мне не важен, позволять ему завязывать мне глаза? — Не надо, Чонгук, — так же едва слышно отвечает звёздочка, а Чон вздрагивает от собственного имени, произнесённого таким голосом. — Действительно знаешь, — грустно ухмыляется, большим пальцем, не убирая ладони с щеки, нащупывает пухлую нижнюю губу, оттягивает вниз и давит, — не думаешь, что это нечестно? Ты знаешь меня, видишь, а я один в неведении? — Я знаю, что нечестно, — почти хнычет звёздочка, хватая Гука за руку и переплетая пальцы, повторяя всё то же, что с другой кистью до этого, — но не могу. Гук начинает нервничать, задумывается, прикусив кончик языка. Знает имя, знает, как выглядит. Кто-то из универа? Но как в таком большом заведении найти его тайком? Да и по голосу же не станет искать… Он хочет что-то ответить, но тот вдруг присаживается ещё ближе, сталкиваясь с ним бедром, прижимается к плечу, снова, словно чёртиков, призывая дурацкие мурашки по всему телу. Гук не видит, но ощущает, как к нему приближаются, как прижимаются носом-кнопкой к острой скуле, потираясь. Молчит и ждёт дальнейших шагов. — Ты не примешь меня, — бурчит куда-то в щёку, вызывая острое желание снять с глаз преграду. — Ты не можешь этого знать. — Могу, — усмехается на ухо, заставляя поясницу Чонгука чуть ли не выгнуться от голоса прямо в раковину. — Я ведь себя знаю. Чон хочет возмутиться, резко поворачивается, думая, что тот отстранится, но натыкается носом на чужой, замирает, как пойманный в клетку зверь. Звёздочка даже не думает отодвигаться, остаётся в этом же положении, прижимаясь к переносице Чонгука своей. Гук же поддаётся вперёд, отдавшись неясному порыву нежности, смешанной с лёгкой злостью от чужой упёртости. Губы у него правда очень мягкие и полные, Чонгук обхватывает нижнюю, потом верхнюю, вбирая в рот и выбивая первый судорожный вздох из чужого горла. Звёздочка несмело отвечает, целует Чонгука осторожно, пока тот не начинает напирать, и оба не входят во вкус. Язык Чонгука на губах, на линии зубов. Он сталкивается с кончиком языка звёздочки, проникает в рот под очередной долгий выдох, но уже через нос. Пальцы снова в волосах, Чонгук устал от пряток, но уступает ему, повинуется, крепко зажмурив глаза, даже если повязка спадёт, он их не откроет, пока ему не позволят. Гуковы плечи обхватывают руками, стискивая на них ткань той проклятой красной рубашки, звёздочка обнимает его за шею, прижимается ещё ближе, так что хочется усадить его на колени и соприкоснуться телами по максимуму. Он издаёт звук в поцелуй, тот смешивается с чмоканьем влажных от слюны губ, удивляет обоих, заставляя замереть. Звёздочка только что простонал от поцелуя с ним, тихо и сдавленно всхлипнул, опьяняя голову сильнее. Чонгук же обхватывает его за пояс руками и с лёгкостью сажает на себя, исполняя возникшее желание сближения. И вновь целует, всё крепче стискивая, цепляясь за одежду на лопатках. По его нёбу ведут юрким языком, всё чаще вздыхая и постанывая, когда гуковские ладони принимаются поглаживать от лопаток к пояснице, не переходя граней дозволенного. Хотя, судя по вздохам, тому даже очень хочется, чтобы эти грани были пересечены, разгромлены в пух и прах горячими шершавыми ладонями под одеждой. — Ты не развяжешь, верно? — выдыхает в чужие губы Чонгук, он так боялся, что его позвали в отель, чтобы это стало простым сексом, а теперь сам теряет голову от объятий и прикосновений, ощущая, как заходится в ударах сердце от каждого сжатия пальцев на своих плечах. Звёздочка отрицательно мычит, снова утягивает его в поцелуй, дотрагивается до груди, ведя к плечам в торопливых движениях, словно боится, что этот момент резко прервётся, закончится волшебство их соприкосновения, отпустят горячие руки, отталкивая прочь. А остановить себя, прекратить мучение, соединившееся в странный коктейль с удовольствием, совсем не в силах обоих. Чонгук забирается ладонью под край одежды, ведёт до самых лопаток по позвоночнику, чуть надавливая на упругую кожу и проступающие под ней позвонки. Его губы, сойдя с ума от контакта настолько же сильно, насколько и сам Гук, спускаются к подбородку, обхватывают тот, чтобы скользнуть дальше, лизнуть кадык. — Чонгук, — сорванно выдыхает он, всё ещё невидимый для Чона, но жутко осязаемый, — я ведь… Я с парнями не… Звёздочка заикается, напрягается весь, упираясь руками в плечи Гука, тот себя притормаживает, прекращая ласку и утыкаясь носом в шею, чтобы немного восстановить дыхание. — Я ничего не сделаю, — звёздочка вздрагивает, когда его ещё раз целуют в изгиб шеи, а руки ускользают с голой кожи поясницы, оставляя после себя ощущение призрачного, исчезающего тепла, что сменилось прохладой воздуха. Чонгук совсем не ожидает, что тот придвинется ближе, обхватит его ногами и руками, заваливая на кровать спиной. — Просто не будем заходить слишком далеко, — проговаривает в губы, Чон ощущает вибрацию чужого голоса, ставшего соблазнительно низким, как тогда, в вечер, когда Гук сошёл с рельсов разума и ублажал себя на его глазах. Мычит утвердительно, позволяя себя целовать, гладит спину звёздочки, спускаясь руками на бедра, затянутые в джинсы, сжимает ляжки пальцами, теряя ощущение реальности, когда о него вдруг потираются. Это выбивает воздух из груди, заставляя простонать. Футболка того задралась, нижние пуговицы на рубашке Гука расстегнулись, позволяя им соприкасаться животами и от того получать разряды тока по всем абсолютно нервным окончаниям в местах контакта. Чонгуку очень хочется снять со звёздочки одежду, прикоснуться к мягкому животу губами, исцеловать тазовую кость, медленно спускаясь ниже. Тот, словно слышит его мысли в собственной голове, стягивает футболку, принимаясь дрожащими пальцами расстегивать оставшиеся в петлях пуговки красной чонгуковской рубашки. То переплетая пальцы между собой и самозабвенно сталкиваясь языками и влажными губами, то срываясь на хаотичные поглаживания груди, живота и спины, они почти катаются по кровати, сжимают друг друга в объятиях. Чонгук теряет рассудок от тихих стонов, когда, нависнув сверху и, скорее всего, как следует скомкав покрывало, он прикасается к топорщащейся ширинке звёздочки. — Я остановлюсь, только скажи, — спрашивает позволения, потому что понимает — не так уж просто, когда до этого всю жизнь спал с противопложным полом, тут же согласиться на то, чтобы тебя трогал такой же мужчина, как и ты сам. — Нет, не останавливайся… — выдыхает тот, а потом Чонгук ощущает, как давит коленом на его пах, подталкивает ближе к краю, туда, где уже не будет никакого здравомыслия, только возбуждение, горячие поглаживания и выбивания из чужого горла новых стонов. Его немного трясёт, когда начинает расстёгивать ширинку джинсов звёздочки. Он боится всего на свете сейчас: собственных крышесносных желаний, завязанных глаз и незнания о том, с кем он вытворяет подобное. Пугает ещё и то, насколько легко Чонгук на это согласился, даже инициативу проявил! Но кисти уже, впившись в края штанов, стягивают джинсовую ткань с ног, звёздочка не медлит, протягивает руки к вздрагивающему животу Гука, обводит кончиками пальцев пупок и подцепляет брюки, чтобы быстро расстегнуть и стянуть. Чонгук трясётся, словно осиновый лист на ветру, когда дотрагивается губами до ключицы, слышит одобрительный вздох. В нос бьёт запах чужого парфюма, от чего-то кажущегося знакомым, на ком-то он уже такой ощущал. Но сейчас все мозги набекрень, думать хочется совсем не о шлейфе туалетной воды звёздочки, хотя запах очень приятный, а о том, как тот вдруг удивленно изгибается в спине, стоит только Чонгуку обхватить губами сосок. Ткань нижнего белья немного влажная от выступившей смазки, Гук мнёт плоть через неё, заставляя звёздочку смущённо сжиматься и пытаться свести ноги. Но он уже слишком вошёл во вкус, когда его не остановили, устроился между ног, покрывая грудь звёздочки поцелуями, посасывая кожу и спускаясь ниже к животу. Он хочет так и оставаться в тесном контакте с кожей, целовать над пупком, заставляя нежный живот дрожать от жарких выдохов, покрываться мурашками и сжимать бока Гука ногами, когда язык оказывается на тазовой косточке, совсем близко к резинке трусов. — Не надо! — вдруг возится он, мешая Чонгуку и дальше ехать крышей, приближаясь к чужому члену. Повязка бесит и мешает, Гук хочет видеть оттенок кожи, вздымающуюся грудь и оттянутую стояком ткань белья. Да, он всё остро чувствует, но зрения, заблокированного тканью, сейчас очень не хватает. Гук, не послушавшись и шкодливо усмехнувшись, отчего икры звёздочки вздрогнули, стискивая ему рёбра, приоткрывает рот и склоняется над пахом. Обхватывает член губами прямо через ткань, сжимает слегка, не выпуская пока зубов. Звёздочка стонет, так громко и неприлично, что собственное возбуждение в трусах нетерпеливо ноет, прося уделить внимание и ему тоже. Но Чонгук слишком занят соблазнением, ведёт зубами по длине члена, чуть прикусывая, благо ткань не позволяет сделать больно, останавливается на головке, её так же сжимает губами сквозь бельё. Звёздочка тяжело дышит, держится за плечо Чонгука, постанывая, он чувствует, как дрожат его ноги. Пальцы ловко и нагло скользят под резинку трусов, заставляя звёздочку слабо возмущаться, но он не успевает даже слов собрать в кучу от желания, потому что Чонгук, стянув нижнее, обхватывает член рукой, тут же погружая головку в рот и низко постанывая, так чтобы во рту отдавало вибрацией прямо в член. Звёздочка начинает откровенно хныкать, когда, создав щеками вакуум, Чон проталкивает головку дальше, тут же выпуская изо рта и поднимаясь выше, к губам. Он не планировал целовать, но тот притягивает Гука к себе сам, подаётся пахом вперёд, потираясь о плоть Чонгука, всё ещё скрытую уже надоевшими трусами. Чон немного охреневает, когда тот нервно стаскивает с него бельё, оголяя возбуждение, хватает за голую ягодицу, прижимая к себе теснее и постанывая в поцелуй, когда кожа соприкасается с кожей и между ними не остаётся ни единой преграды, наконец. Трётся пахом, исследуя чонгуково тело, сжимает грудь и бока, прикусывает губы, всхлипнув, оставляет ладони на ягодицах. Тянет Гука на себя, перехватив инициативу, заставляя член проехаться по члену, задеть живот. Тут уже не выдерживает Чон, стонет громко, потому что собственное возбуждение до сих пор нетерпеливо давит, стягивая узел внизу живота сильнее. — Гук, — шепчет ему в губы звёздочка, у того крышу уже сорвало с основания, сжимает задницу Чона с силой, так что могут остаться синяки, лишь бы ближе, сильнее потереться. Чонгук дуреет от собственного имени, произнесённого с таким желанием и даже мольбой, просовывает между ними руку, обхватив два члена сразу. Шумно дышит, совершая первое движение кулаком, ощущает, как под ним уже сучат ногами по покрывалу: страсть на пределе, звёздочка подаётся тазом вверх, чтобы быстрее, сильнее отдать себя в ласкающие руки. Чувствуя пальцами венки на членах, Чонгук ведет от основания до головок, стискивает слегка в кулаке, прихватывает выступившую смазку, чтобы размазать по стволам для лучшего скольжения. Уперевшись предплечьем в кровать, нависает над звёздочкой, увлекая в новый поцелуй, шумный, со звонкими чмоками и прикусываниями уже припухших губ. Тот толкается ему в руку, снова всхлипывает, держа закушенную гуковскую нижнюю губу между зубами, проезжается членом по плоти Чонгука, заставляя сорванно того проскулить. Чонгук прижимает его к кровати, чтобы не ёрзал, целует и гладит свободной рукой по щеке, ускоряя движения кулака на возбуждении. Звёздочка закидывает ногу ему на поясницу, так тесно обхватывая в момент, когда их обоих, почти одновременно, настигает оргазм, шепчет неразборчиво в губы слово, заставляющее Чонгука вздрагивать. Это его несмелое, почти неразличимое в стонах и выдохах, перемешанное с именем «люблю», доводит практически до инфаркта. Чонгук не думал, что услышит подобное. Как он может любить, даже не позволяя себя увидеть? Почему голос такой жалобный, будто вот-вот потекут из глаз слёзы. Чонгук склоняется поцеловать его снова, остановить отчаянный шёпот с признаниями, от которых чуть ли не сердце замирает, звёздочка хочет обхватить его руками за шею, но задевает запястьем повязку, что от постоянных катаний по кровати, прикосновений и объятий, видимо, ослабла в узле. И ткань падает с глаз Чонгука, так резко, что тот даже не осознаёт — нужно зажмуриться. Неяркий свет бьёт по зрению, губы сталкиваются с губами, как и планировалось Чонгуком. Скользкая ткань оказывается, преодолев кожу, на красном покрывале. Первое, что видит Чонгук — испуганные, распахнутые глаза напротив. Даже пока не осознав произошедшего, продолжает изумлённо скользить по лицу, замечает неожиданно скатившуюся по виску к волосам капельку из уголка глаза, прямой аккуратный нос, распухшие от поцелуев, ярко-розовые губы. А потом картинка собирается в цельный пазл, рот Гука неопределённо округляется, изображая букву «О», а зрачки Чимина, это, несомненно, он лежит обнажённый в гуковских руках на смятом покрывале, расширяются до предела, делая радужки почти чёрными. Чонгук даже сказать ничего не успевает, его так резко отталкивают, заставляя прохладный без присутствия кое-кого в объятиях воздух, больно жечь влажную, распаленную кожу. Он пытается из себя хоть звук выдавить, глядя, как завороженный, на Чимина, хватающего в охапку вещи и соскакивающего с постели. Чон протягивает руку и хочет его остановить, всё ещё осознавая происходящее, но Чимин затравленно смотрит, весь пунцовый с блестящими мокрыми глазами, натягивает трусы и джинсы, даже не застегивает ширинку, просто прикрывая её длинным краем футболки. — Стой! — кричит Гук, но путается в спущенном на ноги белье, чуть ли не летит с кровати лицом в пол, по мнению Гука вряд ли чистый, а неожиданно узнанный «звёздочка», который на деле оказался Пак Чимином, с ним не далее, как сегодня днём, они пошли на мировую, хватает куртку с крючка у двери и вылетает из номера, хлопнув дверью. Чонгук смотрит на ту охуевшим взглядом, информация поступает толчками, пока он натягивает трусы обратно на бёдра, пока ищет свои штаны и спешно застёгивает рубашку, скорее всего, не на все пуговицы. На улице холодно, Чон быстро спрашивает на ресепшене, куда помчал вылетевший из отеля парень, на что ему отвечают пожатием плеч, и бежит следом, стискивая телефон в руках и раз за разом нажимая на дозвон.***
Юнги взглядом хищника обводит аудиторию, игнорируя слова, что произносит преподаватель, плевать, что эта информация поможет на зачёте, сейчас у него в приоритете другие дела. И это при том, что обычно для Мина самым главным является учёба, но не сегодня, не тогда, когда напряжение в нём достигло пика. Ищет глазами определённую фигуру, молится, чтобы этот хотя бы осёл был на паре, если самого главного нет среди студентов. Видит кудрявую голову и долговязую фигуру, то как Тэхён присаживается на край парты какой-то девчонки, улыбаясь. Мин Юнги победно фырчит, хватает с парты свою сумку и несётся вниз по ступенькам, приближаясь небольшой, но сейчас очень опасной фурией к Киму. Вцепившись пальцами в локоть, рывком увлекает того за собой, без особого труда утаскивая из аудитории под немного охуевшим тэхёновским взглядом. — Юнги? — пытается сопротивляться он, вырывается из хватки, но Юнги упорно тащит его всё дальше и дальше от аудитории, заворчивает один раз за угол, второй, так что у Тэхёна закружится скоро голова. — Да погоди ты! — всё-таки выдёргивает он руку, заставляя Мина резко затормозить. — Что случилось?! — Пойдём, мне проще показать, — снова хватает его за рукав Юнги, тянет на себя, а Тэхён, всё ещё охреневая от жизни и неизвестности, позволяет продолжить тащить себя прочь. Они спускаются на этаж ниже, Юнги прёт напролом, вваливаясь в двери библиотеки. Тут он уже замедляет шаг, словно начинает красться, опасаясь быть кем-то пойманным. Ещё не хватает им обоим комично согнуться в три погибели, перебегая между стеллажами с книгами, подсматривая за неизвестным человеком. Хотя Тэхён понимает, что за очень даже известным им обоим, когда, выглянув из-за полок, видит за столом одинокую фигуру Чонгука. — Что с ним? — он сразу же понимает: с Чоном что-то не то, ему даже не нужно понимать, насколько иначе он выглядит, иначе сидит. Тэхён опускает голову, глядя на Юнги, и замечает с какой болью он смотрит в сторону Чонгука. Последний же вздрагивает от звука пришедшего смс, хватается за мобильный, лицо освещается надеждой, но та мгновенно тает, стоит Гуку посмотреть в экран. Он печально блокирует смартфон и кладёт обратно на библиотечный стол. Тэхён видит, как взлетает кисть, приближаясь, как вздрагивают чужие губы, и, сжав рукав толстовки пальцами, Чон быстро и стыдливо утирает лицо. — Юнги, почему он плачет? — ошеломлённо бормочет Тэхён, переведя взор снова на Мина. — Вот поэтому я тебя и позвал. Разговор эти двое продолжают в кафетерии, сев за угловой столик у большого светлого окна. По стеклу сейчас молотил крупными каплями дождь, перестукиваясь с нервным движением ноги Тэхёна, что стучит пяткой о пол, слушая Юнги. — Выходит, эти двое общались, не зная, что это они? — жуёт губы Ким, держится из последних сил, чтобы не рвануть вытряхивать душу из Чимина, который уже неделю сидит дома под предлогом тяжёлой простуды. — Чонгук показал ему своё лицо, — горько хмыкает Юнги, помешивая деревянной палочкой ужасный на вкус растворимый кофе. — Из посредственного и очень эмоционального рассказа, я понял, что они то ли переспали, то ли почти переспали. Чимин завязал ему глаза, а потом повязка упала. — Сучонок, — бурчит Тэхён, понимая, что это было подло со стороны лучшего друга. — Они оба идиоты, не вини только Чимина. Он ведь был в таком же положении, может, даже тяжелее, чем Гук, зная всю правду и не имея возможности рассказать её из страха. Хотя не понимаю, как Гук не узнал его по голосу, когда я сразу понял, что это он. Юнги до сих пор хочется вздрогнуть, когда он вспоминает о том, каким застал Чонгука после произошедшего. У него тогда чуть не взорвался телефон от количества пропущенных и смс-ок, накопившихся от лучшего друга за то время, пока он выходил в магазин. — Ты знаешь адрес Чимина? – обречённо спросил в тот вечер Чонгук, задыхаясь, словно бежит куда, чем заставил Мина хлопать глазами с отрицательным ответом. — Нет, зачем тебе? – Это он, Юнги, он и есть звёздочка! — почти плача выкрикивал в трубку Гук, сразу же сбрасывая звонок. Юнги тогда перепугался до ужаса. Сразу же схватил куртку, впыргнул в кроссовки на босую ногу и побежал к остановке, понимая, что Гук на грани истерики сейчас. Застал того уже дома, вымокшего от внезапно обрушившегося на город ливня, дрожащего и потерянного. — Гукки, ты меня до смерти напугал! — начал прямо с порога Юнги, пройдя в квартиру и глядя, как Чон стаскивал с себя мокрую красную рубашку. — Он знал, кто я. Позвал в отель и там… — Чонгук задыхается, а Мин бледнеет, боясь страшного, — а потом оделся и сбежал. Чонгук, застыв с мокрой одеждой в руках, слепо уставился в стену, плечи опустились, делая фигуру сгорбленной и несчастной. Юнги подлетает к другу, хватает холодные руки и тянет к кровати, тут же укутывая в плед. Он впервые видел его *Таким*. Настолько морально уничтоженным, что, видимо, не было сил даже злиться, стучать кулаками об стены и пытаться достать Пака из-под земли. — Он тебя?.. — Юнги не хватало смелости закончить фразу, потому просто промычал, обеспокоенно вглядываясь в гуковское лицо. — Нет… Нет, ты что! — оглушённо отмахивается тот, крепче сжимая плед. — Мы оба хотели. Чон ухмыляется так горько, что у Юнги не получается сглотнуть напряжённый, колючий ком в глотке. Смотрит так грустно в сторону, так разочарованно, что у Мина в ушах звенит. Вспоминая этот разговор, Юнги убеждается в том, что его опасения, прошмыгнувшие в голове ранее, сбылись. Хотелось бы, чтобы такого не случалось, однако судьба-шутница вдруг решила, что засунуть Чонгука и Чимина в такую ситуацию будет увлекательно и смешно. Вот только никто не смеётся. Тэхён дёргает пальцами нижнюю губу, о чём-то глубоко задумавшись. Потом подрывается с места, едва не впечатываясь коленом в стол, и воинственно смотрит на Юнги, хлопающего глазами. — Пойдём, — манит рукой, заставляя Мина подняться, прихватив за ремешок сумку с тетрадями. — Ну, и куда ты хочешь пойти? — Мы идём к этому засранцу вправлять его мозг на нужное место, — решительно заявляет Ким, пряча руки в карманах.***
Чонгук не думал, что это будет так тяжело. В голове была тысяча мыслей и образов, все они перемешивались между собой, путая, заставляя Гука потерянно плутать в собственной черепушке. То возникали картинки драк и перепалок, то потом тихие ночные переписки и уютные разговоры по телефону. Добивали окончательно воспоминания того, какими воздушными по началу были поцелуи, а потом, наполнившись тягучим мёдом возбуждения, стали срывать резьбу, заставляя их обоих потерять рассудок. И вновь драки, недовольные выражения лица. Невкусный, горький кофе, отошедший в туалет Чимин. Он всё это время был рядом. Рядом, знал, с кем имеет дело, видел лицо Чонгука, видел, как он, блять, дрочит на камеру, в конце концов! И в пору было сгорать от стыда и гневаться, но Гук попросту не мог. Одно только то, что Чимин не вывернул это всё в издевательскую шутку, не обнародовал, узнав, кто скрывается за никнеймом, делает ему честь. Что подстегнуло его? Почему боялся раскрыться, признаться, а потом шептал заветное, драгоценное слово между поцелуями на красном покрывале? Из-за чего? Чимин знал, кому шепчет это. Переворачивается на другой бок, уставляясь в стену, продолжает истязать себя мыслями. На душе тяжко, тяжесть эта топит в апатии и негативе, Чонгук в сотый раз за день берёт в руки телефон с намерением позвонить, даже зная, что на вызов никто не откликнется. Исходящий вызов: звёздочка(34) Исходящий вызов: звёздочка(22) Кому: звёздочка: Давай поговорим. Кому: звёздочка: Я ничего тебе не буду делать. Просто поговорим. Это нельзя так оставлять. Кому: звёздочка: Я не ненавижу тебя, слышишь??? Кому: звёздочка: Возьми трубку. Кому: звёздочка: Чимин… И никакого ответа ни на последние, почти отчаянные смс, ни на звонки, ни на голосовую почту, куда Чонгук два часа назад сорванно матерился от безысходности, обещая найти Чимина, из-под земли всё равно достать, раз тот не желает самостоятельно с ним поговорить. Это угнетает. От Юнги за целый день ни словечка, но Гук так подавлен, что искренне не хочет ещё и лучшего друга вгонять из-за себя в подобное состояние. Просто лежит, глядя на низкий процент заряда смартфона, на яркий экран с непрочитанными сообщениями. Ему больно. Не как от безответной первой влюбленности, не как от разбитого сердца. У него сейчас его нет. Пак Чимин подло унёс его с собой, убегая из номера отеля, так что орган Чонгук отчаянно не ощущает. Хочется то ли реветь от неспособности разобраться в ситуации, то ли лупить что-то с такой силой, чтобы потратить все энергитические запасы и упасть, истощённым ещё больше, чем сейчас. Но Чонгук продолжает слепо пялиться в телефон. Палец привычно клацает на иконку звонка. Появляется на фоне звёздное небо, раздаются короткие гудки, и оператор снова повторяет то, что Гук слышит уже четвёртый день — абонент недоступен. Сдерживаясь от порыва кинуть технику куда-то в стену, Чонгук открывает переписку. Уже какой раз? Сотый? Тысячный? Плевать, пусть хоть десять тысяч сообщений будет отправлено. Кому: звёздочка: – Я знаю, что тебе страшно, — печатает Чонгук, — потому что мне страшно тоже. Знаю, понимаю теперь, почему ты так боялся, доводя себя до слёз от невозможности признаться в том, кто ты за аватаркой в игре или мессенджере. Знаю, всё понимаю. Мне не менее жутко, не менее больно. От того, что ты знал меня, но умалчивал до самого конца, пока тебя не раскрыли. От того, какими глазами на меня смотрел, стоило повязке упасть. От того, что ты сбежал потом, даже не дав шанса. И до сих пор бежишь. У нас изначально сложились не самые приятные отношения, это моя вина. Я не должен так относиться к людям, каюсь. Но теперь, оглядываясь назад, мне почему-то кажется, что так должно было случиться. Быть может, Юнги был прав, когда говорил, что ты мне небезразличен, раз я так агрессивно реагирую. Юнги вообще во многом бывает прав… Когда мои глаза оказались развязанными, и я увидел тебя, лежащего в моих руках, в голове было совершенно пусто. Никаких мыслей, никаких эмоций, всё свалилось гораздо позже, когда я понял, что всё это время медленно влюблялся в тебя такого, какого в реальной жизни оказался разглядеть не в силах, даже, скорее, не хотел знать то, что у тебя внутри. Не было шока. Я должен был догадаться раньше — было много предпосылок. Но оставался слеп в своём нежелании искать сходство таинственного собеседника с тобой. И стоило тебе ускользнуть, оставив меня в том номере одного, как осознание накрыло с головой — я, быть может, позлюсь чуток, даже наору на тебя, но ненавидеть не смогу. Не теперь. Да и не было той треклятой ненависти, лишь её пародия из-за собственных тараканов в моей голове. Я не могу тебя отпустить. Буду дальше пытаться всяческими способами добраться до твоей многострадальной головы, буду кричать и ругаться на тебя, даже обзывать! Наверное, пока не иссякнут силы, и я не сдамся желанию тебя обнять. Это тяжело, думаю, нам предстояло бы многое преодолеть (и предстоит на самом деле), чтобы прийти к каким-то иным отношениям, возможным между нами. Но я не сдамся. Я буду ждать тебя, но не перестану искать, так что приходи сам. По-хорошему. Кому: звёздочка: Я тебя тоже.***
Чимин совсем не ожидает, что ему прилетит красивой кожаной сумкой в живот, стоит сдаться и раскрыть дверь комнаты. Воздух вылетает из груди, сдавливает рёбра ударом сумки, и Чимина сгибает пополам. Вообще ему всегда думалось, что Юнги — пацифист. Хотя сейчас по нему не скажешь: раскрасневшееся лицо, нервные движения рук, поправляющие рубашку, разъярённое выражение глаз. Казалось, смертносная фурия пришла по чиминову задницу, долго и со вкусом собирается наказывать за все возможные грехи. Стараясь втолкнуть в лёгкие кислород, Чимин пыхтит, а Юнги влетает в комнату, открывая вид на мрачного предателя-Тэхёна, что привёл к нему персонального палача. — Значит так, — начинает таким тоном Юнги, что Чимин уже готов вытянуться по струнке.***
Чонгук ни на что уже не надеется, ни во что не верит. Очередная бессонная ночь подбивает сдаться. Не хочет и не хочет. А противные бабочки, забравшиеся по самое горло, требуют продолжить верить, ждать, искать. Что угодно, только не отступить. Серое небо над головой, вот-вот польёт дождь. Чонгук стоит у проклятого автомата с кофе в холле и хочет просто убиться о него, хорошенько приложившись головой. Ему тяжело и гнусно, давит потолок и небо из-за окон, желая несчастную чёрную фигурку малозначимого человека раздавить. Автомат пищит, Чонгук выхватывает из него стаканчик с горячим шоколадом. Теплится надежда, что хоть сладкое придаст капельку сил, но напиток выглядит неаппетитно, Гук кривит губы. В кармане вибрирует телефон, привлекая внимание. Сонно вытягивая тот из джинсов, Чонгук едва не переливает горячее варево на себя, видя имя контакта, отправившего смс.От кого: звёздочка: На твоём месте я бы ничего оттуда не пил.
Чонгук начинает оглядываться, искать глазами чужого присутствия среди толпы снующих студентов, хлопает глазами и почти воет от того, что не может отыскать всегда мелькающую перед глазами до этого фигуру. Чимин где-то близко, Чонгук чуть ли не пылает от осязания его близости. Впереди, стоя у лестницы на второй этаж, замечает знакомую розовую толстовку Сокджина, а рядом с ним — Пак собственной персоной. Выглядит осунувшимся и усталым, но пухлые губы растянуты в тёплой улыбке. Чонгук именно такой её представлял. Приподнимает смартфон, указывая на него Гуку, тут же начинает печатать.От кого: звёздочка: i love you, idiot.
Чонгук понимает, что улыбается, как дурак, глядя в экран телефона и стоя посреди вечно толкающихся студентов в обнимку с самым отвратительным горячим шоколадом в своей жизни. Радость эта мимолётная, Чон знает, сколько ещё им предстоит пройти, прежде чем оба окончательно достигнут понимания, принятия друг друга. Но Гук рад, что они встали в самое начало пути. Поднимает голову, вдруг весь покрываясь мурашками, смотрит прямо Чимину в глаза, одними губами повторяя то, что ему только что написали в смс. Сокджин ржёт на пару с Хосоком, но как-то по-доброму, без издёвок, Тэхён машет кому-то за спиной Чонгука, и тот ощущает тёплую ладонь Юнги на лопатках. Чимин же похож на переспелый помидор: парни тычут его под рёбра и подстёбывают, толкая в плечи. Но лицо Чимина выражает абсолютную, сладкую радость, и плевать на все подколки.