Гонец Олимпа

Из шатра Ахилла слышались негромкие голоса. Гермес пропускал их мимо ушей — до унижений Приама ему не было дела. Ему в принципе не нравилось всё, что произошло с того момента, как копьё мирмидонского царя пробило Гектору горло, особенно показательные проезды вокруг Трои. Труп героя должен был уже превратиться в кровавые ошмётки — и вот их хотел вернуть и предать погребению Приам? Воистину, отцовское горе страшные вещи порой творит с человеком. Но вот разговоры затихли — торг был окончен, и старик вышел из шатра, держа на руках Гектора. Брови Гермеса приподнялись: казалось, словно не Танат сразил того, а его милосердный брат Гипнос, потому что тело было не то что цело — словно бы стало после смерти прекраснее и свежее. Словно не оно волочилось позади колесницы Ахилла, словно не его, давно уже жизнью оставленное, раз за разом терзал объятый гневом герой. Гектор предвидел, как с ним поступит ведомый местью за смерть Патрокла Ахилл, он хотел взять с того обещание не истязать уже мёртвое тело — но разве Ахилл слушал его? И то, что после всех надругательств на нём не осталось и следа, можно было объяснить лишь божественным вмешательством — Аполлона ли, Афродиты или ещё кого из тех, кто поддержал троянцев. — Давайте сюда, уложим его, — велел Гермес Приаму, видя, как вздулись вены у того на руках от усилия. И всё равно отец не смог выпустить из рук сына, пока сам не донёс его и не опустил на дно колесницы. — Найдётся, чем прикрыть его? — голос Приама дрожал. Возможно, безутешный царь ещё пару минут ранее проливал слёзы перед убийцей своего единственного сына, моля его о снисхождении. И в просьбе его был болезненный оттенок отрицания — он говорил о Гекторе так, словно бы тот мог простудиться от поездки до стен Трои без надлежащего одеяния. — Что-нибудь непременно отыщется, — кивнул Гермес и нырнул в ближайшую палатку мирмидонцев. Он притворился одним из них и, пока собственноручно вёл колесницу Приама, хворостинкой помахивал в сторону отдыхающих ахейцев — замаскированный кадуцей погружал их в сон, чтобы никто не смог помешать встрече и не напал вероломно на троянского царя. Выйдя из палатки уже с шерстяным одеялом, Гермес столкнулся взглядом с Ахиллом, который выглянул из своего шатра, чтобы проводить Приама. — Ты… — герой вгляделся в лицо Гермеса, нахмурившись. — На тебе форма мирмидонца, но я не помню тебя среди моих воинов. — Всё потому, что у нас не было причин для встречи ранее, — он передал одеяло Приаму, который принялся укутывать недвижное тело Гектора, поминутно тяжко вздыхая и больше не глядя на Ахилла. В страшной бойне, которой обернулась война за Елену, Гермесу было не место. У него не было желания поддерживать ни одну из сторон, да и воином он был похуже Афины или Аполлона. Разве что наблюдал за одним из своих потомков, Одиссеем — тот был весь в божественного предка и, выдав себя за безумного, чтобы не присоединяться к их походу, почти обманул ахейцев. Почти. И всё же такие, как Одиссей и в особенности Гермес, нужны на войне. Когда нужна свежая идея. Когда нужно доставить важные сведения и быстро реагировать на изменения ситуации. Когда нужно кого-нибудь спрятать или что-нибудь выкрасть. Приам был готов отбывать, и Гермес, взявшись за поводья колесницы, в последний раз кинул взгляд на лицо Ахилла. И удивился тому, как переменилось оно всего за один разговор с троянским царём. Долгое время было оно отравлено яростью и жаждой мести, гневом искажено. Сейчас же, в полумраке, в тишине сонного стана мирмидонцев, лик Ахилла впервые за долгие месяцы был спокоен, ярость наконец уступила скорби, а в сердце его нашлось место состраданию — иначе как объяснить, что он отдал Приаму тело Гектора. Значит, сын Пелея наконец сумел усмирить свой гнев. И предрешённый час его отныне неотвратим — как и час Трои. Покидая лагерь ахейцев, Гермес уже считал эту войну оконченной. Его с Приамом маленькая вылазка стала знаменованием неизбежного финала. Отзвучит плач по Гектору, а затем раздадутся скорбные крики по Ахиллу. А потом Троя падёт.