Мафия — значит интернационализм

— Дазай, забери почту! Мори кричал из своей ванной. Когда Мори в своей ванной, нельзя думать. Ну, типа, вообще нельзя думать — не дай бог представишь, как он моется, бреется или чем он ещё там занимается... В почте ничего примечательного: реклама, реклама, счёт, письмо с угрозами от очередного смельчака, не вписывающего свое имя в графу отправителя и... «М-м-м? Какое-то письмо...» Письмо было на имя Дазая Осаму и Накахары Чуи. «Интересно». Усевшись на диван, подросток раскрыл конверт и увидел довольно длинный текст, написанный от руки приятным почерком, чёрной ручкой. “Здравствуйте, Дазай, Чуя. Это письмо не является официальным документом, а также я бы предпочёл не разглашать своё имя, но я прямо обязан месьё Верлену и месьё Рембо, поэтому должен был сообщить вам о плохом известии. Как и предполагал господин Накахара, месьё Верлен плохо справлялся после того, как лишился опекунства над младшим братом. Он пытался начать лечение, но, к сожалению, не выдерживал и снова уходил в регресс болезни. Вечером прошлого дня, около семи часов, месьё Рембо был найден мёртвым в общей с месьё Верленом спальне. Причина смерти: самоубийство, вскрытие вен. На теле месьё Артура было множество синяков, предположительно, оставленные месьё Верленом. Смерть наступила в период с шести до семи часов. При нём также была найдена предсмертная записка. Вам, господин Дазай, он передаёт благодарность, а господину Чуе чуть больше, поэтому в конверте я также оставил копию записки. Месьё Верлен госпитализирован в психиатрическую лечебницу, смерть супруга повлияла на его состояние очень плохо и теперь он будет находиться под наблюдением специалистов. Его преступная деятельность окончена и данное письмо — моё последнее поручение. Если у вас будет время, в больнице принимают посетителей. Хороших вам благ.” Дазай... удивился. Сложно поверить тексту, написанному на какой-то бумаге кем-то неизвестным. В конверте лежал небольшой листочек. Первая часть — сплошь обращения к Верлену. Дазаю было неловко это читать. Даже больно. Пробегаясь глазами по строчкам, он видел много вещей, о которых знать бы не хотел. “...Я просто хочу, чтобы ты знал, что я тебя прощаю. Я тебя люблю и прощаю, не вини себя, милый. Виноват не ты. Болезнь победила тебя. Прости, я не такой сильный, как ты. Дазай, хочу сказать тебе спасибо. Ты помог Чуе обрести жизнь лучше моей и Поля. Спасибо, что дал ему такой шанс. Думаю, ты довольно милый. Чуя кажется жёстким, но, пожалуйста, будь с ним мягок иногда. Ему это нравится. Чуя, мой родной... Мы хоть и не были очень близки, ты стал мне действительно родным. Да, может, не сыном, но младшим братом — да. Я смело скажу тебе, что я тебя люблю и дорожу тобой, дорожил и всегда буду. Ты смелый, Чуя, ты очень смелый. Ты всегда защищался и давал Полю отпор, в то время как я его жалел. Спасибо что был рядом, ты невероятный человек. У тебя впереди огромное будущее. Я всегда буду рядом с тобой. (Передай Дазаю, что я достану его с того света, если обидит.)...” Глаза намокли как-то сами собой. Рембо не был таким уж близким Дазаю человеком, но на фоне Поля всегда казался сносным. Далее в записке он даже написал что-то Огаю, но Дазай побоялся читать. Он с лёгким волнением сложил всё обратно в конверт и направился наверх — в их, теперь общую с Чуей, комнату. — Чуя... Тут, это... Письмо. Прочитай. Я буду внизу если понадоблюсь. Перед тем как уйти Дазай прижался губами к его лбу, оставляя мягкий поцелуй. *** Дазай сидел на диване, когда к нему тихо подошёл Накахара и плюхнулся рядом. — Я не верю... Он уложил свою голову Дазаю на плечо, и тот тоже прильнул к Чуе. — Я знаю. Я тоже. Накахара переживал молча. Обычно агрессивно, но здесь, видимо, агрессия не могла ему помочь. Он даже на Поля злиться не мог. Подростки долго сидели так в молчании, пока Дазай вдруг не сказал: — Мы слетаем. И к Полю, и на... могилу... Чуя посидел неподвижно, но вскоре кивнул. — Да. Он поерзал и сказал тихонько: — Надо дать Мори почитать. Ты видел, что про него написал Рембо? Дазай повертел головой, Чуя слабенько улыбнулся. — Он назвал его, цитирую, «дамский и не только угодник». Дазай тоже улыбнулся, глядя на часы. — Покажем. А сейчас пойди, наверное, поспи. Ты сам не свой. Он поцеловал Чую в макушку и встал, намереваясь проводить его в постель. — Ага... *** Они посещали Поля и могилу Рембо много раз. Они носили цветы и разговаривали. Наблюдали, как Верлен каждый раз паникует, когда с него снимают обручальное кольцо для какой-либо процедуры. «Его похоронили с ним... — бормотал он — вот и я кольцо снимать не собираюсь».