Птичка

Под закрытыми веками вспыхивали и гасли яркие звёзды. Набияр неслышно ступал по коврам, доверяясь двоим старшим евнухам, которые вели его сквозь гарем. Последнее, что он запомнил перед тем, как на него надели фай, отсекая возможность видеть, было бледное от страха лицо Нилюфера и виноватое раскрасневшееся личико Париса… выходит, им тоже было тревожно… А вот принц больше ничего не боялся. Телу было хорошо, мысли напоминали тёмную водную гладь, такую спокойную, какой она бывает лишь лунной ночью… Сладковатый дым кальяна вытеснил все, кроме томной неги, наполнившей юношу целиком. Наби услышал, как с протяжным звуком распахнулись ворота, отделявшие гарем от покоев повелителя. — Идём, о, счастливый избранник, — услышал он. — Познай любовь Сына Небес, Дня и Полуночи. — Любовь, — улыбнулся омега. — Я люблю… Ночная прохлада скользнула по телу, закутанному в самые легкие ткани, но это прикосновение сквозняка было приятно: разгоряченная кожа жаждала облегчения. Набияр знал, что в этот самый момент над головой сияют в закатных лучах золоченые символы божественной природы Императора — луна и солнце, сошедшиеся в верхней точке резных ворот. Вот он и переступил порог… — Десять шагов, наложник: помни это, — раздалось справа. — Да прибудет с тобой милость Небес, — раздалось слева. — Иди. И снова перед ним распахнули двери, но в этот раз это были двери, ведущие в покои повелителя Суль-Мирьяха. Наби сделал шаг и, поведя плечами, позволил черному халату, расшитому маками, упасть наземь, а затем сам медленно опустился на колени. Под закрытыми веками видел он золотые пески бескрайней пустыни, что взметнулись вверх искрящейся пылью, стоило ему пасть ниц перед могущественным правителем этой жаркой страны. Если бы принц мог сейчас видеть Императора, то он бы узрел, как тот поднял заинтересованный взгляд от документа, что читал, и устремил его на омегу — тот распростерся на полу, приветствуя господина и повелителя. Что же, евнухи не солгали, говоря о красоте и прелести этого цветка. Длинные каштановые локоны юноши рассыпались по белому мрамору полов: гладкие и даже на вид мягкие, словно шелк… — Встань, наложник, и приблизься, — велел Сын Небес. — Как твое имя? — Набияр, повелитель, — омега грациозно поднялся, сделал десять шагов вперед, а затем, остановившись, сложил руки перед собой и поклонился. — Золотой Мак. Взгляд альфы скользнул по ладному стройному телу наложника и чресла тут же откликнулись приятным жаром в ответ на это зрелище. Омега понравился господину. Сын Небес чуть улыбнулся, лаская взором тонкую талию, округлые бедра и очаровательно торчащие соски со вдетыми в них колечками. — Потанцуй для меня, — Император хлопнул в ладоши, давая знак музыкантам, что находились в смежной комнате за плотной ширмой. И сразу же ночной воздух наполнился звуками: пронзительно запела дарна, гулко застучали думбеки, отбивая ритм, рассыпались перезвонами бубны… И наложник, приподнявшись на цыпочки, медленно качнулся, как качается на ветру гибкое деревце. Музыка повлекла его, омега откликнулся, ступая босыми ногами быстро-быстро. Взметнулись вверх изящные руки, качнулись томно бёдра… Сын Небес, откинувшись на спинку широкого удобного дивана, украшенного золотой бахромой и яркими подушками, наблюдал за мягкими, полными томной неги движениями наложника. Значит, Набияр… Кто бы мог подумать, что под слоем краски и тряпья, в котором принца Де Корд привезли из родной страны, скрывается такое сокровище? Чресла Императора горели огнем от желания обладать этим дивным цветком, чьи длинные локоны струились по спине до самых колен… И вдруг омега, оступившись, рухнул на пол, едва успев подставить ладони. Бубенчики жалобно звякнули, сбиваясь с ритма, а Сын Небес нахмурился, видя столь досадную оплошность. Музыка испуганно смолкла, в покоях повисла звенящая тишина, а затем вдруг раздался звонкий смех. Повелитель недоверчиво поднял брови: что это означает?! Неужто сын варварской страны так и не научился ничему от многомудрых наставников своих?! Как смеет он проявлять такое неуважение к богоподобному?! Неужели Советница Линь была права, говоря, что юноша этот еще не готов и лучше будет оставить его в покое?! Ярость охватила Сына Небес, окутывая душу чёрным маревом. Поднявшись с места, ринулся он к негодному наложнику, намереваясь намотать его волосы на кулак и вышвырнуть нечестивца прочь за двери, но, приблизившись, альфа замер, глядя на омегу сверху вниз. А затем протянул ему ладонь. *** Сначала Наби танцевал в полной темноте, но, чем быстрее звучала музыка, тем больше звёзд вспыхивало во мраке, и он сам ступал по ним, как по ровному полу, а был ли то сон — кто разберёт? Из звезд потянулись вверх тонкие нити, а из нитей выросли огромные деревья, шумевшие над головой и ронявшие вниз яркие капельки света. Тело пело в ответ, словно туго натянутая струна: каждое движение отзывалось внутри, удовольствием прокатываясь по венам, и Набияр улыбался, наслаждаясь всем происходящим. Ладони скользнули по груди, задевая колечки, и соски в ответ сладко-сладко заныли, требуя ласки альфы… Милорд Гаяр… Он где-то здесь, в этом лесу, где каждое дерево — сноп света, направленный ввысь. Нужно отыскать его, сказать, как Лирой соскучился по жадным поцелуям, горячим взглядам и таинственной улыбке милорда Хвана… И как хорошо танцевать для него… Вот он я, смотри, бери, владей… И тем обиднее было упасть, хотя как же это было красиво… Из-под ладоней взметнулись яркие искорки, а затем все пропало, осталась лишь темнота. И смех. Лирой представил, как неловок он был, и смех вырвался сам: безостановочный, звонкий, счастливый. Ему было хорошо даже сидеть вот так, не шевелясь… Кажется, рядом кто-то был. Его Высочество инстинктивно повернулся в сторону шелеста одежд. — Дай мне руку, — мужской голос звучал во мраке с гулким эхо. — Наби? Ты меня слышишь? — Да, милорд, — ответил принц, сам того не заметив, перейдя на родную речь. — Помогите мне подняться. Рывок, и вот он уже стоит на своих двоих, прижимаясь лицом к жесткой парче, из которой сшито одеяние его спасителя. Гаяр… Юноша улыбнулся, скользнул ладонями по вышивке, украшавшей халат, а затем, приподнявшись на цыпочки, прижался губами к самым желанным на свете губам. — Милорд… наконец-то… Вы мне так нравитесь… о, милорд… Обхватив альфу за шею, Наби льнул к его груди, шепча какие-то бессвязные глупости вперемешку с поцелуями. Сильная ладонь легла на затылок, направляя порывы, а вторая огладила ягодицы, прижимая сильнее… О-о-о, как же хорошо… Наби падал в удовольствие, подчиняясь властным губам, стонал от прикосновений к зудевшим соскам, а когда альфа принялся поочередно терзать острые вершинки, намеренно задевая колечки, принц стонал в голос, требуя не останавливаться… Кажется, он теперь лежал на спине, а милорд Хван целовал его, нависая сверху и лаская рукой до боли стоявший член. Под закрытыми веками распускались сияющие цветы упоительного восторга, Наби вскрикивал, вцеплялся в плечи мужчины, разводя ноги шире… а затем наступила полная беспросветная темнота. *** Гаяр Хван ждал у заветного окна, измеряя дорожку шагами. Что там у Птички происходит? Отчего не идёт, отчего не торопится скорее увидеть альфу, укравшего у него поцелуй? Нетерпение понемногу сменялось тревогой, а тревога — злой уверенностью: с его прекрасным секретом что-то случилось… Знать бы, что… Солнце скрылось за горизонтом и дворец окутала густая ночная тень. Всюду зажгли светильники, в саду в кованых треногах ярко засиял огонь, а ночные птицы запели в кронах деревьев пронзительно и сладко. Восхитительна ночь, когда влюбленные сердца бьются вместе и поистине ужасна она, когда душа страдает в разлуке с предметом своей тоски. Гаяр бегом взбежал по узкой тайной лестнице, что вела в покои Советницы Хонг-Чон-Линь. Остановившись перед дверью, альфа сосчитал до десяти, давая незрячей чародейке время, чтобы та отослала слуг своих, и те не услышали ничего из того, что сейчас будет сказано. — Входи, — голос сестры Ай-Дагин звучал громко и властно. — Входи и спрашивай, ради чего пришел, господин. — Ты не выказала мне должного почтения, — Гаяр Хван распахнул двери и ступил в небольшую и почти не освещенную комнату, где отдыхала уставшая за день слепая-зрячая. — Прости, господин, я уже стара для этих историй, — рассмеялась женщина, приподнявшись на локте. — Пусть сегодня не будет церемоний. Альфа сдержанно кивнул, показывая, что принял правила игры: сейчас, когда они одни, можно было оставить придворный церемониал и говорить напрямую, как было раньше. — Тебе по-прежнему не нужен свет, — заметил он, усаживаясь на подушки. — Зачем, если я вижу яснее ясного даже в кромешном мраке? — рассмеялась Советница, вновь удобно устраиваясь на оттоманке. — Так что ты хотел спросить, господин? Гаяр Хван прекрасно знал, на что способны сестры ордена Ай-Дагин, потому не видел смысла в долгих объяснениях: Советница могла читать его, как открытую книгу, если позволить, а Гаяр хотел, чтобы она прочла. — Что с ним? Болен? Наказан? — Скорее награждён, — женщина набросила на плечи вышитую серебром шаль. — И ты уже все понял сам, господин. — Где Птичка? — внутренне холодея, задал вопрос Гаяр. — Приказываю тебе ответить! — У Сына Небес. Я говорила, что омега еще не готов, но повелитель решил: этот наложник сегодня пройдет по Пути Наслаждений. И кто я, чтобы с ним спорить? — Вот, значит, как, — на скулах альфы заходили желваки. — Я понял, Советница. Благодарю за откровенность. Слепая-зрячая только головой покачала, глядя в спину уходившему мужчине, а затем дотянулась до витого шнура, дернула за него, призывая слуг. Пока Император наслаждается своим избранником, у нее есть время отдохнуть телом и душой. — Чего пожелает мудрейшая из мудрейших? — в комнату с поклонами вошли двое. — Мудрейшая желает посетить баню, — бета поднялась на ноги и шагнула к дверям. — А после ужинать и спать. Завтра у мудрейшей будет крайне сложный день. *** Его Высочество проснулся от солнечных лучей, скользнувших по щеке. Поморщившись, юноша прикрыл ладонью глаза, прячась от назойливого света. Странно, обычно в джан не так ярко по утрам… Воспоминания хлынули разом, обрушиваясь на принца тяжелой лавиной непреложных фактов: вчера Советница назвала его имя, вчера его готовили для ночи с Сыном Небес, вчера он танцевал для… для… О, Небо! Ледяной ужас объял принца, когда он понял и осознал, где находится… Нилюфер говорил, что наложник должен покинуть опочивальню повелителя, когда тот, утомившись, начнет засыпать — этому правилу следовали неукоснительно и нарушать его не позволялось никому. Как же он сам умудрился уснуть?! Как?! И почему его глаза видят?! Над головой юноши находился резной золоченый полог огромной постели, а рядом… — Повелитель, — беззвучно прошептал омежка, боясь шелохнуться. Кажется, альфа спал: дыхание было ровным и мерным. Краем глаза принц заметил руку, что лежала поверх одеяла, и мужское плечо, но дальше медлить было просто опасно. Скорее бежать! Скорее вернуться в джан, пока Сын Небес не пробудился и не увидел, что наложник нарушил все правила, какие только смог… Набияр тихо-тихо сполз с постели, нашарил на полу невесть как снятый фай и на цыпочках рванулся к выходу. У самого порога лежал сброшенный с плеч халат. Его Высочество впопыхах сунул ноги в остроносые туфли, набросил халат и, закрывшись рукавом, выскользнул за дверь, чем несказанно удивил обычно бесстрастных серванов, несших караул у дверей Императора. Четверо воинов проводили взглядами закутанную в шелка фигурку наложника, стремглав умчавшуюся прочь. Выходит, это его вчера так и не дождались старшие евнухи? Занятно… Будет, над чем поразмыслить в этот долгий день… Набияр стремглав пронесся через гарем, не обращая внимания на слуг, занимавшихся уборкой главного помещения. Судя по отсутствию наложников, еще слишком рано, и все спят… О, Небо, что же он вчера натворил?! Почему в голове сплошная пустота?! Как вышло, что он пробудился в покоях Императора, да еще с открытым лицом?! Как?! Ворвавшись в джан, Его Высочество едва не растянулся на полу, запнувшись о Париса: тот калачиком свернулся на своем матрасе у самого порога, подсунув под голову крошечную полосатую подушку. — Господин?! — маленький евнух вскочил с места, а затем, заломив руки, кинулся в ноги принцу, бесконечно кланяясь и стеная. — О, прости своего негодного слугу, господин мой! Прости глупейшего из глупых, прости! Я виновен во всем! Я принес тебе дурманящий ши-баш, из-за меня ты не сумел отличить реальность ото сна… из-за меня… пусть меня казнят, пусть отсекут руки, подавшие тебе кальян, пусть вырвут язык, велевший тебе испробовать его дым… — Тише! — Нилюфер, до этого дремавший у окна на топчане, остановил стенания, властно вскинув руку. — Наби, душа моя, говори: как прошла твоя ночь с Сыном Небес? И отчего так долго? Принц стоял посреди своих небольших уютных покоев, словно оглушенный. В голове было пусто, в мыслях было пусто, и только сердце гулко билось в ребра, отсчитывая удар за ударом. — Набияр? Ты меня слышишь? Наставник, приблизившись, взял омегу за руки, требуя обратить внимание на себя. — Набияр? — Я… не помню, — выдохнул принц. — Ничего… совсем… я проснулся в покоях Императора… Тихий сдавленный вздох евнуха сказал больше, чем любые слова. — Без маски… — О, Небо, — теперь настала очередь Нилюфера: от ужаса он побледнел, словно бумага, глядя на растерянное лицо собеседника. — А что повелитель?! — Когда я ушел, он еще спал… Неужели я все испортил? Неужели… о-о-о, как мне теперь быть?! Я ведь даже не знаю, что делал, что говорил… и за что меня накажут… Наби плюхнулся на постель, чуть поморщился от саднящего ощущения между ног, а затем со стоном закрыл лицо ладонями: все было напрасно… все… — Скажи мне, о несчастный из несчастных, — Нилюфер опустился на колени перед юношей. — Ты ведь не оскорбил повелителя любопытным взглядом? Его Высочество лишь помотал головой: до того ли было? Он вскочил в таком ужасе от понимания, что натворил, где уж тут было рисковать и рассматривать Сына Небес? Единственное, что принц успел заметить, это мужская рука с драгоценными перстнями на каждом пальце… — Значит, хотя бы тут нам повезло, — вздохнул его наставник, отводя руки юноши от лица. — Теперь вспоминай, что было ночью? От этого может зависеть и твоя жизнь, и наши с Парисом никчёмные… — Я даже не помню, был консумирован ли наш с Императором союз… — До чего мудрёны твои слова, господин, — Парис задумчиво почесал в затылке. — Наби не знает, побывал ли сегодня меч повелителя в его ножнах, — объяснил маленькому евнуху Нилюфер. — Если господин позволит, я оботру его бёдра, и мы поймём, владел ли Сын Небес своим наложником… Парис подхватил со столика пиалу с розовой водой и два чистых полотенца. — Ложись, господин, дай мне осмотреть тебя и омыть. — Давай, Набияр, не время скромничать, — наставник потянул омегу на подушки. — Нужно знать наверняка. — Ай, больно, — зашипел сквозь стиснутые зубы Его Высочество, когда влажная тряпица коснулась его промежности. — Потому что повелитель был в тебе, господин, — улыбнулся Парис. — Он возлёг с тобой и не прогнал, как до этого прогнал Джамаля… Может, все не так уж и плохо? Принц молчал, кусая губы: значит, все-таки, было… Его вчера поимел альфа, которого он и не видел, и даже не помнит! И задницу, действительно, щиплет… А с чего бы не щипало? Разве Наби не держал в руках дилдо, поражаясь его размерам? Где-то на задворках сознания мелькнуло смутное ощущение… мелькнуло и пропало, оставляя после себя странное тревожное послевкусие… словно бы он касался не только дилдо… О, Небо! Двери в джан распахнулись с грохотом, являя испуганной троице разгневанного старшего евнуха. — Что ты вчера натворил, нечестивый?! — рявкнул тот, сверля Его Высочество взглядом. — Повелитель пробудился в ярости! В покоях гремит разбитая посуда! Сын Небес гневается и выкрикивает твое имя! — Многомудрый Мухам-оглы, — попытался обаять стража гарема Нилюфер. — Войди, испей прохладного щербета и поведай нам… — О, замолкни, прошу тебя, — евнух стиснул пальцами виски. — Ты говорил, что подготовишь этого мальчишку, и что?! Провал, полный провал! Сей наложник ни на что не годен! Хорошо, если повелитель всего лишь прикажет его продать, а если пожелает наказать всех, кто причастен ко вчерашнему визиту?! О, несчастный я евнух, за что Небо так прогневалось на меня?! Горе мне, горе, окаянному… Ты! Указующий перст ткнулся в Его Высочество. — Ты не покидаешь пределов джан, пока повелитель не решит, что с тобой делать! Теперь ты, — старший евнух перевел взгляд на Париса. — Идем, я подберу тебе другую должность. А ты, Нилюфер… ты вернешься на Двор Стареющих омег, и чтобы более не покидал его пределов! — Я останусь с моим господином, — Парис с вызовом вздернул голову. — Если его накажут, то пусть наказывают и меня. Я не желаю служить никому, кроме него. — Трижды глупец, — воздел руки к потолку Мухам-оглы. — Но, впрочем, дело твое. Ты тоже не уйдешь, верно? — Верно, — степенно кивнул Нилюфер. — Это мой ученик, мне и ответ держать. Ступай, Мухам-оглы. Набияр исполнит приказание и не покинет пределов джан, и да смилостивится над ним Небо. Закатив глаза, старший евнух вышел за дверь, а Наби успел заметить, что в коридоре появилась стража: двое слуг, приписанных к гарему, стояли по обе стороны дверей, чтобы наказанный наложник, действительно, не смог сбежать. Хотя, куда тут сбежишь? — Спасибо вам, — слезы навернулись на глаза от понимания: Парис с Нилюфером его не предали и не оставили даже под угрозой Императорского гнева. — Вы оба… мои лучшие… — Полно, — улыбнулся юноше наставник. — Мы еще живы и, надеюсь, останемся живы к утру. Пусть Парис омоет тебя, как подобает, потом завтракать и отдыхать. Воспоминания к тебе вернутся. — Уже, — побледнев, как смерть, омега стиснул на груди ворот тонкого халата. — Я вспомнил… я… Уходите, вы ничем мне не поможете, только головы сложите зазря… Сын Небес казнит меня, ибо я согрешил… лучше бы мне еще на корабле было утопиться, чем ехать сюда, в эту клетку… я… я касался губами того, чего не позволено… Разрыдавшись, Его Высочество уже больше не сдерживал своего отчаяния. Вчера он сделал все, чего было нельзя… сделал, представляя вместо Императора милорда Гаяра… если имбаль Полуночи и планировал отомстить, то он отомстил, в этом можно быть уверенным. Отныне с наложником по имени Золотой Мак покончено навсегда. *** Император впервые за несколько лет пробудился далеко за полдень, потянулся до хруста, разминая тело и тут же пошарил рукой подле себя, отыскивая омежку, с которым было так небесно-хорошо с головой рухнуть в удовольствия. Куда подевался его Золотой Мак? Он же приказал евнухам оставить его здесь… Странно… все, произошедшее вчера, было странным, от начала и до конца. Сын Небес и сам не мог сказать, что заставило его передумать, ведь обычно он не давал второго шанса наложникам, рассердившим его. Но все-таки, когда он остановился подле омеги, гнев почти иссяк, стоило лишь уловить тонкий призывный аромат, от которого чресла вновь полыхнули вожделением. Проклятье, он хотел познать прелесть этого цветка, как давно не хотел ничего и никого другого. - Дай мне руку, - велел Император, изумляясь самому себе. – Наби? Ты меня слышишь? Смутное беспокойство кольнуло под рёбра. Что там с ним? Сильно ли расшибся о холодный мрамор полов? Однако, наложник все же заговорил, причем перешел с благородного языка Суль-Мирьяха на свое забавное мурлыкающее наречие. Советница Хонг-Чон-Линь успела немного обучить Сына Небес языку своей родины, поэтому альфа понял, что юноша обращается к нему, как к знатной особе. «Милорд» - то самое слово… что ж, пусть болтает, пока может… Изящная рука, унизанная золотыми браслетами, так ладно легла в ладонь альфы, что, казалось, была создана лишь для него одного. Император потянул наложника к себе, и тот, поднявшись, ткнулся носом в грудь повелителя, на миг замерев от испуга. Набияр… Альфа вновь втянул носом воздух, пробуя это очарование на нюх. Под благовониями, коими щедро умастили тело и волосы юноши, Сын Небес безошибочно отыскал базовый аромат омеги: тот прокрался под кожу, рассыпался на языке жгучим вожделением, прокатился по гортани вниз, чтобы взорваться в чреслах желанием невероятной силы. И уж чего повелитель совсем не ожидал, так это порывистой ласки, с которой мальчишка прильнул к нему с тихим томным вздохом. Губы наложника были мягкими, теплыми и такими сладкими, что Император изменил своим правилам уже второй раз за эту ночь: мужчина прижал Наби к себе, не позволяя уклониться. Никогда прежде владыка Полуночи не целовал ни одного из своих наложников, ибо уста омег не чисты и не достойны касаться уст богоподобного, но теперь… Теперь он испытывал небывалую жажду, утолить которую мог лишь этот цветок, обвивший руками его шею так, словно они всю жизнь были в разлуке и только теперь довелось свидеться. Повелитель ощутил, как зачесались клыки, требуя пустить их в дело. И он пустил, прикусывая губы омежки, безмолвно требуя отдаться целиком. - Как сладко ты пахнешь, - Сын Небес сжал ягодицы наложника, прижимая бедра юноши к своим. – Мак… Золотой Мак… Тебя я ждал… Обычно омеги всходили на постель повелителя сами, но сегодня, кажется, вообще не может быть ничего обычного. Этот цветок нежностью своей и томной сладостью отравил душу, заставляя желать лишь одного: скорее втиснуться в его узкие ножны, сминая сопротивление и наматывая волосы на кулак. Подхватив омегу на руки, мужчина устремился к ложу, чтобы устроить свое сокровище среди подушек и сполна насладиться каждым мгновением этой ночи. - Наби, - шепнул Император, чуть прикусывая доверчиво подставленную шею. – Наби, отрада чресел моих… Наложник застонал от удовольствия, приподнял бёдра, упираясь напряженным членом в естество господина. Сын Небес скользнул ладонями ниже, дернул тонкий шнурок, освобождая омегу от прозрачных одежд. - Наконец-то… - Милорд… ах, милорд… прошу… Аккуратный омежий член чуть вздрагивал от нетерпения, и золотой бубенчик в нем вторил нежным звоном, словно упрашивая повелителя о ласке. - Как же ты красив, мой цветок, - губы Императора сжались на рдевшей горошине соска. Многих и многих наложников повидал Сын Небес, Дня и Полуночи, но еще ни одного не желал он столь сильно. Прикусывая зубами сосок, господин не забывал языком задевать колечко, и от этого Наби стонал громче и жалобней, вцепляясь пальцами в плотный шелк одеяла. - Чувствительный и сладкий, - пальцы Императора обхватили член юноши, лаская медленно и ритмично. – А если так? Подушечка большого пальца легла на влажно блестевшую головку, оглаживая ее и сильнее прижимая колечко. Наби вскрикнул, подался бёдрами навстречу, изливаясь себе на живот белыми каплями семени. - Страстный цветок, - довольно улыбнулся альфа, сдирая с плеч тяжелый халат и отшвыривая его в сторону. – И течёшь по мне… Настала пора освободиться от ставшими тесными штанов. Долой расшитый золотом и бирюзой кушак, долой синюю шелковую рубаху… Обхватив омегу за талию, повелитель поднял его с ложа, прижимая к себе: кожа к коже, и от наслаждения перехватило дыхание. Казалось, наложник был без чувств, но стоило прижаться губами к его устам, как Наби томно вздохнул, приоткрыл губы, впуская язык альфы в жаркую влагу своего рта. Хотелось целовать его, кусать, рвать клыками и подминать под себя в жадном порыве обладания… Наложник огладил ладонями плечи господина, разорвал поцелуй, а затем скользнул губами по шее и груди повелителя, чуть толкнул альфу назад, вынуждая лечь на подушки. - Не спеши, о счастье моих ночей, - Император улыбнулся, предвкушая дивный вид, когда юноша опустится на его член, вздрагивая от незнакомого доселе чувства наполненности. – В первый раз я хочу взять тебя сам. И уж меньше всего повелитель ожидал, что эти мягкие влажные уста сомкнутся на его члене, обхватывая так упоительно-нежно, что в паху все вспыхнет мучительным наслаждением. О, Небо… Что этот цветок творит?! - Наби… Набияр, приказываю тебе прекратить! Наби… проклятье… Наверное, Император мог бы остановить все это, дернув юношу за волосы, но он уже не хотел. Жар омежьего рта окутывал чресла удовольствием, которому не было равных, а язык… этот грешный язык дарил такие ласки, каких альфа прежде никогда не испытывал… Сын Небес, приподнявшись на подушках, смотрел, как член его входит в рот юноши, а тот насаживается глубже и глубже, вбирая в себя естество повелителя. Это было так вызывающе-красиво, что Император тихо зарычал, стискивая зубы. Небо, этот цветок – настоящее искушение… Нужно бы выгнать, наказать и продать, но, во-первых, Набияр – принц, а во-вторых… - Не останавливайся, - альфа опустил ладонь на затылок наложника. – Глубже! Одна лишь мысль о том, что он сейчас изольется прямо в мягкие губы юноши, пронзила Императора жгучим ударом стрелы. Он наполнит его своим семенем, используя оба отверстия: и податливый влажный рот, и еще девственную задницу… - Да, мой цветок… Да! Не сдержавшись, господин на мгновение прикрыл глаза, изливаясь горячими мощными толчками. Наложник под его рукой судорожно дернулся, закашлялся, а затем замер, насаженный на член. Потянув за волосы, Сын Небес заставил омегу разомкнуть уста. Гибким томным движением Наби вытянулся рядом, прильнул, прижался, опустив голову на грудь Императора, шепча что-то на своем. - Вам было хорошо, милорд? – с третьего раза перевёл повелитель. - Ты порождение коварных джинов, цветок сердца моего, - хрипло рассмеялся альфа. – Что с тобой прикажешь делать? Вырвать язык или наградить? - Любить, - сонно выдохнул Наби. – Любите меня, милорд… пожалуйста… Император ухватил наложника за запястья, стискивая их одной рукой и поднимая вверх, чтобы омежка не мог вырваться, а сам плавно переместился так, чтобы оказаться сверху. Коленом раздвинув ноги юноши, Сын Небес замер, любуясь: как же красив этот иноземный принц… Как тонка его талия, как округлы бёдра, как аппетитна чуть припухшая грудь – хочется ласкать и стискивать в пальцах, срывая с губ наложника протяжные жалобные стоны… - Наби, - властелин Суль-Мирьяха направил свой меч в еще нетронутые ножны, истекавшие медовой влагой. – Наби, жар ночей моих... я сейчас тебя возьму… Омега мурлыкнул что-то невразумительное, облизнул губы, и вновь замер под альфой, не смея шелохнуться. Сын Небес головкой члена потерся о влажную и тугую дырку, чуть подался вперед, пробуя наложника на прочность. Потом чуть сильнее… и еще… Наби всхлипнул, попытался выдернуть руки из хватки, но Император, ожидавший этого, не позволил добыче ускользнуть. - Будет больно, - предупредил он, чуть прикусывая нежную шейку. – А потом хорошо… - Милорд?! – жалобно вскрикнул омежка, когда член господина одним сильным толчком преодолел сопротивление и растянул юношу под себя. – Ах, прекратите! Довольно! - Тише, уже все, - Сын Небес вжал наложника в мягкую перину. – Все, мой цветок… Не сжимайся так, будет только хуже. - Больно… мне больно, милорд! Император толкнулся глубже. - О, как узки твои ножны… как стискивают мой меч… Наби всхлипывал, когда мужские бедра с силой впечатывались в его ягодицы, но с каждым мгновением боли в голосе омеги становилось все меньше. Теперь принц стонал жалобно-сладко, когда Сын Небес вталкивался в него до упора, и, кажется, требовал еще, но альфа уже утратил контроль над собой: он хотел лишь одного – излиться в тело наложника, наполнить его горячим семенем, чтобы тот уснул подле господина, сохранив во влажном естестве своем все, что повелитель пожелает ему дать. Кажется, Наби кончил под ним, ведь между их телами вдруг стало тепло и липко, но Сын Небес и не думал остановиться. Еще. Еще! Ему нужно еще! И снова! Глубже, ярче, до самого основания, чтобы в чреслах не осталось ни капли жемчужной влаги… Утомленный и расслабленный властелин Суль-Мирьяха лег подле обессиленного омеги, любуясь его совершенным телом. - Каков же ты, Золотой Мак? – не сдержав любопытства, альфа расстегнул ремешок, осторожно снимая с лица юноши фай. Набияр крепко спал и длинные ресницы его не шелохнулись, не поднялись, трепетно задрожав. Однако это не помешало Сыну Небес рассматривать его, запоминая каждую черточку. - Воистину прекрасен ты и совершенен, - повелитель провел пальцем по припухшим губам, обрисовал родинку, притаившуюся над их изгибом, залюбовался точеными чертами лица, прямым носом и разлётом бровей. – Золотой Мак… Так и не дождавшись момента, когда наложник покинет покои повелителя, в опочивальню, крадучись, вошли оба старших евнуха. Долго ждали они за дверями, прислушиваясь, не разгневается ли господин, не прогонит ли дерзкого, не прикажет ли послать за Гюльдаром – любимцем своим? Не поднимая взгляда, приблизились они к ложу, чтобы забрать спящего омегу и на руках вынести его из покоев, ведь не может наложник спать подле Сына Небес, но голос Императора заставил обоих стражей гарема вздрогнуть и замереть. - Не смейте отнимать его у меня! Подите прочь! Изумленные попятились старшие евнухи к дверям, боясь сильнее прогневать богоподобного. Первый раз на их веку случилось такое! Видать, и правда, знает себе цену дерзкий иноземец с очами цвета янтаря… Видать, сумел обратить себе во благо вспыльчивый нрав господина… О, Небо, что же скажет на это ревнивый и властный имбаль Полуночи?! И неужели равновесие в гареме пошатнулось?! А ведь предупреждал старый прорицатель: не к добру новому наложнику выпало назваться Золотым Маком… Ой, не к добру!