From This Day Forth (Отныне и Впредь)

Вернувшись в спальню, Виктор застегнул воротник рубашки, сменил свой поблёкший жилет на другой, с узором, включающим немного красного и зеленого цвета, из своего на сегодняшний день, к сожалению, весьма ограниченного гардероба модной одежды, и надел новый галстук. Желая развеять воспоминания о запахах, из-за которых он бросился к стульчаку, чтобы извергнуть их из себя, Виктор добавил немного своего одеколона, а затем вернулся в уборную, чтобы почистить зубы, надеясь избавиться от стойкого запаха рвоты. — Папа Виктор, пойдём проверим индейку! — позвала Виктория его с лестницы. Мгновение спустя он услышал шаги девочки, когда она в своих хорошеньких туфельках взбежала по ступенькам, чтобы разыскать его. Ранее в тот же день она сообщила Виктору, что ей следует принарядиться к Рождеству, ещё до того, как Игорь вернулся домой или состоялись какие-либо празднования. — Иду, дорогая, — ответил Виктор, выходя из уборной и обнаружив Викторию в коридоре, практически подпрыгивающую от волнения. — Ты выглядишь красиво! — сказала она, схватив Виктора за руку и потянув к лестнице. — Я же не мог явиться на рождественский ужин с такими выдающимися гостями в чем-то менее достойном, чем в своих лучших нарядах, — пошутил он, и Виктория хихикнула, когда они поспешили вниз и увидели, что Игорь накрывает на стол. — Я не знал, что у нас есть скатерть, — пошутил он, имея в виду простую белую ткань, которой был накрыт потертый деревянный стол на кухне. — У нас её и не было. Виктория сообщила мне, что нам нужна скатерть для рождественского ужина, так что теперь мы ей обзавелись, — ответил Виктор. Он проверил птицу, не без удовольствия отметив, что она приобрела приятный золотисто-коричневый оттенок и, казалось, была вполне готова. — Думаю, нам удалось приготовить презентабельную птицу, — сказал он Виктории. — Она красивая! — согласилась девочка. Расставив угощения, вся троица расселась за столом возле очага, потрескивающего тёплым пламенем, и принялись за деликатесы. Виктор приказал своему наполненному кислотой и растревоженному желудку удержать в себе немного еды, поскольку и Игорю, и Виктории показалось бы подозрительным, если бы он совсем не ел. Игорь казался слишком искренне счастливым для человека, пережившего какой-либо травмирующий опыт от рук Бомайна, и Виктор продолжал напоминать себе, что его партнёр был более здравомыслящим и трезвым, чем он сам, и более порядочным в своих возможных действиях ради заключения успешной сделки. — Виктор? С тобой всё в порядке? — Голос Игоря вырвал его из раздумий. — Ты мало ел, — сказал он, положив ладонь на руку Виктора. — Должно быть, всё дело в кукурузных хлопьях, которые оказались у нас в желудках, а не на ниточках, — ответил он, подмигнув Виктории, которая заговорщически ему ухмыльнулась. — Да, я заметил, что кукурузы явно не хватило, чтобы обвесить всё дерево, — рассмеялся Игорь. — После ужина мы зажжём свечи на ёлке, а затем споём твоему папе безупречно исполненную «Stille Nacht» и поразим его твоим выдающимся знанием немецкого языка, не так ли? — Да, мы будем петь её, как это делала бабушка папы Виктора. — Виктория сделала паузу. — Она уже умерла? — спросила девочка. — Да, дорогая, к сожалению, она умерла. — Но, может быть, ты сможешь её вернуть, — сказала она. Виктор поперхнулся глотком вина, а Игорь уставился на дочь, и никто из них не знал, что ответить на это замечание. — Почему ты так говоришь, дорогая? – спросил Виктор. — Когда кто-то умер много лет назад, его невозможно вернуть. — Я же вернулась, разве нет? — Ты была очень больна, Виктория. Мы с папой Виктором смогли помочь тебе поправиться. — Я не болела, папа. Я умерла. Мне так сказала мама. Она сказала, что забирает меня с собой, чтобы жить с ангелами. — Пресвятая Богородица, — пробормотал Виктор. — Тебе, должно быть, приснилась твоя мама, ангел. — Пусть говорит, Игорь. Виктор потёр лоб, задаваясь вопросом, сможет ли стукнуться головой настолько сильно, чтобы мозги вылетели на стол. На тот момент это было бы желанным развлечением. — Почему ты сердишься на меня, папа? — спросила она Игоря. — Я не сержусь на тебя, Виктория. Я просто думаю, что ты сбита с толку, ангел. У тебя была лихорадка, ты сильно болела, и тебе снилась мама, и эти сны казались очень реальными, и… — Хорошо, папа, — со вздохом согласилась Виктория. Её голос звучал смиренно и казался на несколько десятилетий старше её возраста. — А, впрочем, какая разница? – спросил Виктор, откинувшись на спинку стула. — Ты видела свою маму, играла с ней и проводила с ней время. Имеет ли значение, пришла ли она во сне или явилась как ангел с Небес, чтобы отвести тебя туда в гости? Если бы ты попала в рай, твой папа слишком скучал бы, чтобы обходиться без тебя, так что, возможно, мама отправила тебя обратно, чтобы составить ему компанию. Виктория уставилась на него, слегка прищурив глаза, как будто решая, верить или нет его словам. Или, более того, умилостивит её или нет предложение Виктора. — Тогда почему она не могла вернуться со мной? — Потому что она пробыла на Небесах гораздо дольше тебя, дорогая. Когда люди умирают, они обычно не могут вернуться. Если они это и делают, то не спустя годы. — Виктор, остановись, — сказал Игорь. — Пожалуйста, не продолжай в том же духе. — Почему нет? — Виктория бросила ему вызов не по годам злым и горьким тоном. — Потому что он говорит мне правду? Я была мертва, не так ли? Ты только и делаешь, что лжешь мне! — обвинила она. — Нет, ты была больна, — возразил Игорь, выглядя не только пораженным тем фактом, что Виктория ухватилась за эту тему, но и почти опасаясь ребенка, который говорил совсем не по-детски. Это был тот же сладкий голосок Виктории, но в словах, тоне и тембре слышался ребенок гораздо старшего возраста, если не взрослый. — Не говори так со своим отцом, — сказал Виктор, прибегая к единственному плану, который у него был, чтобы сорвать этот разговор, прежде чем он доведёт Игоря до предела. В детстве Виктор валялся бы на полу у ног отца, если бы заговорил с ним подобным образом, но он не собирался поднимать руку на Викторию. Сама мысль об этом была ему отвратительна, учитывая его собственные детские воспоминания. И все же, если требование уважения к родителю удерживало её от дальнейших мучений Игоря, это была надёжная стратегия. Хуже всего было то, что Виктория во всём была права. Виктор просто не мог смотреть, как Игорь страдает от её поразительно сурового допроса. — Я была мертва? — допытывалась она. — Да, ты была мертва, — ответил Виктор, снимая бремя объяснений с Игоря. У Виктора было ощущение, что теперь он смотрит вовсе не в ясные голубые глаза Виктории. Он не был уверен, кто или что смотрело на него, но это была не милая маленькая девочка, которую он полюбил. Чем бы это ни было, он собирался принять его на себя и встать между ним и Игорем. — Ты умерла от туберкулёза, и твой отец был настолько охвачен горем, что оставил тебя при себе и привёз ко мне, чтобы мы могли сделать всё возможное для твоего возвращения. И это сработало. Вот, пожалуйста. Игорь сложил голову на руки, и Виктор видел, как тряслись его плечи. Он что-то бормотал, но слова не получались чёткими из-за слёз. — Что ты хочешь знать, Виктория? Я расскажу тебе всё, что пожелаешь узнать, — сказал Виктор. — Почему вы солгали мне? — Потому что мы не хотели тебя напугать, да и то, что мы оба сделали, чтобы тебя вернуть… люди не поняли бы этого, и нам всем могла бы грозить опасность, включая тебя, если бы об этом узнали суеверные и необразованные люди. Причина, по которой мне приходится оставаться в этой нелепой деревне и называть себя другим именем заключается в том, что власти разыскивают меня из-за того, что я совершал деяния наподобие тех, которые мы вынуждены были сотворить, чтобы вернуть тебя к жизни, и если они меня поймают, то либо повесят меня, либо бросят в тюрьму, пока я там не умру. — Он посмотрел на Игоря, и боли его партнёра было достаточно, чтобы вырвать его собственное сердце. — Твой отец был так опустошен без тебя, что сделал бы всё, чтобы тебя вернуть. Его первым планом было отдать свою жизнь, чтобы дать тебе возможность жить. — Виктор, не надо, — запротестовал Игорь, вытирая глаза. — Больше ничего не говори. — Виктория, никто и никогда не будет любить тебя так сильно, как твой отец. Что бы ты ни думала обо всём этом, не срывайся на нём. Он ни в чём не виноват. По множеству причин, он ни в чём не виноват. Если ты собираешься кого-то ненавидеть, возненавидь меня. Когда дело доходит до совершения «неестественных вещей» в моей лаборатории, то это у меня нет совести, а не у твоего отца. Она переводила взгляд с одного отца на другого, как будто обдумывала всё, что ей сказали. — Виктория, мне очень жаль, — сказал Игорь. — Я никогда не хотел, чтобы ты об этом узнала, — сказал он, становясь на колени возле её стула и беря дочь за руку. — Я просто не мог жить без тебя и подумал, что если был этот маленький шанс… — Всё в порядке, папа. Я не хотела заставлять тебя плакать, — сказала Виктория, обнимая отца за шею. Виктор знал, что Игорь был настолько готов поверить в лучший исход во всей этой неразберихе, что обнимал Викторию и улыбался сквозь слезы, бормоча слова любви и извинений. Виктория отпустила Игоря и обошла стол, направляясь к тому месту, где сидел Виктор. — Я не сержусь на тебя, папа Виктор. Виктору хотелось поверить ей, хотелось обнять Викторию, как это сделал Игорь, и принять внезапное возвращение её детского голоса и больших невинных голубых глаз. Голубые глаза, которые Виктория унаследовала от отца, всегда были его погибелью, когда она или Игорь бросали взгляд в его сторону. Что бы ни изменилось в ребёнке, когда её вернули к жизни, это было вполне реально. Под оболочкой Виктории таилась мудрость и зрелость, которые тревожили, а в сочетании с её интеллектом и скоростью, с которой девочка усваивала понятия, выходящие за рамки её естественного возраста, было совершенно ясно, что она принесла с собой что-то с другой стороны. Виктор вовсе не был убежден, что это просто усиление притока крови к мозгу. — Я рад, дорогая. Я очень тебя люблю, и мне жаль, если решение не говорить тебе всю правду было неправильным. Мы просто хотели, чтобы ты была счастлива и не беспокоилась об этом, — сказал он. Он ответил на её объятия, понимая, что чувствует Игорь. Ему больше всего на свете хотелось верить, что всё образуется и что маленькая девочка, которую он так сильно полюбил, справится с этим откровением и заживет полноценной, счастливой жизнью, даже если она будет неестественно умной. — Думаю, я знаю, как немного подбодрить твоего папу, — сказал Виктор, главным образом для Игоря. Виктор не чувствовал себя таким уж беззаботным, но ему нужно было хоть что-то сделать, чтобы успокоить своего партнёра. — Мы могли бы спеть! — сказала Виктория. — Ты просто читаешь мои мысли. Пойдём в гостиную, споем рождественские гимны и зажжём свечи на ёлке. — Мне жаль, что я тебя огорчила, папа, — сказала она Игорю. — Всё в порядке, ангел. Мы должны были сказать тебе правду. — Почему бы тебе не отнести тарелку со сладостями в гостиную, а мы подойдём туда через минутку. — Хорошо, — сказала Виктория, улыбаясь, и взяла с собой в гостиную тарелку с печеньем и конфетами. Игорь посмотрел на Виктора, с выражением лица сочетавшим в себе горе, страдание и мольбу. Виктор крепко обнял его. — Всё хорошо. Всё будет хорошо. — Как? — прошептал Игорь ему в шею, выражая чистую агонию в этом единственном слове. — Она необычайно умна. У нас могли бы возникнуть проблемы и похуже. — Ты знаешь, что здесь кроется нечто большее. — Её отец — врач-самоучка. Боже мой, Игорь, тебя кто-нибудь вообще учил читать или ты разобрался сам? — Думаю, сам по себе. Какое это имеет отношение ко всему происходящему? — Игорь неохотно позволил Виктору отстраниться ровно настолько, чтобы они получили возможность взглянуть в лицо друг другу. — Такое, что ты гений, и она тоже. И шестилетний гений не сможет долго довольствоваться чепухой наподобие «тебе снилась мамочка, пока ты болела». Она бросила нам вызов, вот и всё. И она знает то, чего не знает никто другой. — Что мы наделали? — То, что посчитали наилучшим. Теперь нам просто нужно позволить событиям идти своим чередом и понять, что Виктория не обычный ребенок, — сказал Виктор шепотом. Он положил руку на макушку Игоря. — А пока что нам нужно пойти туда и отпраздновать сочельник с нашей дочерью. Я знаю, ты расстроен. Я тоже, но что бы на неё ни нашло… теперь она гораздо больше похожа на саму себя, и мы не можем разочаровать её в Рождество. Верно? — Ты прав, я знаю. — Что, по-твоему, я сейчас чувствую? Я вынужден идти туда и петь чертовы рождественские песни на немецком, когда просто хочу напиться и заняться любовью со своим партнёром. — Он улыбнулся Игорю и с облегчением увидел, что это вызвало ответную улыбку. — Мы разберёмся с этим, любимый. Пожалуйста, не волнуйся. Виктория здорова и она… настолько умна и проницательна, что пугает нас. И она не боится об этом говорить. Ты хоть понимаешь, какими знаниями она обладает, и теперь мы можем спросить её об этом? Это превосходит всё, что мы могли себе представить. То, что она нам рассказывает, является доказательством жизни после смерти. Доказательство того, что мы снова видимся с теми, кого любим. Это… — Виктор сделал паузу, позволяя чудовищности происходящего захлестнуть себя с головой, — … это то, что может дать миру надежду, даже, если не брать в расчёт оживление мёртвых. — Виктор, мы не можем рассказать миру о Виктории, ты это знаешь. — Знаю-знаю. Не о Виктории, конечно, но теперь, когда мы знаем, что делаем, это открывает так много дверей. — Папа! Папа Виктор! Мы скоро будем есть десерт? — Виктория позвала их из гостиной. — Уже идём, дорогая! — выкрикнул ей в ответ Виктор. — В этом нет ничего плохого. Это просто пугает, ведь в противном случае это показалось бы нам суеверным. Мы люди науки, Игорь. И мы находимся на пороге научного доказательства загробной жизни. — Я больше не хочу быть на пороге чего-либо, Виктор. Я просто хочу жить с тобой и Викторией в мире. Виктор немного отпрянул от этого заявления, но в глубине души он понимал. Он понимал страхи Игоря и то, что тот хотел вернуть лишь дочь, а не получить ответы на все загадки жизни. Кроме того, Виктор знал, что его прошлое может вернуться и настигнуть их, если он вырвется на научную сцену с каким-нибудь революционным открытием, даже в Америке. Его следующие слова дались очень легко. — Вы с Викторией значите для меня больше, чем всё остальное. Я об этом не забуду. — Я в это верю, — сказал Игорь, положив руку Виктору на грудь.