***
Он видит его, закутанного в белое покрывало, видит цветы венка на тёмных волосах, видит и сходит с ума. Что-то ломается внутри, делает больно, так что даже нет сил понять — почему? Почему вдруг стало так жарко, так болезненно и тяжело стоять на двух ногах. Видит обеспокоенное лицо отца, ощущает на себе цепкую хватку старшего товарища, испуганный взгляд. Его уводят подальше, и тогда становится ещё больнее. Тэхён знакомится с внутренним альфой внезапно, только потом, через много лет он понимает: вид его омеги на поляне выбора, намерения в запахе Юнги сорвать полотно, заставили волка проснуться, взбунтоваться и причинить столько боли. Ещё секунда и замершие над головой пальцы сорвали бы сатин, а потом другой альфа погнался бы за Джином, петляя среди деревьев, отобрал бы венок и укусил за светлую шею, метя территорию. И от одних только мыслей Тэхён сходил с ума вместе с волком внутри. Альфа оказался непомерно сильным, властным, он сперва пытался управлять Тэхёном, но тот противился, упирался. Отец подсказал, поддержал, помог с тем познакомиться и слиться в единое целое. Но прошло слишком много времени. Тэхёна бы всё равно не допустили до Лунной ночи, слишком был мал, слишком рано представился, даже никто бы не посмотрел, что там, на поляне остался в одиночестве его истинный. Но когда первый гон ослаб, когда маленький альфа пришёл в себя и рассудок привёл в порядок, а зверь довольный, сидя внутри него, ждал минуты единения с парой, оказалось слишком поздно.***
— Чего тебе бояться? — хмыкает Чимин, стоя в нескольких шагах от Джина, что занят полосканием белья в большом тазу, в который набрал побольше холодной речной воды. — Тебе уже столько лет, все судачат о том, что пора бы появиться на поляне. Да и есть альфа, который хотел бы поймать тебя. Джин искоса смотрит на омегу, с сомнением кривит губы, ожидая в словах того подставу и издёвку. Он сомневается, что есть в их стае волк, желающий загнать его в угол лесной чащи, подавить, заставить прижимать уши к голове в подчинении. Но сердце предательски вздрагивает от слов Чимина, трепещет, взволнованное. Глупое сердце, ему нельзя верить. Ещё и папа наседает, чтобы Сокджин отправился на эту Лунную ночь, хоть тот и убеждает, что лучше бы остаться с ним, провести время, пока родитель болен. Но Минги упёрся, обижается, плачет и просит пойти к волкам. — Ты несчастный обманщик и змей, — тихо комментирует Джин, заставляя омегу выпрямиться, упереться мокрыми от стирки руками в бока светлой кофты без рукавов. — Я не обманываю. Меня попросили к тебе подойти и пригласить на праздник, потому что сам он слишком скромничает! Так бы ни в жизнь не заговорил с таким чурбаном, как ты! — разоряется Чимин, заставляя щёки Джина вспыхнуть от злости, швырнуть в омегу мокрую простыню, что со шлепком плюхается в реку, сразу же уносится, подхваченная течением. Сокджин с бессильной злобой воет, прыгает в холодную воду, намереваясь поймать простыню, но та быстро ускользает. Опять он получит нагоняй от папы. — Вот приди и проверь, говорю я правду или же лгу! — машет ему кулаком Чимин, подхватывая свой таз с выстиранным бельём и уносясь молнией от берега в сторону поселения. Джин долго смотрит вслед ему, думает, не обращая внимания на озябшие в реке ноги. Что если Чимин говорит правду? И есть в стае альфа, которому он нужен, что хочет его пометить? Сердце ускоряет свой бег, заставляя щёки заалеть, перед глазами смешливая мордашка Юнги, в разуме целая орава смущающих мыслей и образов. Джин полон надежд и страхов, что это насмешка, очередное издевательство над ним, заставляющее душу разбиться на сотни и тысячи осколков от горя. Они все давят на него: папа, Чимин, его собственный волк. Давят, вынуждая согласиться. Джин видит перед собой венок из весенних цветов, аккуратный и нежный. Соцветия переплетаются с тоненькими еловыми ветками, где-то даже видны крошечные красные ягодки. Венок лежит на столе, его принесли рано утром, оставив на пороге, значит, омеги поселения сплели для него. А принять его и участие в выборе — остается решением на плечах Сокджина. Папа, сидя за обеденным столом с горячим молоком в кружке, испытывающе глядит на него, что буравит взглядом венок. — Я не думаю, что тебя обманывают. Если для тебя сделали венок, то тебя выберут, уже, по сути, выбрали, — Сокджин жалобно смотрит на отца: ему так страшно и горько от этих ужасающих мыслей, что внутренности дрожат, вызывая тошнотный ком под кадыком. — Иди, Джин, так нужно, я чувствую. И у него не остаётся выбора, потому что Минги сказал это не как совет, а как приказ старшего, наставление родителя, которому Сокджин обязан подчиниться. Но отказывается готовиться вместе с остальными членами стаи. До самого заката не находит места себе, папа то и дело цыкает на Джина, нервно мечущегося по всему их небольшому домику, то тут, то там впадая в ступор и зависая на несколько минут. У него внутри перемешались в ядрёную кашу нетерпение и ужас, плавать в подобном коктейле из чувств доставляет мало удовольствия. Сокджин заламывает пальцы, пока глядит на расправленную рубаху, что лежит на кровати, сверкая зелёной вышивкой. Его мечта вот-вот исполнится, Солнце уже прячется за горизонтом, а в поселении рождается суматошное движение подготовки: омеги, что не участвуют в выборе или уже мечены, готовят своих собратьев к догонялкам, альфы таскают дрова и ветки для пышных костров, что расцветут огненными цветами на фоне звёздного неба. Папа смотрит на в очередной раз зависшего в пространстве и собственных тревогах Сокджина, кладёт поверх рубашки венок, но тут ноги Минги подкашиваются, и он почти падает на пол. — Всё в порядке, голова немного закружилась, — улыбается он Джину, но уверенности не вселяет, только желание бросить всё и остаться дома. — Иди спокойно, уже пора. И Джин идёт. На нём красивая рубашка, не достающая до колен, на голове венок с ягодками и первыми весенними цветами. Руки все покрыты мурашками предвкушения, зрачки от страха расширены, он ужасно взволнован. Он не может налюбоваться украшенной поляной, даже улыбается всем вокруг, а в ушах стучит пульс от восторга. Безропотно склоняет голову перед улыбающимся Намджуном, подмигивает Тэхёну, что с раскрытым ртом наблюдает за тем, как омега склоняется, чтобы получить благословение вожака на участие в выборе. Альфа коротко касается губами джинова лба, дав своё одобрение сверкающим глазам Сокджина, гладит по волосам, а Тэ, замеревший, тяжко дышит, хочет что-то сказать старшему, но не успевает: за Джином ещё очередь из омег, участвующих в гонке. Юнги пересекается с ним взглядом, приоткрывает рот от бликов пламени на щеках, на красочных, сочных цветах в его волосах. Тэхён бегает взглядом с одного на другого, отчего-то морщит лицо, словно ему больно. Джин забывает обо всём, когда Юнги смотрит на него такими глазами. Может, Чимин не соврал, удача сегодня улыбнётся Сокджину, а Луноликая одарит любовью своë дитя, позволив, наконец, обрести недостающую часть. Старшие поселения подносят к губам предречённых чаши с отварами из первых трав, что зацвели на пробудившихся опушках леса и полянках. Глаза омег светятся голубым сиянием, они склоняют головы, слушают наставления и пожелания на эту ночь. Джин видит краем глаза Чимина, стоящего позади и странно улыбающегося ему. От этого нутро вздрагивает, нервничает и волк внутри, хотя секунду назад был счастлив. Молодые юноши разбредаются по поляне, в центре которой остался нетронутый круг с небольшим костром по середине. У Джина тысяча крохотных птичек, те щекочут кожу, пытаются выбраться из него, дикой стайкой вознестись выше, обнажая внутреннюю радость и волнение. Сохи усаживает выбранных вокруг костра, спиной к огню. Замужние члены стаи подходят ближе, держа в руках полотна, украшенные вышивкой. Каждый накидывает на голову омеги поверх венка сатин, скрывая от чужих глаз. Вожак обходит каждого альфу, участвующего в забеге, смотрит в глаза, словно общаясь с их зверем, уверенно разминающим лапы перед погоней за своей парой. Юнги почти дрожит, когда Намджун касается двумя пальцами его лба, желая тем самым удачи под светом Луноликой. Звучат пронзительно барабаны, оповещая всех о начале Лунной ночи. Богиня выплывает из-за облаков, освещает поляну серебристыми волнами света, заставляет сатин на плечах и голове сиять и переливаться. Барабаны ускоряют свой бой, омеги под полотнами вздрагивают. Тэхён стоит совсем близко к укутанному Сокджину, не отводит глаз, волнуется и почти плачет. Намджун непонимающе обращается к часто вздыхающему сыну, Чимин подходит ближе, спрашивает, что случилось. Маленький альфа не может отвести глаз от того, как тянутся пальцы Юнги к покрывалу, как сверкают глаза в лунном свете. Когда подушечки почти дотрагиваются до сатина, Тэхён дуреет, кидается вперед, так что вождь даже не успевает схватить мальчишку за худой локоть. Юнги замирает, так и не прикоснувшись к омеге, последнему, что остался на поляне. Тэхён воет, почти перекидывается в волка, глаза налиты красным, из-за растянутых в оскале губ виднеются заострившиеся клыки. — Стой! — взвизгивает Чимин, гонясь за младшим братом, бросает на Юнги паникующий, почти умоляющий взгляд. Тот понимает омегу без слов, сам видит, как щенок бежит к Сокджину. Нельзя, чтобы он пересёк край круга, освещённого Луной, нельзя. Юнги срывается с места, оставляя выбранного им омегу сидеть и дальше на коленях посреди опустевшей поляны. Тэхён вот-вот станет зверем, может натворить дел, когда сущность вырвется наружу. Чимин умудряется схватить брата за лодыжки, падает вместе с щенком на землю, больно счёсывая подбородок. Юнги, выбежав из круга под ахи окружающих, давит худое тельце представившегося альфы плотнее к почве, не позволяет подняться, а тот вопит что-то невнятное, плачет и воет, стараясь вырваться. Намджун подлетает ближе, старается усмирить ребёнка, но ничего не выходит. Стая ропочет, волнуется, плечи Джина под полотном вздрагивают. Юнги испуганно оглядывается на омегу, видит, как тот поднимается на ноги, но не успевает крикнуть, чтобы тот не двигался с места. Луна ещё не спряталась, сейчас он передаст Тэхёна в руки вожака, а сам вернётся к нему! Но не успевает: Сокджин стягивает с головы полотно, вместе с тканью с него падает венок, заставляя Юнги испуганно вскрикнуть. Лицо омеги мокрое, блестит от слёз, он зло смотрит вперёд, пересекаясь с круглыми глазами Чимина, что сидит сверху на младшем брате, стараясь удержать. Джин шагает вперёд, толпа взволнованно переговаривается, пока Сокджин покидает поляну, едва переставляя босые ноги. — Джин! — Сокджин! Юнги и Чимин пытаются дозваться омегу, но у них не выходит. Тэхёна едва удаётся сдержать, к ним на подмогу приходят ещё несколько альф, и тогда Чимин спешит подскочить на ноги. — Я сейчас его догоню! Юнги, я ему всё объясню! — почти плачет Чимин, глядя в сторону тропы, что ведёт обратно к деревне. Юнги белый, словно мел, он держит воющего щенка, что представился слишком рано, неожиданно, чуть не наделав бед. Чимин срывается на бег, мчит, обходя кусты и стволы деревьев в темноте, старается успеть к дому Джина, вернуть того обратно на поляну, они всё объяснят, уверен, что Юнги ещё успеет загнать Сокджина в лес, и всё-всё будет замечательно! Чимину страшно за Тэ, больно за Джина, он несётся, подворачивая ноги в темноте леса. Дверь Джинова дома распахнута, из окон льётся страшный вопль, перемешанный с плачем. Чимин заскакивает внутрь, тут же застывает на пороге, глядит на сидящего на полу Джина, что прижимает к себе маленькое старческое тело, воя от боли и горя. Чимин закрывает ладонью рот, хватается за дверной косяк, потому что ноги от ужаса и быстрого бега гудят и подгибаются. Сокджин обнимает бездыханного Минги и плачет, кричит так сильно, что сердце Чимина трескается по швам, обливаясь кровью. Земля остыла, засохла, когда ею засыпали тело Минги. Чимину страшно приблизиться к Сокджину, от того так и несёт грозной яростью, так что никто не решается подойти к обезумевшему от горя и боли, молча стоящим над могилой единственного родного человека. Юнги несколько раз пытался приблизиться к Джину и поговорить, но у него выходило только получить злое рычание в свою сторону и затравленный взгляд. Тот отказывался слушаться кого-либо, пока сам Намджун не пришёл к отдалённому дому на краю поселения. Под взглядом Чимина, взволнованно мнущегося у калитки, вожак распахивает двери затихшего в скорби жилища, закрывает ту за своей спиной, скрывая тайну разговора с омегой. Выходит он оттуда нескоро, Чимин едва ли не задремал, прислонившись к забору спиной. Но сразу же подрывается, оказываясь на ногах, стоит вожаку сойти с крыльца. Омега даже не заметил, как у дома Джина оказался Юнги, стоя теперь и заламывая пальцы от волнения. — Я поговорил с Сокджином, — спокойно начинает отец, когда они втроём двигаются в сторону центра деревни. — Он принял решение на время покинуть стаю, чтобы отдаться обучению на целителя и официально перенять статус Минги в стае. Чимин чувствует, как у него холодеет внутри, Юнги поджимает губы, глядя на него. Их идея заманить скромного и нелюдимого Сокджина на Лунную ночь, чтобы альфа смог наконец признаться в собственных чувствах, закончилась горем. Джин смотрит на Чимина с откровенной ненавистью, даже объяснений не желает слышать. Тэхён приходит в себя только через неделю. Ослабший, маленький, он устало лежит в руках старшего брата. Обычно альфы представляются на несколько лет позже, когда достаточно созреют, так что никто не может понять, почему подобное произошло с сыном вожака. — Его волк силён, нам едва удалось с ним справиться, Тэхён настоящий молодец, — Намджун присаживается рядом с сыновьями, жмущимися друг к другу, гладит взмокшие пряди. — Тэ, Сокджин уходит на рассвете, если хочешь, можешь пойти проводить его. Глаза волчонка округляются, он начинает выбираться из рук Чимина, чтобы примчать к хёну прямо сейчас, в глубокой ночи, но ему не позволяют, заставив остаться дома. С первыми лучами Тэхён не даёт никому покоя, заставляет брата идти с ним, помочь добраться, ведь пока силы к Тэхёну полностью не вернулись. Он дрожит, едва перебирает ногами, поскуливает даже, думая, что его не слышат. У границы одиноко бредёт Джин, тянет сумку с пожитками, оборачивается на звук шагов. Лицо, осунувшееся от горя, он безразлично глядит на приближающихся Чимина и Тэхёна. — Хён! — волчонок не выдерживает, срывается на плач на первых же произнесённых звуках. — Куда ты уходишь? Тэхён бросается к омеге, почти падает, вцепляясь пальцами в рубашку и утыкаясь носом в грудь, Джин не двигается, его глаза, прищуренные, смотрят на Чимина так, что у того вся кожа покрывается мурашками. Но ведь он не виноват, что так случилось! Это не его вина, что Тэхён представился, что Юнги пришлось помогать удерживать беснующегося щенка, нет его вины в том, что папа Джина умер той ночью! В горле стоит обидный колючий комок. — Тебе хватило совести прийти сюда? — тихо говорит Джин, не обращая внимания на плачущего ему в одежду мальчишку. — Я ни в чём не виноват перед тобой, — на грани слёз отвечает Чимин, стискивая пальцы в кулаки. Сокджин хмыкает, отводя от того взгляд, слышит всхлипывания Тэхёна на своей груди и, наконец, обращает на ребёнка внимание. Тот уже весь красный, глаза большие и влажные, губы трясутся от нехватки сил после внезапного гона и нападающей истерики. — Куда ты уходишь, хён? — плачет Тэ, сжимает в руках ткань чужой одежды, жмётся ближе в надежде получить хоть какую-то привычную ласку от омеги. — Я ухожу учиться. Стану целителем, — Джин отводит взгляд, смотря в пространство. Боль потери и позора ещё не утихла, он слишком погряз в них, чтобы увидеть страдания Тэхёна из-за его ухода, не чувствует взволнованного запаха только родившегося зверя внутри него. — Это долго? — Да, Тэхён. Ты успеешь вырасти и забыть меня, — Сокджин грустно улыбается, всё-таки зарывается пальцами в мягкие детские волосы, оглаживает край ушка, отчего тот поддаётся вслед за пальцами, просит ещё прикосновений. — Я тебя не забуду никогда! — лицо вновь мокрое, белки покраснели, а веки начинают припухать, Джин утирает щеки щенка, целует их, прощаясь. — Забудешь, знаю, — смиренно произносит омега, смотря прямо в глубокие зрачки, игнорирует всхлипывания, — но всё будет хорошо, я это тоже знаю. — Не уходи, пожалуйста, — просит тот, не отпускает Сокджина, что силой разжимает пальцы на кофте, — я так люблю тебя, Джин-хён! Не уходи! Чимин перехватывает щенка поперёк туловища, оттаскивает прочь, когда Джин отворачивается, переходя границу территории стаи. Тэхён бессвязно плачет, зовёт его, но омега не отзывается. Уходит прочь, попрощавшись с ребёнком, так нуждающимся в нём. — Я дождусь тебя! Дождусь! — выдыхает Тэ, обмякая в руках старшего брата, что уткнулся в его волосы, скрывая постыдные следы собственной печали.***
Когда Джин раскрывает глаза, то в комнате совсем один, хотя чувствует чужое присутствие в доме, отголоски знакомого запаха и тепло, ещё не пропавшее с простыни. Он неловко садится, видит грязные следы испачканных землёй лап на полу, соскользнувшую с кровати рубашку Тэхёна. У него тело ещё ломит от слабости, но больше нет чувствительности к запахам или тянущей боли в животе. Эструс отпустил его. Первым делом Джин одевается, натягивает на себя одежду нехотя, привыкший за несколько тяжёлых дней к свободе от ткани, к животным порывам, от которых всегда отгораживался, теперь ему снова придётся привыкать к этому. Голова туманная, не хочет передавать ему даже половины воспоминаний с тех пор, как он оказался в пещере с Тэхёном. Сокджин понимает, что успел натворить что-то, зря согласился пойти на разговор с вождём, будучи в шатком состоянии. Тут не виноват Чимин, тут сглупил он сам. Осторожно выглядывает из спальни, видит хозяйничающего на его кухне омегу, на спине его в специальной перевязи, висит, болтая ножками, Ынхо, пуская слюнявые пузыри. Чимин на звук оборачивается, видит проснувшегося, тут же оставляет готовку, снимая котелок с печи. — Ну, как ты? — порхает над Джином он, омега слышит мурлыканье волчонка за его спиной. — Мы с Ынхо завтрак готовим, голоден? Сокджин ужасно голоден, но вместо ответа начинает реветь, беззвучно позволяя слезам катиться к подбородку. Чимин пугается, на взволнованный запах реагирует ребёнок, начиная хныкать. Чимин не знает, за кого ему хвататься: за внезапно расплакавшегося Сокджина или за ревущего не своим голосом от изменившейся атмосферы щенка. Джин тянет руки, прося дать ему Ынхо, Чимин настороженно передаёт волчонка, позволяя обнять маленькое тельце, уткнуться в покрытую пушком голову. Ынхо успокаивается, его нос ещё красный, но больше привлекают завязки на рубашке Джина, чем то, что тот заливает солёными каплями его самого. — Джин, я… Мне очень жаль, я глупый, послал тебя к нему, — начинает Чимин, усаживая омегу в обнимку с ребёнком на стул, — это моя вина, извини, прошу. Он сделал тебе больно? Он силой… взял? — бледнеет Чимин, стискивая в ладонях поварёшку. — Нет, ты что?! — подаёт голос Сокджин, слёзы утихают, остаются только всхлипывания и частые вздохи. — Я сам виноват, тебе не за что просить прощения. Я мог отказаться, но пошёл в лес, зная, в каком Тэхён состоянии. Он… он не трогал меня. Это я… сам. — Ты сам? — Чимин, делая вид, что успокоился, зачëрпывает суп поварёшкой, наполняет чашки едой. — Я сам поддался течке и чуть не спровоцировал его. Омега странно смотрит на Сокджина, играющего с детскими пальчиками, но молчит, сжав зубы, чтобы не проболтаться о своих подозрениях. — Я хотел попросить у тебя прощения, — выдыхает Джин, когда Чимин ставит перед ним тарелку с горячим супом, — за то, что тогда отказался выслушать. Где-то в глубине души я знал, что нужно было. Но эгоистично принял решение страдать в одиночку и винить всю округу в собственных несчастьях. Прости, Чимин, мне правда жаль, что тогда я повёл себя подобным образом. И сейчас, когда вернулся, отталкивал тебя от себя, довёл до того, что ты перенервничал, и Ынхо появился на свет раньше и так тяжело. — Мы оба были виноваты, — тихо отвечает тот, присаживаясь рядом и забирая щенка, чтобы Джин мог поесть, — я старался недостаточно сильно, чтобы объясниться, Юнги со страху чуть не помирал, когда видел тебя после Лунной ночи, он до сих пор считает себя во всём виноватым, разоряется, что не бросил тогда Тэхёна и не остался с тобой. — Что?.. — не понимает Сокджин, не донеся до рта ложку. — Юнги. Это он тогда просил меня уговорить тебя прийти в Лунную ночь, приходил к твоему папе просить благословения, — глаза Джина ошеломлённо распахиваются, он откладывает ложку на стол, слушая Чимина. — Он был рядом с тобой, на поляне, но стоило приблизиться, как Тэ озверел. В ту ночь он представился, Джин, Юнги и не успел снять с тебя покрывало, потому что держал его. Джин пялится в тарелку, ощущая себя полнейшим ничтожеством. Он настолько был зациклен на самом себе, что за все эти годы, тая только обиду внутри, не смог разглядеть ничего из этого: ни того, что Чимин никогда не желал ему зла, ни чувств Юнги, ни истории, что пришлось пережить маленькому Тэхёну в тот раз. Он теперь зол, до ужаса зол на собственную недальновидность, на треклятый эгоизм, из-за которого он поддался чувствам семь лет назад. Если бы ему хватило ума не двигаться на поляне, то, скорее всего, Юнги нашёл бы способ вернуться до того, как Луна ушла бы за тучи. Чимин неловко молчит, на кухне слышно только, как лопочет Ынхо, цепляясь за отцовские волосы юркими пальчиками. У Сокджина нет никаких слов, чтобы хоть что-то ответить. Он молча заталкивает в себя великолепный горячий суп, давится огорошивающими новостями, которые, смирив гордыню, мог узнать много лет назад, и не понимает, как вообще такое вышло. Юнги появляется на пороге после обеда, принюхивается, убеждаясь, что Джин в норме, тихо здоровается. — Прогуляемся? — скромно предлагает он, на что последний кивает — видимо Чимин успел альфу обо всём предупредить. — Мне жаль, я не хотел причинять тебе боль, — начинает разговор Юнги, когда они бредут к лесу, на расстоянии ладони друг от друга. Джин прислушивается к ощущениям внутри: волк на Юнги тихо, устало рычит, подавая Джину сигнал. — Я не должен был прикасаться к тебе без позволения. — Ты не виноват, — отрицательно мотнув головой, омега останавливается. — Чимин… он рассказал обо всём, что произошло тогда. Юнги искоса смотрит на Джина, касается его пальцев, но тот на прикосновение не отвечает, рука безвольно качается в захвате. И альфа всё понимает. — Я должен был наплевать тогда на всё и всех и содрать с тебя ту тряпку. Тогда сейчас события сложились бы иначе, — горько усмехается он, отпуская руку омеги. — Я пришёл к мысли после рассказа Чимина, что всё случилось тогда так, как должно было случиться. Значит, было не время, чтобы я участвовал в Лунной ночи, — грустно улыбается Джин, подходя ближе, обнимает Юнги за плечи, позволяя обхватить себя руками. И снова ничего. Сокджин не чувствует тяги к альфе, не хочет оказаться в его объятиях, не желает его. И подобное пугает. Раньше он бы душу за такое продал. — Ты будешь участвовать в этой? — тихо спрашивает Юнги, не отпуская омегу. — Даже зная, что я побегу за тобой? — К нам пришли чужаки, их условием было, чтобы бежали все свободные омеги, — вздыхает Сокджин, расслабляясь, но пока альфу не отстраняя. — Мне придётся участвовать, даже если я не хочу. — Ты можешь попросить Тэ… — Тэхён нарушит уставы, написанные задолго до нашего рождения, даст повод ссоре, которая нам ни к чему сейчас, я такого не хочу. Ему и без того трудно, столько всего свалилось, стоило ему занять пост главы. Юнги понимающе кивает, смотря на Сокджина, они расплетают руки, отпуская друг друга. Альфа замирает, заставляя Джина обернуться и посмотреть через плечо. Между деревьев мелькает знакомая тёмная шкура, отливающая красным. Волк прижимает уши к голове, быстро скрываясь с глаз в лесу. — Он не захочет со мной говорить сейчас, верно? — грустно говорит Джин, чувствуя возросшее напряжение альфы. Юнги кивает.***
— Ты не позволишь мне, верно? — усмехается Юнги, когда Сокджин покидает его, а вождь снова появляется из-за деревьев. — Запрёшь, свяжешь, но к нему не пустишь? Тэхён смотрит на него сверкающими радужками, приоткрывает пасть, тявкая. Юнги смотрит на вожака смиренно, без толики обиды. Он понял всё ещё в день, когда обезумевший омега отбивался от прикосновений и помощи в течку от Юнги, когда выл, повторяя чужое имя раз за разом в бреду. Юнги тут не на что надеяться, пусть душа и рвётся, мечется, заставляя стоять на своём. Даже если он примет участие в Лунной ночи, даже если поймает Сокджина, на что надежда слабая, потому что тогда ему придётся вступать в драку, альфа уверен, что его не выберут. Сокджин ещё не понял, не осознал. Его глаза, нос и уши, твердят только об одном, но здравомыслие, что помнит Тэхёна ещё мальчиком, не позволяет признать истину, лежащую на поверхности. Юнги делает шаг назад, отступая, опускает голову, смотря на Тэхёна. Волк оглядывает красивое лицо старшего, скользит янтарными радужками по косому шраму, пересекающему глаз, но не подходит, выжидает. — Будь по-твоему, вождь, я не смею на него претендовать, — едва слышно отвечает он на взгляд, но Тэхён прекрасно его слышит, опускает благодарно голову. А после исчезает из виду, потрусив в другую сторону. Тэхён мастерски избегает Сокджина, пока тот сам избегает его. Они пересекаются только по нужде и в присутствии других оборотней, что начинает жутко бесить Чимина. Тот ходит мрачной тучкой, цыкает на обоих, периодически закатывая глаза. Нет, он ничего ни одному, ни второму не скажет, но атмосфера напряжения между этими двумя, что в присутствии друг друга в воздухе искры высекают и ничего при этом не видят, начинает жутко раздражать. Весна вовсю уже пробудилась, проснулись деревья, щеголяя красивыми почками будущих листьев и цветов, начала проклёвываться свежая травка, заставляя щенков весело носиться между пучками, совсем молоденькими и зелёными. Сокджин решает, что нужно снарядить омег для прогулки по лесу и знакомства с первыми травами, какие используются в целительстве. Чего он не ожидает, так это, что вожак даже слышать не захочет о таком. Тэмин и Лиан напряжённо жмутся друг к другу, чувствуя злость альфы и ответную упёртость целителя. — Я вроде ясно сказал: в лес вам ходу нет, пока там чужаки, — рычит он, нависая над Джином, но не видя и капли страха в лице. — Если будем ждать, когда они свалят, мы не успеем выучить травы! — упирается гордо Сокджин, не уступает, глядя тому прямо в глаза. Это вообще первый раз за пару недель, когда они говорят не через кого-то, а лично, смотря друг на друга. Тэмин ощущает давление вожака, которому сопротивляется омега. Им с Лианом страшно, Тэхён плавно выходит из себя, заставляя тела дрожать от давящей ауры как альфы, так и их наставника, продолжающего отстаивать собственные идеи и дела. — Мои слова для тебя вообще ничего не значат? — ревёт на омегу Тэхён, Сокджин разливается в воздухе цитрусовыми нотами, давит на медовую горечь, теша надежду победить. — Не забывай, с кем ты говоришь. — Я помню, что ты, Ким Тэхён, вожак нашей стаи! Но если хочешь сохранить её в целости и здравии, особенно сейчас, то должен понимать, что мне нужно пополнять запасы лечебных трав. Тэхён бесится, кидает взгляд на перепуганных учеников Сокджина. — Вон! Оба! — рявкает он, омег и след простывает в ту же секунду, на что Джин только хлопает глазами, совершенно позабывший за спором об их присутствии. Тэхён обходит его кругом, буравит глазами, злится и не может успокоиться из-за того, что Джин ему противостоит, не желает покоряться. Ну, известное дело, как поступают с омегами, которые не желают подчиняться альфе, а тем более вожаку. Он усмехается, растягивает губы в квадратной улыбке, заставляя Сокджина напрячься, пока вокруг него ходит. — Уступи, иначе худо будет, — обманчиво ласково мурлычет Тэхён, наслаждаясь тем, на что имеет право. — Не хочу уступать глупому вожаку, — фыркает Сокджин, тут же жалея о собственных словах, прикрывает рот рукой, стараясь не потупить взгляд. Он не должен забывать о том, что у Тэ есть определенные права в отношении стаи и, особенно, её непокорных членов. Тэхён выглядит донельзя довольным, почти урчит от радости, глаза похожи на хитрые щелочки. Он закрывает плотнее дверь, спина Джина вдруг становится мокрой от испарины: азарт спора потух, омега внутри поджимает хвост, пряча его между лап, скулит, но так довольно и радостно, что Сокджину не по себе. Тэхён подходит ближе, хватает его почти за шкирку, подтягивая к низкому стулу. Его крупное тело комично смотрится на маленькой табуретке, но Джин с этого не успевает посмеяться, потому что альфа вдруг сгибает его пополам, укладывает животом на свои разведённые в стороны колени. — Тэхён, что ты?.. — вскрикивает он, но натыкается на алые радужки и усмешку на губах. Джин замолкает, до него медленно и верно доходит — ЧТО намерен сделать альфа. Начинает вырываться, но его предупреждают рычанием, крепко хватают одной ладонью за шею, пригвождая на месте. Джин висит над полом, боится стукнуться головой, так что приходится упереться руками в пол. И потому не получается остановить ловкие пальцы Тэхёна, что нагло стаскивают с бёдер брюки. Сокджин вопит сквозь сжатые зубы, дрыгает ногами, но шею сдавливают сильнее, заставляя успокоиться. Тэ снимает брюки до колен, оголяя ягодицы и заставляя лицо Сокджина приравняться цветом к спелому томату. Он часто дышит через нос, стискивает челюсти, стараясь не двигаться. Сейчас они спокойно поговорят, всё решится непременно! — Тэхён, прошу, не нужно, — шепчет Сокджин, но альфа разворачивает его голову прочь, заставляя напряжённо сжать ноги. — Тэ, это не смешно! — А ты слышишь мой смех? — издевается тот, голос сверху всё равно кажется ему насмешливым. И Джин вспоминает моменты, когда самолично пару раз порол Тэхёна за серьёзные проступки, как после шуточки в лесу. В голове верещащий щенок, извивается на Джиновых коленках, а тот шлёпает по уже красной заднице и приговаривает наставительные речи. Сокджин хочет начать извиняться за это, лишь бы Тэхён не делал такого с ним, в ушах стучит из-за неудобного, полувисячего положения, как вдруг на ягодицы со звонким шлепком опускается тяжёлая ладонь. Сокджин замирает, мелко вздрагивает, ощущая, как яркая вспышка боли проходится по мягкому месту, перемещается выше на позвоночник и растекается жаром в ногах. Он зажимает рот рукой, но не успевает сдержать вскрика неожиданности. Джин смотрит перед собой, ошалелый, не ожидавший подобного. Даже в семьях среди пар не распространена такая вещь, как воспитательная порка, а тут… Тэхён просто шлёпает его, как провинившегося волчонка. Он было уже хочет возмутиться и начать отбиваться от альфы, как на правую ягодицу прилетает ещё один шлепок, звонко отражается от стен, заставляя вздрогнуть. Сокджин начинает брыкаться в руках Тэ, но крепкая хватка удерживает его на месте, не позволяя избежать третьего приближения ладони к заднице. Сокджин сдерживает вопль от хорошего столкновения кожи и руки, поджимает ноги, понимая, что зверь внутри притих, наблюдает. И остаётся довольным, что бесит самого Джина, заставляя продолжать сопротивляться. Тэхёна игра забавляет, он продолжает хлестать Джина по заднице, даже когда тот притихает, обалдевший, перестаёт упираться и повисает на коленях альфы, зажав рот руками. Тэхён упустил один важный момент, когда омега на секунду берëт над Джином верх, с наслаждением выбирается наружу, облизываясь от удовольствия. Тэ задыхается, глядя на бёдра и оттопыренные ягодицы, Джин сделал так непроизвольно, когда лёгкая порка прекратилась. Часто дыша, он замирает, прислушиваясь к тому, что ему показывает внутренний зверь, как бывает, когда начинаешь подчиняться альфе. И Джин увлёкся, дёрнулся, оттопыривая зад ещё сильнее. Тэхён откровенно зависает на этом, чуть ли не приоткрывая рот. Двусмысленная ситуация, это заставляет его тяжело сглотнуть, проталкивая почти истеричную усмешку в горло глубже. Вид уже расслабившегося и переставшего вырываться Джина заставляет заинтересованно провести по красной от шлепков коже, спуститься ниже, оглаживая сжатые бёдра, скользнуть пальцами под коленями на грани ткани спущенных брюк. Джин прислушивается к прикосновениям, застывает восковой куколкой в чужих руках. Тэхён ведёт ладонью обратно к ягодицам, вдруг, не сдержавшись, сжимает одну, отводит чуть в сторону, любуясь и начиная сгорать изнутри, потому что помнит манящий запах в ночь ритуала, крутые нагие бёдра в пещере, что седлали его, и сейчас соблазнительный вид голого зада Сокджина в его власти. Джин неожиданно пищит, всё же скатывается с колен вожака. Подтянув штаны, выбегает из комнаты, ошарашивая подслушивающих омег: Чимин, Тэмин и Лиан отскакивают от двери, пропуская уносящего ноги Сокджина, а потом с хохотом разбегаются прочь, пока вожак и их не отшлёпал за то, что стояли и слушали под дверью комнаты поскуливания целителя. После этого раздобревший и посмеивающийся Тэхён разрешил омегам наведаться в лес, но только в сопровождении одного из альф. Хосок, искренне переживающий за благополучие Лиана, вызвался проводить их собирать травы в облике рыжего волка, следующего по пятам. В тишине Сокджин рассказывает Лиану и Тэмину о растениях, просыпающихся после зимней спячки, какими целебными свойствами те обладают, пока Хо мирно лежит рядом с ними, усевшимися на пледе после сбора. — Эти помогают при кровотечении, если сварить их с пихтовыми шишками, то кровь останавливается почти моментально. Я покажу потом. А когда отцветают после Лунной ночи, то являются отличным противозачаточным, но только в свежем виде, — рассказывает Сокджин, позволяя омегам рассмотреть стебельки, что держит в руке, понюхать их и запомнить. — Какой омега захочет её жевать? — скептично изгибает бровь Лиан, заставляя Хосока навострить уши, так что Джину хочется хихикнуть: ни для кого уже не является секретом, что альфа положил на него глаз. — Не все хотят обзаводиться потомством в первые годы обретения пары, — пожимает плечами целитель, сдерживая смех, — особенно, если омега молод и пара хочет насладиться друг другом. Тэмин пихает локтем Лиана, хохочет в сжатый кулак, заставляя бросать смущённые взгляды в сторону Хо, делающего вид, что дремлет. Между ними начинается шуточная потасовка, а Джин собирает разложенные по пледу травы, чтобы сберечь собранное от буйства бесящихся волков. Хосок вдруг вскидывает голову, привлекая Джиново внимание, оборачивается в глубину леса и тихо рычит. Хиру выходит из-за дерева тихо, почти не издавая звуков: ни веточка не треснула под ногой. Джин напрягается, окидывает взглядом светлые волосы, Лиан испуганно замирает, пока его друг сжимает подрагивающие пальцы и рычит на приближающегося альфу. Хо поднимается, ощеривается, не позволяя тому приблизиться. — Тихо, тихо, я не наврежу, — сладко улыбается Хиру, пряча руку за спиной, — не волнуйся, брат, я помню предупреждение вашего вожака, я не подойду к омегам, только кое-что оставлю. Сокджин поднимается на ноги, пристально глядит в чёрные глаза, что с него не сводит чужак, чуть загораживает младших. Хиру делает ещё пару шагов, слышит предупреждающий рык Хосока. Из-за спины появляется тугой, перевязанный тесёмкой букет свежих, только сорванных цветов. Хиру оставляет его в паре шагов от Хосока, низко пригнувшего голову, словно готовится к прыжку, разворачивается на пятках, подмигнув Сокджину, и уходит, пряча широкую спину за деревьями. Все трое омег глупо смотрят на букет, хлопая глазами, пока Хосок рвёт от злости цветы зубами и топчет лапами. Теперь уверенность в том, что Хиру нацелен на Лиана только возрастает. А Хосок намерен сопровождать омегу всюду, куда бы тот ни пошёл, оберегая от чужака. И только внутри Джина снова зреет тревога, колет острыми гранями, заставляя предчувствие болезненно ныть и не давать покоя. С появлением чужаков жители поселения взволнованны, но не прекращают свою обычную жизнь. Патруль теперь выставлен не только на границах территорий, но и совсем близко к деревне, для защиты от нежелательного вторжения в их спокойный быт. Помимо подготовки к главному событию весны, в стае приходит время посевов, куда направились почти все жители, оставив только тех, кто нянчит щенят. Сокджин оказался в их числе, устраивая в поле красоту: после пахотьбы засеивают борозды будущей пшеницей, рядом возятся со свёклой и картофелем, чтобы было больше запасов на зиму, если вдруг та будет ещё суровее. Поднявшись, Джин видит у кромки леса, с которым граничат поля, тёмную шкуру и жёлтые глаза наблюдающего за ними Хиру, но не приближавшегося. Видно было, как тот резко переводит взгляд с Джина на Лиана — тот трудился над морковью с Си и Юки, пока Тэмин переживал течку в поселении. Тревога вновь звенит внутри натянутыми струнами, заставляя омегу отчего-то волноваться. Подготовка также идëт полным ходом, омеги, даже трясясь от страха, всё равно желают приближения Лунной ночи. Тэмин скромно вздыхает, стоит Тэхёну приблизиться к ним, когда Джин учит их целительскому делу, провожает статную фигуру взглядом, для полноты картины не хватает только, чтобы облизнулся. Сокджин начинает всякий раз нервничать, но старается списывать все на раздражения от того, что Тэ отвлекает ученика, а не на то, что вопит волк внутри. Это не ревность, нет! Но рубашка по-прежнему лежит под его подушкой. Она теряет запах Тэхёна, но одно то, что та принадлежит ему, заставляет Джина стыдливо сжимать ткань в руках перед сном. Они до сих пор не наладили общение после случившегося в пещере, а это то, что так необходимо ему для душевного равновесия. Тэхён ему необходим, потому что простых коротких взглядов недостаточно, чтобы жилось хорошо. И в ночь, когда все особенно сильно устаëт после работы в поле и подготовки к Лунной ночи, Сокджин уже дремлет, прижав к груди тэхёнову одежду, когда кто-то тихо стучит в окно его спальни. Голова сразу проясняется, Джин уже грешит на наглого Хиру, что рискнул пробраться в поселение, но за стеклом в ночной темноте видит знакомую пышную шевелюру на шальной голове, что кивает в сторону входной двери, призывая Джина выйти наружу. Кутаясь в одежду, омега выскакивает на крыльцо, выглядывая Тэхёна. Тот запрыгивает, перемахивая через перила, оказывается так близко, что Сокджин вздрагивает, когда тёплые руки касаются его плеча. — Я так устал ругаться, хён, — тянет Тэ ему на ухо, устроив подбородок на остром плече, — с тех пор, как ты вернулся, мы не провели вместе ни одного нормально дня. То заняты, то ссоримся. Я хочу погулять по лесу. — Ты же говорил, что нельзя в лес, — язвит Сокджин, но голову Тэхёна с себя не скидывает, стоит, обхватив пояс руками и чувствует, как пальцы альфы вдруг скользят по линии его позвоночника. — Ты ведь будешь со мной, — улыбается тот, обходит Сокджина и протягивает руку, зовёт с собой, — я тебя защищу от всех. Сокджин вздрагивает, не в силах скрыть улыбку, принимает ладонь, спрыгивая со ступенек и касаясь ногами прохладной земли. Они с Тэхёном идут ближе к лесу, где, скинув одежду, перекидываются. Как хорошо. Ветер ласкает белоснежный мех, звёзды на чистом ночном небе поблёскивают, приманивая взгляд. Тэхён практически неразличим в темноте, только сверкающие глаза выдают его присутствие. Они пока просто бегут по лесу, то прикусывают, балуясь, друг другу уши, то цепляют хвосты. Окончательно развеселившись, останавливаются на полянке, бесятся в свете звёзд. Сокджин готов танцевать от того, как прекрасно себя ощущает в обществе Тэхёна, как дрожат от счастья его внутренности. Они тихо друг на друга тявкают, Тэ валит белого зверя на траву, зарывается носом в мех, но Джин ускользает, вильнув пушистым хвостом. Они снова валяются в траве и борются между собой, альфа прикусывает холку, заставляя Джина напрячься. Борьба перестаёт быть шуточной, когда вожак не позволяет ему подняться, удерживает за шкуру на земле. Возвращаются в человеческий облик они почти одновременно, Джин пытается убрать с себя сильную хватку, не позволяющую подняться на ноги, но Тэ так сильно переплетён с омегой руками и ногами, что даже мартовской прохладной ночью становится жарко. Джину неловко от такой близости, он ощущает, как Тэхён утыкается в его ключицу носом, а потом прихватывает кожу зубами. Отталкивает со всех сил, потому что по спине вдруг прокатилась горячая волна, оседая внизу живота, Джин не хочет быть пойманным с поличным на собственном возбуждении в компании младшего. — Тэхён, перестань! — просит он, упираясь в плечи младшего. Тот оказывается гораздо сильнее, чем Джин мог предположить, даже несмотря на крупное телосложение омеги. — Почему? — почти хнычет альфа, сходя с ума и покрывая Сокджиново плечо короткими поцелуями, от которых тот ловит почти феерическое удовольствие, но всё ещё зовёт его неправильным. — Так нельзя, нам так нельзя! — выдыхает чуть громче Сокджин, но задыхается, когда альфа оказывается между его ног, нависает, удерживая на земле за запястья. — Кто сказал, что мы не можем? Джин, я ведь уже сказал тебе обо всём, почему ты отталкиваешь? — обижается Тэхён, смущая старшего тем, что обращается просто по имени (до этого называя «хёном»), так ещё и в таком вызывающем положении. — И ты соврёшь, если скажешь, что не хочешь этого. Рука ныряет вниз, Джин улавливает момент, упираясь собственной в грудь Тэ, но никак не ожидает, что пальцы наглеца пройдутся по влажной промежности прямиком к паху, накрывая выдающее с головой возбуждение. — Тэхён! — возмущается тот, ёрзает, стараясь отползти от альфы, чувствует, как от неожиданного прикосновения, перестаёт контролировать феромоны. Тот ведёт носом у шеи, касается языком, вылизывая особо чувствительную и пахучую точку под челюстью. Джин хочет убежать, потому что это неправильно — наслаждаться чужими прикосновениями, но также сильно хочет тут остаться, потому что губы накрывают его шею, оставляют влажные следы. Здравомыслие побеждает, Сокджин улавливает момент, выбирается из-под возбуждённого Тэхёна и, обернувшись волком, скачет прочь из леса. — На Лунной ночи ты далеко не сбежишь от меня! — доносится ему вслед, заставляя уши прижаться к голове. Когда Джин оказывается дома, то видит, что старой рубахи Тэхёна нет, но зато лежит другая, в которой тот приходил сегодня, осторожно сложенная, она привлекательной издёвкой сверкает на подушке.