***
Накануне Лунной ночи все откровенно начают сходить с ума. И в море восхищения и ожидания той ночи, единственной в году, обладающей необычайным волшебством, улавливается горьковатая тревога и кислый привкус страха. Все понимают, что это будет непростая Лунная ночь, кому-то придётся очень тяжко, может быть, даже горестно. Лиан мрачнеет с каждым часом, приближающим день к закату, не может толком работать, а с приготовлений отпрашивается домой, потому что его начинает мутить. Стая молчаливо позволяет ему, спускает с рук прогул работы, потому что понимает ужас и волнение омеги, на которого думают, что за ним именно пришёл чужак. Лиан молод, едва из волчонка превращается в изящного молодого омегу, а тут, не позволяя расцвести, какой-то чужой оборотень хочет забрать драгоценного из стаи. Родители Лиана виду не показывают, сдерживая накатывающие чувства, но все понимают их состояние. Для Сокджина эта ночь кажется не менее волнующей, пусть и второй такой же. Внутри него по-прежнему реки сомнений по поводу Тэхёна, но те перебивают сладким привкусом мечты, тайные, спрятанные под подушку вместе с чужой одеждой. Джин старается быть благоразумным, но с трепетными птичками внутри, под свист которых дремлет успокоенный омега, ничего не может поделать. Когда ночь опускается на поселение, стая затихла, передыхая перед важным праздником, завтра никакой работы, только подготовка, настрой на встречу с Луноликой, радость от предстоящего. Джин же, глядя в окно кухни, никак не может уснуть в своём одиноком домике, бродит по комнатам. Внутри горит, жжёт пламенем тревога, и он никак не может объяснить её природы: откуда, почему она вдруг в нём поселилась с момента, когда Хиру заявил о желании участвовать в их погоне. Джин засыпает в кресле у окна, когда лучи Солнца украшают небо, но долго проспать ему не удаётся, будит тихий, но торопливый стук в дверь. Чимин по-хозяйски заходит в сени, смешливо глядит на сонного омегу, тут же проходя на кухню, пока тёмную из-за ещё не ушедшей с горизонта ночи. — Второй раз я плету для тебя венок, — хмыкает Чимин, когда взгляд Сокджина падает на предмет, что осторожно оставляет на обеденном столе тот, — в этот раз от другого альфы. Сокджин сглатывает, подходит ближе к венку, разглядывает, прикасается к соцветиям кончиками пальцев. Значит, в тот раз на рассвете ему венок тоже приносил Чимин? Только вот теперь всё совсем иначе, между ними больше нет вражды, они оба стали взрослыми, пролетел не один год. Джин смотрит на влажные ресницы омеги. — И сегодня я тоже, как и тогда, буду молить Луноликую об удаче. Удача в её понимании, конечно, понятие странное, но, видимо, мы просто чего-то не знаем и не понимаем. У Джина нет сил что-то ответить, он коротко, но пылко прижимает Чимина к груди, в момент окончательно отпуская прошлое в полёт. Нет больше обид, остались только воспоминания, тяжелые и хорошие, добрые и грустные, болезненные, но ведущие дальше. Сокджину легче, он надеется, что Чимин ощущает то же самое. Они стоят совсем недолго, обхватив друг друга руками, омега утирает возле пухлых губ слезу и улыбается Джину так широко, как только возможно. Шёпотом желает удачи. Закат приходит неминуемо и очень скоро. Сокджин смотрит на ту же рубашку, в которой пришёл на прошлую Лунную ночь, но Чимин хватает одежду и выбрасывает в открытое окно под ошалевшим взглядом того. — Ты не пойдёшь в ней, — отрицательно качает он головой, хватает за руку и тащит прочь из дома, — и в этот раз мы приготовим тебя, как положено. Ритуал мытья в общей бане в компании всех юных волков, что побегут сегодня ночью от своей судьбы или же к ней в руки, не кажется Джину уже таким ужасным. Он даже смеётся, хотя от волнения все кажутся жутко нервными и дёргаными. Лиан бледен, но не теряет стойкости духа и воинственного настроя. — Я этого альфу и так, — омега машет ногой, изображая удар, — и туда! — остальные хохочут, узел тревоги в Джине слегка ослабевает. — Я ему шкуру надеру, честное слово! — Или же хвост ему откусит Хосок-хён, — хихикает Си, смущая Лиана, что тут же садится обратно на полку. Здесь нет замужних членов стаи, только те, кто участвуют в выборе, Джину тоскливо, что Чимин не смог пойти с ним. Он любит младших, безумно любит, сблизился с момента возвращения, но оттого испытывает волны поддержки, словно оказывается в коконе из терпкого, кисловатого запаха малины, что уберегает Сокджина от всех бед. Жизнь перевернулась с ног на голову, когда он вернулся домой. Потому теперь чувствует, что в словах Чимина была своя правда: у Луноликой собственные понятия о том, что такое удача, она ведёт их всех туда, где должны оказаться в тот или иной миг. Омеги натирают друг друга мочалками, чтобы кожа пахла как следует, когда они ринутся в лес, вымывают волосы, плещутся водой. Но не перестают чувствовать взволнованное напряжение, когда приходит миг двигаться дальше. В предбаннике гул: молодняк и Джин одеваются, тут уже к ним присоединяются старшие, Чимин протягивает рубашку, сложенную так ровно, словно от нервов. Тот смотрит на ткань белого цвета со старой вышивкой. — Это папина, — прокашливается Чимин, а глаза Джина округляются. — Отец сказал, что не против, чтобы ты побежал в ней. Она, кстати, чудом сохранилась во время выбора, отец думал, что папа разорвёт её, но тот потратил лишнее время, чтобы раздеться и сохранить рубашку, что шил ему его старший брат. Сокджин непроизвольно хихикает, глядя огромными глазами на Чимина, тот смеётся в ответ, разворачивая одежду. Она прекрасна: жемчужная, с золотистой и красной вышивкой, изображающей красивых птиц и языки пламени. Настоящее произведение искусства, так уже никто не заморачивается в их время. Но Сокджин безумно благодарен, что Чимин дал ему такую ценную вещь, как рубаху покойного папы. Ловкие омежьи пальчики помогают Джину с завязками, а потом на голову тяжестью ложится цветочный венок. Он такой же прекрасный, как и тот, что сплёл ему Чимин впервые, но… отличается. Этот не грузом лежит ужасающим, он всё так же тяжел, но от нетерпения. Сокджин понимает: он хочет участвовать в Лунной ночи, потому что ему пообещали — он будет пойман. Не через кого-то, а прямо выражая чувства. Pesni Dzherela - oy na Ivana ta na Kupala Всё совершенно так же, как и в прошлый раз: горят костры, в огне потрескивают ветки и поленья, вознося к небу переливы ярких искр. Языки танцуют, извиваются, отбрасывая чудные тени на лица и землю, вокруг пляшут дети, сверкая белоснежными нарядами в свете огня. Джин бредёт между веселящимися членами стаи, ленты по бокам его головы, что Чимин бережно вплёл в венок, щекочут щёки. Он видит, как меченые размалывают в ступках собранные ими травы для специальных отваров, как лежат неподалёку приготовленные сатиновые отрезы. В груди ёкает от страха, когда он замирает, глядит на ткань, но младшие быстро подхватывают его под руки, унося весёлой гурьбой дальше, ближе к центру поляны. Луна ещё спит за облаками, набирается сил, чтобы осветить путь волкам, когда побегут, петляя между деревьев. В воздухе разлиты многочисленные запахи: костров, еды, трав и естественные запахи оборотней. Они перемешиваются между собой, заставляя внутренности трепетать от возбуждения. Барабаны звучат без остановки, отдаваясь за грудной клеткой, флейты разрываются от песен, заставляя прислушиваться и останавливать желание пуститься в пляс возле особенно яркого костра. Юнги играет на свирели, прибавляя особенного звучания мелодии, они мельком пересекаются взглядами, и альфа склоняет голову, приветствуя Сокджина, тот кивает в ответ, а ленты вспархивают, когда Юки подхватывает его под локоть и кружит, словно показывая всю красоту. Вышивка на рубашке переливается в свете пламени, ленты сверкают, меняя цвета на более насыщенные, Лиан подхватывает запястья Сокджина, утягивая танцевать, потому что вечер только начался. Его пепельные волосы свободно падают до самой поясницы, венок из тысячелистника плотно сидит на голове, когда он кружится вместе со старшим, нервно посмеиваясь. Они танцуют, почти стирая босые ноги, барабаны и флейты задают совершенно неземной ритм, позволяя здравомыслию постепенно ускользать из тел, выпархивать из голов, что даст атмосфере войти в волков, приближая к природе, к их Богине. У Джина от ощущений совсем не соображает мозг, он может только касаться руками, кружить омег, притягивать к себе, смотря на то, как переливаются их радужки, как отражается в зрачках огонь. Музыка сменяется на более медленную, Сокджин помнит, что пришло время благословения. Он тянет Тэмина и Лиана ближе к самому высокому пламени, где стоит, держа в руках Ынхо, Тэхён. На нём только низко сидящие брюки, шнурки болтаются на поясе, альфа танцует, целуя щёки ребёнка, но позволяет Чимину забрать волчонка, когда замечает приближение омег. Сокджин пропускает молодых вперёд. Те, перевозбудившиеся, почти прыгают от восторга, склоняют головы и хихикают, когда улыбающийся вожак касается их лбов поцелуем, давая свое благословение на участие в выборе. Джин подходит предпоследним, оставив Си за своей спиной, как самого юного, Тэхён пронзительно смотрит на него, испытывает своими глазами. Омега замирает перед вожаком, опускает голову, чуть присаживаясь, так что ленты касаются плеч. Тэхён ещё мгновение рассматривает мудрёную вышивку на рубашке, прикрывающей колени, цепляет пальцами ленты венка, после прикасается горячими губами ко лбу Сокджина. Чимин тут как тут оказывается, хватает Сокджина, уволакивая от зависшего на нём альфы. Сохи подносит к Джиновым губам миску с отваром, а тот безропотно проглатывает горькое варево, уже зная, что травы оставят сладкий привкус на языке в самом конце. Сохи нашёптывает пожелания удачи, Чимин целует в щёки, произнося короткую, тихую молитву к Луноликой, тут же переходя к другому омеге. Джин распахивает глаза пошире, вдыхает полной грудью, переживая. Осталось совсем чуть-чуть, ещё несколько минут и Луна выйдет, осветит поляну. Их ведут к маленькому костру в центре, внутри очерченного круга. Сохи рассаживает омег: сегодня их слишком много, потому что принудили участвовать даже тех, кто был не готов. По правую руку от Сокджина сидит и вздрагивает Лиан, пепельные волосы закрывают спину и ноги, рассыпаются кончиками по земле. Взгляд у молодого волка перепуганный, направленный только вперёд, где мелькнула светлая шевелюра чужака. Сокджин выдыхает через ноздри, привлекает к себе внимание, и улыбается Лиану так ярко, как только может, обещая, что всё будет хорошо. Ощущает позади себя малиновые всполохи, но не может обернуться, когда Чимин накидывает на его голову сатин. Сердце бешено колотится, почти ломает рёбра от ужаса. Внутри горит от тревоги: вдруг снова? Снова Сокджин останется сидеть на поляне в одиночестве, но омега внутри встаёт на все четыре лапы, заставляя его зажмуриться, рычит, призывая успокоиться: такого больше не случиться! Сокджин нужен ему, он обещал! Джин выравнивает дыхание, расслабляется, укрытый сатином, складывает на коленях руки. От предвкушения у него сплетается в животе тугой комок, но Джин терпит, не позволяет страху взять над ним верх, зверь внутри охраняет его покой, обнажая белые зубы. Звук барабанов становится громче, предвещая появление альф, Джин слышит речь Намджуна, не понимая, почему говорит именно он. А потом осознание накатывает волной: Тэхён участвует в Лунной ночи, он временно отдал полномочия отцу, чтобы погнаться за парой. Птицы в груди растут, распирают изнутри, ломают прутья клетки, что создал для своего волка Сокджин, их крылья так велики, что те больше не могут назваться крохотными и поместиться внутри Джина, они так сильны, что ему нечем дышать. Бой барабанов перерастает в бесконечную дробь, на неё так сильно сейчас похож Джинов пульс, что, кажется, его стошнит вот-вот. Барабаны резко смолкают, омега ощущает, как льётся на поляну Лунный серебристый свет, как очерчивает плечи и головы укрытых омег, и его начинает бить мелкой дрожью. Ленты трясутся вместе с ним, венок сползает на лоб. Окружающие затихают, потом слышится чей-то вскрик, и полотно исчезает с Сокджиновой головы, заставляя сердце споткнуться. Но отчего-то Джин решает обернуться, натыкаясь взглядом сначала на испуганного, бледного Чимина, что зажимает рот рукой, а потом, посмотрев через плечо, он видит… их. Тэхён похож на демона, сверкает красными глазами, не отрывая взгляда от чужого лица. Тёмные волосы блестят красным в отсветах костра, а зубы обнажены в оскале. Хиру выглядит спокойным, но присутствует жуткое что-то в хищном взгляде, оно говорит об азарте будущей погони. Оба альфы сжимают в руках сатин, которым был укрыт Сокджин. Взгляд в панике мечется с одного лица на другое, боковым зрением видит, как к Лиану подбегает Хосок, срывает с головы ткань, и омега, подскочив, уносится в сторону леса. — Беги, Джин! — кричит ему Чимин, так испуганно, что птицы окончательно переламывают прутья в его груди. Альфы отвлекаются от мысленного поединка, оба стискивают сатин в пальцах, переводя красные глаза на омегу. Джин только и успевает подняться на обе ступни, оттолкнуться от земли, уносясь от волков прочь. Дальше в лес, глубже в чащи, чтобы поискали. Руками придерживает венок на голове, цепляет сучьями красивую рубашку, бежит изо всех сил, задыхаясь и чувствуя давление в груди. Слышит шорох сбоку, видит, как по освещённому лунным светом лесу, за ним бежит Хиру. Слева мелькает Тэхён, что заставляет поменять траекторию, исчезнуть с глаз альф в овраге, пересечь его, намочив ступни. Джин дышит загнанно, ему так тяжело убегать, а волк рвёт, дерёт цепи в нём, просится наружу. Альфы пересекают поляну, снова нагоняя его, рычат и воют друг на друга, Хиру сверкает хищным оскалом, потому что видит: Тэ уступает ему в скорости. Джину страшно, до одури страшно, но он не может замедлить бег, иначе его поймают. Луна вдруг прячется за облаком, скрываются звёзды, и Джину приходится проморгаться, чтобы зрение привыкло к темноте, из-за этого он замедляется, уставшие ноги гудят, но, уцепившись в ствол ближайшего дерева, омега выбрасывает тело вперёд, снова возвращаясь к сумасшедшему бегу. Огибает бережок, прыгает в реку и чуть не падает: сбить, сбить со следа, прервать тонкую нить собственного запаха. Сокджин торопливо переходит ледяную воду, пересекает вброд, выскакивая на другом берегу. Снова пускается бежать, но так быстро не получается: он замёрз, ноги отказываются слушаться. Но нужно, он обязан скрыться, спрятаться, иначе его найдёт не тот альфа, что должен. Не успевает пересечь полянку по ту сторону реки, как его валят с ног, только чудом Сокджин умудряется схватить венок, не дать ему упасть на землю. Рубашка цепляется за кустарник, пачкается о траву и землю, пока альфа и омега кубарем катятся по поляне. Джин отбивается, чувствует кедровый, незнакомый запах, старается Хиру оттолкнуть, но ему сжимают руки, обхватывают поперёк спины, поднимаясь вместе с Сокджином на ноги. — Попался! — выдыхает почти в губы омеги тот, пугая и заставляя широко раскрыть глаза. — Нет, — рычит тот, напрягается всем телом и кусает альфу за ухо, Хиру, взревев от боли, разжимает хватку, позволяя омеге с венком в руке отскочить на несколько шагов, — ты должен не просто поймать меня! Ты должен забрать его! Сокджин машет слегка потрёпанным венком, ускользает от него, чувствуя горький мёд, что всё приближается. Омега внутри вопит, пляшет и воет дурным голосом, придавая Сокджину сил бежать дальше, не сбавляя темпа. Хиру не отстаёт, но Тэхён вырывается вперёд, приближается к Джину. Белокурый альфа исчезает, и Джин не ожидает, что просто врежется в его грудь, падая на задницу. Вожак стоит позади, омега оказался между ними двумя, воинственно сжимая венок в руках, пока сидит на земле. И тут понимает: вот она — причина. Почему Хиру решил погнаться именно за Сокджином, откуда взялась эта неясная тревога в животе. С самого начала, с первых секунд, как пересеклись они взглядами, чужак всё понял. Он учуял их, состроил в голове план. Наблюдал за Сокджином, делая вид, что заинтересован другим. Сокджин — лишь повод. Побороться за омегу и убить молодого вожака, отбирая стаю совершенно законно. Целью Хиру всегда был саботаж в стае, а Джин стал удобным рычагом давления и катализатором безумия для неопытного Тэхёна. Омега поднимается на ноги, пятится, чувствуя, как разъярённый Тэ позади хватает его за плечи и прячет за своей спиной. Эти двое будут драться прямо сейчас. И останутся на поляне только победитель и Сокджин. Нельзя, надо увести Тэхёна, не позволить сцепиться с обезумевшим от погони чужаком. Он выпускает феромоны на волю, срывается снова, ускользая влево, и Тэ покупается на подобный трюк, оставляет Хиру на поляне, чтобы понестись следом за омегой. Джин петляет между стволами, цепляется за них рукой, оставляя свой запах на коре, сжимает крепче венок, но Хиру настигает их, когда Джин возвращается к реке. Они снова стоят втроём, глядя друг на друга, Сокджин наступает в воду, намереваясь бежать дальше, но чувствует: не выйдет снова обмануть альф, те уставились друг на друга, рычат, почти перекинувшись. Первым бросается Хиру, давит массивными лапами Тэхёну на грудь, впечатывает острые камушки берега в кожу на спине. Тот не остаёт, лицо удлиняется, клыки увеличиваются, он клацает ими у самого горла альфы, заставляя отскочить. Два тёмных монстра, кажущиеся особенно огромными в свете полной Луны, сталкиваются жаркими телами, не поймёшь, где чьи лапы и головы. Рычат друг на друга, ранят острыми когтями. Джин падает в реку, перепачканная, местами изорванная от бега по лесу и падений рубашка пропитывается ледяной водой, она с венка течёт струями, когда тот поднимается на ноги, стараясь наблюдать за боем. Хиру больше Тэхёна, опытнее, но ярость вожака ощущается в воздухе и оседает на кончике языка, заставляя сглатывать. Тэ наносит болезненный удар по задней лапе, его противник впивается зубами в шкуру на боку, заставляя Джина вскрикнуть. Хиру давит на него своей тушей, пытается добраться до хребта и перекусить позвоночник одним точным движением челюстей. Тэхён отскакивает, прихрамывая, скалится, тявкая на чужака, не позволяет подобраться к омеге, стоящему в воде. Джину ужасно страшно, он начинает понимать, что вожак может и проиграть. Тэхён лишится жизни, Хиру станет новым вождём, и никто ему слова поперёк не вставит. Чимина и его щенка, скорее всего, убьют, а сам он лишится навсегда свободы и своего альфы. Своего. Джина накрывает, волк утвердительно внутри воет и плачет диким голосом, потому что Сокджин, наконец, понимает. Понимает, почему так рвался к нему, почему потёк в ритуал передачи обетов, почему так трепетало всё от мысли, что Тэхён погонится вслед за его венком в эту ночь. Омега внутри давно всё понял, ещё в тот миг, когда их взгляды первый раз спустя семь лет пересеклись в доме Намджуна. Джин противился, не слушал того, кто всегда был на его стороне: собственную сущность, которая знала всё лучше, раньше, чем это дошло до разума. Разделившись со своим внутренним омегой, Сокджин поставил непроницаемую стену в своей груди, запер несчастного в клетку, когда тот должен быть не его частью, а им самим. Сейчас его истинный проиграет бой, потому что Сокджин оказался глупым, как бы ни убеждал себя в обратном. Омега воет, дерёт нутро когтями, до того сокрытое от него, запечатанное. Джин вскидывает голову, глядя на Луноликую, что снова наблюдает за ними из-за тучи, возносит безмолвную молитву Богине, смыкая на мгновение веки, и распахивает дверь. Позволяет сути взять над ним верх, проникнуть в каждую клеточку тела, захватить власть в эту чудесную, волшебную ночь. И ощущает силу, что до тех пор таилась в ногах и руках, слышит свой голос, он так звонок и чист. Радужки Сокджина голубеют, привлекая вдруг внимание альф, но лишь на мгновение, чтобы затем вернуться к схватке. Вожак устал, из его пасти капает слюна, дыхание сбитое, а Хиру продолжает наступать, давить, не реагируя на точные удары лап и сжатые ранее на шкуре зубы. И снова пропускает момент, когда белый волк бросается на него, опрокидывая в воду. Как тогда, в их первую встречу. Хиру стряхивает с меха влагу, смотрит, как тот с горящим взглядом загораживает собой альфу, рычит, нарушая всякие правила. Хочет броситься, но Джин ныряет в стороны, мешая тому обогнуть его и добраться до уставшего вожака. Луна полностью выходит из-за туч, её блики сверкают на воде, что становится знаком для Сокджина — он делает всё верно, он встал на защиту Тэхёна, потому что может, потому что необходимо. Хиру прижимает уши к голове и протяжно скулит на Сокджина, призывая отойти прочь, намекает: это не твой бой. Но тот против, он стоит на своём, бросаясь на противника, заезжает волку по морде, оставляя новый шрам. Кровь брызгает в реку, окропляет траву, альфа бесится, но ничего поделать не может: у них не принято бороться с омегами в Лунную ночь. Джин надвигается на зверя, рычит и лает, прогоняя ближе к реке, слышит, как оклемавшийся в заминке Тэ подходит ближе, становясь бок о бок с Сокджином. Из леса выскакивают Лиан и Хосок, последний бросает в воду венок, сорванный с чужой головы в знак того, что омега пойман. Они замечают на том берегу трёх волков, видят, как белый и тёмный оттесняют чужака ближе к реке, заставляют лапы погрузиться в её ледяные потоки. Хиру последний раз зло скалится на них, прикрывая повреждённый от нового удара глаз, это малая цена за то, что они лишили зрения их прежнего вождя. Хосок ощеривается на чужака, калина больно бьёт того по носу, разливаясь в воздухе: у Хиру больше нет права находиться на их территории, он проиграл. Волк рычит, зло тявкает и уносится прочь под задорный вой Лиана, радостно хлопающего в ладоши. Джин, чувствуя на шкуре свет от Луны, трусит назад, к краю, где бросил свой венок. За секунду вместо лапы появляется изящная рука, подхватывает потрёпанное украшение, где уже не хватает половины лент и цветов. Он глядит на венок, чувствуя покой. Он всегда молил не о том, делал не так, но это уже прошло. Всё привело к этому дню, к событиям, что поставили каждого на своё место. К нему подходят сзади, он ощущает жар тэхёновой кожи, краем глаза видит, как ускользают за деревья Лиан и Хосок, скрываясь, чтобы завершить ночь так, как полагается. Сокджин оборачивается, глядит на альфу и протягивает ему венок. Тэхён моргает, ещё не отошедший от боя и перемазанный кровью и грязью, но раны затягиваются, исчезают с кожи. Он принимает цветочное украшение из пальцев Сокджина, что смотрит на него теперь совершенно ясными, прозревшими глазами, размахивается и бросает в воду, позволяя тому быть подхваченным течением и унесённым прочь, вслед за венком Лиана. Их ноги мёрзнут в ледяной воде, пока они поднимаются выше по течению, переплетя пальцы, пещера уже видна в свете звёзд. Почти падают, вваливаясь внутрь и цепляясь друг за друга руками. Джину горячо, в голове и груди тишина, потому что больше нет отдельно Сокджина и его зверя, они стали единым целым, сплелись и слились, неразрывно связанные с самого момента появления на свет. Тэхён толкает его на солому, которой устлан пол, заставляет сесть, тут же опускаясь, нависая над Джином. Их губы сталкиваются, пальцы переплетаются, Сокджин чувствует, как снова повторяются ощущения, испытанные впервые: он словно умирает и рождается заново, вдыхая выдохи Тэхёна. Теряет голову, когда альфа стискивает его в руках, прижимается так крепко, насколько это вообще возможно. Его губы следуют за линиями тела, очерчивают вены, выступившие на шее. Дыхание такое горячее, отдаёт мёдом, когда Джин притягивает Тэхёново лицо ближе, целуя, он тонет в ощущениях, океаны освобождены, плещутся километровыми волнами вокруг них, сливаясь ритмом со стучащим сердцем. Ночь выдалась сумасшедшей, ошеломляющая погоня по лесу, наплывы страха и слияние с волком, дикое, прекрасное начало новой жизни, что последует вперёд, неся своего обладателя. Сокджин больше не сопротивляется прикосновениям, он не отходит назад, не закрывается, полностью готовый к тому, что должно произойти. Тэхён говорил ему об этом: он всё давно почувствовал, знал, кто перед ним, но позволил Джину оттягивать момент, пока до него не дойдёт каждая крупица осознания. И тот ему бесконечно благодарен, что альфа не ускорил ход событий, позволяя Джину разобраться в себе, примириться с внутренним «Я» и окружающими. Он смотрит в глаза Тэхёна, видит в них неосязаемое пламя, такое же, как было вышито на подоле рубашки его папы, что безвозвратно утеряна в схватке, теряется в глубине и температуре, отпуская себя на волю. Руки у обоих подрагивающие, жаркие поглаживания сменяются лёгким сжатием, ногти впиваются в кожу, когда Тэхён стискивает бока, вызывая новую волну мурашек у копчика. Его губы не останавливаются, язык скользит то по скуле, то спускается к ключице. Тэхён целует яремную впадину, оставляет следы, медленно приближаясь к одному из сосков, отчего у Джина словно поднимается на несколько градусов температура. Собственные ладони шарят по лопаткам альфы, проскальзывают под руками, оглаживая напряжённый живот и сильные плечи. Джин не ожидает момента, когда Тэ переворачивается, позволяя ему оказаться сверху, сжимает бёдра ему ногами. Пальцы путаются в волосах, когда Тэхён кусает кадык, и Сокджин тихо стонет, уже ощущая, как становится горячее от скользнувших по спине ладоней, что, приблизившись, сжимают ягодицы, чуть разводя в стороны. Длинные пальцы оглаживают анус, заставляя коленки вздрагивать, размазывают влагу смазки вокруг, Тэхён заставляет Джина становиться громче, обхватив сосок губами и чуть оттянув, чтобы снова полностью вобрать в рот, увлажнить слюной. Тот же задыхается, теряет связь с мозгом, что отказывается здраво управлять телом, когда в него проникает первый палец. Тэ осторожен и ласков, он не прекращает целовать грудь, валит Джина спиной на подстил, спускается к пупку, оставляя за собой влажную дорожку поцелуев. Джин смотрит смущённо, но, видя влюблённый взгляд, бескрайнее желание в чужих зрачках, старается расслабиться, отдаться на волю бережных прикосновений. Разведённые ноги альфа усыпает поцелуями, посасывает местами кожу, заставляя алеть от будущих следов, спина Джина выгибается, когда уже двумя пальцами внутри него ритмично растягивают стенки. Ощущения непривычные, но совершенно не болезненные. Джину не хочется просто лежать под Тэхёном, он не может замереть и наслаждаться, потому толкает альфу в грудь, забираясь на него в такое положение, чтобы оказаться лицом к паху. Трепещет и трясется, сталкиваясь с внушительным достоинством, что успел ощупать ещё в ночь ритуала, несмело обхватывает член, медленно по всей длине проводя. Немного сжав ладонь, опускает кулак до самого паха, снова двигается к головке, давит пальцем на уретру, выдыхая, когда к двум пальцам внутри него присоединяется третий. Ему немного страшно, непривычно, но губы размыкаются, язык пробует первое движение по гладкой плоти. Джин лижет головку, постепенно позволяя проникнуть ей глубже, и жмурится, сжимая ту внутри, языком придавливая к нёбу. Тэхён тихо стонет, заставляя его пунцоветь, сгибает пальцы внутри, что вызывает у Джина желание подскочить на месте. Альфа усыпает поцелуями оттопыренный зад, прикусывает крепкие бёдра, тут же проводя по местам укусов кончиком языка. Сокджину охота хныкать и просить ещё, когда рука Тэ скользит между ног, сжимая мошонку, массируя её, чтобы затем плавно двигается к влажному члену. Сам же позволяет Тэхёну скользнуть дальше в рот, горячо, челюсть саднит с непривычки, когда он старается взять глубже, но разум совершенно нетрезв, Джин пытается снова опустить голову гораздо ближе к лобку, когда выпускает возбуждение альфы изо рта. Тэхён не скупится на соблазнительные звуки, от того между ягодиц у Джина всё мокрее, он дрожит, когда, убрав пальцы, тот целует влажный, растянутый анус. Тэхён ловко меняет положение, позволяя остаться омеге на себе, у Сокджина мир перед глазами кружится, когда головка упирается в него, скользит между ягодиц из-за нетерпеливых толчков Тэ. Он утыкается ему в плечо, рвано дышит, прикусывая кожу, сам поддаётся назад, позволяя члену на считанные миллиметры войти, тут же отстраняясь, дразнит и себя, и партнёра. Тэхён от подобных манипуляций дуреет, но не торопится: повторяет движения Джина, позволяя головке скользнуть чуть глубже, вызвать первый неожиданный вскрик, откинутую от возбуждения голову назад и напряжение в ногах. Сокджин снова решает играть по собственным правилам, резко прекращает игру, где они изводят друг друга, почти подходя к ощутимой границе безумия от желания обладать, он насаживается немного спешно, вскрикивает от того, как его начинает распирать, а альфа, прижавшись теснее, облизывает, покусывает шею, заставляя сверкать тысячи огоньков на потолке пещеры, куда оказался направлен джинов взгляд. Он входит в Джина не торопясь, осторожно, так что тому от нетерпения хочется ёрзать: их первый раз должен быть неторопливым, в процессе позволяя познать друг друга, но попробуй это объяснить перевозбуждённому, потерявшему всякое терпение омеге. Джин стонет, приковывает к себе Тэхёнов взгляд, отчего у альфы тоже кончается желание растягивать процесс. Когда он насаживает до конца, так что Сокджиновы ягодицы прикасаются к его собственным бёдрам, то даёт лишь пару секунд привыкнуть к ощущению заполненности, прежде чем совершить первое движение. Омега всхлипывает, выгибается в руках, Тэхён щедр на ласку: сжимает губами соски, целует открытую шею, теряя рассудок от того, как плотно Джин сжимает его член, как пытается свести бёдра. Ему стоит огромных усилий не завалить омегу на солому и не вбиваться в него так, что тот станет кричать, а звуки его голоса не сможет заглушить бурными волнами река. Он старается быть нежен, сдерживается, а это не устраивает изголодавшегося омегу: тот сам опускается сильнее, скулит, когда член входит ещё глубже, приподнимается, упираясь дрожащими коленями в подстил, чтобы снова ритмично двинуться вниз и немного вперёд. Плавно, но сильно покачивается, прикрыв глаза и заставляя Тэхёна озвереть. Его руки добела сжимают мягкие половинки, разводят в стороны и не позволяют Сокджину двигаться самостоятельно, от чего тот недовольно фырчит, но его глаза закатываются, когда Тэ, придерживая зад, несколько раз двигается сам, короткими, неглубокими толчками, только дразнит, заставляя Джинов член жаться к животу и вздрагивать. — Ну, давай же, Альфа, — стонет тот во весь голос, нетерпелив, впивается в мышцы на руках ногтями, потому что больше не хочет тянуть, ему просто необходимо ощутить жар и желание Тэхёна, они так долго этого ждали. От обращения у Тэхёна срывает последние ограничения, разум теряется в тумане, что густ и непрогляден, будто молоко, валит Сокджина грудью на солому, заставляя прогнуться в пояснице до самого предела. Входит сразу же, вызывая новую волну нетерпеливых стонов, выскальзывает почти до конца, чтобы резко толкнуться снова. Пальцы на Джиновых ногах поджимаются, он весь покрывается мурашками и дрожит, стоит только головке члена задеть простату внутри него. Волосы падают на глаза, закрывая обзор, но он и не нужен, так считает омега, у которого дышать сил нет от заданного Тэхёном темпа. Альфа, схватив его за локоть, внезапно заставляет выпрямиться, Джинова спина прижимается к мокрой, горячей груди позади себя, создавая совершенно другой угол проникновения. Джин откидывает голову на чужое плечо, зрение подводит, он совершенно ничего не видит, не слышит звуков, кроме шумного дыхания и собственных стонов. Его начинает распирать внутри сильнее, смазка тонкими тягучими капельками струится по дрожащим ногам, капает на подстил. Тэхён обхватывает его руками, гладит напряжённый живот и двигает ладонью, сжатой в кулак, по налитому сокджинову члену. А омеге так хорошо, что он готов даже умереть ради подобных ощущений. Тянется за поцелуем, получает желаемое, ощущая, как язык скользит по языку. Они не могут долго целоваться, потому что Сокджин вскрикивает от ускорившихся толчков, его несчастные, поцарапанные жёсткой соломой коленки разъезжаются в стороны, благо альфа крепко держит за талию. Когда Джин ощущает набухающий узел в себе, то сперва пугается, но Тэхён не прекращает его ласкать, оглаживая член и яички, второй рукой дразнит покрасневшие соски. Джин теряется в ощущениях, перестаёт замечать, как узел становится больше, обещая на какое-то время их сцепить. Он готов позволить Тэхёну всё, что угодно, лишь бы горячие, сводящие с ума поцелуи в шею и плечо не прекращались. Внутри напряжено, бёдра Сокджина, предвкушающего оргазм, дрожат на грани с судорогой, он стонет всё громче, наслаждается их переплетающимися в воздухе пещеры запахами, слушает, как Альфа почти мурлычет ему на ушко что-то невообразимо приятное, на что хочется ответить урчанием и высокими стонами. Когда Сокджин теряется между тем, как в него проникает член с влажным хлюпаньем, в поцелуях в ушную раковину и движениях на собственном члене, почти повиснув в руках партнёра, Тэхён протяжно стонет своим низким голосом, заставляя омегу внезапно вздрогнуть, всхлипнуть, кончив. Узел вдруг становится таким осязаемым, что Сокджин хочет спрыгнуть с него, отдалиться, но альфа не позволяет, заваливается на бок, приподнимая слегка Джинову ногу, и проникает так глубоко, как это возможно, чтобы сцепиться. Джин скулит от болезненных ощущений, чувствует секунду, в какую острые клыки Тэхёна впиваются в изгиб шеи, оставляя круглый след метки. Собственнический. Больно. От узла в заднице, от зубов в плоти, но, не понимая, как такое возможно, Джин вдруг кончает второй раз, почти не изливаясь бесполезным семенем в руку Тэхёна. В ушах звон, стенки и анус горят от члена внутри, Джин не ёрзает только потому, что альфа стиснул его изо всех сил, порхая в эйфории от ощущений. Джин привыкает к сильному давлению внутри, млеет, когда Тэ вылизывает свежую метку, заставляя омегу сильнее открывать доступ к шее. Птицы из клетки давно выпорхнули, она пуста, на дне лишь ошмётки пёстрых перьев и старая, ржавая цепь, которой Джин приковывал собственного зверя. Но пустота эта не тоскливая, не мучительная, она прекрасна в своей тишине. Так видится свобода. Так падают на разноцветные пёрышки лучи солнечного света. Джину нравится такая пустота, что несёт за собой следом долгожданный покой и счастье. Он так долго убегал, так старательно прятал птиц и омегу внутри себя, что был переполнен любовью, как к нему, так и к миру, что теперь только остаётся просить прощения за долгие годы треснутой связи, что теперь, с примирением и прощением, восстанавливается. Джин рад, что вернулся домой. Он благодарно возносит Луноликой короткое предложение, мысленно, потому что знает: та услышит. Она вела его туда, куда было необходимо, к тому, кто его ждал. Ким Тэхён выполнил своё обещание. Он дождался Сокджина, как бы тяжело ему при этом ни приходилось. А ему самому теперь остаётся только завоёвывать доверие и признание своего альфы, отдавая всего себя в ласковые, надёжные руки. И Любить. Ему остаётся только любовь, её так много, что Сокджину плохо. Любовь к миру, к стае, что, как оказалось, не принимала Джина только в его собственной голове и страхах, к близким, каким стал для него Чимин. Любовь к лесу и Луне, к тому, кто был обещан ему с самого рождения, пройдя трудный путь. И Сокджин молчаливо обещает себе: это чувство он впитает и отдаст миру обратно троекратно. Спустя долгие годы, Сокджин чувствует, что он, наконец, обрёл желанный покой.***
— Так что судьба всегда приведёт тебя к тому, что сделает твою жизнь такой, какая она должна быть, — медленно проговаривает омега, нежась в тёплых весенних лучах. Ынхо смотрит внимательно, его умные глазки следят за движениями папы, что держит в руках пухлогубого младенца, пока его родители снова спорят. Он переводит взгляд на пару высоких мужчин, оба доказывают свою правоту: один с темноглазым мальчишкой на руках, второй же спокойно отвечает на бурные всплески эмоций. Ему всего десять, он не похож на остальных омег в поселении. Но то, что раньше волновало детское сердце, больно кусая в комплексах и страхах, вдруг отступило, когда он посмотрел на дядю и его пару, что так же, как и он, отличается от остальных. — Я должен выдержать свой путь, потому что Луноликая не даёт нам испытаний, что мы не смогли бы пройти? — тихо спрашивает ребёнок, наблюдая, как жаркий спор быстро тухнет, стоит вожаку прижаться к своему омеге, и тот тает в объятиях, жмуря довольно глаза. Они смотрят друг на друга с таким морем нежности и влюблённости, словно страсть до сих пор не утихла внутри, бушует бесконечными горными ветрами. Тэхён целует сына в лоб, забирая из рук омеги и подкидывая в воздухе, вызывает переливы смеха. — Да, Ынхо. И отличие от остальных не делает тебя хуже. Ты прекрасен сам по себе, тебя сделала таким Луна, значит, так было необходимо, — Чимин целует племянника в круглые щёки, вызывая улыбку у Ынхо. Тот дует губы и лезет к папе за своей порцией ласки, по-прежнему наблюдая за тем, как крепко держатся альфа и омега за руки, как смотрят в глаза друг другу, видя там что-то особенное. Луноликая не обманет, не накажет без повода. Она ведёт своим светом каждого туда, где ему уготованы собственные испытания, пройдя которые, обретаешь необходимое, даже там, где ты не видел его, лежащее под носом. Ынхо ещё мал, но он чувствует: всё делает правильно. Спасибо, что у него есть семья, поддержка и вера, что в него вселили родные, объясняя, как поступить. Он слушал историю, больше похожую на сказку, о том, как необычный омега прошёл множество трудностей, но самое главное, что он обрёл самого себя, принял и полюбил, позволяя этому великолепному чувству заполнить всё вокруг. Ынхо улыбается, нежится в родительских объятиях и поднимает взгляд в небо, где виднеется на яркой синеве кусочек спящей ещё Богини. Всего в этой жизни можно дождаться.