Болотные огни

Житье в страже оказалось просто прекрасным. Особенно если выбирать между службой и прозябанием на бойне, когда ты не знаешь, будет ли у тебя к вечеру хоть что-то поесть. Будучи форменным молокососом в рядах стражи, Вернон из кожи вон лез, чтобы выслужиться и остаться здесь. И, кажется, ему это удавалось. Капитан стражи — Монро — в сущности был ворчливым стариканом, который, казалось, только и делал, что ругался и рассказывал, какие порядки были при прежнем короле. Однако в то же время он радел за своих ребят и, пусть и сквозь потоки брани, всё-таки муштровал их как следует, а из арбалета он и вовсе стрелял лучше всех, несмотря на то, что обычно руки его мелко тряслись, и охотно объяснял каждому, как «белке глаз выбить». Когда Монро однажды сообщил Вернону, что король желает его видеть, тот, конечно, изумился, но виду не подал. Причина на самом деле была ясна как день. Накануне во время дежурства Вернон приметил тень, скользнувшую по гребню стены. Преступник (а никто с благими намерениями и не стал бы красться в потемках, в то время как можно зайти через ворота) был хорош: в сумерках он стал почти невидим и передвигался так, что его можно было принять за тень от штандарта, который трепался на ветру. Вернон тогда и не задумался особо — он вскинул арбалет, упёрся локтем в бедро и выстрелил в крадущуюся тень, а потом во всю глотку заорал: «Тревога!». Человек кулем свалился со стены, из его правой глазницы торчал болт. Разумеется, Вернон был очень горд собой, однако желание короля видеть его лично стало неожиданностью. Монро, по привычке беспрестанно ворча о «желторотых юнцах», которые «ни рожу вымыть не могут, ни соплю утереть», привел его в зал, в котором Фольтест обычно встречался с советниками. Здесь стоял массивный стол, сейчас застеленный картой, вокруг которого собрались всевозможные лорды и графья. Короля Вернон узнал бы даже если бы тот не надел короны — этот профиль был на монетах, эти пронзительные глаза смотрели на него тогда на улице. Да и на фоне советников невозможно было ошибиться — король был самым благородным из всех. Самым статным и красивым. Медный отблеск волос, орлиный нос, внимательный взгляд темных глаз и даже сейчас, в мирное время, на совете, он носил доспехи — да, таким и должен быть настоящий король, всегда готовый биться и побеждать. — …что с них толку, если они потонут, переходя мелкую речушку, где воды по пояс? — вопрошал король. — Нет, де Брие, хотя бы офицеров надо для начала хорошенько погонять по бродам, чтобы знали, каково это: когда полные сапоги воды, а из-под гамбезона пиявок достаёшь. — Услышав шум открываемых дверей, Фольтест прервался и обернулся к вошедшим. — А вот и наш бдительный страж Вернон Роше! — воскликнул он, широко улыбаясь. — Обезвредил убийцу одним выстрелом, господа, на зависть твёрдая рука у этого парня. — Это было самое меньшее, что я мог сделать Ваше Величество! — немедленно ответил Вернон, не смея заглянуть в лицо короля. Фольтест рассмеялся. — Похвальное рвение! Молодец, молодец, парень, — жестом человека, привычного к дворцовым церемониям, он поманил Вернона и протянул руку. — Не стой истуканом, целуй, — прошипел Монро, слегка пнув Вернона под колено. Вернон поспешил почтительно склониться к ладони. Наверное, руки короля должны быть холёными и мягкими (впрочем откуда ж ему знать, он с королями не водился), — но рука Фольтеста оказалась… обычной. Сухая, крепкая мужская рука, — пожалуй, разве что слишком чистая для простолюдина. Кольцо с массивной печаткой холодило щеку, когда Вернон быстро прижался губами к пальцам. Покончив с церемониями, Фольтест откинулся на высокую резную спинку кресла. — Какая меткость! С пятидесяти ярдов и прямо в глаз! Недаром тренировался. С двуручником тоже управляешься неплохо для своих лет. Теперь попробуй больше заниматься с булавой и одноручным мечом, и не забывай о левой руке, — она у тебя, видать, слабее, а никогда не знаешь, до чего в бою дойти может. Бывает, люди и одной рукой десяток уложить могли. Вернон утратил дар речи от того, что король настолько осведомлён о его тренировках и о том, что он действительно предпочитает брать оружие правой рукой, потому что левая бьет хуже. Король действительно знал о нем, и пёкся о нем, и это было просто… восхитительно! (в своей наивности Вернон и не подумал, что король мог заранее расспросить Монро о молодом стражнике, — несложный трюк, который завоёвывал расположение любого солдата и вдохновлял даже в самых безнадежных атаках). Однако Фольтест еще не закончил. Вынув из кошеля золотую монету, он протянул её Роше, видимо, собираясь утопить парня в королевском расположении. — За бдительность. Выпейте вместе с сослуживцами за нашу родную Темерию. — Благодарю, мой лорд, — Вернон снова склонился в поклоне, и тут его ошарашила мысль, столь наглая, что граничила с безумием. По-хорошему за один такой помысел его бы высечь батогами на конюшне, чтобы и думать забыл о подобном. Испытывать терпение самого короля всего лишь во вторую вашу встречу — это сущее безумие, и Вернон, прекрасно понимая сей факт, выпалил: — Мой лорд, позвольте просить вас о милости! — он кожей ощутил, как стоящий за его спиной Монро яростно краснеет, мысленно обещая наглецу все кары небесные. Фольтест медленно обернулся и тут-то Вернон подумал, что хватил лишнего. Страх сжал нутро холодной рукой, — но Фольтест лишь прищурился, чуть улыбаясь. — О какой же милости ты хочешь просить? — Его практически черные глаза смотрели с пытливым интересом, но без гнева, и тогда Вернон, почти чувствуя, как под ногами открывается люк эшафота, услышал свой голос как бы со стороны: — Я слышал, что из Вызимы в Третогор собирается посольство. Позвольте мне отправиться с ними. Я… я хорошо стреляю. На мгновение в комнате воцарилась тишина, советники обменялись возмущенными взглядами — а потом Фольтест расхохотался и хлопнул Вернона по плечу. — Вот шельма! Уши востро держишь, а, Роше? Какая разговорчивая птичка напела тебе о посольстве? Надо будет голову-то ей открутить, — однако ответить Вернону король не дал. — Будь посему: отправишься с посольством в Третогор, а пока… Монро, отведи парня на кухню, пусть накормят как следует. Из замка Вернон шел осоловевший от сытости и совершенно одуревший от королевской милости. Под мышкой он нес краюху хлеба и бережно завернутые в полотенце пирожные. Мать такого сроду не ела, наверное. Порадуется. Он и не думал о «птичке», которой король теперь «голову открутит» — мысли его были только о предстоящем посольстве. И о том, что у короля, оказывается, совершенно обычные руки.