***
— Вот же балбес-переросток! — воскликнул Хосок, увидев Чонгука, несшего на руках замотанного в плед омегу, и отпустил альфе звонкий подзатыльник. — Ты что сделал с мальчиком?! — Да ничего я не делал с ним! — фыркнул Чон, инстинктивно втянув голову в плечи. — Мы искупались в озере, а потом… — В каком еще озере?! — взвизгнул вилиант. — Совсем мозгов нет? Мы его по больницам возим, а он — в воду тащит! — выпалил и стукнул мужчину ладонью по голой спине. — Не дерись! Больно вообще-то! — Чонгук резко развернулся так, чтобы между ним и вилиантом оказался Тэхён. И да, ему ни капельки не было стыдно за то, что прикрывался омегой, как живым щитом. Он не сделал ничего плохого, дабы заслужить такое обращение. А своего любимчика Хосок обидеть не посмеет. Носится с ним, как курица с яйцом. — Больно ему, — буркнул вилиант. — А мне не больно видеть, как ты издеваешься над ребенком? Вот скажи, обязательно было его тянуть в грязное озеро?! Хосок попытался снова ляпнуть Чона по плечу, но тот ловко увернулся, опять прикрывшись Тэхёном. А тот вдруг заливисто расхохотался и ничуть не испугался, когда Хоби рыкнул: — Ничего смешного не вижу. — Он обиженно насупился. — Кому потом лечить тебя, если заболеешь? Конечно, Хосоку. Еще и доктора вашего ненаглядного позовете, который мне седых волос прибавит. — Если покажешь мне хоть один седой волос на своей голове, я отправлю тебя на пенсию с таким выходным пособием, что сможешь себе домик прикупить на Чеджу и безбедно жить до самой смерти, — сквозь смех выдавил Чонгук. Вилиант гордо вздернул подбородок и запустил пальцы в свою роскошную шевелюру без малейших признаков седины. — Ты так и не научился нормально делать комплименты, — ехидно прищурившись, проговорил он. — Но все равно приятно. Тэхён уже не смеялся, а тихонько хихикал, еще крепче обхватив шею альфы руками и прижимаясь к его груди. А у Чона сердце замирало от этой близости. Хотелось вообще никогда не отпускать омегу. Вот так и ходить с ним везде: на работу, в кафе и рестораны… Эта мысль вернула его в недавнее прошлое, напомнив о неприятном происшествии, и он нахмурился, став серьезным. — Что случилось? — тут же уловил перемену в настроении альфы Хоби. — Ничего, — буркнул тот. — Тэхён сказал, ты даешь ему какой-то чай от болей в животе, — а когда Хосок кивнул, попросил: — Принеси в комнату для гостей. — И направился к лестнице. — Как ты себя чувствуешь? — поставив омегу на ноги в ванной комнате, спросил он. — Уже лучше, господин, — пробормотал Ким, кутаясь в плед. Было настолько весело наблюдать, как Хосок пытался отлупить Чонгука, что плохое самочувствие уже и позабылось. Как и смущение. Но теперь все вернулось. От близости альфы внутри все сжималось, а пульсирующая боль внизу живота накатывала волнами. А еще голова немного кружилась. И во рту скапливалась слюна. И слегка подташнивало. — Послушай, Тэхён, — негромко начал Чон, — я понимаю — правила и все такое, но когда я слышу это чертово «господин», начинаю злиться. Ты чихаешь, и… — он цокнул языком, — в общем, приятного мало, согласись. Омега непонимающе смотрел на Чонгука и пытался вникнуть в его слова. — Пожалуйста, хотя бы попробуй называть меня по имени, — выдавил он, стараясь не выходить из себя. Давалось непросто, но все же получалось. Он пристально посмотрел на парнишку и приподнял бровь в ожидании. — Ну же, это несложно, — тихо проговорил он. — Ты уже даже Ёнджуна называешь хёном. Чем я хуже? — Ничем, гос… Мужчина громко застонал, запрокинув голову, а Тэхён не сдержал улыбки, настолько обреченно это прозвучало. Такой растерянный и обиженный альфа нравился ему намного больше, чем тот, с которым пришлось столкнуться в кофейне, а потому захотелось его успокоить. Парнишка сделал шаг, преодолевая расстояние между ними, и, положив руку на мощное предплечье, негромко произнес: — Чонгук. Чон замер, не веря своим ушам. Он и представить себе не мог, насколько может быть приятно слышать собственное имя. Но голос омеги, низкий, словно бархатный, придавал ему особого шарма. — Повтори, — хрипло попросил он, посмотрев парню прямо в глаза и взяв изящные ладошки в свои, — пожалуйста. Омега сглотнул подступившую к горлу неловкость и шепнул чуть слышно по слогам: — Чон-гук. Дыхание альфы участилось. Зрачки расширились от накатившего из ниоткуда возбуждения, и в черных безднах паренек мгновенно потерялся. Словно загипнотизированный смотрел, как мужчина резко подался вперед, и их грудные клетки соприкоснулись. Непроизвольно облизал губы и услышал утробное рычание, не громкое, не пугающее, напротив, влекущее к себе, завораживающее. — Еще, — выдохнул Чон. — Чонгук, — уже смелее повторил омега и улыбнулся. Ему самому нравилось называть альфу по имени. И нравилось наблюдать изменения, происходившие с ним. Как взгляд темнел, становился тягучим, словно смола, черным, обволакивающим. И запах, исходивший от мужчины, менялся — наполнялся пряными нотками. Тэхён сожалел, что не мог разложить его на составляющие. Он слишком мало знал, чтобы определить, чем именно пах альфа. А ведь так хотелось… Парень решил, что обязательно спросит об этом, но позже, а пока просто смотрел в ответ и ждал, что Чон будет делать дальше. — Тэхён-и, малыш, тебе сейчас нужно принять теплую… — ввалившийся без стука в комнату Хосок опешил, увидев неоднозначную картину, — ванну, — договорил он растерянно, едва не выронив огромную чашку с ароматным чаем. — Хорошая мысль, — тряхнул головой Чонгук, приходя в себя, и шепнул, наклонившись к Киму: — Никогда больше не смей называть меня господином. — Хорошо, господин, — кивнул омега, даже не подумав, прежде чем ответить, но смущенно покраснел, когда Чон застонал: — Господи, Тэхён, ты неисправим!***
До самого вечера Юнги не вспоминал ни о Чимине, ни о поцелуе. Да и вообще думал исключительно о работе. Но стоило шагнуть за порог кабинета, эмоции нахлынули с новой силой. Спасибо еще, что Чонгук догадался сказать, что Пак объявился. Звонил он, правда, по рабочему поводу, но между делом обмолвился, что Чимин с головой ушел в подготовку выставки Тэмина. Мин не планировал встречаться с Паком, но почему-то едва сел в такси, назвал адрес галереи и уже через полчаса стоял на пороге просторного зала, наполненного посетителями. Людей было очень много, наверное, даже намного больше, чем позволялось по стандартам. Но, видимо, никого это не волновало. Тэмин, как радушный хозяин, сновал между созерцающими талант его протеже с бокалом шампанского в одной руке и модным телефоном в другой, приветствовал гостей, интересовался их мнением по поводу представленных их вниманию картин, советовал, под каким углом и с какого расстояния лучше на них смотреть. Юнги совершенно не разбирался ни в живописи, ни в любом другом виде творчества. Он столько раз оказывался персоной нон-грата на подобных мероприятиях, потому что называл высокое искусство бесполезной мазней и бумагомарательством, что со счета сбился. Но учитывая его близкое знакомство с Чонгуком, его все же пускали на выставки, хоть и принимали не с распростертыми объятиями. — Господи, — притворно ужаснувшись, пропел Тэмин, прижимая руку с телефоном к груди, — неужели суровый Мин Юнги решил почтить наше мероприятие своим присутствием! — Я чувствовал, что ты скучал по мне, — прищурившись, в тон вилианту ответил Мин. — Учти, если Минхо начнет истерить и клясться в том, что никогда больше не возьмет кисть и не приблизится к холсту ближе, чем на десять метров, я буду знать, чьих это рук дело, — строго предупредил парень, ткнув альфу в грудь. — Да я вообще молчу, как рыба, — усмехнулся Юнги и добавил: — Пока у меня не спрашивают, что я думаю обо всем этом. — А сегодня ты будешь молчать, даже если кто-то спросит, — предупредил вилиант, нахмурив аккуратные бровки. — Я вообще заехал на пару минут, — сменив настроение беседы, серьезно проговорил Мин. — Чимин здесь? Тэмин прищурил свои густо подведенные и от того еще более выразительные глаза. — Что вообще у вас там происходит? — парень понизил голос до полушепота. — Он уже несколько недель сам не свой, но последние два дня — катастрофа. У бедняги все из рук валится. Он больше мешает, чем помогает. Еще и наводит на меня депрессию своим хмурым видом, но ничего не рассказывает. — Он приблизился к альфе и прошептал ему на ухо: — А сегодня, представляешь, заявил, что хочет уехать из Кореи. Желательно куда-нибудь подальше. Месяца на два. — Он снова отодвинулся, глядя в потемневшие глаза Юнги. — И опять молчок. Может, хоть ты объяснишь? — Прости, Тэмин, но ты же знаешь, я — могила. Чужие секреты не выдаю, — фыркнул Мин, на что вилиант покачал головой: — Знаю, знаю, но Чимин все же мой друг! И он мне не чужой. Как и тебе, — добавил он и ухмыльнулся, заметив тень грусти на дне антрацитовой радужки. — Извини, я не настроен сейчас на сеанс психологии, — отмахнулся альфа. — Так где Чимин? — Был возле стола с закусками, — Тэмин указал в дальний угол зала. — Раздавал пенделей официантам. — А когда альфа уже сделал пару шагов, окликнул его: — Постарайся, чтобы он никого не убил после разговора с тобой! — И тут же отвлекся на вошедшую в зал пару: — О, господа Ли! — воскликнул он, приветствуя их бокалом с шампанским. — Рад, что вы все же приняли приглашение! Давайте, я покажу вам самые интересные полотна. Он вежливо поклонился седовласому альфе, пожал руку его довольно молодому спутнику и предложил взять шампанское с подноса проходившего мимо официанта. Юнги заметил Чимина не сразу. Точнее сказать, не увидел его вообще, но услышал до боли знакомый голос, звучавший на повышенных тонах. — Вот объясните мне, какого черта на столе делают полупустые тарелки! Это выглядит, как какие-то объедки! Неужели вас не учили, как необходимо обслуживать столь важные мероприятия? Это не день рождения соседского мальчишки — это выставка будущего всемирно признанного художника! А вы даже не удосужились проследить, чтобы стол смотрелся достойно! Мин немного ослабил галстук, показавшийся вдруг удавкой, и сунул руки в карманы, опасаясь, что не сдержится и уволочет Пака в какой-нибудь дальний угол, где их никто не увидит. Он любил улыбчивого и кроткого Чимина, каким он был с Чонгуком большую часть времени. Любил слушать звонкий голосок, любил, когда глаза превращались в полумесяцы, стоило вилианту широко улыбнуться. Но такого Пака, который нависал грозной тучкой и порыкивал похлеще любого альфы, он готов был боготворить. У Юнги внутри все переворачивалось от властного и строгого парня. Прикажи тот встать перед ним на колени, Мин, не раздумывая, подчинился бы. А потом усмирил бы, окутав любовью и нежностью. Вот только все это так и оставалось мечтами уже долгие годы. Юнги оставалась незавидная участь стороннего наблюдателя. Его удел — грезить о несбыточном. Он смирился. Поначалу пытался забивать это чувство, разгоревшееся в душе слишком внезапно: ходил по клубам, снимал вилиантов и трахал их, пытаясь вытравить из себя запретную любовь. И ладно бы просто запретную. Тогда оставалась бы хоть какая-то надежда, что Чонгук, узнав о чувствах друга, отойдет в сторону. Но бо́льшая проблема заключалась в том, что его любовь — безответна. И здесь уже бессмысленно было на что-то надеяться. Пак Чимин с самого первого дня смотрел на него свысока, даже с презрением. Морщил нос, когда чувствовал его запах. А после и вовсе игнорировал. Последние несколько лет как будто не замечал его существование. Со временем Юнги понял, что случайные связи не облегчают его состояние ни на йоту. Становилось только хуже. С наступлением нового дня после каждой ночи, проведенной с другим, его любовь только крепла, разрасталась, пока не заполнила его до макушки и не вытеснила все остальные чувства. И в одно такое утро Мин понял, что трепыхаться бессмысленно. Что-либо изменить абсолютно не в его силах. Оставалось просто принять и смириться. Что он и сделал. Легче не стало. Сердце альфы все так же разрывалось на части, когда он смотрел со стороны, как Чимин отдает всего себя Чонгуку. Как улыбается ему, целует, преданно заглядывает в глаза. Но Юнги больше не умирал, медленно истекая кровью. В созерцании он научился черпать силы жить дальше, если уж не мог ничего изменить. Наверное, это как раз о тех стадиях из книг по психологии. Мин Юнги прошел их все. Альфа снова усмехнулся, когда Пак дернул одного из официантов за замявшийся воротничок белоснежной рубашки, прошипев: — Что за внешний вид? Ты не в забегаловке! Но он продолжал стоять, радуясь, что остается незамеченным. Пусть Чимин выльет свой гнев, если так ему будет легче. Хотя Юнги всегда придерживался мнения, что нельзя срывать свое плохое настроение на сотрудниках, Пак мог себе это позволить в силу излишней эмоциональности, не присущей большинству вилиантов. Это его особенность, его отличительная черта. И Юнги ценил ее, как и всего Чимина целиком. — А ты что здесь делаешь? — зло прошипел вилиант, и Мин мысленно хмыкнул: все же заметил. — Узнаю старого доброго Пак Чимина, — ехидно усмехнулся альфа. — Вот теперь ты похож на себя самого, а не на дворнягу, которой прищемили дверью хвост. В глазах парня полыхнула откровенная ярость. Слова мужчины полоснули по сердцу острыми лезвиями, разрывая его в клочья. Такая откровенная насмешка в сторону чувств Чимина не просто злила — бесила до зубовного скрежета. — Если ты пришел сюда, чтобы вывести меня из себя, поздравляю, у тебя это получилось, — процедил сквозь зубы вилиант, тяжело дыша. — Ты себе льстишь, Чимин-и, — бесстрастно проговорил Мин, с трудом сдерживая свои истинные чувства. Нет, ему нельзя сейчас потакать ревности Пака, иначе парень точно наделает глупостей. Уж лучше Юнги вызовет его гнев на себя. — Я просто проезжал мимо и решил посмотреть, кого на этот раз пригрел наш покровитель талантов. — С каких это пор ты стал интересоваться художниками? Особенно авангардистами, — фыркнул Чимин. «С тех пор, как ты тут начал прятаться от собственных проблем», — пронеслось в мыслях у альфы, но вслух он ничего не сказал. Промолчал, загадочно улыбаясь, и предоставил Паку возможность самому сделать выводы. И тот сделал. — Только не говори, что положил глаз на Минхо! — Снова молчание в ответ. И очередной вывод, на который рассчитывал Мин. — Господи, он же почти ребенок! Меня тошнит от тебя, — прошипел он, скривившись, и, резко развернувшись на пятках, направился к столу, придирчиво осматривая его. Юнги сглотнул осевшую на языке шоколадную горечь и невесело хмыкнул. А на что он рассчитывал? Что Чимин вот так вдруг приревнует его? Глупо было надеяться на это. Но в то же время лучше так. По крайней мере, он справился с поставленной перед собой задачей. На какое-то время Пак забудет про Тэхёна, поглощенный заботами о выставке и злостью на него, Юнги. Альфа направился к выходу, не обратив внимания на направленный ему в спину горящий взгляд.***
Отключившись, едва его голова коснулась подушки, Тэхён проспал до позднего вечера. За окном уже ярко светила луна, а стрелки на часах подбирались к полуночи. Сев в кровати, омега осмотрелся. С завидным упорством альфа приносил его в спальню для гостей и укладывал в эту огромную кровать. Она была очень удобной, в меру мягкой, просторной. Здесь можно было раскинуться звездочкой, не боясь упасть, но Ким по привычке спал на боку, скрутившись калачиком на самом краю. Просыпаясь здесь, Тэхён испытывал неловкость даже сейчас, когда альфы не было рядом. Либо опасался, что в любой момент сюда может войти Чимин, а сталкиваться с вилиантом лицом к лицу парнишка боялся. Либо же просто не хотел привыкать к хорошему. В его тесной комнатушке было привычно, она почти ничем не отличалась от их с папой квартиры в питомнике. Он слез с кровати, исполненный решимости пойти к себе, приоткрыл дверь и выглянул в коридор. В доме было достаточно тихо, как обычно в это время, за исключением негромких голосов, доносившихся из одной из спален. Ким прокрался дальше, намереваясь проскользнуть вниз — он по-прежнему предпочитал свою крохотную комнатку гостевой спальне, несмотря на ее удобство. Дверь в комнату хозяина дома была приоткрыта, и Тэхён неосознанно заглянул в проем. Замер, потому что на огромном телевизоре во всю стену увидел кадр из своей любимой дорамы. Он знал эту сцену почти наизусть — главные герои стояли настолько близко, что, казалось, воздуха между ними не осталось. Они молча смотрели друг другу в глаза и вот-вот должны были поцеловаться, но внезапно заглянувший в кабинет сотрудник заставил их отпрянуть и начать смущенно оправдываться. Ким улыбнулся. Он очень любил этот фильм, хотел даже постучаться и попросить досмотреть серию. Уже поднес руку к двери, как канал переключился, и на экране появилось изображение трехмерной модели человека, а закадровый голос вещал: «Наши генетики очень тщательно подбирают материал для каждой особи — мы заботимся о том, чтобы вилианты становились лучше: красивее, умнее, выносливее. Для будущего планеты очень важно, чтобы эти создания не только украшали наш мир, но и приносили пользу. Государство инвестирует в них огромные суммы. Это расходы на содержание вилиантов в Центрах развития, на их дальнейшее обучение, на выделение жилплощади тем, кто не смог сразу найти себе пару. Правительство нашей страны старается обеспечить необходимое количество вилиантов, чтобы каждый альфа мог позволить себе создать семью. Даже те, чей доход остается на уровне ниже среднего, не должны быть лишены такой возможности. Ведь постоянный партнер рядом это не только совместный быт. В первую очередь это залог крепкого здоровья, как физического, так и психологического. Если альфа знает, что дома его ждет любящий и преданный человек, который заботится о нем, создает уют, содержит его дом в чистоте — он будет счастлив, а регулярная интимная жизнь позволяет организму сохранять основные жизненные функции в норме как можно дольше». Тэхён впитывал каждое слово. Во время закадрового текста видеоряд на экране менялся: показывали лаборатории, напичканные высокотехнологическим оборудованием; генетиков в белоснежной форме с ярко красными полосами по подолам халатов и такой же окантовке воротничков и манжет; капсулы, в которых выращивались младенцы — будущие вилианты. «Аналитические отделы при Государственной ассоциации репродуктологии ежедневно анализируют потребности рынка труда. Если в конце прошлого десятилетия при создании вилиантов упор делался на физическую выносливость, поскольку ощущался острый недостаток рабочей силы в производственных отраслях, то сейчас мы вынуждены бороться за интеллектуальность вилиантов. Альфы сами предпочитают работать физически, но при этом желают видеть рядом с собой умных и красивых партнеров — утонченных, с хорошим вкусом и способных развиваться». Тэхён глаз не мог оторвать от происходящего на экране. Если раньше он был уверен, что вилианты — это высшие существа, которым поклонялись альфы, то сейчас, слушая безразличный закадровый голос, понимал, что искусственные омеги не более чем игрушки. Их создают, как кукол, чтобы наполнить витрины магазинов, именующихся Центрами развития. По сути, вилианты отличаются от омег лишь тем, что вольны свободно ходить по улицам. В остальном — такие же подневольные создания. «Потребность в вилиантах постоянно растет. И здесь генетики сталкиваются с другой проблемой, — продолжал вещать голос за кадром, — недостаток биоматериала. Мы вынуждены постоянно бороться за то, чтобы Генетические центры не испытывали недостатка в сырье». Тэхён поморщился, сглотнув неприятное послевкусие от услышанного, и уже сделал шаг, чтобы уйти, но следующие слова диктора заставили его вернуться. «Омеги, утратившие свою детородную функцию, являются единственным источником сырья для вилиантов, а потому основная задача — создание такого оборудования, которое поможет в течение длительного времени поддерживать основные жизненные функции омег. Наши технологи уже сейчас оказались намного впереди своих иностранных коллег. Разработанная в конце прошлого десятилетия «камера жизни» помогает организму омеги, содержащегося в ней, функционировать в обычном режиме до двадцати месяцев, вырабатывая достаточное количество крови, плазмы и прочего биоматериала, необходимого для создания вилиантов. Таким образом…» Больше Тэхён ничего не слышал. Паника затопила его до краев, прожигала насквозь каленым железом. Разум затуманился, а из горла вырвался нечеловеческий крик. Чонгук включил телевизор едва ли не впервые за несколько месяцев. Обычно у него просто не хватало на это времени. Он с большим удовольствием проводил его с Чимином или Юнги. Но сегодня вечером остался один. Пак предупредил, что домой не приедет — слишком много работы с выставкой. Мин тоже не явился домой, по крайней мере когда Чон час назад решил заглянуть к нему на стаканчик виски, ему никто не открыл, а внутри домика для гостей не светилось ни единой лампочки. Хосок спрятался у себя в комнате сразу после ужина, сославшись на плохое самочувствие, хотя сколько Чонгук его помнил, у того ни разу даже голова не болела, не говоря уже о более серьезных недомоганиях. А Тэхён спал как убитый после перенесенных им за целый день эмоциональных потрясений. В итоге, Чон решил лечь спать пораньше, но, провалявшись в постели битый час, так и не сомкнул глаз, а в голову лезли совершенно дурацкие мысли. Осознав бесполезность своих попыток, он включил телевизор и принялся щелкать пультом. Сам он терпеть не мог, когда кто-то рядом это делал, но раздраженно переключал каналы, постоянно натыкаясь на романтические мелодрамы — видимо, телевизионщики решили, что ночью люди хотят только такое смотреть. И вот наткнулся на очередной сопливый момент, когда герои вот-вот должны были поцеловаться, и вспомнил сегодняшний день у озера. Они с Тэхёном точно так же стояли очень близко. Чонгук наслаждался его запахом, ловил на своих губах его теплое дыхание и с трудом сдерживал желание наклониться и поцеловать. А потом, когда вытирал мокрого Кима и кутал его в плед, все же поддался слабости и коснулся губами чужих. Несмело, коротко. Даже спустя много часов он отчетливо помнил, как внутренности стягивались узлом, как зудящее желание рвалось наружу, требовало утоления жажды, расползалось пылающим огнем под кожей. Помнил, как вдыхал чарующий запах, и как Тэхён касался носом кожи на его шее. Помнил все и даже больше — свои мысли, выползавшие из потаенных уголков. Чуть слышно застонав, Чон сделал глубокий вдох, осаживая поднявшееся в теле возбуждение, и переключил канал в надежде найти нечто отрезвляющее. И нашел. По научному каналу транслировали документальный фильм о создании вилиантов. Он знал, как это происходит, но исключительно в теории, с юридической стороны. Никогда не вдавался в сам процесс и не зря. Сейчас, слушая, с каким воодушевлением диктор рассказывал о вилиантах и их предназначении в этом мире, об омегах, как о источнике биоматериала, внутри все переворачивалось от отвращения. Будто из-под толщи воды на поверхность всплыли воспоминания из детства, когда Чонгук узнал о том, что омега, родивший его, умер. Точнее, тогда Чон решил, что умер. «…сообщаем, что омега И Санхо подвергся списанию в возрасте 25 лет в Государственном питомнике города Пусан. Причина списания — физический износ организма без сохранения детородной функции…» Только сейчас Чонгук осознал, что означало это пресловутое «подвергся списанию». Его папа не просто умер. Он стал сырьем для таких, как Чимин и Хосок. С одной стороны, Чону грех было жаловаться. Один заботился о нем с самого детства, дарил ему свою любовь и ласку, пока родители разъезжали по разным городам, расширяя бизнес; другой в течение десяти лет был его спутником по жизни, точно так же дарил любовь и внимание. Благодаря тем вилиантам, которые были рядом, Чонгук никогда не чувствовал себя в одиночестве, не нуждался во внимании, не шел искать его на сторону. Но одна мысль, что для создания этих людей из какого-то омеги выкачивали кровь, насильно содержа в капсуле, вызывала отвращение. Даже не к вилиантам, они ни при чем, у них никто не спрашивал разрешения, прежде чем создать. Отвращение к альфам, возомнившим себя богами, решившим, что они вправе распоряжаться чужими жизнями, вправе решить, кому умирать, а кому рождаться! Он уже потянулся к пульту, чтобы выключить телевизор, как за дверью раздался душераздирающий крик. Чон мгновенно позабыл про пульт, вскочил с кровати и вылетел в коридор. Тэхён, опустившись на пол, скребся пальцами об косяк, ломая ногти, и кричал. Крепко жмурился, задыхался, но не замолкал. Его пронзительный визг оглушал Чонгука, больно бил по барабанным перепонкам, отдаваясь противным звоном в черепной коробке. — Тэхён! — крикнул он, наклонившись к парню, взял его за плечи и попытался поднять, но тот, замерев всего на мгновение, будто бы фокусируя взгляд на лице, обхватил его за ноги и, задрав голову снова закричал: — Пожалуйста, господин! Умоляю Вас, пожалуйста! Чонгук попытался отодрать парня от себя, но тот продолжал цепляться за его домашние штаны, за футболку, и повторял, как мантру: — Умоляю, господин, спасите его! Спасите папу! — Господи, что происходит?! — выскочивший из-своей спальни, расположенной в дальнем конце коридора, Хосок подлетел к парням. — Что с ним?! — Я не знаю, — рыкнул Чон, силясь перекричать истерично оравшего Тэхёна. — Спасите его, господин! Умоляю, спасите папу! Вместе с Хосоком Чонгуку все же удалось разжать руки Кима, и альфа сгреб его в охапку и буквально втащил в свою спальню, бросил на кровать, как мешок с рисом, и накрыл собой, прижимая к матрасу. — Звони Ёнджуну! — крикнул Чон, обернувшись, но не было необходимости просить. Хосок уже убежал вниз. Трясущимися от накатившей паники пальцами, он перерывал содержимое ящика в кухне, куда вчера сунул визитку этого прохвоста врача, и теперь судорожно искал этот спасительный клочок картона. А когда выудил его среди прочего хлама, метнулся к себе в комнату за телефоном. — Слушаю, — раздался в трубке сонный голос. — Быстро приезжай! — крикнул Хосок. — У Тэхёна истерика! В динамике послышалось шуршание ткани и негромкие ругательства, видимо, Ёнджун уже одевался. — Что случилось? — спросил врач, зажав телефон между плечом и ухом, засовывая ноги в кроссовки. — Я не знаю, — едва сдерживаясь, чтобы не разреветься при виде дергающегося под Чонгуком и вопящего Кима. — Я уже спал, когда услышал крик. — Он перевел дыхание. — Приезжай быстрей, — хрипло проговорил он в трубку, — мне страшно! — Успокойся! — рыкнул Ёнджун, запрыгивая за руль своего автомобиля. — Уже еду! Альфа отключил телефон и выехал с паркинга. — Принеси воды! — скомандовал Чонгук, заметив, что Тэхён затихает, видимо, совершенно обессилев. Чон приподнялся на локтях, глядя в зареванное лицо омеги, и ужаснулся — взгляд его был, словно у сумасшедшего. Зрачки расширились настолько, что своей чернотой затопили радужку. Хриплое дыхание вырывалось рвано, опаляя кожу Чонгука. Кима все еще выгибало в спине, но Чон прочно фиксировал его собственным телом, прижимая к матрасу. — Держи, — выдохнул Хосок, протягивая стакан с водой. — Выпей, малыш, пожалуйста, — прошептал Чонгук, хотя был почти уверен, что его не слышат. Тэхён уже не кричал, лишь беспомощно сипел. Оно и не удивительно, он просто-напросто сорвал связки. Но пить отказывался. Мотал головой из стороны в сторону, а пальцами настолько сильно вцепился в футболку на спине альфы, что та с жалобным треском порвалась. — Пожалуйста, спасите папу, господин, — давясь слезами и воздухом, который отчаянно хватал широко раскрытым ртом, выдавил омега. — Умоляю, спасите… Ёнджун приехал спустя пятнадцать минут. К этому времени Ким уже даже ничего не говорил, только хрипел, утыкаясь лицом в шею Гука и беспомощно цепляясь за его плечи, сидя у мужчины на коленях. — Его надо положить, — проговорил врач. Вместе с Чонгуком им удалось отодрать парня от альфы и уложить на спину. — Пожалуйста, — прохрипел он из последних сил, — папа… — Что произошло? — спросил Ёнджун, проверяя пульс парня. — Не знаю, — выдавил Чон, прочистив саднившее горло. — Я смотрел телевизор, а потом услышал… — И вдруг его осенило. — Он видел… — Что видел, Чонгук? — перетягивая жгутом руку омеги выше локтя, переспросил Ёнджун. — Я фильм смотрел, — пробормотал Гук, — про вилиантов, как их создают. — Он перевел дыхание. — Там говорилось, что списанных омег содержат в камерах для забора биоматериала. — А списывают их после третьего выкидыша, — глухо отозвался стоявший за его спиной Хосок. А когда оба альфы посмотрели на него, пояснил: — Тэхён рассказывал, что у его папы уже было два выкидыша. И эта беременность проходит очень тяжело. — Папа… — прошептал Ким на выдохе. — Пожалуйста, Чонгук… У Чона будто пелена с глаз упала. Картинка, увиденная глазами омеги, предстала настолько ярко и реалистично, что самому захотелось кричать. — Ясно, — прошипел Ёнджун и выругался, когда игла опять скользнула мимо вены, стоило Киму дернуться, пытаясь приподняться. — Держи его, Гук! — рявкнул он, а когда Чон прочно зафиксировал руку парня, сделал, наконец, внутривенную инъекцию. Тэхён начал расслабляться буквально на глазах, зрачки немного сузились, но взгляд будто затуманился. Омега бессмысленно шарил им по комнате, продолжая беззвучно умолять, шевеля губами. — Успокойся, малыш, — наклонившись к самому уху омеги, прошептал Чонгук и пригладил взъерошенные влажные волосы. — Я обязательно узнаю, что с твоим папой. С самого утра поеду в питомник, найду его и… Он замолчал, не зная, что сказать еще. Чонгук понятия не имел, что делать. Сможет ли он выкупить беременного омегу? Кому звонить, чтобы попросить о помощи в случае осложнений? С потрескавшихся губ парня сорвался едва слышный хрип, но никто из присутствующих не разобрал его слов. Чон продолжал гладить его по голове, пока Тэхён не провалился в сон. — Останешься на ночь? — спросил Гук, глянув на Ёнджуна. — Конечно, — тот кивнул и подошел к Хосоку. — Ты как? — спросил он, обнимая вилианта и прижимая к себе. И удивился, когда тот не стал брыкаться и сопротивляться, просто уткнулся в плечо альфы и расплакался.***
Намджун остановился у окна своего кабинета и посмотрел на мерцающий огнями ночной город. Стрелки на часах подобрались к полуночи, а вместе с ними истекло время, которое альфа отмерил себе. И Сокджину. Он просидел в палате практически весь день, лишь изредка отлучался к другим пациентам, если требовалась помощь. Но и тогда Джин не оставался один — Бомгю как цепной пес охранял его безмятежный сон. В последний раз Ким вколол омеге снотворное шесть часов назад. Если он правильно рассчитал дозировку, то как раз сейчас Джин должен проснуться. И у них будет несколько минут. Альфа не может позволить любимому уйти, пока не скажет ему самое главное. Для этого нужна смелость, которой у Намджуна почти не осталось. Уже почти час он пытался привести в порядок мысли, подбирал слова и фразы, понимая, что они будут последними, которые услышит от него Сокджин. Которые вообще услышит Джин, прежде чем они оба отправятся в бесконечное путешествие. Мужчина потер ладонями лицо, вместе с усталостью прогоняя слезы. Оказывается, сделать несколько шагов — невыносимо сложно. Выйти из кабинета, подняться на этаж выше и открыть дверь палаты реанимации — непреодолимое расстояние. Сказать «прощай» — разорвать себе душу в клочья. Но он должен. Сделав глубокий вдох, словно перед прыжком в бездну, Намджун сунул в карман халата заранее приготовленные шприцы со спасительным «коктейлем» и, выйдя за дверь, быстро зашагал по коридору. И не услышал, как в ящике стола ожил телефон. — Я думал, Вы отдыхаете, доктор Ким, — шепотом проговорил Бомгю, едва врач переступил порог палаты. — Как он? — кивнул на Джина мужчина. — Спит, — сочувственно улыбнувшись, проговорил парнишка. — Надо бы его почистить. Может, попробовать договориться с операционной? — все так же шепотом продолжал он. — Сегодня Сынхо на смене. Думаю, можно попробовать. Он умеет держать язык за зубами. — Не надо, Бомгю, — покачал головой Намджун, похлопав вилианта по плечу. — Но доктор Ким, у него же разовьется сепсис… — Не беспокойся, мой мальчик, — альфа соскреб жалкие ошметки сил, выдавив из себя улыбку. — Я уже все продумал. — Он положил ладонь на шею вилианта. — Спасибо тебе, Бомгю. Ты очень помог мне. — И поправился: — Нам помог. — Не благодарите меня, доктор Ким, — смущенно улыбнулся парнишка. — Я обязан Вам своей жизнью. Если бы не Вы… Намджун не мог больше слушать. Прижал к себе парня и незаметно смахнул слезу, повисшую на ресницах. — Помни, ты заслуживаешь самого лучшего, — прошептал он на ухо парнишки. — И пообещай: что бы ни произошло, ты навсегда останешься таким же светлым и добрым человечком. Они простояли так еще с полминуты, а после Намджун отодвинулся. — А теперь иди домой, — проговорил он. — Ты на ногах уже больше суток. — Вы тоже, доктор Ким, — усмехнулся парнишка. — Не спорь, — мужчина окинул его строгим взглядом. — Я тоже отдохну. Вот сейчас осмотрю Джина, вколю еще снотворное и тоже посплю. — Обещаете? — вилиант недоверчиво прищурился. — Обещаю, — Намджун несколько раз кивнул, радуясь, что не приходится обманывать Бомгю. Он действительно отправится в царство Морфея. Вот скажет Сокджину несколько слов, и они вместе уснут. — Хорошо, тогда пойду к себе, — согласился вилиант и, пожелав врачу спокойной ночи, покинул палату. Тишина оглушала Кима. Он сидел, держа в руках ладонь своего омеги, и просто смотрел. Оглаживал взглядом красивое лицо, пухлые губы, хоть немного вернувшие свой цвет, пусть и не столь яркий, как раньше. Смотрел и думал. Думал о том, что было бы, родись они в другое время, еще до того, как мир перевернулся. Встретились бы они в огромной стране? Полюбили бы так же сильно? Жили бы в полной гармонии или ссорились бы по пустякам, а потом мирились страстно и долго в своей уютной спальне? Узнать этого не дано, вот только Намджун настолько часто размышлял о параллельной реальности, в которой омеги свободны, вольны делать все, что пожелают, жить в своих домах, а не в питомниках, что, казалось, поверил в ее существование. И сейчас, стоя на краю бездонной пропасти, молился лишь об одном — чтобы в следующей жизни судьба сполна оплатила все свои долги! Чтобы возместила утраты, понесенные в этой. Ким грустно усмехнулся. Он может просить о чем угодно, умолять обо всем, что взбредет в его голову, вот только ничего все равно не изменить. Он бессилен. Все, что может сделать сейчас — избавить своего омегу от незавидной участи. Он не позволит, чтобы Джина держали в смертельной «камере жизни» долгие месяцы и медленно уничтожали — выкачивали кровь, производили забор клеток, изымали органы, если вдруг какому-нибудь толстосуму понадобится пересадка пропитой печени или прокуренных легких. Одна только мысль об этом выворачивала альфу наизнанку. Он не позволит! Только не Сокджин! Веки дрогнули, и омега приоткрыл глаза. Намджун тут же подался вперед и коснулся сухими губами теплой щеки. — Привет, малыш, — он отодвинулся и посмотрел в сонные глаза. Заставил себя улыбнуться. Долгие часы подготовки не дали ничего — он по-прежнему не знал, что говорить. Джин вымученно дернул уголками губ и попытался сжать ладонь альфы в ответ, но сил в изможденном организме не осталось совсем. Все, что он в состоянии был сделать — смотреть в любимые глаза и ловить на себе чужой взгляд, наполненный болью и любовью. Он втянул носом воздух, позволяя тяжелому древесному запаху альфы наполнить себя. Прикрыл глаза от удовольствия. И слабо улыбнулся. А Намджун в отчаянии закусил губу, надеясь, что Сокджин не увидит, насколько ему тяжело. — Прости меня, малыш, — прошептал он, погладив костяшками пальцев бархатную кожу на щеке. — Прости, что не уберег. — Рваный выдох. — Что не смог спасти вас двоих. — Тяжело сглотнул ком, вставший в горле. — Но хочу, чтобы ты знал — я люблю тебя. Полюбил в ту же минуту, как увидел. Пропал, стоило тебе переступить порог моего кабинета. — Он усмехнулся, когда Джин открыл глаза и удивленно посмотрел на него. — Да, — он закивал, — я помню тот день настолько ясно, будто он был вчера. Помню, как ты, кряхтя, уселся на стул напротив меня и пожаловался, что ребенок не дает тебе спать ни днем ни ночью. Альфа даже не попытался вытереть слезы, когда они все же предательски потекли по щекам. — Ты тогда так возмущался, что у тебя подскочило давление, и мне пришлось чуть ли не силой укладывать тебя на кушетку и следить, чтобы ты не вскочил. Это потом я узнал, какой ты непоседа. До самых родов готов чуть ли не каждый день ходить в спортзал. — Альфа громко шмыгнул носом и, поднеся ладонь омеги к своим губам, поцеловал. — Если бы ты знал, как я боялся подступиться к тебе. Чего мне стоило осмелиться на тот поцелуй. Помнишь? Губы Джина дрогнули и растянулись в улыбке. Кивнуть он не смог, но моргнул, на мгновение прикрыв глаза. — Ооо, какая это была пощечина! — протянул Намджун, улыбаясь сквозь слезы, наполнившие глаза. Любимое лицо расплывалось, но он продолжал впиваться в него взглядом, чтобы насмотреться, надышаться, налюбоваться. — Звонкая, сильная. У меня след от ладони несколько дней не сходил. Он с силой протер глаза свободной рукой. — А еще помню нашу первую ночь, — прошептал он совсем тихо. — Прости, малыш, я соврал тебе тогда, — он виновато приподнял брови и дернул плечами. — Помнишь, я сказал, что у меня никого не было до тебя? — Сокджин снова моргнул. — Что ж, настало время признаться. Во время учебы в университете я был довольно популярен. И любил погулять. — Он наклонился и поцеловал возмущенно приоткрытые губы. — Но это было до тебя. — Еще один короткий поцелуй. — После нашей встречи моя жизнь началась заново — чистая, словно белый лист. И я счастлив, что ты появился на моем пути. Благодаря тебе я узнал, что такое любить. И не просто любить, а встретить своего истинного. В глазах Джина отчетливо проскользнуло удивление, а Намджун негромко засмеялся. — Да-да, — закивал он, — уверен, что если бы истинность существовала, то она была бы именно такой. Она больше, чем любовь. Она больше, чем что бы то ни было на земле. И знай — я не хочу без тебя. Просто не смогу. — Из его горла вырвался сдавленный всхлип, когда в глазах омеги промелькнул страх. — Не бойся, малыш, — прошептал он дрожащим голосом. — Я все хорошо обдумал. Это не спонтанное решение. — Он помотал головой, убеждая. — Так и должно быть. Ты и я, — долгая пауза в одно мгновение, — мы должны быть вместе. Навсегда. «Я люблю тебя, Намджуна», — совершенно отчетливо услышал альфа, хотя губы омеги даже не дрогнули. — Я тоже люблю тебя, малыш, — прошептал мужчина, прикоснулся к теплым губам в последний раз и достал из кармана халата два шприца.