***
Просторную песчаную залу заполонил мягкий золотистый свет, в ту же секунду усиливаясь, становясь невыносимым. Им было пропитано, казалось, все. Но вспышка длилась недолго, тут же на сферу, что источала бьющие нещадной волной в глаза яркие лучи, легли две тяжёлые ладони, и она спешно схлопнулась. По щекам скатилась пара слезинок от жгучей боли, тяжелым грузом давившей на глаза. Он поспешил стереть их тыльной стороной ладони с бледных щек. На него смотрело восемь пар глаз. Кто испуганно, кто вопросительно, но ни один из присутствовавших, кажется, так до конца и не понял, что вообще произошло за несколько коротких мгновений. На слезящиеся, до сих пор, глаза так не вовремя сползла смоляная прядь вьющихся к кончикам волос, пришлось заправлять её за ухо ловким движением пальцев в кожаной перчатке. Он всегда носит перчатки. Воззрившись туманной пропастью глаз на лежавшего под ногами старика стоявший посреди залы глава заговора изрёк: — Что это, дьявол меня дери, было? — Все присутствующие тут же оживились, увлечённо зашептав между собой, так страстно переговариваясь, будто решалась их судьба. Один из них отдалился к столу, что-то разыскивая на усыпанной картами и чертежами плоской деревянной поверхности, не щадя собственных рук, вгоняя занозу за занозой в, и без того, израненные пальцы. Капюшон был из-за неудобства откинут. В тусклом свете догорающих факелов стало видно короткие светлые волосы. Кажется, Сибранд тихо ругался на немецком. — Рашид Ад-Дин изменник! — Вскричал кто-то из толпившихся фигур в плащах. Обратив взор глаз на него можно было легко угадать мусульманина. Типичный головной убор, ткань белого цвета, кажется он назывался куфия, мелкая борода, он стал отращивать её совсем недавно, тёмная кожа и ореховые выразительные глаза. Мажд был суров в своих суждениях, ему гораздо более пошла бы роль имама, чем простого писаря на службе султана. Он был решителен и груб, рука у него была жесткая, и законы он чтил. — Изменник должен заплатить! — Должен заплатить! — Поддержал его возглас стоящего в толпе англичанина, с короткой порослью тёмных волос. То был закованный в латы Вильям, воззрившийся злобным взглядом на лежащего перед высоким мужчиной с длинными волосами цвета самых темных чернил. — пусть за измену он понесет ответ! А дальше провал, пустота. Роберу вернулась осознанность мыслей и действий лишь в тот момент, как тонкое лезвие мизерикорда, припасенного в набедренных ножнах разрезает плоть ладони, левой ладони, с изящным кольцом на пальце, серебряным, с алым крестом. Помнит, как немым шёпотом, одними губами в полной храмовой тишине, они один за другим произносят слова клятвы на крови. И как старец самолично прорезает мягкую плоть на левом глазу, скрепляя их узами клятвы. Он молится и клянется, что больше никогда не помыслит обладать тем, что общее по праву, кажется даже начинает плакать, но все девятеро смотрят на него лишь с ледяным презрением.***
Рашид все же нарушил священный обет. Поклявшись в верности делу и праведности мысли своей, он все же опустился до низкой и подлой измены им. И сейчас Робер пересекал залы все более и более приходящие в упадок с каждым днем. С тех самых пор, как они проходили здесь, все стало выглядеть только хуже. Это было ужасно, песчанник все больше сыпался, трескался, постепенно умирал, рассыпаясь прахом сводов прекрасных, некогда, арок. И вот, он стоит на пороге, полный решимости, наконец, остановить ассасинов. Стоило отбросить бессмысленные размышления и страхи, ради их дела... Все это назревало давно, началось с пропажи его доверенных людей в горной деревне, следом неведомым образом исчезли любые вести информаторов, после этого он перестал получать ответы на своим многочисленные письма, посылаемые в Масиаф, ни новости ни весточки оттуда, ничего. Абсолютно ничего. Последней каплей, переполнившей, казалось, бездонный кубок его терпения, оказались головы посланных к исмаилитам гонцов, с почестями и мрачной торжественностью доставленные ему, двумя мужчинами в белом. В этом жесте чувствовалось, как ему снисходительно будто делали одолжение. Сейчас все, что отделяло его от окончательного разрыва любых отношений с сектой убийц, это несколько каменных ступеней, что он готов был перешагнуть без всякого сожаления. Его желание обойтись малой кровью было вполне понятно: не хотелось тратить много времени и марать руки тоже, а Рашид ведь пошлёт за ними. И пошлёт он новичков, слишком много бойцов исмаилитов погибло под стенами Акры, когда крестоносцы прорвали осаду. Устав их ордена предписывал рыцарям быть милосердными, а потому Робер никогда не желал лишний раз сражаться с противником слабее, чем он сам. Они, ассасины и тамплиеры, ведь преследовали общую цель, их методы, правда, в этом разнились. В то время, как столпами, на которых держалась власть ассасинов, были всеобщий страх перед особенно кровавым публичным убийством,тамплиеры действовали изящнее, плетя искусные интриги, словно ловкие руки плели рыбацкие сети. А вот надежда на то, что жертв сегодня не будет, угасала с каждой секундой приближения к заветной арке, обойтись малой кровью не получится — понял это он лишь ступив на ступени и заметив на уступе, будто обустроенном под птичье гнездо три фигуры в белых одеждах, их было слишком отчётливо видно на таком фоне, и это даже позабавило. Кажется, одним из нескольких нерушимых правил ассасинов, по крайней мере, так слышал Робер некода от Рашида, было: "Скрываться в тени и у всех на виду." И судя по всему, у некоторых с этим были явные проблемы. — Быстрее, — Бросил Робер через плече своим людям. Он доверял им, и они не подведут его, это частично успокаивало. — нам нужно миновать врата до рассвета! Чем скорее заполучим его, тем скорее сможем разобраться со стариком и его прихвостнями. Достать лестницы. Рыцари засуетились, забегали по песчаным комнатам, поднимая небольшие облачка пыли в воздух, но даже средь гомона и топота латных ботинок о пол, Робер смог без труда различить собственное имя. Оно было произнесено так, будто великий магистр уже успел лично провиниться перед мальчишкой, а судя по голосу, его обладатель был куда моложе самого храмовника, а после было ещё странное, невнятное быстрое шептание чего-то на рабском. После этого сверху раздался такой галдеж, какой Робер не мог слышать даже на Дамаском рынке. Удивительно, что при такой горячей любви к словесным перепалкам они были ещё живы. А меж тем рыцари прекрасно справились и поставили на стол перед своим магистром золотой, богато украшенный ларец с артефактом. Робер разглядывал нужные ему записи под стоящим на столе яблоком. Он услышал, что спор сверху наконец сошел на нет. Оборачиваться не было никакого желания, ему хотелось просто забрать сокровище и поскорее уйти, не усложняя жизнь ни себе, ни им. — Стойте тамплиеры, — Это прозвучало очень нагло и расслабленно. Робер таки оторвал глаза от разглядывания очередной карты храма, мирно пылившейся на столешнице. С абсолютно не выражающим эмоций лицом он, со скукой в глазах, обернулся на говорящего, подавляя такое заманчиво-сладкое желание закатить глаза.— не у вас одних здесь дело. Юноша вел себя слишком нагло, Робер бы даже сказал, что горделиво. Обычно это все не более, чем напускное, и сейчас он самовольно лишил себя единственной возможности на легкую и быструю победу — удара в спину. В этом и заключалось одно из основных преимуществ ассасинов, нападение в тот момент, когда жертва ничего не подозревает. Удивительно, что даже среди последователей Рашида находились сторонники открытого боя, Робера это слегка заинтересовало, но он быстро переключил внимание на подтянувшихся за спину юноши двух его товарищей. Тот что встал чуть спереди, такой же как и первый, статный, крепкий в белых одеждах до пола, и второй в короткой серой форме, насколько помнил Робер, такие обычно занимались охраной крепости, и редко выходили за её пределы, покидая её только в случае большой необходимости. В какой-то мере его слишком сильно выводило из себя поведение мальчишки, и все же он успел чем-то странным зацепит его, казалось, будто в нем есть чо-то очень отдаленно знакомое. Но он вёл себя слишком тщеславно для того, чтобы трезво оценить то, что творилось вокруг. В кромешной тьме храмовых стен едва можно было разглядеть хотя бы что-то, не говоря уже о чертах лица, которые ещё и из-за капюшонов различить было задачей непосильной. Все, что удавалось рассмотреть: темный цвет кожи и у всех, как один крупные, по восточному, носы. Робер же, скрестив руки на груди воззрился на стоящего снизу с немым укором. — Ага, тогда я начинаю понимать, куда пропадают мои люди, — Начал расслабленно говорит магистр, принимая максимально менее напряжённый вид и настолько спокойно проходясь по небольшому возвышению, что мог буквально кожей ощущать ярость, окатившую врага. Взгляд зацепился за еле видный с такого ракурса лежащий сверху, где ранее стояла троица, труп одного из рыцарей. — и что же вы здесь забыли? В воздухе на пару секунд повисло напряжение. Лидер группы явно собирался с ответом, желая произвести впечатление на Робера. Ему, в общем, было глубоко наплевать, что демонстрировало его спокойное лицо, что кажется, раздражало стоявшего напротив араба ещё больше. — Кровь.. — Тихо молвил он, замахиваясь и уже начиная бежать к де Сабле, как его попытался перехватить второй, старший видимо, что спустился вторым, с громким криком: «Нет!» Он успел поймать лишь ускользающий рукав белых одежд, с силой дернув его на себя он едва не повалил своего друга на пол, но то устоял. Он потерял равновесие, пытаясь одновременно увернуться от руки названного брата и попасть клинком точно в открытое бледное горло врага. Нескольких секунд, что даровала Роберу эта заминка, хватило, чтобы длинные пальцы, закованные в метал перчаток, ловко обвились на чужом запястье, вскидывая его, и острое, тонкое, чем-то похожее на тень, лезвие скрытого клинка вверх. Юноше пришлось встать на мыски, дабы не повиснуть безвольной куклой в чужих сильных руках. В глазах исмаилита в ту же секунду поселился страх. В ярких, золотом плавленным отдававших в тусклом свете факелов глазах, таких странно знакомых. Робер не помнил их обладателя, с которым был ранее знаком, но он точно постарается в этот раз запомнить эти глаза надолго. Было видно, как лицо убийцы исказила судорожная паника, как у зверя, пытающегося найти выход из ловушки, а тело его на несколько секунд затрясло толи от ужасного гнева, то-ли от пронизывавшего всего ассасина ужаса. Робер с ловкость перехватил второе запястье смуглой руки потянувшейся к перевязи ножей, мельком заглянув мальчику через плече. За ним стояли его напуганные, не смеющие двинуться дружки, решение пришло в голову незамедлительно. Робер отбросил ассасина так, что тот угодил ровно в руки своим друзьям, едва не повалив их на песчаный пол. — Обнажить клиники! — Скомандовал де Сабле и все окружавшие его рыцари беспрекословно подчинились. Блеснули лезвия в тускнеющем свете факелов. Парень дергано поднялся с пола, одергивая рукав светлой робы из рук младшего товарища. Сейчас, из-за расстояния Робер не видел его глаз, надежно скрытых под капюшоном, но готов был поклясться собственной жизнью, что на него смотрели с вызовом. Хотелось показать наглецу, на что способны крестоносцы, но Робер вместо того лишь вновь принял невозмутимый вид, и холодно продолжил — У вас есть выбор, ассасины, — В какой-то мере он понимал, что если отпустит их сейчас ему это может дорого обойтись, но марать клинок сейчас не было ни желания, ни времени. Его ждут куда более важные дела, требующие его срочного внимания. Промелькнула мысль, что стоило бы наведаться к королю, он ждать не любит. — либо вы сейчас уйдете ни с чем, но останетесь в живых, лбо умрете с мечем в руках, как честные войны. Кажется, даже его ледяной тон мало их убедил, стоило лишь взглянуть на самоуверенного лидера, что только поднявшись гордо расправил плечи и уже тянулся к ножнам с мечем, как сразу становилось понятно — бойни избежать не получится. — У вас все рано ничего не выйдет! — Он обернулся на боязненно стоящих сзади братьев, заорав надрывно. — К оружию! Робер де Сабле желает битвы, и получит её! Вот тут он и ошибся, битвы Робер не желал, потому и дал им возможность по тихой ускользнуть, и хоть и вернуться в Масиаф без сокровища храмовой горы, но зато целыми. Они великодушием магистра не воспользовались, выбрав бой, значит так тому и быть, они умрут зря. Робер лишь обнажил собственный меч, войны бросились в атаку, а сам де Сабле сошёлся с наглым юношей в бою. Их вихрями проносящиеся клиники добавляли остроты ощущениям, и азарта бою. Безусловно азарт — грех, но столь приятный, что рыцарь редко себе в нем отказывал. Они не дрались, будто танцевали, делая короткие перебежки и искусно изворачиваясь при попытке друг друга задеть. Его противник был силен и неплохо обучен, каждое движение, каждый взмах руки уверенно держащей легкий меч был отточен до такого совершенства, что казалось, будто это получалось у юноши само собой, с удивительной легкостью, будто клинок и правда был продолжением его руки. И ассасины действительно славились своими эффектными техниками боя, завораживающими своей опасной красотой. На такое было легко засмотреться, и на то и шел расчет. Главная цель ассасинов — впечатлить, показать что-то большее, чем они есть, ввести толпу в панику и пользоваться охватившим людей страхом. Хоть Рашид зачастую это отрицал, они строили иллюзии, красивые, порой действительно смертоносные, но все же иллюзии. Они долго кружили друг напротив друга, то лишь искры, отлетающие при ударе металла о металл можно было отличить из всего, что творилось меж ними, то они оба синхронно принимали оборонительные стойки, наблюдая. Робер и сам умел красиво фехтовать, ведь на рыцарских турнирах важно было впечатлить более состоятельных особ, не только лишь выиграть бой, но он все же предпочитал драться честно, не обманывать соперника используя ложные выпады, в то время как ассасин то и дело пытался извернуться эффектнее, изящнее, и провернуть что-то подобное. Раз у него даже вышло, тонкое лезвие полоснуло кольчугу на груди, парой сантиметров выше и магистр бы упал замертво, хлебая собственную кровь. Силы их были бы равны, вот только на рыцаре была тяжелая, но хорошо защищавшая кольчужная рубаха, где-то переходящая в латный доспех. Может для кого это и было минусом, но привыкшие к тяжелой амуниции тамплиеры никогда на это не жаловались. И все эти наслоения одежды не ощущались лишними, если не считать то, что в них было порой слишком жарко. Так что двигался Робер в достаточной мере быстро, практически не уступая сопернику в стремительности атак. К тому же рост был его значительным преимуществом перед исмаилитом, чей большой, с горбинкой, нос уткнулся бы Роберу в грудь, если бы они встали вплотную. Руки у Робера были длиннее, атаки сильнее, смертоноснее. Он, как и остальные рыцари, привык полагаться на рубящие атаки длинными клинками. Они вновь приняли оборонительные стойки, ассасин как-то сильно пригнулся к полу, а тамплиер кинул скорый взгляд на бьющихся по правую руку. Небольшой отряд рыцарей обступил второго ассасина в белой рясе, не давая ему передышки, нанося удар за уаром. Насколько успел заметить Робер, лишь его соперник будто бы пританцовывал в бою, в то время как его напарник скромно отбивал летящие в него с огромной силой лезвия, едва успевая уворачиваться от долгих ударов с замахом. Делал он это с гибкостью дикой кошки, тоже красиво, но не старался произвести впечатление на врагов. Он, видимо, просто отчаянно надеялся выжить и плевать ему было на то, как он сейчас выглядит. Впрочем долго любоваться Робер не смог, получив достаточно сильный удар под дых, он все же обратил внимание на юношу перед собой. Было видно что удар практически голой рукой по доспеху дался ему с болью, а магистра тамплиеров еда ли заставил пошатнуться на несколько мгновений. Они продолжили бой, достаточно сильно затянувшийся. Было видно, что оба они устали. Ассасин с трудом старался перебороть дрожь в руках и ногах от сильного напряжения и можно было заметить без всякого труда, как с каждым новым ударом тяжелого европейского клинка ему становилось все сложнее удерживать равновесие. К его чести меч он держал достаточно крепко, ни разу его не выронив, хоть и был очевидно утомлен. Сам храмовник тоже был вымотан, не до того, чтобы валится с ног, конечно, но слишком, как для обычного боя. Особенно сильно напряжение ощущалось в руках, держащих тяжелое оружие. Они однозначно будут сильно болеть после боя, как и напряженная спина. Сколько они уже бились так? Оба давно потеряли счет времени, азарт боя поглотил их целиком, не давая вырваться. Под конец боя убийца совсем обессилел. Робер наносил удар за ударом, которые его противнику было блокировать все сложнее и сложнее. Вот у него уже рассечено бедро, сбита в кровь нижняя губа около тонкой полоски шрама. Робер замахивается, ставя клинок горизонтально, в пол силы бьет, но этого оказывается достаточно для того, чтобы разрубить прочный пояс в момент того, как ассасин принял весьма опрометчивое решение вскинуть руки с мечем вверх. Последний удар свободной рукой приходится в скрытую белой тканью грудь, вышибая весь воздух из легких. Тамплиер роняет его на пол, всем своим весом наваливаясь сверху. Рассечены белые одежды, а вместе с ними и плоть на боку. Рана не слишком глубокая, спасла прочная кожа пояса, частично принявший удар на себя, но она едва ли не самая серьезная, что была у ассасина. Янтарные глаза закрываются в бессилии, алые реки крови, текущие из раны, скапливаются в багряную лужицу под телом. Кровавые пятна обрамляют, словно кружево, белые, пыльные одежды. Неспеша Робер поднимается с колен, опираясь руками на меч и осматриваясь. Первое, что цепляет взгляд, это все та же кучка рыцарей, стоящая над, кажется, бездыханным телом одного и ассасинов. Робер выгибает поясницу с негромким стоном, ему точно стоит отдохнуть после того, как они отсюда уберутся. Вновь его взгляд остановился на друге нахального убийцы. Почему-то на миг ему даже стало их жаль, мальчишки же совсем ещё, но тут же он сознательно старается заглушить это голосом разума, бесконечно твердящим: "Сами напросились." Так ведь и было, он дал им шанс уйти, они им не воспользовались, но почему-то от этого было совершенно не легче. Тамплиер слышит какие-то обеспокоенные возгласы и решает обернуться. Замечает он одно сразу же — яблока на столе нет, лишь на полу виднеется брошенный тонкий клинок. Значит третий, что был одет в серые робы стражника все же удрал с сокровищем. Интересно, оставшиеся двое просто разыграли перед ним сценку, пока, как казалось, самый неприметный и слабый участник группы крал яблоко, или же это действительно не было запланировано. Рыцари окружившие тело одного и поверженных наконец разошлись и принялись искать следы третьего. Робер устало подошел к столу, окидывая быстрым взором все, что на нем лежало... Что же, удрав этот сученыш прихватил с собой ещё и одну из карт, благо забрал ту, где было отмечено меньше всего чего-то полезного для ордена, и Робер не делал, по поганой привычке, на обратной её стороне никаких записей. Эта карта показывала самую короткую дорогу от Масиафа до Иерусалима, что в купе с формой простого стражника наводило на мысль о том, что последний из трех плохо ориентировался на местности и был шанс догнать его вместе с сокровищем на пол пути. Потому Робер развернулся и дал приказ парочке рыцарей, что выглядели не самыми уставшими, седлать коней и выдвигаться в путь, дабы перехватить ассасина. Те спешно покинули зал. Хоть де Сабле и не питал надежд на поимку последнего из троицы нападавших, все же попробовать стоило. А пока магистр тамплиеров размышлял. Да, они упустили сокровище, что безусловно могло обернуться для всего ордена, а в особенности для Робера, не самыми лучшими последствиями. Но сейчас ровно под его ногами лежали два ассасина. Если они ещё дышат, возможно стоило их забрать. Они могут что-то знать, что не знал Робер, а если они и находились в полном неведении и не лезли в дела их мастера, безусловно, ему они могли быть дороги, хотя это ещё очень спорно... Оставалось надеяться на то, что они сгодились бы хотя бы как причина для переговоров. — Срочно помогите раненым, — Сказал магистр, вытирая о собственное сюрко окровавленный меч и со свистом укладывая его обратно в ножны. Как можно более тихо он приблизился к своему сопернику, оглядев того. Он не слишком-то походил на живого. — снимайте плащи, эти двое нужны мне живьём, они могут знать что-то полезное. Мы доберёмся до Талала, а оттуда решим, что нам делать. Один и из рыцарей снял свой плащ, несколько его товарищей уложили на него тело второго ассасина, только сейчас Робер смог заметить, насколько сильно то было изрублено, казалось, что он потерял слишком много крови. Магистр же сдернув с себя плащ, не жалея белой таки постелил его на пол, и со всей аккуратностью переложил тело своего врага на ткань убедившись в том, что тот дышит, хоть и слабо, он недолго думая стал сдергивать с него остатки кожаного пояса. Под удивленные взгляды его рыцарей де Сабле потуже затянул алую достаточно длинную полосу ткани вокруг раны. Он несколько раз видел, как что-то подобное проворачивал в госпитале Гарнье. И хоть его методы лечения были весьма странны, он никогда не пренебрегал самыми стандартными практиками. У Робера врачевать выходило не так хорошо, но что-то совершенно элементарно-необходимое, вроде того, как остановить кровь, он знал. Поднявшись на ноги он обошел столпившихся вокруг второго низарита рыцарей. С ним все было гораздо хуже. На груди проступали сквозь одежды багряные пятна. На лице и шее буквально не осталось живого места, хотя там смертельных ран и не было, но повреждения были существенны. Робер не сомневался в том, что как только его повалили, тут же стали бить ногами. Это недостойно рыцарей, но он разберется с этим позже. И если его все же пинали, о чем свидетельствовали следы от рыцарской обуви, то у него точно было сломано несколько ребер. Одежды порваны в белые клочья, на руке виднелся огромный рубец. Видимо кто-то из его людей задел предплечье ассасина клинком, рана была глубокая. В тени алых от крови разорванных мышц можно было даже усмотреть белеющую кость. Рубец останется глубокий, если руку вообще не придётся отрезать. — Заражения не избежать, — Констатировал Робер глядя на тело. Он был куда благоразумнее своего собрата, подвергшего их опасности, а сейчас так просто может умереть от кровопотери. — он жив вообще? Один из рыцарей преклонил колено пред импровизированными носилками и провел рукой над лицом ассасина, перед этим освободив ладонь от перчатки, посидев так с минуту, он повернулся к своему магистру. — Дышит, мой господин, — Пробасил он, тут же отодвигаясь от исмаилита, будто от прокаженного подальше. — дышит, гад живучий. Раз оба ассасина пока ещё живы, стоило как можно скорее отправится куда-нибудь, где они получат помощь. Нужно ещё было пройти туда как можно более незаметно, чтобы не вызывать лишних волнений и вопросов у стражи. Рыцари, схватив плащи дружно подняли их в воздух, провисшая белая ткань явственно очерчивала формы двух тел. Робер оглядел храм в последний раз, сгребая со стола все собственные записи и вручая их одному из молодых тамплиеров. За древними стенами, над священным городом Иерусалимом занимался рассвет, ознаменовавший алой полосой пролитую на Святой земле кровь в эту ночь.