Полуденное солнце

Все ощущалось иначе — Иван определенно больше не чувствовал себя в этот гигантском замке пленником. Это проявлялось и в мелких деталях, и в крупных фактах. Количество помещений, в которых его беспрепятственно пускали, значительно возросло — сад, часть птичника, оружейная, библиотека, множество гостиных зал, купели. И хотя были целые этажи и коридоры, куда Ивана продолжали не пускать, он подозревал, что тут дело было как с озером, и этот опыт отчасти поумерил его неуемное любопытство. Теперь у него и комната была другая. Прошлые покои были не малых размеров, а эти и подавно, и кроме того, имели высокие двери, ведущие на широкий балкон. «Ого! Как красиво!», — распахнув их, юноша окинул открывающиеся глазу просторы восхищенным взглядом, — «Это тебе не окошко с решеткой!». — Вас устроит, если мы обставим все так же, как в предыдущих покоях? — за спиной тем временем раздается вопрос. — Честно говоря, я не особо люблю красный, — признается он, оборачиваясь на говорящего с ним мужчину, — Да и балдахин был бы лишним, как и позолота. Зеркала достаточно маленького. Это тоже была еще одна из перемен: если раньше из всех слуг к нему обращались лишь мавки, то теперь до общения снизошло это создание с причудливым хвостом, которого омега раньше несколько раз видел подле Князя Тьмы. — Лучше зеленый или синий, — с короткой улыбкой добавляет Иван, — И это очень большая комната, — протягивает он, оглядывая помещение перед собой. — Вам положено. — Да? И почему же? — юношеские брови вопросительно приподнимаются. — Вы княжеский… — скорпион на мгновение делают паузу, вовремя останавливаясь и осознавая, что слово «фаворит» будет звучать, пожалуй, неуместно, — омега. Но выходит все равно куда более провокативно, чем хотелось бы — ведь шея Ивана до сих пор сияла девственной чистотой, лишенная не то что укуса, а хотя бы следа от прикосновения Бессмертного. — А сам Князь об этом в курсе, как вам кажется? — выразительно хмыкает юноша. Лицо Вазиря дергается, но он выдерживает ровное и почтительно выражение, благожелательную улыбку. — Этот вопрос вне зоны моей компетенции, — произносит мужчина, и откланявшись, оставляет омегу одного. «Ладно, он-то ни при чем», — с досадой думает юноша, вздыхая, — «Выполняет приказы и все, ни к чему мучать его вопросами, на которые может ответить лишь один…нечеловек». Тогда, оставшись один Иван, ощутил себя потерянно и обескураженно, но, как и обещал Кощей, слуги быстро взяли его в оборот — отвели в купель, сняли грязный, ощущающийся унизительным свадебный наряд, избавили от постылых украшений, предложили свежую одежду, сопроводили в комнату, в которой уже была приготовлена постель. Он уснул крепким и долгим сном, проваливаясь в долгое безвременье, в котором уже не было места угрозе и страху, и наконец можно было расслабиться. «Вот я и снова здесь», — раскрыв глаза в незнакомой комнате, юноша слабо улыбнулся, окончательно убеждаясь, что все не было сном. Эта мысль вызывала смешанные чувства, но все же, облегчения в ней было больше других оттенков. Никто больше не требовал от него носить омежье платье, не было десятков пар любопытных глаз, шепота слухов за спиной и брака с чуждым альфой на горизонте. Однако вопреки ожиданиям, хозяин замка не торопился встречаться с ним или вступать хотя бы в мимолетный разговор, и, Иван, несмотря на максимальную вежливости слуг и все предоставленные блага, стал ощущать медленно нарастающее напряжение, во многом проистекающее из неопределённости. И все же, спустя почти неделю его пребывания в замке, Кощей таки одарил его своим вниманием, но лишь показавшись на пороге покоев омеги: — У тебя есть все необходимое? — скрестив руки, на груди, он быстро оглядывает обстановку, обустроенную слугами. — Эм… — Иван так же беглым взглядом окидывает помещение, что казалось ему даже чересчур большим для одного человека, — да. Более чем. — Хорошо, — ответ короток и сух. «Хорошо», — вторит Иван, — «И чего хорошего, не поговорили даже ни разу… Хотя, быть может, он и не считает нужным? Намеревается видеть меня от течки до течки и больше словом лишним не перекидываться?». И хотя сейчас подобная перспектива не кажется ему наихудшим из всех возможных жизненных сценариев, положение дел ощущалось слишком неопределенным, тревожащим. — Только вот не вполне понимаю, стоит ли мне здесь обживаться… — медленно протягивает Иван, внимательно всматриваясь в лицо напротив, — Вдруг высока вероятность что снова придется уходить прочь без права вернуться? — А какова вероятность, что ты снова воткнешь мне нож меж лопаток, найдя новую возможность спеться с моими недругами? — хлестко усмехается Кощей, окидывая юношу выразительным и холодным взглядом и после, развернувшись на каблуках, покидая комнату. «Вот и поговорили», — Иван морщится, ощущая, как и от голоса, и от блеска лиловых глаз становится не по себе, — «Он злится… И не хочет говорить ни о чем?», — размышляет он, отчасти досадуя на то, что его робкая попытка завязать беседу действительно звучала провокативно, — «Этот замок достаточно большой, чтобы едва ли пересекаться, но ради чего тогда было приходить за мной? В самый последний момент…». Вздохнув, юноша проводит рукой вдоль стены. Под пальцами — не привычный деревянный сруб, а шершавая каменная кладка. «И теперь это…мой дом?», — с сомнение выдохнув, он упирается лбом в холодный свод. Помимо этих переживаний, спустя некоторое время к Ивану вернулась ночная бессонница, сочетающаяся с дурными снами. Порой это были неопределенные, бессвязные видения, приносящие сковывающий ужас, заставляющие вздрагивать, просыпаясь в холодном поту. Но после пробуждения вспомнить, что именно в них происходило, не выходило, и от того страх и тревога рассеивались быстро. Но было и иное мучавшее его сновидение, что менялось в деталях, но оставалось неизменным в сути. Он бежит почти задыхаясь, так быстро, как только может. И наконец оказывается в объятиях холодных рук, тяжело дыша, вжимается в альфу. — Ты что, — Иван замирает — от колкого голоса по позвоночнику бежит дрожь, а когти до боли смыкаются на подбородке, задирая лицо кверху, — Подумал, что нужен мне? — он видит широкую усмешку на лице напротив, и в лиловом блеске нет ни капли тепла, лишь удовлетворенное злорадство, — Как смешно. Ладонь с когтями спускается на грудь и одним сильным и точным толчком опрокидывает его назад. Вода накрывает с головой, затекает в легкие гнилой тиной — река в один миг сменяется топким болотом. Но потонуть ему не дают — сильные руки хватают за шкирку, вытягивая, и Иван видит над собой лица братьев, полные отвращения и презрения. — Сбежать думал? — над ними стоит отец, окидывая его надменным взглядом, и сухие губы растянуты в злой улыбке, — Не спасет он тебя, никто не спасет. Дальше его волокут за волосы, и толпа вокруг смыкается многоруким чудовищем. «Нет!!!», — с бешено бьющимся сердцем он рывком подпрыгивает на кровати, и несколько минут уходит на то, чтобы понять, что нет никакой свадьбы и царского двора, и он бесконечно далеко и от тех лиц, и от тех мест. «Черт…», — ощущая головную боль, Иван растирает лицо руками, силясь стереть остатки наваждения. Затем распахивает двери, ведущие на балкон, впуская прохладный ночной воздух, что во многом приводит в чувство. Повисшая неопределенность тревожила, и, если бы юноша был до конца честен с собой, он бы признался, что, просыпаясь по утрам и не ощущая отголоска пряностей рядом, испытывает томящее разочарование. Бессмертный, не желавший видеть омегу при свете дня, придерживался такой же позиции и ночью, и не было больше никаких полутайных объятий, что дарили успокоение. «Если бы ему все это было не нужно, меня здесь не было бы», — устало рассуждает он, оглядывая богато убранные покои, — «Да и он не из тех, кто делает что-то хорошее просто так, но только вот…хорошее ли?». Альфа и раньше не баловал его вниманием, но ведь все изменилось, только вот в какую сторону? Вздохнув, он набрасывает на тело одежду и укутываясь в халат, бросает задумчивый взгляд на дверь. «Ладно, в конце концов, почему бы не начать мне?», — и с этой мыслью Иван идет вдоль долгих коридоров, чтобы после постучать в высокие двери. — Здравствуй, — произносит он, когда они отворяются, и вместе с этим сердце волнительно ускоряет свое биение. — Здравствуй, — ровным тоном вторит Бессмертный, окидывая его быстрым взглядом с головы до ног. «У него что есть только два выражения лица — когда он ухмыляется и ровное как блин?», — с досадой думает Иван, силясь разобраться какие чувства испытывает Кощей от его визита. Повисает пауза, каждую секунду которой юноша ощущает нарастающую неловкость и волнение. — Я просто хотел сказать…предложить, быть может, мы могли бы… — «Черт, представить это было легче, чем говорить на самом деле», — с досадой думает он, — провести немного времени вместе? — Сейчас? — Кощей приподнимает брови, тем самым умножая смущение Ивана, — Тебе снятся кошмары? — уточняет он, скользя взглядом по лицу, за последнее время посвежевшему и вернувшему себя румянец, но все еще украшенному синяками под глазами. — Да, — кивает юноша, ощущая возрастающую еще больше неловкость: «Не хочется давить на жалость, просто… Но они ведь действительно снятся» — Подожди, — бросает в ответ Бессмертный, нахмуриваясь. «Эм…ладно», — Иван остается перед полуприкрытой дверью, ощущая себя гостем не только нежданным, но и едва ли желанным. — Это тебе поможет, — спустя пару минут произносит вновь появившийся на пороге альфа, вручая в руки омеги тяжелую ткань, очевидно, хранящую запах пряностей, и на короткое мгновение невесомо проскальзывая когтями по теплой ладони, — Надеюсь, будешь спать спокойно. Доброй ночи, — и с этими словами мужчина, коротко кивнув, закрывает дверь. «О…Ох это…весьма красноречиво, Кощей, даже на порог меня не пустил…», — Иван, не успевший возразить и слова, заторможенно осмысливает произошедшее. Сама по себе ситуация более чем неоднозначная, отпахивающая душком вполне показательного отвержения. Но к чему тогда этот смазанный, словно бы действительно мягкий жест поглаживания по ладони? Или ему показалось? Или просто штрих к общей картине? Или совсем иное — тончайшая насмешка, призванная не успокоить, а уколоть глубже? Иван опускает глаза, вздрагивая. В его руках не просто плащ, а тот самый, с вереницей черных перьев по вороту, тех самых, что он когда-то вырвал чтобы отдать ведьме. …Надеюсь, будешь спать спокойно… «А, вот оно что», — с губ юноши слетает болезненный, нервный смешок, и он медленно развернувшись, понуро бредет прочь, — «Вот каков твой ответ…» Спустя пару шагов он замирает, еще крепче сжимая плащ, плотнее прижимая ткань к себе, так, как быть может, сознательно или нет, желал бы ощутить объятье альфы, что столь легко могло рассеять и смутные кошмары, подарив крепкий сон, и подтачивающую неопределенность его положения. От запаха пряностей по телу разливается сладкое тепло, и от этого же во рту собирается горечь, будто бы он залпом съел горсть незрелой рябины. Их разделяют толстые стены замка, но куда сильнее — высказанные и не высказанные слова, и, кажется, что с каждым новым, расстояние лишь увеличивается, а не уменьшается. С шумом выдохнув, юноша резко разворачивается, быстрым шагом преодолевая то небольшое расстояние, на которое успел отойти. Уложив ладонь на ручку, он уже без всякого предупреждения дергает. Но дверь не поддается — весьма яркий намек на то, что хозяин покоев своего одиночества прерывать не желает. Тогда Иван вновь стучит — весьма громко, несколько раз, а после замирает в мучительном ожидании, но ответа нет. «Нет, ты откроешь мне! И поговоришь со мной!», — рычит он, продолжая барабанить в дверь до боли в кулаках и добавляя к этому интенсивные удары ногой. — Я буду стоять здесь пока ты не отворишь эту чертову дверь! — и звук голоса усиливает эхо пустого коридора, — Ты слышишь меня, Кощей?! В конце концов взывания до адресата доходят, и вход в покои резко распахивается. — О, спасибо! Да, так вот, — лицо юноши искажено кривой улыбкой и дальше он не дает альфе напротив себя сказать и слово, впихивая плащ обратно в руки Бессмертного, — Если ты меня ненавидишь, если я тебе противен, найди в себе силы сказать это прямо мне в лицо!!! Ты злишься, считаешь предателем, да так и скажи все это наконец! — его голос на мгновение вздрагивает, опускаясь до свистящего шепота, — Зачем тогда вообще заявился на эту проклятую свадьбу?! Решил, что сможешь придумать для меня более изощренное наказание, чем нежеланный брак?! Да ты…ты как отец! — Иван на мгновение отводит глаза в сторону, не замечая, как в этот миг лицо Кощея передергивается, теряя беспристрастную ровность, — С его этими его усмешками и насмешками, прячешь, заворачиваешь настоящие слова и мысли в ненастоящие! — тон голоса юноши вновь становится выше и выше, — И ты думаешь мне было легко, когда ты издевался надо мной, высмеивал?! Когда я отказался от того, чего хотел больше всего на свете, а ты даже не выслушал меня после?! Он чувствует обиду, что захлестывает, накрывает с головой, клокочет возмущенным, раненым зверем внутри. — И знаешь что?! — сглотнув, продолжает он, — Я хотя бы пытаюсь, в отличие от тебя! И развернувшись, Иван торопливо уходит прочь, ощущая, как ком в груди вот-вот взорвется, как предательски щиплют уголки глаз. Скрывшись за первым же поворотом, он переходит на бег, желая как можно скорее оказаться подальше от покоев Кощея. «Еще не хватало из-за этого слезы лить, словно омеге!», — зло думает юноша, забывая, что вообще-то, действительно является оным. Он движется торопливо, ощущая стыд и обескураженную неловкость от того, что ощущает себя настолько задетым и униженным, — «Больно надо!.. Больно…надо…». Кощей же остается наедине с отзвуком прогремевших слов, что эхом отбиваются от стен, звенят в голове проклятьем. Ты как отец… как отец… ты как… «Боги», — усмехается Бессмертный, потирая лоб ладонью, — «Это воистину худшее оскорбление, что когда-либо бросали в мою сторону». Зарычав, он оскаливается, и опустив взгляд, наконец замечает, что до сих пор держит в руках злополучный плащ. В секунды вещь загорается, оседая пеплом в холодных руках. Почему он выбрал из всей вереницы именно его — действительно желая уколоть юношу, или просто забыв, что из множества похожих друг на друга плащей когда-то уже недальновидно накрывал хрупкие плечи именно этим? Без слов выразить — Я помню, что случилось, когда я подпустил тебя слишком близко к себе в прошлый раз. «И чего же больше в том, что я отталкиваю его — страха или злости? Я не могу ему доверять, но я все равно хочу, чтобы он был здесь», — с уст Кощея слетает тяжелый вдох, — «Понятно, что он хочет прояснить положение, но…». Погруженный в собственные размышления, он совершенно не ожидал увидеть Ивана на своем пороге — прямолинейность и простота, к которой тот стремился по своей сути, скорее отпугивала, обличая неготовность смотреть в эти васильковые глаза на столь близком расстоянии. «Ясно, чего он хочет», — думал Кощей, прикрывая дверь перед носом незваного гостя. Он сам тут и там натыкался на запах юноши, что дразнил и дурманил, манил к себе. С одной стороны, смешно было удерживаться от искушения, ведь Бессмертный прекрасно понимал, что рано или поздно оно в любом случае окажется сильнее, и смешно делать хорошее лицо при плохой игре- он заявил права на омегу, забрал из отчего дома, разве все не очевидно? Но сейчас Иван для Князя Тьмы был подобен яркому цветку, что привлекал к себе и красками, и запахом, но был ядовит — и он, словно отравившийся однажды зверь, стремился обходить вожделенную опасность стороной. Представить, что этот юноша вновь войдет в его покои, окинет волооким взглядом из-под длинных ресниц — совсем как в те разы, когда прижимался к его груди, держа в голове наставления ведьмы — все же было слишком. Можно ли верить в искренность подобных порывов сейчас? Нет, он просто не мог, не желал вновь ощущать поднимающуюся со дна злость и ярость, что немалыми усилиями заглушил ранее. Каждый взгляд в эти точеные, аккуратные черты лица — воспоминание о слабости, поражении и недальновидности. И они же вызывали неумолимое алкание, пробивающееся даже сквозь боль предательства. Опустившись в кресло, Кощей ощущает разливающуюся в висках головную боль, бросая мрачный взгляд на дверь и в задумчивости постукивая когтями по подлокотнику. Спустя пару дней Иван получает приглашение отобедать с хозяином замка, как ни в чем не бывало переданное служанками. «Слушаться отца, слушаться мужа, слушаться…хм, а он-то мне кто?», — хмыкает Иван, все же направляясь в обеденную залу вопреки первому порыву пожелать альфе приятного аппетита и остаться в своих покоях. «Быть может, все же решил поговорить», — размышляет он, молча проходя к столу и едва кивая восседающему во главе Бессмертному. Давящим на грудь камнем тяготило осознание зависимости собственного положения — хотя в ночных размышлениях юноша приходил к выводу, что взбреди Кощею снова вышвырнуть его прочь, он, пожалуй, с некоторыми оговорками справится — главное забыть царское происхождение и держаться подальше от мест, где могут узнать его истинное лицо. Но так или иначе здесь, в этом замке все зависит от желаний и приказов Князя Тьмы — и его относительно мирная и свободная жизнь, лишенная обязательных атрибутов омежьего быта, тоже. — Тебе наверняка бывает одиноко здесь, — так как Иван упрямо решил не начинать разговор первым, тишину спустя какое-то время прерывает Кощей. Юноша, оторвав глаза от тарелки, из которой едва ли попробовал хоть что-то, окидывает сидящего напротив мужчину мрачным взглядом. С губ рвется колкое и ершистое — Удивительно, как ты заметил. или Разве тебя волнует? или Если бы ты говорил со мной нормально, быть может, было бы иначе. — Справляюсь, — в итоге цедит он сквозь зубы, ощущая как во всем теле звенит напряжение — какую реплику в следующую секунду озвучат эти насмешливые уста, чем ему защищаться? — Можешь написать сестре, — совершенно внезапно для него произносит Бессмертный тоном ровным и спокойным. — Если это очередной изящный способ поддеть меня и поиздеваться, то можешь не утруждаться, я все понял еще в прошлый раз, — резко произносит Иван, до бела сжимая ладони в кулаки. «Решил ткнуть в последнее оставшееся значит?!», — и уголок алых губ нервно дергается. — Нет, я вполне серьезно, — Кощей коротко морщится, отставляя свой бокал в сторону, — Мои вороны легко найдут ее. — Правда? — недоверчиво переспрашивает юноша, окидывая собеседника хмурым взглядом исподлобья. «Что ж, не удивительно, что он совсем мне не верит», — внутренне усмехается Бессмертный всматриваясь в напряженные плечи и замершее во враждебности лицо, — «Но я сам недалеко ушел». — Да. Если все же хочешь написать, просто оставь письмо в птичнике. — Хорошо, — коротко отвечает Иван, и тон голоса явно говорит о том, что юноша все еще насторожен и настроен скептически. Но тем не менее уже на следующий день, Кощей, как обычно пришедший к своим воронам обнаруживает сложенное письмо, запечатанное сургучом. «Хм…», — взяв в руки конверт, он прокручивает его — внутри явно несколько исписанных листов, послание вышло немаленьким, и даже если Иван не до конца верил в обещание Бессмертного, то явно решил все же воспользоваться шансом. Или дело было в том, что юноша едва ли мог найти здесь кого-то, с кем мог искренне и открыто поговорить по душам, и даже призрачная возможность выговориться вылилась в долгий поток слов? Вздохнув, Кощей берет с маленького столика еще один лист и перо. Его записка, в отличии от письма омеги, коротка: Не знаю, насколько в этом письме твой брат посвятил тебя во все подробности произошедших с ним злоключений, но тебе в свою очередь стоит придерживаться придуманной легенды. Я похитил тебя — по мнимому капризу, из желания насолить твоему отцу, и ты никогда не переходила границы нави по своей воле. Воздержись от покаяний, неуместной правды и слезливых оправданий — ему нужна та, кто поддержит, а не очередное разочарование в виде сестры-предательницы. К. Ворон прибывает с ответной весточкой уже к следующему вечеру, замерзший и уставший. Да, царевна далеко забралась в стремлении убежать от длинных рук отца — далекий север за морем. Холодный, неприступный, и самое главное- имеющий достаточно преклонного альфу во главе, чтобы, родив наследников, Мила могла претендовать на регентство. Осторожно подковырнув тяжелую печать из белого сургуча, Кощей раскрывает послание. Он пробегается по строкам бегло, имея целью не скрупулезно изучить содержимое, а удостовериться в том, что девушка вняла его требованию. Удовлетворенно хмыкнув, он осторожно подносит снятую с письма печать к пламени свечи, и после вновь запечатывает письмо. «Интересное чувство», — размышляет Бессмертный, следуя по коридорам в сторону покоев Ивана. Нечто похожее на предвкушение- он ведь знал, что омеге придется по сердцу эта весть, а значит он будет рад, а вот мысль о радости юноши отзывалась и в нем самом…удовлетворением? Непривычное, чуждое ранее ощущение. Но если не лукавить — лишь хорошо забытое по причине того, что чужие радости когда-то стоили слишком уж большую цену. — Держи, — он застает Ивана за столом, занятым перетягиваниям тетивы на луке. Тот переводит глаза на него и наконец видит письмо. — Спасибо! — на выдохе произносит он, протягивая ладонь и забирая конверт. «Я никогда раньше не видел, как он улыбается…», — заторможенно подмечает Бессмертный, отступая на шаг назад. Когда руки омеги на короткий миг случайно коснулись его пальцев по телу словно пробежал короткий удар молнии. — Можешь отправить ответ сам, просто привяжи одному из воронов к лапе. Пойдет любой, но, если свободен Ракх, можешь поручать ему. Иван кивает, едва бросая взгляд в сторону мужчины, но не от пренебрежения, а от того, что бьющее во всем теле волнение обращает все внимание в густую вереницу слов, написанных родной рукой. — Что ты имел в виду тогда? — дойдя до двери, Бессмертный оборачивается через плечо. — Когда? — рассеяно переспрашивает Иван, поднимая глаза от строк, в которые уже успел нырнуть с головой. — Когда говорил, что ты хотя бы пытаешься. Что пытаешься? — Пытаюсь простить тебя, — спустя паузу отвечает юноша, и его губы на долю секунды расходятся в улыбке, несущей печать горечи и смущения. «А…Можно было и так догадаться», — внутренне усмехается Бессмертный, укладывая ладонь на ручку двери. — Кощей, подожди! — теперь уже Иван в свою очередь окликает его. Мужчина вновь замирает — звонкое звучание собственного имени, столь редко произносимого этими устами, тянет магнитом. «Это письмо, и то, что он предложил связаться с Милой, разрешил использовать своего ворона», — Иван переводит взгляд на листы пергамента в своих руках, — «И ведь принес его сам, хотя легко мог поручить это слугам, или саму птицу направить напрямую. Он хотел сделать что-то для меня, то, что действительно важно… Потому что жалеет о своей колкости? Или хочет, чтобы я прекратил донимать его попытками общения?». — Спасибо. Правда. Это важно для меня, — тихо произносит он, — Ты… — добавляет Иван, всматриваясь острые черты лица, пытаясь понять, что же таится за ними, — когда-нибудь сожалел о чем-то? — Тьме чужды сожаления, — коротко и во многом холодно бросает Бессмертный, покидая комнату и оставляя омегу в смешанных и полярных чувствах. «Сожалею ли я… Сожаление — это всегда взгляд в прошлое, а его никогда не исправить», — оскаливается он, — «И кроме того, если тогда я искренне желал этого, наслаждался этим, то и о чем говорить?». В голове всплывает лицо юноши — вспыхнувшее радостью, глаза, в которых вновь засиял живой, яркий блеск. — Отправьте в дар молодой царице севера зеркало, — приказывает он слугам в тот же день, — Пусть все будет обставлено так, что это часть ее задержавшегося приданного, или дар от ближайших соседей в честь свадьбы. И так или иначе, напряжение меж ними, что грозило вот-вот взорваться, ослабло, но едва ли рассеялось полностью. Им было непросто найти повод быть вместе, но еще сложнее — говорить друг с другом. — А что…что с твоей иглой? — решается наконец спросить Иван в одну из следующих, во многом неловких трапез, по ходу которой они едва обменивались малозначительными репликами, — Что она вообще такое? «Интересные вопросы с его стороны», — внутренне усмехается Бессмертный. — Все в порядке, настолько, насколько может быть, — неопределенно и туманно отвечает он, игнорируя вторую часть вопроса и прикладывая определенные усилия чтобы не выдать язвительного: «Разве твоя сообщница не посвятила тебя?». — Почему ты не хочешь поговорить? — в конце концов напрямую спрашивает юноша, откладывая прибор в сторону и всматриваясь в ровное выражение лица напротив. — О чем? — О…об этом. О том, что случилось тогда. — У меня есть гипотеза, что это сделает все хуже, — усмехается Кощей. — Разве ты не хочешь узнать, как все было на самом деле? — Хочешь сказать, Яга оклеветала тебя? — и Иван ощущает, как вокруг на мгновение становится холоднее. — Нет, — поджав губы, роняет он в ответ, — Просто не все это была неправда…точнее правда. — Когда она пришла к тебе? — поколебавшись, Бессмертный все-таки задает один из вопросов, ответ на который мог бы достроить полную картину сплетенной интриги. — В первый раз в этот…ваш праздник, не помню, зимний, день Карачуна, кажется. — Первый раз? — нахмуривается он, вновь ощущая волну жгучего раздражения. Проглядеть все это прямо под своим носом — немалый удар по самолюбию, но ведьма действительно выбрала момент, когда в замке было слишком много суеты, а его внимание было посвящено далеким от пленника вопросам. — Я согласился не сразу, — Иван на мгновение отводит взгляд в сторону, — Чуть позже, когда…после того случая, когда пришел к тебе сам. Подумал тогда, что просто не могу быть омегой, что должен найти выход во что бы то ни стало. «О, еще пришлось поуговаривать значит», — Кощей коротко скалится, — «А она проявила должное терпение…». — Что именно она попросила тебя сделать? Не выкрасть же Иглу, верно? — Нет. Попросила сблизиться с тобой. — Втереться в доверие, иными словами? И хотя голос альфы все еще ровен, Иван на физическом уровне ощущает как меж ними возрастает напряжение — и все же, утвердительно кивает, твердо решая быть честным в этом разговоре во всем — и в том, что может служить виной, и в том, что может оправдать. — И поэтому так рьяно согласился на мимолетное предложение спать вне течек? — Да. — И от того пришел тогда сам в мои покои выяснять, отчего я захаживал к тебе ночами? — Да, — вторит Иван, видя, как дергается уголок губ Кощея. — Послушного омегу у тебя разыграть не вышло и решили играть на контрастах? — протягивает тот, срываясь на ядовитые ноты и размеренно покачивая вино о стенки бокала, — Рассудили, что вспыльчивый недотрога зацепит сильнее? — Да нет же! — вспыхивает Иван, — Она не стояла над моей душой с ежедневными указаниями! Просто у меня плохо получается в принципе врать! И в озеро меня никто не подговаривал лезть, с дуру полюбопытствовал. И еще я не стремился почувствовать твои эмоции, чтобы передать ей, я действительно хотел…понять тебя, — тихо добавляет Иван, всматриваясь в пронизанное льдом лицо Бессмертного, — «Да, возможно это действительно сделает хуже…». Кажется вот, руку протяни, коснись ладони напротив — а расстояние сейчас ощущается гигантским, почти бесконечным. «Это и был ее план», — Кощей тем временем вновь ощущает волну раздражения и злости, во многом по отношению к самому себе и своей недальновидности, — «Она и не рассчитывала, что ему удастся добраться до Иглы. Ей было достаточно того, чтобы довести эту связь до той крепости, в которой я просто не смогу позволить причинить ему вред, а дальше она легко похитила бы его, но мне хватило дурости позвать ее самому, в надежде на разрыв той самой связи…». — Просто в какой-то момент я понял… — пытается вновь начать юноша, перейти, как ему кажется, к самому главному, но Бессмертный резко прерывает его вопросом: — Ты считаешь, что я и твой отец похожи? Твой отец — обращение, прозвучавшее таким естественным и логичным для юноши, в самом Кощее отдавалось покалыванием в пустой груди. Будто бы острым копьем копошить в утрамбованном, ставшим каменным, пепелище. — Если честно…да, — признается Иван, поднимая глаза на Бессмертного, — Вы оба властные альфы, которые раздавят любого, кто пойдет против них. Хитрые, коварные…жестокие. Быть может, в твоем случае это и естественно, да и вряд ли такое большое царство как наше…его, в смысле, можно удержать иначе. «В интересную же точку мы пришли», — внутренне хмыкает Кощей, скрывая за очередным глотком вина то, как губы искажаются в кривой гримасе. — Что происходило с тобой, когда ты вернулся ко двору? — отставив кубок в сторону, он прерывает вновь повисшее молчание. — Когда вернулся… — задумчиво протягивает юноша, ощущая как отошедшая за последние дни спокойствия тяжесть вновь подбирается к груди, — В целом, ничего особенного, но и ничего хорошего — скрыть что я омега было уже невозможно, и вроде все были рады, но все сразу стало не так как раньше, — «Но я был просто глупцом, когда надеялся на то, что оно могло быть иначе», — от этих мыслей и воспоминаний Ивану становилось смешно и горько одновременно, — Отец никогда меня особо не жаловал, приблудный бета, но раньше это было скорее как равнодушие, растет околицей кто-то там, и ладно. Слова лились сами собой, вопреки непроницаемому лицу Кощея, Иван ощущал, что тот слушает его внимательно, и парадоксальным образом ему было легко выговориться, а быть может, юноша просто слишком устал держать все внутри. — Но теперь, конечно же, решил выдать меня замуж, сказал еще, — он морщится, силясь вспомнить обтекаемую по формулировке, но жесткую по сути фразу, — Мол, сейчас-то я действительно принесу пользу нашему царству. И смотрел еще так…будто знал все, что здесь было, — юноша поеживается, вспоминая пристальный, колкий отцовский взор, — Быть может, от того и не пожалел сразу подложить меня под альфу. — Что? — резко переспрашивает Кощей, до того молча слушавший излияния омеги. — Ну, они позволили Драмиру, моему муженьку будущему, прийти ко мне в течку, распробовать, так сказать, — из его рта вылетает смешок, — У меня же слабый феромон, никто его и не ощущал, только отголосок твоего запаха… Такое на брачном базаре за хорошо не продашь. — Течка началась сразу после смотрин? — уточняет Кощей, в целом, прекрасно зная ответ. «Мстислав… Неужели он унюхал следы моего запаха на нем?! И от того такая спешка?!», — он ощущает, как тьма внутри, наполняясь злостью, уплотняется, — «Это такая месть? Но ведь он ничего не знает, он ни при чем!» И от этой мысли ему тоже становится смешно — а остановило ли это его самого, когда он метко и безжалостно давил на слабые места омеги, когда в целом позволил юноше занять место сестры лишь из злорадного желания поиграть с отпрыском заклятого врага, бывшего когда-то заклятым возлюбленным? — Да, совпало так по-дурацки, а потом… Стой… — и наконец он увязывает одно с другим, во многом благодаря мрачному взгляду, которым окидывает его Бессмертный, — Если есть травы, что подавляют течку, значит, есть и те, что могут вызвать ее раньше? — Да, такие есть, — произносит тот, наблюдая, как в ответ на этот уголок алых губ нервно дергается. — А…Понятно. На них, видимо, лихоманки у меня нет, — Иван растягивает губы в улыбке, скрывающий глубокий укол в и так израненное, кровоточащее место. «То есть, все даже так было. То-то Олег так распинался в извинениях, когда уходил, я-то думал… Они не просто позволили ему прийти, все изначально было специально», — от этой мысли ему становится особенно горько — злость на старшего омегу смешивается с понимаем того, что иного выбора у того и не было. — В любом случае, ничего не вышло — меня воротило от его запаха, мы подрались и он не стал пытаться брать силой, ушел… А потом я попробовал сбежать с помощью друга, но только подвел его под казнь, тоже глупо было, смешно надеяться, что выйдет… Пришлось дать обещание что не буду кручиниться и пойду замуж, и вот… Дальше я думаю, ты знаешь. Иван, погружаясь под конец своей речи в пространное оцепенение, не замечает, что Кощей давно поднялся со своего места и неслышным шагом обошел стол, оказавшись за его спиной. — Я звал тебя в течку, — и эти будто бы не впопад произнесенные слова соскальзывают в тихий шепот, что перебивается стуком быстро бьющегося сердца. — Я знаю, — так же тихо отвечает Кощей, ощущая, как неслышно колышется воздух от дрожи, что прошла по телу омеги. Любой иной ответ был бы ложью, и эта правда оседает в воздухе пленкой, что ложится между ними невидимым и тонким, но непреодолимым препятствием. Бессмертный испытывает порыв перенести ладони со спинки стула на плечи Ивана, прижать к себе, обнять, проскользнуть руками на грудь, пройтись кончиком носа по шее, приласкать с горькой нежностью, хоть как-то выразить факт, за который можно попробовать ухватиться — Но теперь я здесь. И теперь ты тут. Но его сковывает холод, что опоясывает невидимыми путами, не позволяя коснуться теплого тела рядом. И в итоге, отстранившись, Бессмертный лишь молча покидает обеденную залу с лицом ровным и беспристрастным. «Почему все это так сложно?..», — с огорчением думает Иван, опуская голову на локти. В теле остается странное чувство напряжения, не то от того, что желанное касание так и не случилось, не то от того, что внутри все еще жива была память о боли, причиненной холодом тех рук. «Он…быть может действительно не сможет простить это? И значит, он чувствовал, как мне плохо, и тем не менее… Не пришел», — он вновь ощущает обиду, но не яростную, как когда долбился в закрытые двери покоев, а протяженно горькую и тихую, ту, что не ищет отмщения, а лишь терзает неизменностью прошлого — «Хотя, учитывая что он прогнал меня взашей, то и не удивительно… Удивительно, что решил вернуть, и я до сих пор не понимаю отчего. И я тоже главного ему не сказал, да и он не спросил — почему я передумал тогда… И почему передумал он?», — Иван поднимает голову, бросая взгляд на пустое место напротив себя — «Но мы хотя бы немного продвинулись». «Если бы я ощущал, что он чувствует, я бы мог лучше понимать его. Но он не хочет…», — в пустой комнате тихий вздох, слетевший с юношеских уст, отдается глухим эхом, рассеивающимся в пустоте. Кощей же уходит прочь от трапезной, ощущая, как внутри клубится рой темных чувств, царапающих грудь. Не забытая, но припорошенная ненависть возгорается вновь — в голове всплывает лицо, при мысли о котором гнев в венах закипает. «Я…я не смог защитить его от нее, от него, от каждого из них, и самое главное — от самого себя», — думает он, даже не замечая куда именно его несут ноги, — «Почему я позволил ему отравить мое настоящее так же, как он отравил прошлое? Но разве я не этого хотел? Отомстить через него, сделать больно? Но он мой истинный, почему я не остановился? Истинный…который так или иначе предал меня. Или?.. Где я ошибся на самом деле? Он сказал, что отказался от того, что хотел больше всего на свете… Отказался…» Кощей холодно кивает встречающимся в коридоре слугам, не выдавая внутренних терзаний ни единым мускулом лица. «Все в порядке», — мысленно вторит он, разворачивая ладонь тыльной стороной и всматриваясь в серую кожу и длинные когти, — «Нужно просто продолжить держать все под контролем, мне просто…», — выдохнув, мужчина чувствует, как множится головная боль, стискивая голову горящим ободом, — «Надо взять себя в руки». Этим же вечером Иван, погруженный в написание очередного письма сестре, не замечает, как дверь в его комнату открывается и в нее входит высокая и темная тень. Но он сразу ощущает запах, и уже собирается обернуться, но тут на плечи мертвой хваткой падают две тяжелые ладони. — Эй, ты чего, — возмущенно начинает юноша, не понимая, к чему подобная резкость, и почему мужчина хотя бы сперва не окликнул его. Руки, сомкнувшиеся на плечах, стягивают его со стула на пол словно легчайший лист пергамента. — Кощей, что проис… — договорить ему не дают, — накрывают рот глубоким, жадным поцелуем. Альфа явно стремится пожрать его, испить до дна, так, как несчастный, блуждающий по пустыне, осушает чудом найденный источник воды. «С чего бы так рез…ах!», -Бессмертный вжимает его в пол, накрывая всей тяжестью тела, и юноша отчетливо ощущает с силой упирающуюся в живот твердую плоть, — «Ох черт…», — вздрогнув, Иван укладывает руки на плечи мужчины. Его собственное тело, давно лишенное какой-либо ласки, сразу откликается, но возбуждение, расцветающее жаром внизу живота, все равно смешивается с тревогой. Наконец Кощей размыкает поцелуй, приподнимается на локтях и окидывает омегу под собой хищным, сощуренным взглядом с поволокой, в котором полностью отсутствует рационально мыслящее. Иван, сталкиваясь с глазами мужчины, замирает — обычно узкие, вертикальные зрачки полностью расширены, блестят двумя черными безднами, обнажая животное и алчущее. Он приподнимается на локтях, но в ответ на это Кощей предупреждающе рычит, оскаливая клыки, и надавив ладонью на плечи юноши, вновь вжимает его в пол, агрессивно прикусывая и целуя. Глубокий вдох вновь наполняет Иванову грудь ароматом пряностей. Это еще более терпкий, острый и резкий, чем обычно запах — феромон альфы насыщенный, обволакивающий густым облаком. «У него…у него гон!», — осознание приходит вспышкой, леденящей и будоражащей одновременно.