Кинн знал, что его накажут за такой проступок, поэтому, когда отец позвал в свой кабинет, шел туда с гордо поднятой головой. Мальчишку предупреждали не заходить туда, куда не следует. Но Кинну было, по большей степени, все равно. Закрыв за собой массивную бронированную дверь, он столкнулся взглядом с Пи’Чаном. Тот одними губами прошептал: — Мне очень жаль, — и отвёл глаза в сторону. Кинн не струсил. Гордо подняв голову, мальчишка встретился с вышедшим из себя Корном, у которого в руках находился тонкий дисциплинарный кнут, использующийся для наказания особо провинившихся перед семьёй телохранителей. Сердце стучало, словно заведённый мотор. Ему хотелось сбежать, выхватить пистолет у Чана и наставить на отца. Но Кинн знал, что это не поможет, а только ещё больше разозлит Терапаньякуна старшего. — Снимай рубашку и садись на колени, — грозно сказал отец и вышел из-за стола. Он сделал, как ему велели. Но не опускал головы. Корн был недостоин видеть повиновение и смирение в свой адрес. Корн обошел сидящего Кинна, и свист тонкой вервки напряг слух. Обжигающий удар поперек спины, и Анакинну хочется кричать. Но он сдерживает этот порыв, стискивая челюсть. Кинн не чувствовал ни капли раскаяния за свой проступок. Каждый удар кнутом выбивал из него прошлую жизнь. Казалось бы, двадцать сильнейших ударов могут переломить любое решение. Но Кинн был непреклонен.
— Помню только то, что я искал важную для себя информацию в кабинете отца. Просчитался со временем и получил дисциплинарным кнутом. Мама тогда ещё была жива, но я пошел не к ней, а к Танкхуну. Не хотел, чтобы она видела, что сотворил со мной собственный отец, — Порш прижался ближе, и Кинн повернулся к нему.Надев рубашку на окровавленные рваные раны, Кинн гордо поднялся с места, зло оглядел Корна и вышел из кабинета. Он чувствовал, как поднимается температура и как кровь бежит по ногам, заливая коридор, но почти полз до Кхуна, надеясь, что Мари сейчас не ищет его по всему особняку. Войдя без стука, и отвлекая старшего от учебников, Кинн свалился навзничь посреди комнаты почти без сознания. Последнее, что он запомнил, это была ужасающая боль от тряпок со спиртом, иглы семейной медсестры и крики Мари, которая все же обо всем узнала.
— Но она все же узнала, — усмехнулся мужчина. — Тогда отец ударил ее в первый раз за все годы брака. Поршу хотелось плакать от услышанного. Он не представлял, сколько всего ещё пережил Кинн за свои двадцать два года. Вместо того, чтобы распустить сопли, Китисават закинул ногу на бедро мужчины и, пропустив руку под его головой, мягко обнял, поглаживая по спине. Кинн дернулся, словно от огня, стиснул зубы, но позволил бармену касаться белых отметин, хоть ему и было непривычно и даже в какой-то степени неприятно. Но если это важно для Порша… — С тобой мои воспоминания становятся ярче. Не знаю почему… — Тебе следует поговорить об этом с Пи’Мином, — вспомнив о докторе, уверил Патчара. Оставив поцелуй на шее, Кинн кивнул и, как только почувствовал комфорт, погрузился в сон. Порш же не спал ещё несколько часов. На улице начало медленно светать, а он все продолжал лежать в одном положении, боясь пошевелиться. Но Кинн первый разорвал их объятия, перевернувшись обратно на спину. Тогда парень встал с кровати и вышел в коридор, прикрывая за собой дверь. Стараясь отпустить все переживания, Китисават зашёл в ванную, где увидел вещи Кинна, залитые темной кровью от груди до низа штанов, висящие на корзине для грязного белья, и коротко выдохнул. Он решил не отдавать их в химчистку, поэтом просто засунул в первый попавшийся пакет и завязал. Благо, Кинн привез с собой дополнительные шмотки. Порш вышел в коридор, нашел ту самую сумку и залез в нее. Рука наткнулась на холодный металл. Это оказался Магнум мужчины. Осмотрев оружие со всех сторон, проверив его на наличие пуль в магазине, бармен отложил пистолет в сторону. Нашел нужные вещи, позвонил персоналу, чтобы те отгладили ее к утру и принесли обратно в номер. И, закончив с делами, вернулся в спальню, укладываясь рядом и проваливаясь в сон.***
Пока Ким находился в гордом одиночестве, он успел поднять и перерыть все документы, которые как-либо касались Порче. Этот мальчик с фотографии, с большими оленьими глазами и пухлыми губами манил, словно прекрасная звонкая гитара, готовая выдавать самый лучший звук для ценителя музыканта, коим являлся Ким уже много лет. В отличии от Кинна, который бросил скрипку после смерти матери, Ким, наоборот, ещё больше погрузился в музыку. Закрылся от внешнего мира, организовал студию в своей половине дома и выцарапывал на листах бумаги грустные песни. Тогда он совсем не умел играть. Понятия не имел, что такое гитара и как она вообще работает, но затворнический образ жизни помог ему разобраться в этом всего за несколько лет. Отец, конечно же, не одобрил такое рвение сына к большой сцене. Мужчина предпринимал разное: сжигал дорогущие элитные гитары, сделанные под заказ, разрывал тетради с рукописями, бил, почти пытал, но не смог сломить дух будущей главной звезды Бангкокский эстрады. Смирившись с тем, что вместо того, чтобы стать наемником, Ким предпочел отдать себя целиком и полностью музыке, Корн отрекся от него, и под эту «обиду», младший успешно свалил вместе с Сато из особняка и обустроился в съемной квартире. Позже, с гонораров, он купил себе пентхаус и пропал с отцовских радаров, что шло на руку, ведь Ким начал подготовку к тому, чтобы свернуть папашу Корна с престола. Он не забыл, с каким хладнокровием отец относился к их матери. Как жёстко относился к Танкхуну и силой заставил Кинна стать частью мафии. Хоть Ким и не любил Кинна, братские чувства были крепче всяких обид. Тем более, в дань уважения Мари, он старался пренебрегать прошлым и думать о будущем. О будущем, где отрежет Корну голову собственными руками. Именно поэтому, изучив биографию семьи Китисават, и самое главное — место учёбы младшего, он попросил своего менеджера об организации благотворительного концерта, заняв свой единственный выходной. Если бы Кима когда-нибудь спросили, на что он готов пойти ради цели своей жизни, без колебаний бы ответил — на все, что угодно. Для Кимхана, выросшего в жестоком, циничном и кровавом мире опасного оружия, бесконечного разнообразия наркотиков и проституток, это была всего лишь мелочь, на которую принц мафии только способен. Всего-то мальчишка. Что может произойти, не так ли?***
Ким замечает Порче буквально сразу, как выходит на нелепую школьную маленькую сцену, с микрофоном и гитарой в руках. Его ассистент пытается любезно успокоить толпу, пока школьники визжат от увиденного ими кумира большой сцены. И правда, это не уровень Кима — школьный концерт. Это всего лишь вынужденная мера, чтобы заполучить одно, единственное, стоящее недалеко от сцены. С огромными, сверкающими глазами, отглаженной голубой рубашке и черных брюках. Мнущегося на месте и кусающего губы. Порче кажется задумчивым и даже каким-то поникшим. Что не удивительно, ведь брат, единственная опора жизни, находится сейчас не с ним. Крис поднимает большой палец вверх, и Ким понимает, что можно начинать. Он садится на стул, включает микрофон, и… Забывает. Потому что Порче смотрит прямо в глаза. В душу. В глубину темного сознания Кима. Кадык нервно дёргается, рука сильнее сжимает рукоять, и он сглатывает прежде, чем начать свою речь, но снова молчит. Желание увидеть этого человека, интерес к его личности свербил под кожей, словно стая мух. И увидев его в живую, он забыл, как говорить. Молча стоял у микрофона. Буквально выпал из жизни, завис и попал, настолько он был очарован Порче. Спасибо ассистенту, который сказал все за него. Принцу мафии оставалось лишь кивать и осматриваться по сторонам, чтобы несильно палиться перед прессой, которая буквально сошла с ума, и бесконечно щелкала своими вспышками. Ким любил внимание. Любил камеру, а камера любила этого человека, но не сегодня. Что-то перевернулось, дернулось и оборвалось в мозгу, падая глубоко в пятки, с глухим стуком ударяясь об пол. Так проходят два часа. Парень исполняет свои самые хитовые песни, рекламирует институт, который закончил, и успешно раздает автографы. Порче последний, кто оказывается рядом с ним. Он неловко протягивает пустой белый лист и снова закусывает губу. Его длинные ресницы трепещут под внимательным и острым взглядом музыканта. — Я бы… Пи'Wik, можно попросить тебя об одной просьбе? — голос дрожит, сердце Кима стучит в ушах. — Да, конечно, — мафиози кивает, забирая лист в свои длинные музыкальные пальцы. — Можешь стать моим репетитором по гитаре? — на одном дыхании выпаливает Че. Его уши краснеют, щеки покрываются пунцовым румянцем, а сам он, кажется, сейчас просто провалится под землю. — Я… Извини! Пи', понимаю, ты очень занят и это было глупо. Оправдания звучат, словно мед в уши. Ким мягко улыбается, смотря в сторону своего ассистента. Крис оказывается рядом, протягивает парню кожаный блокнот. — Ради чего? — единственное, что спрашивает музыкант. — Хочу поступить в музыкальный класс. Терапаньякун усмехается. — Думаешь, хватит сил? — Я буду стараться! — четко говорит Че и хватает Кима за руку, сжимая ее в своей. Она горячая и мягкая. Это первый раз, когда младший не хочет отпихнуть. А наоборот, прильнуть ближе. Похоже на дикость, верно? Хотеть близости с тем, кого ты только увидел. Особенно с образом жизни отшельника и ужасного интроверта. — У меня есть свободные дни, — он выписывает свой номер телефона и адрес студии. — Приходи. Научу всему, что знаю. Но знай, — Ким наклоняется ближе. — Начнёшь отлынивать и перестанешь стараться, сразу пулей вылетишь. Понял? — Конечно! Спасибо, Пи'Wik! — радостно пищит Че, и, забрав бумагу, убегает к своим друзьям. Счастливый и довольный. Ким же понимает, что что-то не так. И ему точно ещё придется помучиться с тем, что он чувствует к этому мальчишке.***
Кинн просыпается со странным желанием найти то, что он упустил. Настолько сильным и властным, что это поднимает его с кровати и ведёт прямиком в коридор к брошенному на пол пиджаку, который вчера не заметил Порш. Он садится на колени, лезет в карман и достает фигурку, осматривая ее со всех сторон. А следом сердце просто падает вниз, отражаясь эхом от пустых стен огромного номера. Гравировка, надёжно спрятанная в самом низу «TK», затертая от старости прошедших лет, вызвала рой бегущих мурашек вдоль позвоночника, растворяясь где-то в пояснице. Кажется, он даже не дышит какое-то время прежде, чем встать с места, поднять пиджак и вложить фигурку солдатика обратно в карман. Кинн хочет знать, кто этот мальчик. Чувство такое новое, граничащее с интересом, поселяется у него под кожей, словно сотни маленьких игл, протыкающих плоть. Это что-то похожее на желание обладать Поршем. Дикое, необузданное и такое опасное. Позже — точно не знает, сколько времени прошло — Сато все же соизволил появиться у них в номере и принести с собой бутылку игривого. Но Кинн отказался, ссылаясь на то, что ему предстоит ещё день за рулём. Он замечает напряжённый взгляд Сато на себя. — Вижу, у тебя уже есть информация для меня, да? — Терапаньякун знает, что есть. — Мне не составило труда узнать, кто застрелил бедную старушонку, — усмехнулся мужчина и качнул стаканом с янтарной жидкостью внутри. — Она была агентом моей матери. Не стоит недооценивать ее, — возразил Кинн, и взгляд упал на сгущающиеся тучи. — Кто? Итальянцы? Отец? — телохранитель вздергивает бровями. — Без руки вашего отца тоже не обошлось, — указал он. — Господин Кимхан успешно прибрал Порче к рукам. Думаю, младший будет в безопасности, пока мы здесь разбираемся с остатками всей швали. Согласно кивая, Кинн подходит к окну, достает сигарету и закуривает, втягивая ядовитый дым в легкие. — Отлично. Какой у нас план? — обернулся на него через плечо с ледяным пустым взглядом. — Взорвать там все и как можно быстрее убраться из города. — Не информативно, не обдуманно, — снова возразил мафиози. — Но, как я понимаю, больше нет вариантов? — Если бы вся твоя охрана была сейчас с нами, обошлось бы без подрыва. Но, как видишь, что имеем, — пожимает плечами блондин, и встаёт со стула, забирая свой черный пиджак. — Думаю, что тебе уже и самому надоело быть в тени Корна, — на пороге говорит он и, толкнув дверь, уходит. Анакинн же, схватив первый попавшийся стакан с ближайшего столика, швыряет его в стену, задыхаясь от злобы, поселившейся внутри. Это будит мирно спящего после тяжёлой ночи Порша, и он, завернувшись в огромный плед, заходит на кухню, пугливо оглядываясь по сторонам. Ему снился мальчик с массивным кольцом на пальце, и шлейф страха от прошедшего сна двигался за ним. — И тебе доброе утро, — сонно ворчит Китисават, переступая через осколки. — Что-то случилось? — Люди отца рассекретили это место. Нам нужно будет уехать, — приложив ладонь ко лбу, умело врёт Кинн. — Вещи уже собраны, так что переодевайся, и мы поедем. Ему хочется спросить: как? Почему? И что с ними будет? Но вместо этого он молча провожает Анакинна взглядом и идёт следом за ним в гардеробную. Мужчина опускается на пуфик, стоящий напротив зеркала во всю стену. Порш усмехается. Все же, богачи — те ещё чудаки. Он сбрасывает плед на пол, замечает на себе голодный взгляд темных глаз, и в горле застревает противный ком, который хочется сглотнуть. Но он все продолжает дразнить Кинна, снимая домашнюю одежду, и как только последний атрибут в виде штанов оказывается на полу, мафиози медленно встаёт со своего места, словно дикий зверь, охотящийся на добычу, подходит к Поршу и опускает руки по обе стороны от его тела, на стеклянный остров с часами. Он наклоняется вперёд, кончиком своего носа задевая нос Китисавата. Млеет от тепла его дыхания на своих губах, а потом медленно спускается на колени, потираясь щекой об крепкое бедро. Рука парня ложится ему на щетинистую щеку, гладит местечко под глазом, а ладони Кинна гладят длинные ноги, и как только доходят до ягодиц, зарываются под тонкую ткань трусов. Порш задыхается, член набухает и истекает смазкой, а муж только и делает, что смотрит. Он переводит взгляд на себя. На свое лицо, покрытое выделяющимся румянцем на загорелой коже, и снова задыхается, когда боксеры оказываются на полу. — Ты так и будешь смотреть или начнёшь… — горячий влажный рот накрывает головку, и Порш забывает, как дышать. — Ах! Кинн… Мужчина усмехается, пропускает внушительный размер Порша в свою глотку. Облизывает каждый дюйм набухшего члена и не даёт Китисавату съехать вниз, удерживая на месте. Он видит, как поджимаются пальцы парня, и это вводит его в дикий кайф, не сравнимый ни с какими наркотиками. Он сосет так сильно, будто пытается высосать все соки из любимого мужа. Громкие стоны, крики и хрипы ласкают слух лучше звука недавно купленного пистолета, и как только чувствует пульсацию, насаживается на него, утыкаясь носом Поршу в лобок. Чувствует обжигающую горячую сперму у себя в глотке, но услужливо глотает. А потом с довольным взглядом отстраняется, вытирая рот первой попавшейся вещью на полу. — Черт возьми, — поднимаясь с колен, Кинн сразу же утягивает Порша в страстный поцелуй, укладывая его на стекло за спиной. Он раздвигает ему ноги, заводит руки над головой и гладит по плоскому мускулистому животу. — Я бы тебя трахнул, да времени особо нет. — Снова? — ворчит Китисават, медленно моргая глазами. Он все ещё дрейфует между эйфорией и реальным миром. — Мы же в отпуске. — Ты — да, — оставляя поцелуй на мокром лбу, смеётся Кинн. — А моя работа здесь ещё не окончена. Он отстраняется и поправляет свою рубашку. Медовый взгляд Порша же приобретает оттенок ясности и трезвости ума. — Одевайся. Купим цветов и заедем на кладбище к Джа. — Сбегаешь? — задает риторический вопрос. — Скорее обхожу нежелательные проблемы, — подмигнув, Кинн уходит прочь. Блять. Китисават закрывает глаза, трет лицо руками и психует. Он выбирает самую непримечательную одежду из всего многообразия гардероба и, кинув вещи в стирку, выходит к уже готовому Анакинну. Тот с кем-то активно переписывается, и Порш не может удержать свой язык за зубами. — Уже шлюху на ночь вызываешь? — ссылаясь на прошлое, ударяет бармен. На этот язвительный вопрос Кинн лишь демонстрирует кольцо и, взяв сумки, выходит из номера. Там их обоих проводят к машине, убирают весь багаж и, пожелав приятной дороги, удаляются. Какой хороший сервис. — Кинн! — внезапно вспоминает Порш. — Мешок в ванной! — Сато избавился от него, — пристегиваясь, твердит он. Серьезная маска появлятся на лице, что отнюдь не радует сидящего рядом. — Сейчас мы поедем в Гальвестон, там у меня вилла, которая находится под охраной. Останешься там, а я поеду решать свои проблемы. — Опять один? — смотря на то, как меняются виды за окном, интересуется Порш. — Мне не привыкать, — и добавляет. — В пятнадцать мне пришлось одному с ножом в кармане выбираться из горящего отеля, который был сверху донизу напичкан Якудзой. — В этом вся и проблема, — Кинн вздергивает бровь. — У тебя нет страха умереть. — Давно нет, — рука сжимает коленку Порша. — Зачем бояться того, с чем мы рано или поздно все столкнемся? У Порша дёргается сердце. Он, если честно, не видит своей жизни дальше. Без поддержки Кинна, сумасшедшей мафии и постоянных ссор между ними. Это заставляет грустно опустить глаза в пол, но Кинн, перехватив его подбородок на светофоре, оставляет извиняющийся поцелуй на пухлых губах. — Вижу, тебе не нравится тема смерти. Тогда не будем её поднимать. — Пожалуй. — Чем хочешь заняться? — внезапно спрашивает Кинн, когда они заезжают на остров. Взгляд Порша, прилипший к виду за окном, умиляет его ледяное сердце. — Позагорать. Может быть поплаваю. — На вилле как раз есть бассейн. В ответ слышится лишь молчание. Телефон в кармане вибрирует от входящего сообщения. Пора.***
Если честно, Порш думал, что после всего увиденного ранее его уже ничего не удивит. Но огромный особняк на берегу частного пляжа с чистейшим белым песком поверг в кратковременный шок. — Мы не заехали на кладбище. — Тебе нечего туда тащиться. Тем более, это может быть опасно, — передавая сумки прислуге, возразил Кинн. Он кидает взгляд на наручные часы, мельком между делом набирает Сато сообщение о том, что выезжает, и заходит с Поршем внутрь виллы. Она такая же, как и много лет назад. — Я построил ее в честь нашей матери. Такая же чистая, светлая и красивая. Порш оглядывается по сторонам, переступая по холодному мрамору, он подходит к балкону и, отодвинув дверцу у сторону, хочет плакать от вида, открывающегося ему из дома. Он, выросший в ужасных условиях с дядей-игроманом и младшим братом, даже подумать не смел, что когда-нибудь окажется в столь красивом месте. Парень даже пропускает момент, как Кинн оказывается рядом и обнимает его со спины. — Я никого сюда не привозил. Не удивляйся, если персонал будет странно смотреть на тебя. Для них это шок. — Значит, я избранный? — улыбается Китисават. — Единственный во всем мире, — уткнувшись носом в волосы, мягко произнес он. Подзаряжался. Знал, что может не вернуться. Не хотел уходить. — Вернись ко мне вечером. Я буду ждать тебя. — Обязательно, детка.***
Как назло, на улице полил сильнейший ливень, хотя в прогнозе его не обещали. Кинн стоял под своим черным зонтом над памятником тети и думал о том, как правильно поступить. Отец, который стал походить на старого маразматика, все больше и больше смущал до мозга костей. И Анакинн уже начал сомневаться в том, что вся мафия стала его. Он был уверен, какая-то скрытая часть все же до сих пор принадлежала отцу. Может быть, это торговля оружием или наркотиками. Или что похуже. Несмотря на свой жёсткий характер и дурной нрав, Кинн не хотел связывать себя с чем похуже. Мужчина долго выстраивал свою репутацию в мафиозных кругах и не хотел похерить ее чисто из-за папаши. Ещё смущало затишье Вегаса и молчание Кана. Почему дядя до сих пор не связался с ним после случившегося? Куда сбежал этот мудак Вегас и что они снова замышляют? Кинн стряхнул зонт, сел на одно колено и возложил цветы на холодный камень. Среди тишины кладбища раздался звонок. — Все готово, — единственное, что говорит Сато. Он сбрасывает, Анакинн встаёт с места, отряхивает штанину и, в последний раз оглядев фотографию ещё молодой Джа, идёт к своей машине. На точке мафиози оказывается буквально спустя тридцать минут. Дождь медленно утихает, а он поднимается на лифте на последний этаж, где находится ресторан. Телохранитель же проверяет все запасные аварийные выходы, чтобы они оказались открыты, и ломает камеры наблюдения. Лифт пищит, Анакинн убирает заряженный пистолет обратно в кобуру под пиджаком, и на входе его встречают две девушки блондинки. Они проверяют имя в списках, проводят к столику и усаживают в VIP-зал напротив кучки мафиози. Из них Кинн узнает того, с кем имел личные счёты. Арно, итальянская пешка, сидел в своем привычном зелёном костюме и, громко матерясь на итальянском, распивал спиртное. Кинн подметил двух телохранителей, стоящих по периметру, поправил пиджак и направился к одному из них. Он обратил внимание на камеру, которая не моргала, значит, была успешно обесточена. Зажал наушник в ухе и пальцами вытянул острый карманный нож из рукава. — Вижу одного. Попробую убрать. — Кинн, нет! — кричит Сато на другой стороне. Плюнув на весь страх, он подкрадывается сзади и, схватив телохранителя, стоящего к нему спиной, за узел галстука, тянет на себя, сразу же закрывая ему рот. Он утаскивает мужчину в темный угол, изворачивается от удара, достает лезвие и втыкает ему в горло, сразу же роняя телохранителя на пол, зажимая кровоточащую булькающую рану его же рукой. Как только труп перестает подавать признаки жизни, Кинн возвращается на свое место и снова наблюдает за Арно и его товарищами. Кажется, он заглядывается слишком сильно, потому что зелёные глаза впиваются в его. Приняв это за знак, Терапаньякун зовёт девушку официанта и пересаживается на другой столик, откуда как можно быстрее покидает ресторан. Он идёт по черному входу, достает пистолет и как только слышит шаги за спиной, стреляет вслепую. Слышит глухое падение тела, продолжая бежать по лестнице вниз. — Взрывай, Сато! — кричит Кинн, зажимая наушник. — Ты ещё не вышел из отеля. Я не могу! — перебои связи, сердце клокочущее в голове не позволяет точно расслышать фразы. — Взрывай, блять! И слышит оглушительный взрыв несколькими этажами выше. Он выбегает на подземную парковку, оттуда на улицу, где ударяется Сато прямо в спину. Мафиози задыхается. Крики людей на улице, сирены скорых и пожарных наполняют уши, и они отходят вглубь парка. — Ты всех вывел? — Всех, — сидя у дерева, Сато перевязывает рану Кинна. Сам не заметил, как зацепился за железку пока бежал. — Никого, кроме тебя и клана Арно не было. — Один-один, Лессано, — ядовито усмехается Анакинн.***
Засунув руку в карман и выкуривая очередную сигарету, Терапаньякун стоял прямо перед горящим зданием и наблюдал за тем, как обшивка и горящий пепел падают вниз. В его глазах стоит огонь, и Сато понимает, что Корн воспитал монстра. Монстра, которого сдерживают стальные цепи, которые скоро оборвутся. И тогда семья Терапаньякун во всей красе узрит того, кого воспитывали много лет в жестоких условиях. Над кем ставили эксперименты и пытали. Вот он, плод дьявольского отродья стоял прямо перед ним, с удовольствием смотря на то, как все здание полыхало яркими языками пламени. — Скажи Киму, что послезавтра мы будем уже в Бангкоке. И ещё найди хозяина отеля и возмести ему весь ущерб. Естественно, анонимно. Все же, красивое место было. — Как скажешь, — соглашается телохранитель и уходит прочь, оставляя мафиози одного.