Птичка

Кивнув, Лирой принялся спускаться и, не справившись с собой, все-таки оглянулся. Гаяр Хван не сводил с него взгляда подведенных золотом глаз. Боги, как же этот альфа красив… — Наби, принесли наряды для Пути Наслаждений, — Нилюфер стоял посреди крошечного садика, скрестив на груди руки. — Идем, ты должен примерить, и мы посмотрим, что оставить, а что нужно переделать. Что с тобой? Ты бледен… — Я зачитался и задумался… — Идём, — наставник ухватил юношу за руку, утягивая за собой в джан. — Времени на подготовку все меньше. Парис уже колдовал над ворохом тончайших одеяний, разложенных на постели. — Это… оно же совсем прозрачное, — растерялся Его Высочество, поднимая вверх полоску ткани. — И как это носить? — О, невинный господин мой, сейчас покажу, — маленький евнух озорно подмигнул хозяину. Не прошло и десяти минут, как Наби стоял перед круглым медным зеркалом, упиравшимся в стену, рассматривая себя со всех сторон. — Небо, — выдавил он, краснея. — Это… это совершенно возмутительно и неприлично! — Но ведь повелитель должен видеть все твое тело, господин, наслаждаясь твоей прелестью! Все в тебе должно услаждать взор Сына Небес, каждый изгиб тела должен отдаваться радостью в чреслах! Взгляни, как удобно… С этими словами Парис принялся расхваливать одеяние, не скрывавшее совсем ничего. — Вот эти шальвары, господин, они скроены так, чтобы оставить твои медовые врата свободными… И действительно, невесомые штаны, вышитые по низу крупным жемчугом, оставляли промежность открытой, доступной и беззащитной. Хорошо, что от страха быть раскрытым, возбуждение спало, иначе омежий член торчал бы вызывающе вверх, вызывая у евнуха и Нилюфера лишние вопросы: чем же Наби занимался в саду и отчего тело его полно любовных желаний. — Повелителю вовсе не обязательно полностью раздевать наложника, если можно отодвинуть ткань так и так… — Я уже понял, можешь не показывать… — Но, если Сын Небес все-таки пожелает, чтобы ты, господин, взошел на ложе без одежд, тогда потяни вот здесь, — Парис слегка дернул завязку, и шальвары сползли по ногам Его Высочества, обнажая его целиком. — Про верхнюю часть одеяния я вообще молчу, — принц с трудом подавил желание прикрыться ладонью, стоя перед зеркалом, где во весь рост отражался он сам: по-варварски красивый, со всеми переплетениями длинных кос и локонов, струившихся до самых колен, с вызывающе торчащими сосками и колечками в них, с золотым пояском на тонкой талии, браслетами на запястьях и тяжелыми серьгами в ушах. Неужели Гаяр видит его именно таким? Наби медленно повернулся, качнул бёдрами, и бубенчики мелодично запели, откликаясь на это движение. Еще раз и еще, чуть быстрее… — Ай, каков мой господин! Ай, каков! — прищелкнул пальцами Парис. — Ласка и упоение для взгляда! Восторг для чресел! Вай-ме! — Теперь нужно примерить все остальное, — довольно улыбнулся Нилюфер. — Ты осознал свою красоту, а это уже почти победа, мой принц. Наби покраснел до кончиков ушей, понимая, что сейчас он размышлял вовсе не об услаждении Императора: он думал о Гаяре, представляя, как вспыхнули бы желанием разноцветные глаза альфы, если бы милорд Хван мог сейчас его увидеть… И, конечно, эти шальвары из широких прозрачных лент, находивших одна на другую, лишь распалили бы страсть темноволосого альфы… ох… Представив, как Гаяр повалил бы его на постель, жадно целуя, куда придется, Наби сильно прикусил губу, чтобы боль притушила вспыхнувшее вожделение, опалившее нутро омеги тягучей мукой. Засиделись они допоздна, разбирая наряды: принц надевал все по очереди, а Парис с Нилюфером, задумчиво склонив головы, оценивали каждый из них. К излому ночи облачения для Пути Наслаждений разделили на две части: ту, что нужно перешить, и ту, что оставить. — Все, — порядком утомившийся Нилюфер потер поясницу. — Я бы еще поразмыслил над вышивкой, кое-где нужно украсить побогаче, ну, а в целом… Что там за шум? И действительно, за дверями джан слышались громкие голоса, крики и стоны, словно бы в гареме кого-то оплакивали. — Парис, узнай, что там, — Нилюфер сжал руку Его Высочества, выдавая, насколько он обеспокоен. — Да, господин, — маленький евнух, поклонившись, выскочил за дверь, оставляя встревоженных омег в одиночестве. Минуты ожидания тянулись мучительно медленно. И Наби, и его наставник ждали, не сводя взгляда с дверей. Наконец, в джан ворвался запыхавшийся и раскрасневшийся Парис. — Сын Небес прогнал из опочивальни Джамаля, — черные глаза мальчишки сверкали как уголья. — Прогнал с позором! Кажется, повелитель хочет продать его, как негодного, на торгу! По спине принца побежали ледяные мурашки. Стало страшно… Что, если Император решит и его… вот так… — Нилюфер… а часто такое бывает, что Сын Небес прогоняет неугодных? — Во время Полуночи — частенько, — отозвался наставник, прислонив ухо к дверям. — Во время Дня, когда Император в благостном расположении, почти никогда. И никого не продают. Парис, а за Гюльдаром послали? — Сразу же, как вывели рыдающего Джамаля. Тот порвал на себе одежды и рыдал, прижимая руки к губам. Старшие евнухи волоком тащили его по коридору… — Думаю, имбаль сумеет выпросить у повелителя прощение для провинившегося, — Нилюфер, приоткрыв двери, выглянул наружу. — Все стихло. Парис, утром узнай, чем дело кончится. Жуть, как любопытно. — Да, я все узнаю, — закивал тот. — Но, прости мои слова: Джамаль заслужил это. Я уверен, это он снял с шеи господина тот амулет. Поделом воришке. — А ведь сходится, — прищурил глаза Нилюфер. — Была у этого нечестивого возможность снять с Наби украшение… Ладно, до утра мы все равно ничего нового не услышим, надо ложиться спать. *** Спал Набияр плохо, разрываясь между счастьем от поцелуев Гаяра и страхом перед возможностью попасть под гнев Императора. Долго ли им с милордом Хваном удастся хранить их общую тайну? Долго ли любящие сердца будут в кровь биться о прутья решетки, желая прильнуть друг к другу? А вдруг Сын Небес догадается, что наложник не верен ему?! — Прикажет бить палками… бросит в тюрьму… а после казнит… обоих… Сегодня Набияр впервые лег в постель без розы, но зато губы все еще помнили ласки красивого альфы, помнили остроту его клыков и жар ладоней… Можно ли умереть за любовь? А может, ради нее только и стоит жить? Мысли юноши вновь и вновь возвращались к Пути Наслаждений. Разумеется, для принца Де Корд вовсе не было секретом, что чувства в брачном союзе скорее редкость, и супружеские обязанности на то и обязанности, чтобы исполнять их неукоснительно, так что… да, он сделает все, что от него ожидают. Он разделит ложе с Императором, но сделает это так, как сказал Гаяр: под закрытыми абием веками Наби будет представлять, что делит это ложе с военачальником, укравшим его глупое омежье сердечко. За этими думами Его Высочество и сам не заметил, как уснул. До рассвета ему снились подведенные золотом глаза и таинственная улыбка, похожая на серп полумесяца. А еще змеи, обвивавшие принца, словно путы, но от их теплых чешуйчатых объятий становилось так хорошо, что Наби тихонько стонал «да», подаваясь навстречу любви своего альфы. — Господин! Просыпайся! Я принес кофе и новости! В джан ворвался Парис: с подносом в руках и неизменной улыбкой на губах. Следом вошел Нилюфер, собранный и степенный. Пока Набияр умывался и одевался, маленький евнух взахлёб рассказывал обоим омегам последние новости гарема. — Джамаль вчера танцевал для повелителя, и, кажется, оступился… Повелитель стерпел, но, когда Джамаль оступился дважды, Сын Небес велел ему остановиться. Дальше я не знаю, да и никто не знает, что произошло: старшие евнухи дожидались за закрытыми дверями, но громкий окрик повелителя услышали и распахнули створки. «Уведите этого никчёмного!» — вот, что сказал господин наш! И чтобы глаза мои его больше не видали! Джамаль рухнул на пол, умоляя повелителя смягчить сердце свое, и громко возрыдал, и бил себя в грудь, стеная и моля о снисхождении. Но повелитель лишь махнул рукой, приказывая увести и позвать имбаля Полуночи. Наби и Нилюфер пили кофе и, не перебивая, слушали рассказ, становившийся все интересней. — И Джамаль возрыдал сильным плачем, услышав сии слова. Евнухи довели его до джан, где и оставили, а сами поспешили к избраннику Сына Небес, чтобы тот лаской своей унял гнев господина. Говорят, от такого позора Джамаль замыслил отравиться… Его поили до самого утра настоями, выводящими яд… я слышал, что сейчас этот несчастный жив, но крайне слаб… — А что с Гюльдаром? Его не прогнали? — принц поставил пустую чашечку на стол. Кофе отдавал едкой горечью на губах, несмотря на сладкую пахлаву и засахаренные орехи, которые подавались вместе с напитком. А может, это просто от страха? Пора признать: Набияра пугал Император, пугала необходимость завершить их брак до конца, пугало ощущение того, что теперь он сам вовсе не принц крови, а одна из ярких и красивых гаремных игрушек — не понравится, просто заменят другой… — Повелитель никогда еще не прогонял имбаля Полуночи, — воздел руки к потолку маленький евнух. — Только он один — радость его очей во время гнева. Гюльдар пробыл в покоях Сына Небес почти до утренней звезды, а как вышел, то сказал такие слова: «Повелитель наш, да будет славным имя его вовеки веков, проявил божественную милость. Наложник Джамаль не будет продан с торгов, ему позволено остаться в гареме и служить мне, как и служил. Донесите до него эту весть.» И евнухи поспешили в джан, чтобы найти там Джамаля и сообщить: гнев Сына Небес более не направлен на провинившегося. И вошли они в джан, и увидели, что Джамаль лицом бледен и лежит на постели, не открывая глаз. И позвали они лекарей, чтобы те помогли, и лекари явились, и стали поить Джамаля своими настоями… А имбаль Полуночи снова получил дары, щедрые, какие всегда повелитель любимцу своему присылает: золото, жемчуга и звонкие мирьяхи, на которые можно купить собственный дворец. — Неужто так много? — изумился Лирой. — Повелитель щедр с теми, кто снискал его расположение, господин, — Парис приблизился к столу, взял с подогретого песка турку с кофе и вновь наполнил чашечку Его Высочества. — И что имбаль Полуночи? Горд собой? — Его сияние стало еще ярче, — маленький евнух с поклоном отступил, позволяя омегам закончить трапезу. — Господин Гюльдар царит в гареме, окруженный восхищенными наложниками. Каждый из них мечтал бы стать таким, как он. — Я предпочту остаться собой, — Наби поднес к губам горячий кофе, легонько подул и сделал глоток. — Какие у нас планы на сегодня? Впрочем, сильно ежедневный распорядок измениться не мог. До полудня можно было гулять по саду, наслаждаться разговорами в уединенной беседке у самого моря, затем, когда снаружи станет слишком жарко, укрыться в общем помещении гарема, где под высокими сводами находили себе развлечения все наложники Сына Небес, Дня и Полуночи. Здесь звучала музыка, в изящных золоченых клетках щебетали птички, журчала вода, изливаясь из чаш фонтанов, на оттоманках и коврах можно было расположиться со всеми удобствами и продолжать прерванные зноем беседы. Затем наступало время прихода Советницы Линь, а после, когда названного ею наложника уводили в хамам, оставшиеся омеги расходились по своим покоям, чтобы пообедать и заняться делами. В это время Нилюфер начинал свои уроки, а Парис разбирал одеяния и украшения господина, подбирая, что тот наденет на следующий день. Иногда Наби ходил в гости к Азарию, где собирались и остальные наложники их тесного круга: Махрам, Сибин и Аман. Они говорили о своих семьях, делились друг с другом историями детства, иногда читали вслух таинственные предания Суль-Мирьяха, а Набияр на память пересказывал любимые сказки своей родины. А после заката его ждал Гаяр… Сегодня же принц был на редкость рассеян и не мог сосредоточиться ни на чем. Всюду, куда падал взор, он находил подтверждения своим преступным чувствам к военачальнику Императора: тот, словно живой, вставал перед глазами, чуть улыбаясь и протягивая Его Высочеству руку, которую обвивала золотая змея-браслет. И Набияр хотел, так хотел, чтобы все это было взаправду, чтобы из-за поворота аллеи показался прекрасный темноволосый альфа, одетый в черный легкий доспех. Как бы изумились все обитатели гарема, если бы Наби бросился в объятия милорда Гаяра! Как бы переполошились, когда Золотой Мак подставил бы губы для поцелуя не богоподобному Императору, а его слуге! И как бы весело было наблюдать за их испугом и осуждением… Протянув руку, принц коснулся прутьев птичьей клетки. Там, в высоком золочёном домике, чирикали яркие пичужки, перескакивая с насеста на насест. Наверное, вот так же снаружи выглядит и сам гарем, неспроста Гаяр именовал Лироя птичкой, ой, неспроста… Можно было бы открыть клетку и выпустить всех пернатых невольников, но юноша знал: выросшие взаперти не сумеют выжить, оказавшись свободными… — Набияр! Наложник, я обращаюсь к тебе! Юноша вздрогнул, услышав свое имя. А затем поднял взгляд. Советница Линь, стоявшая на возвышении, смотрела прямо на него нарисованными очами. Сердце ухнуло куда-то вниз заиндевевшим камнем, кровь отхлынула от лица, а в голове стало звонко и пусто. Как это он умудрился так замечтаться, что пропустил момент выбора наложника?! И почему Советница упорно сверлит его золотым взглядом неживых глаз? — Что? — переспросил омега непослушными губами. — Радуйся! Тебя! — подтолкнул Набияра в бок Азарий. — Тебя выбрали! — Нет, не может быть, — озираясь по сторонам, принц все еще никак не мог поверить в случившееся. — Она ошиблась… меня должны были призвать во время Дня… Однако, ехидная усмешка имбаля Полуночи, расставила все на свои места: это была месть, месть изощренная и непреложная, свершенная чужими руками. Император все еще в дурном расположении духа, а значит… — Нет, — замотал головой принц. — Нет! Я не могу! Только не теперь… Двое евнухов, приблизившись, подхватили омегу под руки, выводя его прочь из толпы. Наби даже не пытался сопротивляться: его всего сковало ужасом и липким холодным отчаянием. Последнее, что он запомнил, это испуганное лицо Нилюфера, понявшего, что весь их идеально выстроенный план покатился ко всем чертям. *** Лирой стоял посреди круглого помещения пока оба старших евнуха придирчиво осматривали его обнаженное тело на предмет видимых изъянов. Сейчас в хамаме было не протолкнуться от слуг, явившихся по приказу Мухам-оглы и Дияр-оглы, чтобы омыть выбранного наложника, умастить его кожу драгоценными маслами, расчесать и искусно заплести волосы, нанести на ступни и ладони священные узоры и надписи. Удостоверившись в красоте и свежести тела юноши, старшие евнухи передали принца в руки умелых банщиц, и те приступили к делу, вооружившись губками, ковшиками и скребками. Ах, почему сюда не пустили Париса? Было бы куда легче, если бы тот был рядом, своей улыбкой подбадривая порядком трухнувшего господина… Набияра растирали, массировали, обливали теплой водой, снова натирали мыльной пеной, не уставая восхищенно цокать языком и воспевать прелесть нового наложника Сына Небес, Дня и Полуночи. Вскоре Наби устал от бесконечных восхвалений и просто кивал, не вслушиваясь в слова банщиц, осыпавших его возвышенными комплиментами. Наконец, омовение завершилось. Напоследок юношу окатили шафрановой водой, отчего тело его и волосы начали благоухать сильнее прежнего, а затем, насухо растерев, отвели в комнату, где слуги хотели заняться его волосами: на столике лежали приготовленные гребни и ленты. — Позовите Париса, — велел принц, взмахом руки останавливая двоих бет. — Он знает, как нужно меня заплести. — Это невозможно, о господин, — поклонилась ему одна из женщин. — Мухам-оглы и Дияр-оглы доверяют наложников только нам. — Позовите их, — Набияр не собирался сдаваться. — Скажите: я отказываюсь идти к повелителю, если сюда не позовут Париса. Сейчас же! Впервые он увидел на лицах слуг неподдельный ужас: еще бы, такая дерзость! Одна из бет поспешила исполнить его приказ, и вскоре вернулась в сопровождении старших евнухов. Оба мужчины остановились напротив омеги, грозно глядя на ослушника подведенными сурьмой глазами. — Сядь, о сын глупости, если не желаешь получить десять ударов палками, — молвил Мухам-оглы: принц узнал его по родинке на кончике крупного носа. — Сядь и дай слугам закончить приготовления, — поддержал Дияр-оглы, похожий на своего спутника как брат-близнец. — Я повторю: мне нужен мой слуга. Парис. Приведите его и пусть он заплетёт мои волосы. — Ты забываешься, наложник, — широкие брови Дияр-оглы грозно сошлись на переносице. — И испытываешь наше терпение. Принца всего колотило от страха и отчаяния. Если он сейчас отступится, если сдастся, то больше никогда не сумеет взять верх над этими лысыми стражами гарема, незыблемыми, будто два утёса. А потому нужно быть храбрым, пойти на военную хитрость, выдав желаемое за действительное. Припомнив все уроки Нилюфера и все, что говорил Парис, Его Высочество плавно откинул за спину тяжелые влажные кудри и сделал шаг вперед. — Я знаю цену своей красоте, многоуважаемые оглы. И знаю, что повелитель наш — да будет каждый его день счастливым, а ночь полной наслаждений — желает увидеть на пороге покоев своих именно меня: Золотого Мака, чей стан тонок, голос сладок, а движения совершенны. Будет ли Сын Небес разгневан, если я покажусь перед ним не во всем блеске и великолепии? Несомненно. Будет ли повелитель наш гневаться на тех, кто не сумел подготовить меня должным образом? Уверен, что кара будет страшна и неотступна. Так желают ли многоуважаемые оглы испытать на себе ярость Полуночи? Или позволят моему слуге прийти сюда с гребнями, украшениями и лентами, чтобы подготовить меня должным образом? Скрестив руки на груди, Набияр ждал, не опуская взгляд. Евнухи колебались, взвешивая все за и против: это было видно по их поджатым губам, по тому, как хмурились они, решая, не слишком ли много воли взял себе новенький омега, оказавшийся на редкость красивым. Может ли случиться такое, что этот наглец получит одобрение Императора и поднимется на ступень выше? И не пожалеют ли они, что были чересчур строги к мальчишке, пока он был никем? — Господин Нилюфер щедро платил вам за услуги, — Его Высочество понял, что почти победил, а потому решил повысить ставки. — Я заплачу вдвое больше, если приведёте Париса. — Хорошо, — височные кольца зазвенели, когда Мухам-оглы кивнул, подтверждая согласие. — Пусть твой евнух покажет, на что способен. Парис ворвался в хамам вихрем в маленьком тюрбане. Поклонившись старшим евнухам, он деловито поставил на столик шкатулку с гребнями и украшениями, мягко взял господина за руки, подвел к оттоманке и усадил, успев шепнуть на ухо «все хорошо, не нужно бояться!» Наконец-то Его Высочество смог расслабиться, доверяясь всему, что делал Парис. Старшие евнухи, сложившие руки на животах, покивали для вида, наблюдая, как в проворных пальцах мальчишки порхает гребень, а затем покинули помещение, оставляя наложника и его слугу наедине. — Небо, как ты смог этого добиться, господин?! — Парис опустился на колени перед Его Высочеством, желая взглянуть в лицо принца. — Как?! — Угрозами и шантажом, — вздохнул Набияр, кусая губы. — Я не мог тут один… Парис, это всё, да? Завтра меня продадут? Я не смогу… я… никогда… — Господин, — ахнул маленький евнух, стирая со щек юноши слёзы. — Ты так прекрасен, что сердце Сына Небес смягчится при одном взгляде на тебя! Но, молю, не плачь, иначе все старания напрасны! — Но ведь время Полуночи… я не смогу… — Господин, послушай меня, — маленький евнух поднес к губам омеги пиалу со щербетом, принуждая сделать глоток. — Ты со всем справишься. Ты прекрасен и желанен, ты превосходно обучен, господин Нилюфер отлично постарался, и ты готов пройти по Пути Наслаждений. Утри слёзы и улыбнись пока розы твоих щёк не увяли. Его Высочество молча кивнул и затих, позволяя Парису заняться его прической. О, Небо, что же теперь делать?! — Это подстроил Гюльдар… я видел, как он торжествующе улыбнулся… кому, как ни имбалю Полуночи знать, что Император меня прогонит… — Так покажи ему все, на что способен, господин, — Парис ловко и быстро переплетал каштановые локоны золотыми цепочками с крошечными хрусталиками, похожими на капельки росы. — Это невозможно, — губы юноши задрожали. — Если меня завтра… решат продать… обещай, что исполнишь мою просьбу? Принц сжал пальцы в кулак, опустил взгляд, отыскивая среди перстней тот, что подарил ему посол Авалорна. Если Парис отнесёт кольцо маркизу д’Альбре, тот может успеть перекупить опального принца прежде, чем им завладеет кто-то еще… А как же Гаяр Хван?! Нужно написать ему письмо… проклятье, как же страшно! Набияр даже не воспротивился, когда двое служанок занялись его руками и ногами: женщины принесли плошки с золотой краской, и теперь, усевшись по обе стороны, принялись наносить на ногти и кожу юноши тонкие извилистые линии. Спустя несколько минут стало понятно, что на теле наложника расцвели цветы, в честь растения, давшего ему новое имя. — Золотой Мак, — довольно закивал Мухам-оглы, вошедший в комнату первым. — Достойная работа. Наложник готов для Пути Наслаждений. Идём, о, счастливейший из счастливых, мы проводим тебя в джан и станем на страже до тех пор, пока повелитель не спросит о тебе. Набияр безропотно позволил набросить себе на плечи халат. Путь до джан показался ему чересчур коротким, и, когда двери за спиной захлопнулись, юноша рухнул на колени, едва дыша от подкатившего ужаса. — Господин?! — взволнованный Парис попытался поднять омегу с пола. — Господин, тебе дурно?! — Мне страшно… я ничего не помню из того, что мы учили… я опозорюсь… и меня продадут… Небо, я не могу пойти! Я не пойду! Не хочу… — Так, — маленький евнух оставил тщетные попытки привести Его Высочество в чувство. — Сиди, я сейчас. Схватившись за голову, Набияр кусал губы в немом отчаянии. Зачем он вообще на все это согласился?! Лучше бы сидел себе спокойно в джан, довольствуясь ролью дурнушки, вечерами ждал встреч с милордом Хваном… Что же теперь делать?! Что?! — Господин, вот, — маленький евнух поставил на пол поднос с высоким кальяном, а сам устроился рядом, скрестив ноги. — Разум твой помутился от страха, а на Пути Наслаждений страх — худший спутник. Тебе будет полезен легкий сладкий дым. Станет легче. Возьми. Наби послушно принял из рук мальчишки длинный мундштук, вырезанный из слоновой кости. Дым, действительно, оказался сладковатым и даже терпким на вкус. Омега закашлялся, и Парис тут же поднёс к губам господина пиалу со щербетом, чтобы смочить горло. — Еще, — велел он, ободряюще кивнув. — И страх уйдёт, и тело станет послушным… еще, господин. После первых двух вдохов горло больше не першило, а легкая сладость стала гуще, словно бы во рту медленно таяла медовая карамель. Реальность как будто подёрнулась легкой завесой. Наби с изумлением ощутил приятное томление, разлившееся внутри, и от этого впервые за прошедшие несколько часов захотелось улыбнуться. — Спасибо, Парис… мне лучше… — Теперь, господин, ложись на постель. Я подберу тебе одеяние, а ты пока немного отдохнешь. Его Высочество плавно переместился на ложе, распластался среди множества подушек, раскинув руки, и устремил взгляд на розы, что рядами свисали из-под полога: некоторые еще свежие, некоторые совсем сухие. Цветы тихо качались от дуновений теплого ветра, что врывался в джан сквозь распахнутые двери в сад, и омега тянулся к цветам, как тянулся бы к милорду Гаяру, окажись он сейчас рядом. — Парис… он мне так нужен… он красивый… и сильный… я таких никогда не встречал… — О ком ты, господин? — маленький евнух склонился над юношей. — Кто сильный и красивый? — Судьба, — томно улыбнулся принц. — Как вы тут? — в приоткрытую дверь проскользнул Нилюфер. — Пришлось щедро заплатить, чтобы меня впустили… Парис?! Что ты натворил, сын погибели?! Принюхавшись, омега сперва схватился за голову, а затем ринулся к постели, где, погрузившись в грёзы, дремал наложник Сына Небес, Дня и Полуночи. — Ты дал ему ши-баш?! — Господин мой был скован ужасом, — маленький евнух скрестил на груди руки. — Неужто я мог отпустить его к повелителю в таком страхе? Это все подстроил имбаль Полуночи, верно тебе говорю! Господин заметил его усмешку, когда Советница назвала имя избранника! — Да какая разница, если… о, Небо… Нилюфер поднял руку принца и отпустил. Рука юноши мягко упала на постель, а взгляд, устремленный к цветам, совершенно не изменился, оставаясь таким же безучастным. — Парис… ты еще слишком юн, чтобы быть назначенным на такую должность… разве ты не знаешь, несчастный, что ши-баш запрещено давать наложникам, которые впервые идут по Пути Наслаждений? Сейчас же неси кофе! Нам нужно привести Наби в порядок прежде, чем Сын Небес увидит его в таком состоянии!