Зая

Месяц. Ровно месяц Костя жил на два города, прыгая с одного Сапсана на другой, обнаруживая себя то на Московском, то на Ленинградском вокзале. А затем всё повторялось, но уже в обратном порядке. Влад встречал его прямо у дверей вагона, крепко обнимал в ответ, пока они здоровались и обменивались последними новостями друг с другом. Иногда Влад приезжал в Питер, но обычно они встречались в Москве. Поток бесконечных интервью, на которые приглашали парней, постепенно стихал, и Костя всё чаще срывался в столицу их необъятной страны по одной и конкретной причине – посмотреть в светло-карие глаза и коснуться рукою белёсых, растрёпанных волос. «Опоздаешь на поезд», со смешком говорил Влад, но настойчиво тянул Костю ближе к себе, заваливаясь вместе с ним обратно на диван. «Не советую, там скучно», делился своим мнением Влад, когда ему подсовывали под нос телефон с открытой вкладкой какого-нибудь бара, который хотел посетить Плотников. «А давай возьмём еще пива», предлагал Влад, пока его взгляд прыгал из стороны в сторону, пьяные глаза с трудом фокусировались на лице мужчины. Здорово, что ты приехал, выдыхал Влад ему прямо в губы, и Костя плыл-плыл-плыл. Откровенно утекал. — Чё там? — спросил Коноплёв, заглядывая в экран компьютера из-за его спины. — График выступлений в театре, — ответил Плотников, прокручивая колесико мышки. — Мм, — очень многозначительно отозвался Влад и схватил со стола свой телефон, падая обратно в кровать. На несколько минут в комнате воцарилась относительная тишина, нарушаемая только ленивым клацаньем Кости по клавиатуре компьютера, пока он отвечал на пару старых имейлов. Влада было почти не слышно, тот неторопливо листал ленту то ли инстаграма, то ли вконтакте, и всё, что доносилось до слуха Плотникова, – это тихие вздохи с паузами разной длины. Только когда к вздохам добавилось негромкое сопение, а затем и звуки ворочающегося, переворачивающегося с места на место тела, Костя оторвал свой взгляд от экрана и повернулся к Владу всем корпусом. — Давай. — Что «давай»? — мгновенно отозвался Коноплёв. Но носа из телефона не вынул, продолжая упрямо пялиться в гаджет. — Вла-а-ад, — настойчиво давил Плотников. – Влад! Но парень так просто не сдавался. — Уже двадцать пять лет как «Вла-а-ад». Костя задумчивым взглядом обвёл помещение комнаты, а затем резко подскочил с места, хватая с пола пристроенную у книжного шкафа гитару в чехле. Не доставая инструмент, он начал водить по нему руками, до забавного по-дурацки пританцовывая и припевая: — Старый Влад, старый Вла-а-ад…. Коноплёв вдруг поменялся в лице, выражение его стало удивлённым и одновременно немного… потерянным. А затем на губах расцвела хитрая улыбка, и Влад скатился к самому краю кровати, пытаясь дотянуться до Плотникова ногами и как следует пнуть в колени. — Этот прикол вышел из тренда уже три подкаста назад, — недовольным голосом выдал Влад, но смех сдал его с головой, в очередной раз доказывая, что их шутки, сотканные в процессе работы над сериалом, всё ещё актуальны и свежи как никогда. — Ничего не знаю, мне до сих пор заходит, — пробормотал Костя, перехватывая гитару за гриф и возвращая на место, а затем в два шага оказался на кровати рядом с Коноплёвым, усаживаясь по левую сторону. — Ну так чё? Влад принялся кусать губы, но, в итоге, убрал телефон в сторону и поднял на Плотникова нечитаемый взгляд. — Чё? — Чё бесишься? Коноплёв машинально пожал плечами. «Бесишься» – это даже громко сказано. Он ведь не бесился, не злился и даже совсем не (новое слово в их лексиконе) ревновал. Но мерзкий червь сомнения, нет, не так, скорее, переживания, всё равно копался внутри, с каждой новой встречей, звонком, диалогом в одноимённом мессенеджере напоминал о том, что они с Костей всё ещё были из разных миров. Кино и театр, Москва и Питер, двадцать пять лет и… а сколько там Косте? Плотников улыбался и чуть ли не на каждом эфире напоминал про возраст Христа, а Влад только и мог, что улыбаться болванчиком в ответ и качать головой. Да-да, вот такая у нас большая разница в возрасте. Да-да, вот такие мы разные. — Я не бешусь, — ответил Коноплёв и резко сел на кровати, складывая руки на груди. Костя на этот закрытый жест среагировал диаметрально противоположно – только подполз ближе и откровенно ткнулся Владу в его лицо собственным. Коноплёв метнулся взглядом между пристально смотрящими на него карими глазами и приоткрытыми губами, а затем криво улыбнулся и нелепо пробормотал. — Просто… тебе так нравится театр? Костя внезапно замер, потупил взгляд, не зная, что ответить на столь необычный вопрос. Театр и не нравится? Ну как же, если Плотников цельную часть своей жизни провёл по не самым известным и скромным сценам? Это тебе не перед камерами плясать, не вести бровями так, чтобы в объективе фото (кино) аппарата было только самое важное и нужное, не смеяться натружено, пытаясь выразить весь спектр эмоций. Это… искусство. Не то чтобы Костя не любил кино. Вкусить только что приобретённые лавры популярности и свободу, что даровал большой экран, было приятно и здорово. Но это было… другое. Не плохое, не хорошее. Просто – другое. У Влада такого опыта не было. Студенческие постановки, в этом случае, за серьёзную сцену Плотников старался не считать. Он знал разницу между одним и вторым, но намеренно её выпячивать не собирался. Он просто любил театр и делал это по-своему. И не совсем понимал к чему, в итоге, Влад так притирался. Завидовал? Злился? Или… ревновал? Ревновать Костю к театру – это было заведомо проигрышной и скверной идеей. Театр Костя любил. Любил особой и нежной любовью, поэтому, даже с появлением достаточно мощного кинематографа в своей жизни, бросать его не собирался. Просто сменить вектор своей деятельности никому и никогда ещё не мешало. А ему… ему это было только в удовольствие. К тому же, если эта смена привнесла в его жизнь такое приятное и важное дополнение в лице Владислава Коноплёва. Жизнь вообще забавная штука. Уж за свои тридцать три года, сменив пару профессий подряд, Костя успел в этом убедиться. — Нравится, — кивнул Плотников и махнул головой, смаргивая упавшую на глаза челку. — А тебе – нет? Влад потёр пальцами переносицу, прихватил ими же собственный подбородок, а затем, с видом серьёзного и умудрённого годами дядьки, вдруг изрёк: — Я его… не особо понимаю. К тому же, театр напоминает мне учебные годы. Ну, типа… — он на секунду задумался и повалился криво на подушку, что была у самого изголовья кровати. — Константин, а покажите-ка мне… тряпку? Костя фыркнул, навис над Владом и улыбнулся своей коронной, фирменной улыбкой с клыками. — Мокрую или сухую? Влад издал ответный хриплый смешок и закатил глаза. — Не-не-не, — вдруг внезапно вспомнился их бухой подкаст у Букера. Тогда, разнеженные алкоголем и непредвзятой атмосферой, они раскрепостились практически до того состояния, что было свойственно им наедине друг с другом. До крайностей, конечно же, дело тогда не дошло, но было весело вспоминать, как Костя хлопал о его ладонь своей и смотрел кривыми, пьяными глазами, подначивая Влада на очередную, нелепую дурость одним только взглядом. — Хрень с ней тряпкой. А давай вазу?! — Свадебную? — широко распахнув глаза, на полном серьёзе задал вопрос Плотников. Коноплёв опрокинул голову назад и захохотал так заливисто и громко, что Костя не смог не вздрогнуть, подаваясь вдруг всем телом вперёд. Влад машинально обхватил ладонями крепкие плечи и обнял Плотникова. Вот и учи старьё (в сознании Влада, конечно же) новым (нет, будем честным, уже старым) тредам интернета. — Херню несу? — спросил Коноплёв ему прямо в ухо, обжигая горячим и хриплым дыханием. Костя заполз полностью на кровать, удобнее вытягиваясь вдоль чужого тела, и сомкнул руки на поясе, крепко обнимая Влада и прижимаясь плотнее. — Ну так, — смазано ответил он, сжимая ладонь на бедре Коноплёва. — Но мне даже нравится. — Кайф, — довольно выдохнул Влад и уткнулся носом в тёмные пряди. Пахло чем-то знакомым и очень приятным. Они повозились какое-то время на кровати, устраиваясь удобнее рядом друг с другом, а затем Коноплёв, коротким движением, очень резво и ловко закинул ногу на чужое бедро, и Костя прижался ближе, целуя парня куда-то в щёку. Влад прикрыл глаза, наслаждаясь этой идиллией, но Плотников быстро задвигался, пропихивая холодные руки под тонкую ткань его футболки. — Кайф, — подтвердил Костя и повернул голову. Влад только и успел, что приоткрыть губы, прежде чем настойчивый язык толкнулся в его рот, жадно сминая губы неумолимым и уверенным поцелуем. Целоваться с Костей всё еще было прикольно и классно. А в свете прошедших между ними событий – теперь ещё очень горячо и возбуждающе. Собственный член налился кровью мгновенно, и Коноплёв нетерпеливо двинул бёдрами, не понимая, как ему поступить лучше – притянуть Костю ближе к себе или навалиться сверху, надавливая всем весом своего тела. Плотников решил поступить ещё лучше. Он просто перевернул Влада на спину, устраиваясь удобно между разведённых бедер, и быстро скользнул ладонью вдоль их тел, расшнуровывая затяжки сначала на одних, а затем и на других штанах. — Ты меня еще ни разу не… — начал Влад, но моментально сорвался в протяжный стон, когда Костя многозначительно сплюнул на собственную ладонь и обхватил сразу оба, вставших, твердеющих члена. Коноплёв тяжело выдохнул, на секунду закрывая глаза, а затем резко распахнул их, одаривая Плотникова жадным и невозможным взглядом. — Что ни разу? — часто задышал Костя, делая первое движение ладонью. Влад шумно втянул воздух через нос, задрал ткань рубашки на чужой спине и надёжно обхватил Плотникова руками, немного резче обычного толкаясь бёдрами. Нет, это был не первый их раз, но каждый раз был как первый. Обозначив, каждый себе и, конечно же, друг другу то, что случилось между ними, они больше не тормозили, открыто демонстрируя интерес и влечение один к другому. В самом начале Костя не спрашивал, было ли у Влада что-то подобное в жизни до их встречи. Костя не рассказывал, что у него самого такого никогда не было. Касаться чужого, (!) мужского тела было не так уж и страшно. Он знал, что надо делать, равномерно двигал запястьем, проходясь рукою вдоль всей длины чужого члена, и перехватывал пальцами у самой головки. Это была жаркая, жадная, иная ласка, но не такая уж непривычная и незнакомая. Влад был очень отзывчивым и благодарным получателем этой ласки. Плотников хмыкнул, погружаясь на секунду в собственные мысли, а затем активнее и бодрее задвигал рукою, с трудом удерживая два члена в одной ладони. Коноплёв тяжело вздохнул и поспешил ему на помощь, опуская свою руку так же между их тел и придерживая у самого основания. Они оба, синхронно, подались бёдрами вперёд, прижались смелее и надёжнее к самому низу живота Влада, а затем задвигались в едином ритме. Костя выдохнул горячо в чужой рот, и Коноплёв призывно распахнул губы, высовывая собственный язык. Целовались смазано, торопливо, совсем неаккуратно. Хотелось ухватить как можно больше, как будто ещё секунда, и всё прекратится, не останется ни Кости, ни Влада, не будет между ними дорог, что от Москвы до самого Санкт-Петербурга, не будет ничего, только голое, чистое и ничем не прикрытое наслаждение. Влад дёрнулся, как под вспышкой, Костя последовал сразу же за ним. В руке стало липко и влажно, а в комнате были слышны только звуки мокрых поцелуев, прерываемые короткими вздохами и жадными глотками раскалённого между двумя телами воздуха. Костя улыбнулся, совершенно беспардонно опуская запачканную ладонь куда-то на простынь сбоку от их тел, а Влад растекся на всей поверхности кровати, вытягивая ноги и удовлетворённо прикрывая глаза. С Костей было прикольно не только целоваться. Это Коноплёв уяснил ещё на второй неделе их не-совсем-дружеских отношений. — Так что? — тихо выдохнул Плотников, и его голос звучал достаточно низко и хрипло, от чего Влад не мог не заулыбаться, снова сверкая своей неизменной, показательной щербинкой. — Что? — Ты спросил «я тебя ни разу не», — поспешил напомнить ему Костя. Влад тихо прыснул, убирая влажные пряди волос со лба. — Ты ни разу не позвал меня в театр. На своё выступление. Плотников вдруг потупил глаза, бросил нелепый взгляд на собственную, всё ещё испачканную ладонь и усмехнулся. — А ты приедешь? В чужом голосе было слишком много надежд и просьб, чтобы Влад мог с чистой совестью проигнорировать столь откровенный намёк. Ревновать и беситься – это Коноплёв умел практически с пелёнок. Скучать и не понимать – вот новые парадигмы их времени. Влад хотел и был готов учиться принимать чужое, заглядывая за ширму неизвестного глазами (теперь уже) важного и близкого для него человека. Но шутить и смеяться на пару, однако, он любил не меньше. — Ваза, Костян… Свадебная ваза… Теперь в комнате звучал гогот уже двух голосов, а в глазах Кости – ничем неприкрытая, искренняя радость. — Хоть хрустальная, хоть свадебная… Да похуй. Влад довольно хмыкнул что-то себе под нос, а затем увесисто и грубо хлопнул Плотникова со всей дури по самому животу. — Или эта... ну как её... в Эрмитаже которая, ты ещё рассказывал... — Колыванская? — поглаживая место удара, но ни разу не возмущаясь, подсказал Костя. — Ага, точно! — закивал Коноплёв. — Она самая. Так что в душ и погнали. Если взять билет на сегодня, то уже в пять утра будем в Питере. Хочу посмотреть на гигантскую вазу и сходить в театр. Костя мгновенно соскочил с кровати и метнулся в сторону ванной комнаты с негромким бормотанием. У Влада не было иного выбора, как последовать за ним, улыбаясь во всю и счастливо. А простыни можно будет поменять и после. Когда он вернётся из культурной столицы и, лёжа на собственной постели, будет вспоминать прошедший здесь вечер.