С лошадьми и челядью

                  Это только на первый взгляд можно было подумать, что все события в Доме носят спонтанный характер. На самом деле, любое, так называемое, «чепе» можно было предсказать ещё за несколько дней, а то и недель. Можно было даже график построить, только не ленись. Ральф и не ленился, а даже трудился в поте лица и мозоль натёр на мозжечке, фланируя туда-сюда по коридорам, запоминая надписи на стенах, а потом дешифруя их за кружкой чая с капелькой бальзама. И, если бы не вмешательство посторонних, он бы, как пионер, был готов всегда и ко всему. Что послужило всплеском акульей активности в этот раз никто не знал, но Ральф предполагал, что внеурочный просмотр телевизора и какая-нибудь назидательная передача образовательного толка. Директору хотелось адаптационных и культурных мероприятий, и всё чаще на совещаниях в учительской звучали такие гнусные слова как: выставки, театр, музей, спектакль, концерт и экскурсия. К концу недели невеликий Акулий мозг отверг всё лишнее, оставив только суть, а именно театр и слово «пьеса», сказанное с томным придыханием. Оказалось, что это не просто блажь старого маразматика, а продуманный подход! Ведь наши деточки не способны вести себя нормально за пределами интерната, значит, театр придёт к нам. Задача найти этот самый, готовый к растерзанию, театр была возложена на всех. Ральф откровенно манкировал этой обязанностью и избегал встреч с директором как мог. Завидев Акулу на площадке у столовой, он свернул в учительский туалет, точно зная, что сюда тот не сунется ни за что. Хватило одного раза, когда он застал Длинную Габи и Рыжего в коленно-локтевой позиции. Но всё же, страхуясь, Ральф заскочил в первую кабинку и взялся за огрызок веревочки, который заменял засов, придержал дверь. Выждать надо было минут пятнадцать, потому что пусть пятнистая рыбина и растеряла большую часть зубов, но замашки хищника никуда не делись. Акула умел организовать засаду. Входная дверь хлопнула, по кафелю заскрипела резина, и зашлёпали кеды. Ральф оглянулся на унитаз, желая присесть, но передумал, опасаясь подхватить целый букет желудочно-кишечных расстройств и венерических заболеваний даже через ткань костюмных брюк.       — Не пойдём же мы с пустыми руками? — по писклявым интонациям Ральф опознал Шакала Табаки.       — А что ты предлагаешь? — гнусавый ломающийся басок однозначно принадлежал Лорду.       — Это должна быть ценная, памятная вещь, всё-таки человек идёт в мир иной и всякий мусор в виде пуговиц и обломанных расчёсок там не нужен. — Серьёзная насмешливость — Сфинкс. Ральф тихонечко переступил с ноги на ногу, тоненький огрызок шпагата так и норовил выскользнуть из вспотевших пальцев. Нужно терпеть и ничем не выдать своего присутствия.       — По-твоему там не нужны пуговицы, и каждый может ходить расхристанный со спадающими штанами и не застёгнутой рубашке, вдобавок всклоченный и непричесанный? Положили нарядного и чистенького, очнулся с вороньем гнездом на голове, пуговицы срезаны, расчёски сломаны. Вы забываете про расхитителей могил. Это очень давнишняя традиция, корни её лежат глубже, чем фундамент египетских пирамид.       — Ой, ну началось. Могилы? Что за могилы?       — Так что, мы пойдём с ростком марихуаны? Ему и так травы в пакетиках во все щели насуют.       — Марихуана — невинное развлечение садовода любителя, — громкие вздохи Шакальего сожаления прямо за дверью, и Ральф чуть не выпустил невесомый веревочный кончик.       — Это должен быть подарок — всем подаркам подарок. Такой, чтобы воспоминания о нём согревали остывающее тело всю загробную жизнь, возвращали румянец на бледный ланиты и улыбку на уста. Загробную?       — Нет, — Сфинкс.       — Да-да-да, — Табаки.       — Вы о чём? — Лорд.       Хихиканье — Табаки.       — И как же? — Сфинкс.       — Доверься мне, — Табаки.       — Меня пугают такие заявления, — Лорд. Шаги и скрип резины, шум воды в раковине, гудение труб и, наконец, стук входной двери. Ральф досчитал до пятидесяти и вышел из своего малоприятного убежища. Чутко вслушиваясь в диалог за пределами кабинки, он был вынужден во всех подробностях рассмотреть наскальную живопись на двери в виде строя шагающих пенисов, над каждом из которых была поясняющая надпись и имя владельца. Самый устрашающий агрегат принадлежал Чёрному, а самый тщедушный скрюченный заморышек, ковыляющий в конце шеренги, — Слепому. Из такой расстановки детородных органов Ральф сделал вывод, что либо автор этого арт-объекта один из мечтающих подвинуть Слепого на месте Хозяина Дома, либо вожделеющий приватных встреч с новым вожаком Псов. Насчёт правдоподобности изображённого, Ральф ничего сказать не мог, так как уже давно не сопровождал процесс мытья своих подопечных. Расписанные маркерами зеркала отразили его мрачную физиономию. Могилы, загробный мир и бледные перси. Это было только про Стервятника, без всяких сомнений. Только Папа Птиц умирал по несколько раз на дню и так же воскресал, как по часам, ко времени принятия пищи. Волноваться было не о чем. Акула выпрыгнул на него из-за угла стоило Ральфу только выйти из туалета и с довольным оскалом всучил ему свёрнутую трубочкой афишу, поручив все переговоры с заповедником Мельпомены. Выездной спектакль предлагался только по мотивам сказки Андерсена «Русалочка». Волосы начинали шевелиться на голове, когда Ральф представлял себе тишину в актовом зале, когда на сцене Ариэль будет менять голос на ноги у морской ведьмы. Шуршащий лист театральной афиши лежал перед Ральфом на столе. В дверь всунулся Конь, радостно гыкнул и убежал, нарочито громко стуча каблуками сапог. Визит лога означал только одно: Стервятник в хорошем настроении и сейчас явится пить его кровь.       — Чудесный вечер, — вожак Птиц выдал традиционное приветствие. Ральф неопределенно хмыкнул, продолжая знакомиться с театральным репертуаром, актерским составом, а также с режиссёрами, звукорежиссёрами, осветителями и всеми теми, чьи фамилии были пропечатаны мелким шрифтом под названием пьесы. Стервятник сел на стул, поддёрнув на острых коленочках вытертые на швах джинсы, которые от многократных стирок с отбеливателем давно стали скорее серыми, чем чёрными. Ральф искоса взглянул на размалёванную носатую физиономию и опять перевёл взгляд на афишу. Стервятник со своим макияжем вполне мог бы войти в состав труппы. «Труппа», слово-то какое мерзкое, пованивающее разложением и плесенью опилок. Впрочем, как и вся эта театральная затея.       — Вы знаете, — говорить первым начал Стервятник, Ральф всегда выжидающе молчал. — У нас запланировано мероприятие.       — Да уж в курсе, — буркнул Ральф, не сводя глаз с торжествующей улыбки старой морской ведьмы. Старой она была во всех смыслах, впрочем, и русалочка выглядела на сорок с жирным плюсом.       — Ничего нельзя держать в тайне, увы, — сокрушенно покивал головой Стервятник. — Поверьте, я сожалею. А я просто содрогаюсь, подумал, Ральф, разглядывая молодящегося принца в туфлях с бантами и бутафорской шпагой на боку. Принц, кстати, единственный выглядел более-менее соответствующе лозунгу «театр юного зрителя». Он был относительно юн и почти свеж на фоне заметно тронутых увяданием прим в гриме и париках.       — Раз вас уже известили, — Стервятник поправил мизинцем в уголке губ собравшуюся в комочек помаду. — Но всё же, считаю нужным засвидетельствовать лично и пригласить. Вы же придёте?       — Куда ж я денусь, — вздохнул Ральф, с сомнением глядя на выпирающий из тугого лифа в форме ракушек, как тесто из кастрюли, русалочий бюст. Неужели, юный зритель вынужден лицезреть весь спектакль это колышущееся непотребство? А сколько, кстати, он идёт по времени? Ральф порыскал глазами по афише, два акта по сорок минут и десятиминутный антракт. Полтора часа, из которых на тишину и нормальное поведение можно рассчитывать только в первые десять минут и то при условии, что между рядами будет ходить Мастодонт с лыжной палкой в качестве устрашающего элемента. Ральф издал стон христианского мученика, по воле провидения назначенного надзирателем в ров со львами.       — Это не затянется надолго, — поспешил заверить Стервятник, смущенный, но в тайне довольный такой реакцией воспитателя.       — Час двадцать, — мрачно обронил Ральф.       — Ну что вы, — возразил Стервятник. — Такую долгую церемонию никто не выдержит.       — А придётся, — Ральф хлопнул ладонью по столу, будто судья молоточком, завершив оглашение приговора.       — Нет, если вы настаиваете, — Стервятник сел прямее, — можно внести некоторые дополнения.       — Например? — Ральф спросил без особой надежды, но всё же иногда вожак Птиц мог подкинуть хорошую идею.       — Например, вынос тела, — Стервятник пошевелил пальцами на набалдашнике трости. Ральф с сомнением поглядел на афишу, а потом на выдающийся нос Папаши Птиц. Насколько он помнил сказку Андерсена, тел там не было. Несчастная русалочка превращалась в пену морскую, сиганув то ли с утёса, то ли с корабля. Да и вообще, сказка довольно мрачная. Тут тебе и кораблекрушение, и отрезанный язык, и нож, которым русалка должна была заколоть принца. И боль в стройных ногах, как от ходьбы по осколкам. Ральф опять приклеился взглядом к афише в поисках красивых ножек, русалка сидела на пенопластовом, паршиво выкрашенном, камне, распустив шикарный бирюзового цвета чешуйчатый хвост. Интересно, как она будет передвигаться, подумал Ральф, или всё первое действие просидит на камне в углу сцены?       — ...но можно попробовать одолжить каталку в Могильнике, если Сфинкс согласится поговорить с Янусом, — Стервятник продолжал какую-то свою мысль и, увлёкшись рассуждениями, даже взмахивал руками, удерживая трость между колен.       — У них же свой реквизит есть, — сказал Ральф. — Зачем каталка?       — Вы о чём? — Стервятник оборвал речь на полуслове и повернулся лицом к Ральфу, подозрительно прищурив один глаз.       — О спектакле.       — Спектакле?! — Папа Птиц подавился возмущением. — Вот, значит, какого вы мнения!       — Какого такого мнения?! — взъярился Ральф, не хватало ещё того, чтобы к нему ещё являлся каждый вожак из паршивых стай и дополнительно компостировал мозг, помимо Акулы.       — Я приглашаю вас на свои похороны, а вы смеете обзывать это спектаклем! Стервятника будто ветром сдуло со стула, и теперь он стоял напротив стола, сверкая жёлтыми глазищами и раздувая от возмущения ноздри. Похороны, ну конечно, Ральф устало потёр руками лицо, про это же говорили в туалете Табаки и Сфинкс с Лордом. Как можно что-то контролировать в этом месте, если дирекция то и дело нагружает совершенно ненужными заботами и хлопотами. Почему он-воспитатель должен заниматься организацией этих дурацких премьер? Куда-то звонить, договариваться о времени и гонораре. Для этого есть Лоцман! Стервятник хромал к выходу, даже не стуча тростью. И по надменно выпрямленной спине, Ральф видел, как ледяное бешенство клокочет внутри у вожака Птиц. Обида Стервятника могла дорого ему обойтись.