Болотные огни

— Эй, ты, бдительный наш страж, — каркающий голос Монро вырвал Вернона из привычного сосредоточенного ступора, который охватывал тело и разум под конец дежурства. — Твоя бдительность нужна королю. Когда сдашь дежурство Ярику — шуруй в зал заседаний. И не облажайся, песья твоя голова, а то получишь по первое число и пять внеочередных дежурств лично от меня. Поначалу Вернон слегка растерялся и остаток дежурства никак не мог взять в толк, зачем его пожелали видеть. Не могли же его позвать, чтобы похвалить еще раз? С прошлой встречи он не успел сделать ничего выдающегося (хотя и дров не наломал, что тоже неплохо). Посольство прошло без приключений, если не считать самого факта того, что Вернон впервые в жизни покинул Темерию и побывал в столице соседней страны, совершенно ошалев от тамошних зданий, чьи шпили уходили в самое небо и в плохую погоду как будто даже щекотали низ облаков. Но это, справедливости ради, надо отнести к личным вопросам, а не к государственным делам. На низкий поклон Фольтест ответил, с королевской невозмутимостью, коротко взмахнув рукой, без слов приказывая отставить лишние церемонии, и сразу перешел к делу. — Говорят, ты парень сообразительный и язык за зубами держать умеешь. Такой сейчас и нужен. — Вернон кивнул, хотя не понимал, кто мог так нахваливать его перед самим королем. Не капитан же стражи, который на новобранцев преимущественно ворчал. Ну и не участники посольства. С чего бы им вообще обращать внимание на простого охранника. — Верхом ездишь? — Вернон снова кивнул. — Замечательно. Знаешь барона Винклера и его жену? Их надел в нескольких часах езды отсюда. Знатные охотничьи угодья там у этого барона, я тебе скажу. Но охотиться лучше, если барона дома нет. Иначе он начнет возмущаться, суетиться, говорить, что король это король, а его, кхм, угодья это всё-таки его угодья. А я не люблю это дело, если ты понимаешь, о чем я, — Вернон еще раз кивнул, точно заводной болванчик, хотя он пока что вообще не понимал. — Возьмешь с конюшни лошадь, поедешь к ним, выведаешь, где барон и принимает ли баронесса. И никому не слова, понял? Дело деликатное и я рассчитываю на твое благоразумие. — Мне отправляться сейчас же? — только и спросил Вернон. Фольтест посмотрел на него как на умалишенного: — Если хочешь шататься по лесу ночью и проверять, не завелась ли там нежить — вперед. До утра это терпит. Как вернешься — идешь в комнату аудиенций. Спросишь у стражи, где это. Вернон выехал из Вызимы с первыми же лучами солнца. Конюх долгое время не хотел не то, что слушать, но даже и просыпаться — судя по запаху, перебрал вчера с наливкой, — но пара пинков привели его в чувство. Проснувшийся и набравшийся силы весенний лес был прекрасен, от высокой травы по сторонам дороги поднимался густой свежий запах, одуряюще сладко пахли цветы и ветер, хлещущий в лицо, казался напоенным этим ароматом. Он прибыл в поместье барона вскоре после полудня. Оставив лошадь на постоялом дворе подальше от особняка, Вернон осмотрелся, пытаясь решить, как лучше пробраться внутрь. Да, он мог бы просто пойти и спросить или подкараулить кого из прислуги, но дорога была неблизкой и времени на раздумья хватало, так что Вернон пришел к выводу, что раз вопрос деликатный — идти через парадный ход дело гиблое. В отличие от многих, барон предпочитал новомодные резные ограды добротным частоколам, и это значительно упростило задачу. Вернон попросту перебрался через забор и залез в открытое окно. Пошатавшись по анфиладам комнат, прячась за шторами и створками открытых дверей, он выяснил, что барон действительно уехал. И тут его осенила мысль — ведь он может попытаться выведать, куда уехал барон и надолго ли. Если королю хочется знать, может ли он с известными целями нанести визит баронессе, намного лучше, если он будет знать еще и сколько у него времени на визит, разве нет? Для начала Вернон решил проверить, не оставил ли барон указаний или переписки, из которой можно было выяснить цель поездки. В сущности, это было уже на грани безумия — какой-то оборванец пробрался в поместье не кого-то, а целого барона, и пошел читать его документы. Но сегодня удача благоволила Вернону. Барон оказался настолько растяпой — или настолько верил в то, что никто из его прислуги не умеет читать, — что оставил на своем столе целый ворох распечатанных писем. Прочитав первые же письма, Вернон с ужасом понял, что дела его плохи: то, что должно было стать помощью королю в планируемой интрижке с баронессой, приобрело пугающий оттенок дел государственных. Сунув пару писем за пазуху, Вернон поспешил убраться подобру-поздорову, пока его не заметили. *** Комната аудиенций являлась в сущности личным рабочим кабинетом, и Вернон смутно подозревал, что за высокими дверями в дальнем конце комнаты располагалась спальня, однако думать о том, что он находится настолько близко к покоям самого короля, было неуютно, и он предпочел не думать. В представлении Вернона кабинет был не просто роскошным, а самым близким к настоящему земному раю. Здесь был и широкий письменный стол, и шкафы с огромным количеством свитков и книг в кожаных обложках, и большая карта Темерии на стене, и стойка с оружием, и закрытый резным экраном камин с креслами перед ним. Возле стойки с оружием на полу примостилась большая лохматая гончая — видимо, сейчас это была лучшая охотничья собака в королевской своре. Пёс спал и чуть подергивал хвостом. Фольтест же сидел за столом, массивным точно бастион. — Что барон? — сразу же спросил он вместо приветствия, и Вернон сдержал желание неуютно повести плечами. Вместо этого он лишь сильнее выпрямился. — Боюсь, у меня дурные новости, мой лорд, — отчеканил он. — Барона в поместье нет, это так, но он уехал в Аэдирн, а в его кабинете я нашел письма… вам лучше самому прочитать, ваша светлость. — Фольтест, прищурившись, взял из рук Вернона куски пергамента, бегло прочитал первые строки первого. — Не моего ума дело, конечно, но это очень плохо пахнет. Король выругался и стукнул кулаком по столу. Гончая встрепенулась и подняла узкую длинную морду. — Плохо пахнет? Да это воняет изменой! — Поездки в Аэдирн, и пишет о них так, будто постоянно там бывает… — Аэдирн, ну а как же! Наши заклятые друзья!.. — Фольтест резко прервал чтение и поднял взгляд на Вернона. — Погоди-ка, ты еще и грамотный?.. — Да, мой лорд, — впервые признание в том, что он банально умеет читать и писать, вогнало Вернона в краску, как будто речь шла о чем-то постыдном. Фольтест впрочем не выглядел раздосадованным, пусть и немедленно закрыл один из документов на столе листом чистого пергамента. — А ты полон сюрпризов! Какими еще скрытыми от меня талантами обладаешь? Часом не умеешь играть в шахматы? Танцевать гопак? Летать? — Нет, мой лорд, простите, танцы мне никогда не давались. Коротко и криво усмехнувшись, Фольтест сжал пальцами переносицу и махнул в сторону дверей. — Ступай, Роше. Вернёшься после, когда часы пробьют одиннадцать. Нам нужно будет еще поговорить. А я пока придумаю, что сделать с этим бароном. — Как прикажете, ваша светлость, — Вернон поклонился и направился к дверям. Фольтест уже и не смотрел в его сторону. Он, хмурясь, склонился над письмом барона, и, казалось, забыл о существовании Роше, однако, уже взявшись за ручку двери, Вернон услышал: — Неплохо было бы сжечь к бесам всё их змеиное гнездо, не находишь? Вернон представил, как бы горело поместье Винклеров. Как пламя пожирало бы перекрытия и глодало потолочные балки. Подумал о том, как загорится высокая прическа баронессы, как вспыхнут тяжелые вышитые ткани её парчового платья — и понял, что ему совершенно не жаль. — Они этого заслуживают, мой лорд, — коротко ответил Вернон. *** Часы как раз били одиннадцать, когда Вернон ступил в королевский флигель. Зевающий страж пропустил его без вопросов, как будто его предупредили. Это было в определённой степени лестно. Равно как и то, что ему доверили столь личное и деликатное (хорошее слово, надо запомнить) поручение, а он его не только выполнил, а даже перевыполнил. Что же до барона Винклера… а не надо было брататься с Аэдирном! Сейчас он поговорит с королем (подумать только, он, ничтожная тля, будет говорить лично с королем с глазу на глаз, потому что король посчитал это необходимым!), может быть даже ему поручат что-то еще. Фольтест же сказал, что им необходимо поговорить, наверняка у него найдется такое же важное и тайное дело, для которого нужны те, кто умеет молчать. А после можно перед тем, как идти в казармы, и на кухню завернуть, в тот низкий флигель, что чадит, коптит и пахнет так, что кишки от голода сводит. Там Ганка завсегда рада будет повидаться: и накормит («чтоб сила мужская, значит, была»), и сама в кладовую потискаться затащит. Главное, её мужу на глаза не попадаться, — тот чего доброго нос сломает и яйца открутит. *** В полутьме кабинет выглядел куда более мрачно. Зловеще поблескивали мечи на стойке. Собаки нигде не было видно — наверняка отправили обратно в псарню, чтобы не мешала спать. Сам Фольтест сидел в кресле возле камина и мрачно смотрел на пламя. На низком столе рядом с ним стоял кубок и несколько бутылок вина. Корона лежала поодаль. Но и без короны, без золотого коллара с темерскими лилиями, он оставался столь царственным, столь по-настоящему королевским и далеким от простых смертных — таких как сам Вернон — что Роше, ошеломленный порывом благоговения, ненадолго утратил дар речи. — Мой король, — поклонился он. — А, вот и ты, — глухо отозвался тот. Вернон слышал, что короля так просто вино не берёт и что не один и не два графа проигрывали свои парадные золотые доспехи, вызываясь на пиру перепить короля, так что должно быть Фольтест давно уже так сидел, гипнотизируя пламя и словно пытаясь выведать у него все секреты. Глаза в свете камина казались еще темнее и походили на бездонные омуты, в глубине которых блестел дьявольский огонь гнева. Фольтест вдруг выругался, в сердцах и так грубо, что не каждый день на рынке такое услышишь. Вернон почтительно молчал. — Эта баронесса!.. — продолжал возмущаться Фольтест, хватая бутылку и наливая себе еще вина. — Шельма, а! Ты с ней… а она тебе… Аэдирн, подумать только! Нашли с кем снюхаться! — он, запрокидывая голову, выпил вино и, со стуком поставив кубок на стол, посмотрел на Вернона, как будто только сейчас вспомнил о его существовании. — А ведь без тебя я бы и не узнал об этом. Подпустил бы змею близко. Опасное это дело, быть королем. Доверие — вот цена, которую мы платим… Он поднялся, так медленно, будто каждое движение стоило ему огромных усилий, щедро плеснул в свой кубок вина и протянул Вернону. — Пей. — Тот осторожно принял кубок, вина там оказалось до краев, оно было густое, кроваво-красное и до того ароматное, что от одного запаха кружилась голова. — Пей, — повторил Фольтест, и, спохватившись, что он не выполнил приказа своего короля, Вернон в три больших глотка осушил кубок. В спешке часть вина пролилась на гамбезон. Фольтест недовольно посмотрел на красное пятно. — Негоже так обращаться с по-настоящему хорошим вином, — пожурил он. А затем он сделал то, от чего Вернон потерял дар речи: Фольтест вытянул руку, большим пальцем стер каплю пролившегося вина с подбородка Вернона и размазал её по нижней губе парня. Тот рефлекторно облизнулся и остолбенел, поняв, что только что прикоснулся к руке короля. Причем языком. И без дозволения. Внутренности скрутил животный страх, сродни тому ужасу, что испытываешь, когда ночью слышишь приближение утопцев. Конечно король не мог не заметить, что Вернон замер, точно загнанный зверь — и немедленно всё усугубил. Взяв Вернона за подбородок, Фольтест вынудил его поднять голову и долго смотрел в глаза, словно самую душу вытягивал. При этом темные глаза не жгли, а грели, и такое участие видел в них Вернон — на него в жизни никто не смотрел так. Как будто на него не наплевать. Парня прошиб холодный пот, но в то же время очень неуютный, постыдный жар вспыхнул под грудиной и медленно пополз ниже, к бёдрам. «Это всё вино» — твёрдо сказал сам себе Вернон и подавил порыв нервно переступить с ноги на ногу. Не может же в самом деле у него встать от того, что король просто посмотрел на него?! «Лишь бы не заметил, — лихорадочно билось в голове, — святая Мелитэле, пусть он не заметит!» Никогда еще Вернон не ощущал такого волнения, когда едва можешь вдохнуть, а мир вокруг размывается и точно тонет в тумане, и остаётся только эта сухая рука, что касается его лица, бережно, но твердо держит за подбородок, не давая ни уйти, ни хотя бы отвернуться. Комната увязла в тишине словно в тине, лишь потрескивало в камине пламя. — Через неделю в направлении Махакама отбывает Особый отряд, — произнес наконец Фольтест. — Там нужны сообразительные парни вроде тебя. Завтра пойдешь к капитану Майра, скажешь, что я лично приказал тебя зачислить. Покажешь себя хорошо — и я тебя не оставлю. Я всегда забочусь о тех, кто верно служит мне и Темерии. — Что угодно, Ваша Светлость, — просипел Роше. — Одно Ваше слово — и что угодно. Фольтест смерил его насмешливым взглядом, руку однако не убрал, и Вернону казалось, что всё его лицо уже медленно тлеет как горящая головешка, а от волос валит дым. — Что угодно?.. — Да, Ваша Светлость, — и он действительно подразумевал, что угодно, Мелителе тому свидетель. За то, что его подобрали с улицы, что с ним не обращались как с ничтожеством, за то, что ему дали крышу над головой и смысл жить. Убивать, красть, мучить, отдать всего себя, — тело и душу — своему господину, и это будет лишь правильно. А Фольтест всё не отпускал его, и Вернону казалось, что он пьянеет всё сильнее, и не от нескольких глотков вина на пустой желудок, а от самого прикосновения сухой ладони, от запаха благовоний, что смешивался с человеческим теплым запахом кожи. Голова шла кругом, во рту копилась слюна, а губы наоборот сохли от слишком частого дыхания — и вдруг Фольтест сделал шаг назад, разжимая пальцы. У Вернона засвербело в груди от острого чувства потери. Несмотря на весь удушающий ужас и смятение, он не был готов так быстро расставаться с королевской милостью! Фольтест же снова опустился в свое кресло, двигаясь всё так же тяжело, сомнамбулически. — Сюда, — палец с перстнем указал на ковер возле кресла, геральдическая лилия на гемме из сарда блеснула оранжевым пламенем, и Вернон рухнул на колени, как будто его ударили по голеням, едва понимая, что во имя всех богов он вообще делает. Ошеломленный и почти готовый поверить в то, что всё это ему мерещится, Вернон прижался лбом к коленям Фольтеста, укрытым алым бархатным подолом мантии, и замер так, тяжело дыша, оглушенный шумом собственного, заполошно бьющегося сердца. Лишь две вещи убеждали его в том, что это не сон — тяжелая рука, опустившаяся на его голову, и запах благовоний, который исходил от королевского одеяния. Как в храме: что-то очень дорогое и очень королевское. *** Поглаживая парня по волосам, — в точности тем же движением, которым обычно гладил любимого пса — Фольтест полуприкрыл глаза. Голова приятно кружилась от выпитого, обманчивая лёгкость вседозволенности разливалась по телу и, если уж честно, он смотрел на парня, что так легко встал перед ним на колени, уже с определённым шальным интересом. Тот был по-своему хорош, простой и безыскусный. Замковые харчи пошли ему на пользу, он перестал быть настолько тощим как тогда, когда Фольтест впервые увидел его на улице. Руки уже состояли не из одних только жил, в них появилась настоящая сила. Да и с пятидесяти ярдов прямо в глаз… и двуручником махал ловко… Мысли путались. На болотах среди осоки и блуждающих огней росли такие маленькие скромные лилии, не чета ярким садовым красавицам, аромат которых сражал наповал как бронебойный снаряд. Эти лилии не приживались в садах, найти их можно было только на зловонных топях, среди утопцев и прочей нечисти. А ездить на болота любоваться цветами — слишком опасное занятие для того, кто не должен рисковать собой ради минутной блажи. Ведь он должен думать о будущем Темерии… Да, лилии. Маленькие блеклые цветы. Но в них имелась своя прелесть. Как в этом неотесанном парне, полном сюрпризов и неожиданно искренней преданности. А еще этот взгляд… взгляд его пылал. Как у жрецов или магичек в экстазе. Королям должно привыкнуть к тому, что на них смотрят с обожанием, но это было в новинку. …интересно, что будет, если чуть нажать, толкнуть его за грань? Сломается ли он или наоборот станет самым верным и крепким оружием? Фольтест сгреб в кулак темные, коротко стриженные волосы и чуть потянул, заставляя поднять голову, — второй же рукой снова взял за подбородок и надавил подушечкой большого пальца на нижнюю губу парня. Тот лишь шумно вдохнул, не сводя с лица своего короля изумленного и — поразительно! — по-прежнему восхищенного взгляда. Не вздрогнул, не отстранился, словно и в самом деле готов был на всё… Фольтест тяжело вздохнул. Нет, не сейчас. Пусть он сам пал уже настолько низко, что ни один бог не смилостивится над ним и не простит его грехов, но он не будет заставлять. Он сделает так, что этот щенок, его болотная блеклая лилия с глазами магички, сам захочет и откроет рот так же покладисто, как встал сейчас на колени. Притягательно сладостные и терпкие грезы смешивались с реальностью, дурманили, и надо было это прекратить, если он только хочет сохранить остатки достоинства и не поддаться этому дурному, темному желанию. Он же не животное в конце-концов! — Час уже поздний, — произнес он негромко, — оставь меня, Вернон. Иди. Иди и не забывай: я всегда забочусь о тех, кто верно служит мне. *** Вернон шел по широкому двору замка, неуклюжим, кособоким шагом, как балаганная марионетка на ниточках. Затекшие ноги кололо при каждом движении. В голове смешивались пары вина, ощущение бархата, отблеск геммы, почти черные глаза-омуты и теплые, сухие пальцы на его губах. Нет, точно, ни к какой Ганке он сегодня не пойдёт. Вместо этого подыщет тихий угол и будет дрочить пока рука не онемеет. Вернон подтянул ворот рубахи поближе к лицу. От ткани по-прежнему пахло чем-то очень дорогим и очень королевским.